Виктор Лебедев
Метро 2035: Черноморье
Глава 2
Потерпевший
В рубке заседали трое.
Андрей Викторович, или попросту – Адмирал, устало хмурился. День начался с вопросов и обещал быть неспокойным. К ежедневным заботам и проблемам добавилась новая – утром вытащили из воды чужака. Никто не признал в нем знакомого, документов никаких тоже не нашли. Пока потерпевший не приходил в себя, но осмотревший его недавно судовой врач заявил, что его жизни и здоровью ничего не угрожает. Множественные ушибы, но обошлось без переломов.
Версий было несколько, но стоило подождать, пока пострадавший придет в себя и сам все расскажет. А гадать на кофейной гуще Адмиралу не хотелось. В прошлом Андрей Викторович Сергиенко был капитаном танкера-газовоза, его рейс в порт Тамань был экспериментальным, первым для судна такого класса в Черном море. Он же стал и последним.
Семьи у Андрея Викторовича не было, детей тоже. Всю сознательную жизнь провел он на воде. С детства мечтал быть капитаном дальнего плавания, поступил в мореходку в Питере, успешно закончил Университет морского и речного флота. Начинал с матроса, периодически повышал квалификацию и набирался опыта, так и дослужился до капитана, пройдя все ступеньки карьерной лестницы. Судьба побросала по разным уголкам, но Андрею Викторовичу это даже нравилось – хоть на мир посмотрел.
Женщины у него были. Много женщин. С кем-то отношения были долгими, но мимолетных связей было больше. Вот так и не заметил, как дожил до седин, а семьи не создал. Если бы знал, к чему приведет его последний злополучный рейс, то благодарил бы Бога заранее, что семьей не обзавелся. Родителей его давно не было в живых, потому и горевать по близким не пришлось. Все, что у него имелось – море, судно и бескрайние просторы. Все это у него и осталось. Видно, застрял посреди воды уже навечно. Капитан покидает судно последним, поэтому мысли о том, чтобы перебраться на берег, пока тут живут люди и он за них отвечает, не было.
Капитан и раньше отвечал за свою команду, но теперь количество колонистов выросло благодаря пассажирам лайнера и баржи. По сути, изменилось немногое, просто подстроились под новые реалии и обстоятельства. Ну, и профессия стала не такой уж мирной – приходилось сражаться с пиратами, выстраивать отношения с берегом. Хотя пираты были и в той жизни, до дня Х. Мировое сообщество так и не научилось бороться с этим недугом.
Андрей Викторович сделал все возможное: наладил быт, выстроил систему взаимоотношений, был справедлив, иногда суров, но в меру, проявил себя не только хорошим руководителем, но и хозяйственником. На его счастье, на лайнере нашлись инженеры, врач, на танкере, барже и круизном корабле обнаружились и механики. Со сложностями справились – худо-бедно, но выживать колония научилась. Огромный плюс был и в том, что море вокруг служило естественной преградой для многих охотников за хабаром.
Со временем на барже появились грибные и овощные плантации, был обустроен цех, где трудились механики и инженеры. Настоящим прорывом стало производство жизненно важного биотоплива из морских водорослей. На лайнере путешествовала группа инженеров, которая занималась исследованиями на Южном побережье Крыма в начале нулевых, тогда уже в экспериментальном режиме там использовали биотопливо. Речь о массовом применении, конечно же, не шла. Лишь о наработках и заделе на будущее. Но Кардинал и Тайная Канцелярия, узнав об этом, вложились в дело. О будущем надо было начинать думать уже сейчас. И никого не смущало, что массовое производство – это утопия при нынешнем раскладе. Вот так морские водоросли стали не только пищей, богатой витаминами.
В нелегком деле обустройства колонии капитана выручали помощники и его команда, которая горой стояла за своего руководителя. Один из помощников сейчас находился в рубке. Трофимов Сергей Евгеньевич, правая рука Адмирала, смотрел на уставшее, изрезанное морщинами лицо своего капитана, на его седые, зачесанные назад волосы, обветренное, гладко выскобленное лицо, и ему казалось, что наступает время перемен. Он не мог понять, откуда это чувство, он даже не мог его точно назвать, просто на душе стало неспокойно. Будь он капитаном, выбросил бы незнакомца за борт. Зачем им в колонии чужие, лишние люди? Но он знал, что Адмирал до выяснения всех обстоятельств так не поступит.
