Виктор Кустов
Очарование линий
Ни Виталий, ни Сивков на подобные променады не выходили, считая это занятием для мелюзги, и если и сталкивались с гуляющей Светланой, то лишь совершенно случайно, на ходу, между своими обязательными и важными делами, а оттого довольно стремительно и грубовато толкали Светлану в ближайший сугроб и тут же великодушно протягивали руку. Но она подачек не принимала и подзывала верного Игорька, с помощью которого стряхивала с себя снег, провожая взглядом прищуренных глаз обидчиков, которые удаляясь, обязательно хотя бы раз оборачивались.
Но вот на концерты и тот, и другой обязательно ходили и почему-то всегда оказывались если не на следующем за компанией Светланы ряду, то где-нибудь в пределах видимости. Виталий, как правило, в окружении своих преданных оруженосцев, а Сивков нередко с женщинами явно не школьного возраста, с которыми вёл себя довольно развязно: в ходе концерта мог обнять подругу за плечи или, не очень-то таясь, поцеловать.
…Наконец наступило восьмое марта. День выдался вполне весенний: чуть ниже минус десяти, сыпал неторопливый снежок – праздничный вечер должен был получиться хорошим. Во всяком случае, Римма Васильевна в этом была убеждена, просмотрев репетицию номеров и заразив своим убеждением волнующуюся Софью Лазаревну, которая готовила программу.
На этот раз она решила провести вечер в форме «Голубого огонька». Как на Новый год, были накрыты столы, но на этот раз шампанское заменили разнообразными морсами из варенья. Зато печёного было великое множество: каждая старшеклассница приготовила своё кулинарное изделие – конкурс был в программе вечера. Кто именно и что испёк, знали только Любовь Васильевна и Римма Васильевна. Претендентки на звание лучшей молодой хозяюшки для всех остальных значились под номерами, и определить эту лучшую должны были мальчики.
Такой сценарий не предполагал сидения перед сценой, и учителя вынуждены были отказаться от идеи пригласить родителей (тогда явно не хватило бы места), но Николая пригласили, попросив его увековечить вечер как оригинальную форму воспитательной работы. Римма Васильевна сама приобрела киноплёнку и обещала оплатить его работу.
Вечер начался чуть позже назначенного времени – девочки долго переодевались в классах. Но когда, наконец, они вереницей стали входить в спортзал, их встретил нескрываемый восторженный гул: мальчики, тоже все в костюмах, не узнавали своих одноклассниц в лёгких, порой почти прозрачных, ярких, необычной формы весенних нарядах. В этом пёстром и возбуждающем многообразии Светлана выделялась нетрадиционно длинным, до самого пола, сиреневым платьем с глубоким декольте. Именно это декольте было главной деталью её костюма и элементом, кардинально отличающим её платье от остальных. Римма Васильевна бросила взгляд на Софью Лазаревну: знала ли та о подобном решении дочери? По удивлённому и одновременно испуганному взгляду той поняла: нет, не знала…
Светлана прошла к своему столику, за которым, помимо преданного Игорька, сидела кузина Сивкова Альбина – крупная и мужиковатая, приехавшая пару недель назад из Казахстана, и Тима Ушаков, молчаливый и безликий увалень из Запорожья, которого Альбина сразу определила своим ухажёром. Тот не смог устоять под её напором и теперь послушно исполнял все её прихоти. И Игорёк, и Тима не могли оторвать глаз от глубокого выреза, но Альбина вернула их в реальность.
– Что, мальчики купола твои первый раз видят? – довольно громко спросила она.
– Купола? – вопросительно-непонимающе произнесла Светлана и, отходя от медленно и неохотно опускающих её взглядов, догадалась: – Ты имеешь в виду… – Красивым пальчиком она провела по кромке платья, касаясь одновременно и белой кожи, и сиреневой ткани, тем самым возвращая мальчишечьи взгляды. – Ах, это… – Перехватила откровенный взгляд Вовочки и, наклонившись к Альбине, негромко произнесла: – А вот братцу передай, пусть не пялится напрасно…
– Я передатчиком не работаю, – буркнула та и шумно отпила морса.
Римма Васильевна, спасая положение, вышла на середину зала, сказала о женской красоте как эталоне прекрасного в этом мире, не преминув вспомнить картины великих художников с обнажёнными фигурами. И это вступление, и последующие художественные номера Николай отснял полностью, большей частью стоя рядом со Светланой, отчего её и сидящих невдалеке раздражало жужжание камеры, а когда менял ракурс, всегда в кадр попадала Светлана. На плёнке было видно, как она поглядывала в сторону Виталия и бросала взгляды на Сивкова. На плёнке же было видно, как ближе к концу первой части вечера Светлана вышла из зала, а следом за ней вышел Сивков, а до этого Виталий и ещё несколько девчонок и мальчишек. На этом фильм обрывался, потому что в коридоре раздался жуткий визг, все ринулись к выходу и увидели Светлану, прижавшуюся к стене со вскинутыми к лицу руками, но первой была Римма Васильевна, поэтому никто не видел Светлану обнажённой. Она закрыла ученицу своим телом, потом её сменила Софья Лазаревна, а директрисса вернула всех в зал и приказала сворачивать вечер.