Трофимов был примерно одного роста с капитаном, схожего телосложения, но выглядел менее опрятно: непослушные черные волосы давно не знали стрижки, лезли в глаза, из-за чего выработалась привычка постоянно их поправлять. Борода росла неравномерно, клочками, но брился Сергей Евгеньевич редко, от случая к случаю. Одежда часто была мятой, воротник и манжеты рубашки засаливались. Зато, несмотря на не слишком привлекательную внешность, помощник Адмирала обладал ясным умом, часто помогал своему боссу принять непростое решение. Случалось, что его дельные советы вовремя спасали положение.
Третьим в компании был судовой врач, Степашин Антон Владимирович, единственный на всю колонию, не считая медсестер и медбратьев по призванию без должного образования – из обычных пассажиров. Настоящий маг и волшебник, с минимумом инструментов, без современной аппаратуры поставивший на ноги и без преувеличения вернувший к жизни немало пациентов. Где-то помогали народные средства, где-то – скудный запас просроченных лекарств, выменянных ранее на берегу, а где-то – просто дикая уверенность, что «надо потерпеть, и все пройдет», которая передавалась и больным.
– Что будем с ним делать? – Адмирал глянул исподлобья на врача.
Сразу было понятно, что речь идет о недавно спасенном.
– Подождем, пока придет в себя. Сейчас он под наблюдением. Внешних признаков серьезных травм нет. Мишу к нему приставил – если буйный окажется, его быстро успокоят.
Андрей Викторович удовлетворенно кивнул.
– Думаю, скоро схожу навестить его. Дождемся объяснений и решим, что дальше делать.
– Стоит ли тратить на него силы? – Помощник Адмирала все же высказал свои сомнения вслух.
– Ну, а что ты предлагаешь, Сережа? На корм рыбам пустить?
– Склоняюсь к такому варианту, но решения ты принимаешь, ты – главный.
– Главный и отвечаю, – согласился капитан, – негуманно это, Сережа, понимаешь? Пока этот человек – не такая уж и проблема для нас. Лежит себе тихо, никого не трогает, лекарств на него не тратим. Дай бедняге шанс высказаться хотя бы.
– И я не позволю, – вмешался врач. – Я клятву Гиппократа давал и пока еще ей следую. Вот покинет он на своих двоих палату, тогда делайте что хотите. А сейчас я за него отвечаю.
– Ладно, поглядим. Антон, Сергей, вы там к нему посторонних не пускайте на всякий пожарный. Пусть на карантине посидит, скажем так.
– Миша справится, я уже предупредил его.
– Вот и славно. Сереж, давай через полчасика сходим в палату, составишь компанию?
Первый помощник согласился. На том совещание и закончили.
Адмирал еще постоял какое-то время, поглядел из рубки на успокоившееся со вчерашнего дня море, на медленно рассасывающийся туман. Тяжелый взгляд упал на лайнер, Андрей Викторович кивнул своим мыслям, соглашаясь. Затем сел в свое кресло, достал из ящика недокрученную сигарку из табака с побережья немного южнее Краснодарского края, взял широкий нож и принялся методично крутить ароматно пахнущие листья, придавливая их плоским лезвием. Это помогло ненадолго отвлечься.
– На османа не похож, говоришь? – Натуралист мотнул головой на люк в палубе, ведущий вниз, в помещения.
– Да какой там осман! Видно же породу сразу, – ответил Семен.
Пятый смотрящий склонил голову набок.
– Куда же он плыл на лодке-то, интересно? – вопрос был риторическим, ответа не требовал, Натуралист и не собирался отвечать. В его голове крутились похожие вопросы.
Во всяком случае, это событие. Между набегами пиратов нечасто что-то случается. А как караваны перестали ходить, так и вовсе замкнулись черноморцы в своих владениях, рутина вылезла на первый план.
– Первый помощник просил особо не трепаться о нем, слухи не распространять, – вполголоса заметил Семен.
Они стояли примерно там же, где и утром. За бортом с протянувшимися вдоль него релингами накатывали волны, пенились, шипели, булькали; воздух смешивался с водой на поверхности, и она пузырилась от возмущения. Ближе к вечеру стало холодать – лето еще не наступило. Солнце висело довольно высоко, еще не закатилось в воду.
– А мы разве распространяем? Нет. Мы – свидетели, ты увидел человека, я помогал его вытащить, бакштов[4] спускал за корму. Что теперь, поговорить об этом нельзя?
– Просто не все в курсе.
– Мы-то в курсе.
– Может, рыбак? – также вполголоса спросил Семен.
– Может. Вчера шторм был, мог утащить его в море. Судя по обломкам, там обычная одномачтовая лодка и была.
– Тогда не повезло бедняге.
Натуралист хмыкнул.
– Ну, это как сказать. Не повезло, что попал в шторм. Это с одной стороны. Выжил, победил в борьбе со стихией – это с другой стороны. Две стороны одной медали.
– Философ, бля. Выжить и победить – это не одно и то же. Просто отсрочил смерть. Еще непонятно, жилец он или нет.
Возразить Натуралисту было нечего, или он просто не захотел.
Колокол бил долго и протяжно. Сразу было понятно, что не склянки отбивают. Явно тревога. Уже вечерело, и солнце касалось воды, окрашивая ее в багряные тона. От солнца к кораблю протянулась дорожка, словно указывая путь. И именно со стороны солнца пришли нападавшие. Возможно, они руководствовались тем, что смотрящие, глядя на солнце, не сразу распознают беду – лучи будут слепить. Но на то они и смотрящие. Вовремя заговорил колокол, предупреждая об опасности, успели организовать оборону, развернуть стволы пулеметов, ощетиниться ружьями и гарпунами. Спрятаться за анкерками[5]на палубе, за щитами из листов металла и надстройками.
Из рубки глядел в бинокль Адмирал, рядом в напряжении застыли помощники.
– Три, – насчитал глава Черноморья. – Не густо, отобьемся.
По морю скользили три ладьи, заходя с запада. Уже стало слышно, как тихо лязгает металл – пираты готовили оружие. Во время подобных набегов они опустошали деревеньки на побережье, а если собирали силы побольше, то нападали на порты, утаскивая добычу и пленников. Пираты приходили с запада и с юга. В основном это были малые группы – они никак не могли объединиться в одну грозную силу, поэтому часто их атаки отбивали без особого труда. Но пираты приходили снова и снова, подобно морской волне, разбивались о защиту и уходили зализывать раны.
– Передай на вышки, чтобы пока не открывали огонь из пулеметов, – попросил Адмирал одного из своих помощников, и тот убежал отдавать приказ.
– Просто шальные залетели, что ли? – удивился Андрей Викторович.
Первый помощник пожал плечами.
– Возможно, шли к берегу, а натолкнулись на нас.
– Ну, мы, блядь, сейчас покажем им кузькину мать, – прошептал Сергиенко.
Ладьи шли под парусами – кроваво-черными, с какими-то рисунками. Дружно работали гребцы. На носу возвышались, словно статуи, фигуры охранников. Вдоль бортов лодок затаился разномастный сброд, именующий себя пиратами, вооруженный чем попало. Уже готовились веревки и крючья, хищно скалились смуглые бородатые лица с черными как смоль волосами.
– Гарпуны! – зычно крикнул из рубки Адмирал. – Огонь!
ПО цепочке передали команду. Защелкали взводимые механизмы, обмотанные ветошью, пропитанной в масле, запылали наконечники. Миг – и небо расчертили огненные следы, наконечники увязли в дереве двух ладей. Заулюлюкали пираты, крючьями выдирая из дерева объятые пламенем стрелы, ведрами залили огонь. Но уже навстречу летели новые, раздирали обшивку лодок, вязли глубоко в палубе или бортах. Следом засвистели арбалеты – болты выкашивали опрометчиво высунувшихся над бортом османов.