6
Кто разорвал ей платье, Светлана не сказала.
Сивков не отказывался, но и не сознавался. Он молча стоял на педсовете и никак не реагировал на предложение его исключить. Лишь это его необъяснимое упрямство и столь же упорное молчание Светланы спасли его, официально было принято объяснение Светланы, что она сама нечаянно порвала платье, за что-то зацепившись…
На следующий день Сивкова жестоко избили. Он попал в больницу с сильным сотрясением головного мозга, серьёзными ушибами грудной клетки, и первое время врачи боялись, что из-за этих ушибов может начаться воспалительный процесс. На него напали возле дома, когда он возвращался с вечерней тренировки. Сивков не помнил, как и кто, потому что первый удар был по голове чем-то тяжёлым, он сразу потерял сознание. Если бы не Альбина, возвращавшаяся в это время из кино, он вполне мог замёрзнуть, потому что к ночи ударил отнюдь не мартовский, под тридцать градусов, мороз.
Галушко, закончив допрос потерпевшего, лишь вздохнул и обречённо захлопнул папку. На его взгляд, в школе сложилась недопустимая ситуация, но никаких догадок он излагать права не имел и потому лишь письменно уведомил директора школы о необходимости повысить уровень воспитательной работы.
После случившегося Светлана стала меньше улыбаться, не так часто подшучивала над Игорьком. При встречах с Виталием она, как и прежде, сухо кивала в ответ, но зато с большой охотой теперь снималась в фильме Николая. Софья Лазаревна, как ни добивалась, так ничего и не узнала и, наконец, отстала от дочери, интуитивно почувствовав, что они могут серьёзно рассориться. Осипу Давидовичу она поначалу хотела рассказать, что произошло, но у того начался аврал на работе, он приходил только отоспаться, и реагировать на домашние проблемы у него не было ни времени, ни сил.
Сивков вышел из больницы почти через месяц, сразу же уехал на сборы, затем на соревнования в Норильск и Дудинку и к концу учебного года пошли слухи, что всё-таки он переедет в интернат, потому что ему предложили заняться спортом всерьёз…
Подкатило календарное лето, оно же – заполярная весна: солнце перестало уходить за горизонт, светлых ночей хватало на самые долгие прогулки по берегам реки, скалам над порогом и даже в тундру, где можно было на уже бесснежных пригорках без оглядки на взрослых расжечь костёр, пожарить колбасы, даже вина выпить, но главное, – объясниться в любви (если было с кем) и нацеловаться. Только десятиклассникам это было недоступно – они готовились к выпускным экзаменам.
Светлана тоже не стремилась в тундру, один раз она сходила с одноклассниками и даже позволила Игорьку поцеловать себя в мочку уха, но захмелевшие мальчишки ей не понравились. Также как обугленная колбаса и кислое вино.
Но и с Николаем гулять по посёлку скоро надоело: к своему изображению на белом полотне она уже привыкла, к тому же экранная Светлана ей не всегда нравилась. Кроме того, стали неприятны навязчивые ухаживания Николая, который постоянно старался её поддержать за талию, поясницу (а зачастую и ниже), приобнять, защищая от холода, или прижать к себе, когда она перепрыгивала ручейки. А ещё при встрече знакомые окидывали их многозначительными и всезнающими взглядами, от которых хотелось куда-нибудь спрятаться…
Осип Давидович теперь работал почти круглосуточно, отводя на сон не более пяти часов, летом ожидали большой заезд завербованных и срочно строили несколько общежитий, и пару раз Светлана с Николаем, уже заполночь, заходили к нему. Пили крепкий чай и Николай снимал на фотокамеру, как работают плотники. После этих визитов ни Осип Давидович, ни Софья Лазаревна не стали больше допытываться у Светланы, где она бывает вечерами.
Несколько раз они встречали Виталия. Тот останавливался поболтать и покурить (он уже курил, не таясь), занятой и отстранённый от всего, что не касалось экзаменов (он шёл на медаль), но каждый раз их взгляды обязательно встречались. После этого на Светлану наваливалась необъяснимая тоска и она спешила домой.