Ответный огонь не заставил себя ждать. В борт полетели стрелы, рикошетя от металла. Одному из защитников угодило в плечо, крик смешался с отборной руганью, раненого тут же оттащили подальше товарищи. Тем временем одна из ладей сблизилась с левым бортом. Натуралист осторожно выглянул из-за щита – внизу под ним несколько оскалившихся морд раскручивали веревки. Ждать, пока они зацепятся за танкер, черноморцы не стали. Натуралист схватил железную болванку и запустил вниз. Следом полетели еще пара-тройка от его товарищей. Несколько врагов свалились с проломленными черепами.
– Жги тварей! – заорал кто-то. С десяток зажженных стрел впилось в ладью. Огонь стал быстро распространяться по дереву – затушить нападавшие не успели.
Остальные две ладьи развернулись и уплывали в закат, оставив своих товарищей с третьей лодки умирать в огне.
– Обошлось без жертв, – доложили Адмиралу в рубку.
Тот удовлетворенно кивнул. Но лицо оставалось хмурым.
– Зачастили, твари, – покачал он головой. – Похоже на случайных, залетных. Но они могут вернуться с подкреплением, – бормотал он.
– Один раненый, – сообщили главе Черноморья. – Средней тяжести, состояние удовлетворительное, на ноги поставим.
А на палубе облокотился на щит Натуралист и впервые подумал, что он уже стар для таких приключений.
Адмирал и первый помощник смотрели на бледного мужчину, лежавшего на койке в палате.
«Была ли связь между нападением сегодня и этим человеком? – думал капитан. – На пирата не похож, но вполне может быть наемником». Но чуйка подсказывала ему, что все не так просто. «А вдруг он, наоборот, сбежал от них?» Вопросы роились в голове Адмирала, загадки он не очень любил.
Спасенный молча смотрел на них, наморщив лоб. Он пришел в себя не так давно, возможно, его привели в чувство сигнал тревоги и возня на корабле. Адмирал с помощником спустились сюда сразу же, как им доложили. Несмотря на то, что борьба со стихией отняла много сил, их гость выглядел крепким мужчиной. При нем нашли только нож с изогнутым лезвием – кукри. Другого оружия не было. Но и нож забрали от греха подальше.
Короткие волосы с проседью, двухнедельная или около того борода, пронзительно синие глаза, скуластое лицо. Явный славянин по всем признакам. Он глядел на главу Черноморья удивленно, но взгляд его не был затравленным. По рукам мужчины можно было сказать, что он знал, что такое труд. То не были руки изнеженного помощника Кардинала, который работал в пыльном кабинете с бумагами. Возможно, то были руки моряка. Или портового рабочего. Или механика. Мозолистые руки мужика.
Когда молчание стало тяготить, Адмирал первым его нарушил.
– Андрей Викторович, – представился он.
Но в ответ не прозвучало ничего, мужчина на койке сильнее нахмурился, заерзал. Миша, здоровый санитар, стоявший в дверях, сделал шаг вперед, готовый скрутить пациента, если от него станет исходить угроза для главы Черноморья. Адмирал заметил его движение, остановил санитара взмахом руки.
– У нас, в человеческом обществе, принято представляться в ответ, – мягко сказал он. – Кто же ты? Как зовут? Зачем ты здесь?
Пациент заволновался сильнее, переводя взгляд то на Адмирала, то на его помощника, озирая тесную комнатушку, в которой он находился.
– Ну? – с нажимом спросил Трофимов.
Мужчина уставился на него и наконец произнес:
– Я… Я не знаю… Не помню.
Глава 3
Жизнь продолжается
– Серьезная травма головы, как следствие – амнезия, – сухо докладывал Степашин, – ушибы, ничего критичного. Поставим на ноги быстро, вернется ли память, не берусь судить.
– Понятно. – Андрей Викторович поморщил лоб. – Уверен, что не прикидывается?
– Уверен, – после секундного промедления ответил Антон Владимирович, – опыт позволяет об этом судить. Тут не только симптомы, но и реакция на окружающее. Даже актер МХАТа бы так не сыграл.
– Ладно. Будем наблюдать за ним, значит. Не люблю, когда нет информации. Отсутствие новостей – хуже не придумаешь. Антон Владимирович, если будут изменения, доложите сразу. Даже незначительные.
Степашин кивнул и бодро зашагал к выходу из рубки.
– Что думаешь? – Адмирал повернулся к Трофимову.
Сергей Евгеньевич пожал плечами.
– Ты мое мнение знаешь, оно не изменилось, – отчеканил первый помощник.
– Знаю, – вздохнул Сергиенко, – и не могу принять. Пусть выздоравливает, если не вспомнит ничего, предложим два варианта – отправиться на берег или остаться у нас. Надеюсь, он хоть что-то умеет делать.
– На чем отправим? Отдадим одну из наших лодок, так они нам самим нужны. А караваны давно не ходят.
– Придумаем, – махнул рукой Андрей Викторович.
В голове вот уже несколько недель был мутный туман. Снаружи, за бортом – туман, и внутри то же самое. Он не помнил ничего из прошлого, вся его жизнь исчислялась десятками дней, с того момента, как очнулся в койке на застрявшем в Черном море танкере. Вроде и помнил названия предметов и явлений, но собственную жизнь забыл. Будто и не было ее вовсе. Врач объяснял, что при амнезии могут блокироваться определенные участки памяти, отвечающие за то или другое, но для него все, начиная с рождения и заканчивая тем, как он попал на танкер-газовоз, было таким заблокированным участком. Тяжело оказаться чужим в чужом месте, но, как сказал тот же врач, был в нем стержень.
– Память может вернуться, – обнадежил Степашин, – пока просто приходи в себя, осваивайся.
Схватывал он все быстро, изучил, как устроена колония, иерархию и взаимоотношения, не удивили ни третья мировая, случившаяся не так давно, ни расплодившиеся мутанты. Просто принял к сведению.
Чужака на Черноморье не все тепло приняли. Кто-то чурался, обходил стороной, кто-то бухтел вслед о лишнем рте, а кому-то было все равно, и он мог даже потрепаться с новичком колонии. Происходило то же, что и с любым новеньким в незнакомом обществе. А чужаку было все равно, только знания впитывал как губка.
Сначала доверяли ему несложную и рутинную работу – очистить релинги от ракушек и налипших водорослей, прибраться на палубе или в рубке, потрудиться помощником в цехе – в основном подавать инструменты, передвигать грузы и тяжести. Ни разу не было слышно от него недовольства по этому поводу, просто шел и молча делал.
Однажды вышла из строя грузовая лебедка на барже, одному бедняге дико не повезло – он стоял прямо под стрелой, которая тянула две плиты. Груз рухнул с высоты пяти метров и размазал рабочего. Чужак все это видел и сразу кинулся на помощь, но шансов спасти беднягу не было совершенно. Смерть наступила мгновенно. Новенький осмотрел механизм лебедки и молча взялся за работу, сам удивляясь, откуда у него эти познания. Трудился до вечера, но заменил скобы, блоки, с помощью других рабочих поставил нормальный противовес.
На следующий день его снова пригласили в цех. Простую работу уже не давали, а предложили перебрать мотор от лодки и посмотреть, что в нем не работает. Сначала чужак находился в растерянности и не понимал, что делать. Но затем руки сами взялись за дело и привычно стали разбирать движок, перебирать внутренности механизма. На простеньком станке здесь же он выточил пару деталей, заменил негодные, смазал маслом. На следующий день мотор чихнул пару раз от некачественной солярки и завелся.
Начальник цеха благодарно похлопал его по плечу.
– Молоток! Ты точно ничего не помнишь о прежней жизни? Может, работал механиком?
Тот задумался, покачал головой.
– Не припоминаю, – и, словно извиняясь, развел руками. – Может, и работал где, привычка осталась, руки помнят что-то.
– Да, не слабо помнят, – хмыкнул довольный начальник цеха, – я поговорю с Адмиралом, будешь теперь на постоянке у меня, мне толковые люди позарез нужны. Как же мне тебя звать? Может, придумаем имя, погоняло? Выбери, какое тебе больше нравится.