Однажды она вышла гулять с Розочкиной компанией, но среди мелкотни ей было совсем неинтересно, и Светлана перестала гулять совсем, увлёкшись чтением, Софья Лазаревна приносила ей книги из библиотеки Риммы Васильевны. Потом несколько дней готовилась к последнему звонку, сочиняя к платью (скромному, закрытому) планочки и рюшечки, хотя можно было не очень-то стараться, всё внимание, естественно, было обращено на десятиклассников (первый выпуск школы: четыре девчонки и четыре парня) и на Виталия как несомненно лучшего выпускника среди них. Он, кстати, был и самым симпатичным. Никто не заметил её придумки, только Римма Васильевна отметила её вкус. Поинтересовалась, как она планирует провести лето и поделилась заботами, связанными с поступлением Виталия либо в МГУ, либо в Бауманское. Пока ещё до конца было не решено, но очевидно, что и там, и там придётся пройти большой конкурс даже среди медалистов, а для этого нужно будет очень хорошо подготовиться, и никакого отдыха в этом году не получится ни у него, ни у неё. Но когда Виталий поступит, они постараются хоть на недельку съездить на море…
Светлана покивала и повздыхала, поглядывая на Виталия, уже явно ощущающего себя студентом и не замечающего никого вокруг, и сказала, что вполне возможно, они тоже поедут на море, потому что у папы под Одессой живёт брат и родители, когда она была совсем маленькой, ездили к нему .
– Боже мой, Светочка, у вас родня в Одессе? – всплеснула руками Римма Васильевна. – Но почему мама мне ничего не говорила!.. Это так замечательно, мы вполне можем там встретиться… Я оставлю маме свой адрес… – И она окинула её оценивающим взглядом, словно примеряя к будущему статусу Виталия, и не очень уверенно добавила: – Мы могли бы прекрасно провести время… Конечно, это не точно, может, нам придётся отдохнуть в Подмосковье…
– Мы тоже ещё не определились, – торопливо произнесла Светлана. – Мне хочется съездить домой. Встретиться с подругами…
– Да, конечно, ты ведь скучаешь по подружкам, – утверждающе произнесла Римма Васильевна, глядя мимо неё и, уже отходя, закончила: – Но всё же на море было бы полезнее…
– Несомненно…
Но Римма Васильевна уже не слышала, да и Светлана ответила просто из вежливости, глядя на подходившего к ней Сивкова. За время, пока она его не видела, в нём что-то изменилось. Может быть, во взгляде поубавилось наглости…
– Привет, – сказал Вовочка, и в его голосе, как и прежде, прозвучала интонация уверенного в себе покорителя женских сердец. – Становишься всё соблазнительнее… – И видя, как сузились глаза Светланы, торопливо добавил: – Ладно, не напрягайся… Если что не так, извини… – И после паузы, глядя в её удивлённое лицо, закончил: – Зря ты только ломаешься, лучше меня тебе не найти… Вот скоро в команде с мастерами буду играть…
И бросил вслед уходящей Светлане:
– А твоего Виталия обломаю… Если уехать не успеет…
Она круто развернулась, подошла к нему вплотную и, глядя снизу вверх, отчеканила:
– Он не мой, а я ничья… А ты мне не нравишься…
– Постой, – Сивков схватил её за локоть. – Давай хоть раз поговорим…
– Не о чем, – она резко выдернула руку.
Морщась от боли, оставшейся после его пальцев, почти бегом поднялась на школьное крыльцо, на котором появилась потерявшая её Софья Лазаревна…
Римма Васильевна поговорила с Софьей Лазаревной, расспросила о родственниках под Одессой, продиктовала свой адрес и настоятельно порекомендовала позвонить, если они всё-таки надумают поехать на море. Этот разговор ускорил семейный совет, на котором было решено, что девочкам целесообразно съездить отдохнуть. На этом настоял Осип Давидович. Сам он в этом году из-за дел оставался без отпуска, отложив его на следующий год (тогда отпуск будет длинным, на всё лето, и он отдохнёт по-настоящему), а Сонечке настоятельно советовал заехать на пару дней домой, проверить, как там ведут себя квартиранты, а потом смело ехать к Гоше, который примет их, без сомнения, с радостью. При этих словах Софья Лазаревна опустила глаза, она не была в этом уверена.Сказал, что даст телеграмму и деньги на хорошие подарки брату и его семье и они прекрасно отдохнут, поедят фруктов, загорят… Розочка, в восторге от такой перспективы, хлопала в ладоши и повторяла: «Поехали мам, поехали…», а Светлана сказала, что её устроит любой вариант, даже если они никуда не поедут.