Чужак потер виски. Откуда-то из глубин выплыло то ли воспоминание, то ли недавний сон последних дней. Сразу стало некомфортно, пробрал озноб.
– Тю-ю-ю, Миша. А ты прокладку на цилиндрах давно менял? Смотри, у тебя ж тут антифриз течет, масло течет. Ты ж так двигатель угробишь! Поразвелось дебилов, только руль и умеют крутить, да на педали жать.
– Ган, ну откуда мне это знать? Меня и не учил никто.
– Пиздюк ты, Миша. Сам учись. Меня тоже никто не учил. В юности сами с пацанами разбирали двигатель старой «копейки», смотрели, как работает.
Миша, здоровый неотесанный детина с лицом подростка, задумчиво чешет подбородок с трехдневной щетиной.
– Ган, ты сравнил! Твое детство пришлось на довоенное время, а мое – на первые послевоенные годы, когда мне было учиться?
– Побурчать даже не дашь, – я улыбаюсь, – ладно, починим твое корыто, погоняешь еще на ней.
В чем-то Миша и прав, новое поколение немногое умеет, а передавать опыт уже почти некому. Катимся в каменный век потихоньку. Сейчас бы только шашками махать, за территорию и власть драться, а о технологиях и производстве уже и не думают. А ведь этой территории – хоть жопой ешь. Нет же, за всякий клочок грызутся, за людей, за подчиненных грызутся. Правители, блин.
– Ну, тащи сюда подъемник, буду показывать. Ничего сложного нет, опыт – дело наживное.
Миша шмыгает, кивает и идет в дальний угол гаража, возится там в хламе, гремит, матюкается. Через пять минут возвращается, волоча за собой ножничный автоподъемник. Ну, слава богу, хоть объяснять не пришлось, что это такое. Не совсем пропащий человек, поборемся.
– Инструменты-то неси, задницей чую, одной заменой прокладки дело не ограничится, заодно подлатаем, подтянем остальное. Не очень ты ее бережешь, тут на соплях уже держится все. – Я свечу фонариком, разглядывая внутренности. – Как еще бегает, удивляюсь.
«Десятка» и правда выглядит плачевно, но спасти можно, повозиться, правда, придется несколько дней, но я в «отпуске», у Кардинала было хорошее настроение, обещал не беспокоить меня пару недель. Нет ничего лучше, чем возиться с механизмами и гнать прочь всякие дурные мысли, забивая голову рутиной.
– Ган, ты дороги наши видел? Тогда чего удивляешься. Это же не внедорожник, мать твою. И лет ей уже сколько.
– Ну, так ремонтируй чаще, а не запускай. Я все понимаю прекрасно, но, еб твою мать, ты начнешь ее чинить тогда, когда тут, в движке, все в пыль сотрется. Ладно, разговоры отставить. Давай-ка поработай немного, загоняй подъемник под нее и приступай.
Миша морщит нос, совсем по-детски получается в сочетании с его юным лицом.
– Я те поморщусь, думал, я всю грязную работу делать буду? Трудись, и воздастся тебе сторицей. Что особого ума не требует, с тем и сам справишься, – я хлопаю парня по плечу, – а потом я подключусь.
Миша нехотя приступает, а я лишь тихо усмехаюсь, пока перебираю принесенный инструмент, отбирая необходимое. Когда-то отец брал меня в гараж и поступал так же – взваливал на еще неокрепшие плечи тяжелую работу, покрикивал, когда у меня что-то не получалось, – не от злобы, а скорее, по привычке, но я был только благодарен ему. За всем этим крылось нечто большее, чем желание взвалить все на плечи того, кто моложе и не сможет отказать. Это была школа жизни, в которой нужно заработать свое место под солнцем.
– Эу, ты где витаешь? – Начальник цеха пощелкал пальцами перед лицом чужака. – Слышишь вообще, что я тебе говорю?
Пелена спала, он проморгался, пожал плечами.
– А зови меня Ган.
– Ган? Это что за хрень? Такого имени не бывает. Да мне срать, как тебя звать, лишь бы отзывался. Ган так Ган, ну, и хуй с ним. Значит, сегодня поговорю с Адмиралом, завтра он закрепит тебя за мной, понял? Ты сам-то этого хочешь?
– Пусть, – неопределенно ответил Ган.
Ему хотелось побыстрее сбежать отсюда, воспоминание волновало. Или не воспоминание. Было ли с ним такое в реальности? Самовнушение? Сон или чужая история? Чем больше он думал, тем сильнее болела голова. И как ни старался, никакие новые подробности не всплывали. Если это эпизод из его прошлой жизни, то понятно, откуда он разбирается в движках.
Ладно, он подумает об этом потом. Сейчас Ган слишком устал, чтобы ворошить воспоминания, похожие на кисель. Точнее, одно воспоминание. Память поиздевалась над ним – подкинула обрывок, и гадай теперь, где это было, когда, и почему у него такое странное имя.
Спокойного вечера не вышло. Когда круг солнца коснулся воды, зазвучал сигнал тревоги.
Гул колокола резанул по ушам, отозвался в голове – боль еще не прошла толком и вновь запульсировала в черепушке. Ган потер лоб, подскочил на влажной койке. Он только-только задремал после тяжелого трудового дня. В каюте было душно, и он едва-едва смирился с этой духотой и почти привык к ней, стал уже проваливаться в небытие, когда набат выдернул из липкого сна.
– Бляха-муха. – Ган глотнул вонючей, застоявшейся воды из мятой алюминиевой кружки на тумбочке и встал на ноги. Качнуло, но он удержался на ногах.
– Давай приходи в себя, – бормотал он сам себе.
Как будто квасил сутки! Чуть не стошнило, но вовремя переключился на другие мысли. «Так, надо вылезать из берлоги на воздух». За дверью каюты тянулся узкий длинный коридорчик с рядом дверей, за которыми располагалось такое же жилье. Вообще тут обычно селили тех, кто представлял бо́льшую ценность для общества, а ему выделили сразу, потому что не хотели помещать в один из блоков, расположенных прямо в пустом резервуаре судна, или танке, как его еще называют, откуда и получил корабль свое название. Мало ли, буйный окажется, порежет там кого или драку устроит. Но ножик вернули, посчитав, что в Черноморье, если захотеть, можно любую железяку найти. Кукри удобно лежал в ладони и был единственной зацепкой и связью с его прошлым, но Гану ни о чем пока не говорил. А должен ли был говорить?
Он взял нож и вывалился из одиночной каюты в душный коридор, пробрался по нему, цепляясь за выступы и дверные ручки. А потом по лестнице – наверх, к свежему воздуху. Люк был открыт, наверное, все уже вылезли давно, кто не испугался тревоги. Последний рывок – Ган подтянулся, выбросил тело и уселся на палубе.
Вокруг царила паника, носились с оружием черноморцы, орали, на другой стороне слышался рев, танкер немного качало. Может, поэтому его мутило – от качки?
Мысль о пиратах, не первый раз нападающих на закате, растаяла без остатка, когда Ган собрался с силами и обежал один из резервуаров. Там, зацепившись за борт, качалось нечто, отдаленно напоминавшее осьминога, только более бесформенное. Шлепали по палубе отростки – мерзкие, желейные, оставлявшие смрадный след. Еле уворачивались от них черноморцы, отпрыгивали в стороны. Стрелы гарпунов вязли в студенистом теле, сверху командовал Адмирал, уже расчехляли и разворачивали МТПУ. Рядом с Ганом с противным звуком врезалось в стену тело моряка, он глянул – помогать было уже бесполезно, бездыханный черноморец с переломанными костями сполз на палубу, на лице застыла гримаса боли. Рука еще цеплялась за железный прут – Ган с трудом разжал пальцы, подбросил арматуру, прикинул вес. Затем перевел взгляд на спрута. Тот щелкал клювом в десяти метрах, одно из щупалец уже подбиралось к человеку, тыкалось во все подряд на палубе, сшибало анкерки, разбрасывало сложенные в углах канаты.
– На, сука! – Импровизированное копье засвистело в воздухе, описало дугу и с чавканьем вошло в единственный фасетчатый глаз над клювом. Вышло хорошо, Ган сам себе удивился. «Копьеносец, бля». Клюв раскрылся в утробном крике, полетела слизь, забрызгала рядом стоящих. Черноморцы уже вовсю работали баграми – спихивали мерзкое тело спрута в воду, тот трепыхался, норовя захватить кого-то с собой, но на сегодня смерть забрала уже достаточно жертв.
Спрут сполз в море, еще какое-то время бурлил внизу, шлепал по борту танкера, агонизируя, а потом налетела всякая хищная мелочь и принялась рвать останки твари. Внизу, в чернеющих водах, разгорался на полную катушку пир.
На палубе лежали убитые – с размозженными головами, переломанными телами. С десяток где-то, Ган не стал считать. Просто отошел немного подальше и шлепнулся на пятую точку там, где почище было. Вернулась боль, в азарте боя и с приливом адреналина отступившая вглубь. Он не сразу заметил, как рядом присел человек, обнаружил только, когда тот осторожно тронул его за плечо.
– Спасибо, – врач похлопал Гана по плечу, – четко ты его.
– Повезло, – отмахнулся тот. – Врачи тоже участвуют в боевых действиях? – Он хмыкнул, получилось жалобно и слишком похоже на поскуливание. – Слушай, у вас тут в заначке цитрамона или другой дряни от головной боли не найдется?
– Найдется. – Степашин озабоченно посмотрел на чужака.
– Ган, – представился тот и протянул руку. – Не спрашивай, что это, прозвище, наверное. Или вообще ко мне отношения не имеет, просто память подкинула хрень и издевается.
Андрей Викторович устало обмяк в высоком кресле. Чуть ли не впервые в своей жизни он подумал, что неплохо бы сейчас оказаться подальше от всех этих кракенов, будь они неладны, пиратов и прочей гадости. Как будто на дворе средневековье какое, хотя водились ли кракены в Средние века, он не знал.
«А этот найденыш оказался полезным малым, – подумал он. – Начальник цеха хвалил и просил к себе пристроить, а сейчас с этим дерьмом разобрался. Все же ошибался в своих предчувствиях первый помощник. Если бы было что темное за душой у человека, то у него было полно времени и возможностей это темное вытащить наружу».
Им отчаянно не хватало технарей – таких, чтобы руки росли из нужного места. Все-таки пассажиры лайнера в большинстве своем не были инженерами, механиками, ремонтниками и прочими полезными сейчас людьми. Они, конечно, многому научились – захочешь жить, не так крутиться начнешь, но все же. «Если выразит желание, надо ему показать нашу лабораторию, где биотопливо из водорослей делаем, и на ферму подводную пусть сгоняет. Такие люди нам нужны».
Ган. Это имя ничего не говорило Адмиралу, не слышал он никаких упоминаний о нем, но ведь и находился вдали от берега. И раз именно так назвался сегодня чужеземец, значит, быть ему Ганом. Звать-то надо как-то. «Надеюсь, он не выстрелит в последнем акте в неподходящий момент»[6]. – Адмирал усмехнулся и потянулся к дверце, за которой скрывалась пузатая бутылочка. «Пятьдесят грамм – и спать».
Ночь выдалась звездной. Молодой месяц весело смотрел с небосвода, тучи ушли к западу, лунная дорожка прочертила путь от танкера к застывшему вдалеке лайнеру. Натуралист застыл у борта, будто древнегреческая статуя Тритона – не хватало только трезубца в руке в довершение картины.
– Чего высматриваешь? – Чужак подобрался незаметно, Натуралист вздрогнул от неожиданности.
– Хрена ли пугаешь в ночи? Крадешься, как враг, – зло ответил бородач.
– Тогда я тот враг, что на твоей стороне, тут ведь не может быть по-иному? Вместе боремся бок о бок с говном, вылезающим из черноморских глубин. Я видел, как ты сегодня храбро дрался, ты был чуть ли не ближе всех к этому монстру.
– Страх заставляет драться, я до сих пор не могу привыкнуть к этим мутантам. Ближе всех был не потому, что смелый, наоборот, больше всех боялся. Просто страху надо в лицо глядеть, а не поворачиваться к нему спиной. И во всеоружии быть.