Большинством голосов было решено: пока есть время (Софья Лазаревна работала до конца июня), написать письмо Гоше и уточнить, насколько возможен их приезд. К тому же появился ещё один вариант летнего отдыха – Николай убедительно приглашал съездить в гости на его родину, обещая увлекательные походы по лесистым горам, незабываемые вечера на тёплых реках, самые лучшие молдавские кушанья и самое лучшее вино. Он брал на себя расходы по проезду от Москвы в его деревню и обратно, найдя в Розочке активную сторонницу, выбившую у Софьи Лазаревны уклончивое согласие на (может быть) двухдневный заезд, чтобы взглянуть на родные места Николая.
7
Наконец, пришло первое тепло.
Розочка целыми днями пропадала на улице, Светлана – в постели с очередным романом, выходя прогуляться только под вечер. Тем не менее, она была в курсе всех школьных новостей, прежде всего, благодаря Розочке, и знала, что Сивков уехал на сборы в Красноярск, а Виталий сдал первые два экзамена на пятёрки; что Игорёк с мамой улетел отдыхать в Сочи, а Альбина загуляла со взрослым парнем, шофёром, и они, не таясь, обнимаются везде, где только бывают.
В свои нечастые прогулки Светлана неизменно встречала Николая, который всегда оказывался свободным и охотно составлял ей компанию. Но его готовность услужить начала раздражать, а присутствие – тяготить. И наконец, накануне последнего экзамена у десятиклассников, она всё ему высказала.
Они стояли над порогом, внизу вздымались и угрожающе рокотали пенные валы, из ущелья тянуло холодом, и она говорила, глядя на этот бурлящий поток, что он ей совсем не интересен и гулять с ним ей не хочется и самое разумное, чтобы они остались друзьями, хотя бы на какое-то время, на это лето, перестать видеть друг друга. И что она к нему относится, как к старшему брату…
– Прекрати, – оборвал её Николай.
Подняв глаза, она увидела, как изменилось его лицо: в глазах появилась не виданная никогда прежде жёсткость.
– Ничего больше не говори. Мне давно нужно было тебе сказать, что я не хочу быть твоим братом. Да, у нас разница в возрасте, но это неважно, всё равно никто никогда не будет тебя любить так, как я… Хочешь, я понесу тебя на руках отсюда и…
– Нет, не хочу, – перебила она. – И больше никаких признаний, иначе мы плохо расстанемся…
– У меня были женщины, но когда я увидел тебя, я понял, ты – моя судьба…
– Молчи…
– Послушай, – Николай резко развернул её за плечи.
Она поморщилась от боли, попыталась сбросить его руки, но не смогла,
– Кто обидел тебя тогда, на вечере?.. Кто разорвал платье, скажи, я убью его…
Светлана посмотрела на его перекошенное ненавистью лицо. Ей стало страшно, и она негромко произнесла:
– Хорошо, хорошо, скажу… Но не сейчас. Дай мне время…
– Я дам тебе время… Сколько угодно, только ты не должна ни с кем… Я подожду, когда ты подрастёшь… Я умею ждать… Я увезу тебя. Никто не посмеет тебя никогда обидеть… Ты должна это знать…
Николай впился в её губы, и она не могла ни вырваться, ни избавиться от его бесжалостных губ. Лишь когда он отклонился, задыхаясь, закричала:
– Пусти!
И побежала, спотыкаясь на мшистых камнях, ожесточённо стирая ладонью с губ неприятный поцелуй.
Николай нагнал, попытался остановить, она оттолкнула его, он пошёл рядом.
– Тебе будет хорошо со мной, я буду носить тебя на руках… Ты сейчас это не понимаешь…
Она убегала от него, но он всё время догонял и говорил, говорил… И только захлопнувшаяся дверь подъезда прервала этот сумбурный монолог…
Было уже заполночь, но Розочка и Софья Лазаревна не спали. Они сидели на кухне, попивая чай с малиновым джемом, строили планы на уже близкий отдых, в котором реально просматривалась и поездка в деревню Николая. Светлана прервала их фантазии, срывающимся голосом заявив, что либо она, либо Николай, но, встретившись с настороженно-участливым взглядом Софьи Лазаревны, бессильно опустилась на табурет, разревелась, и, хотя совсем не собиралась, вдруг рассказала всё-всё, за исключением поцелуя, к концу рассказа всё более успокаиваясь и под восторженно-завистливым взглядом Розочки всё менее трагично относясь к происшедшему.
Как только она закончила, Розочка сорвалась с места, сбегала в комнату, из окна которой была видна улица, и вернувшись, доложила, что «он ещё здесь».
– Боже мой, боже мой… – повторяла Софья Лазаревна, огорчённая, растерянная и обиженная одновременно и за дочь, и за себя. – Такой приличный на вид, такой воспитанный…
– Мама, не говори глупостей, – вмешалась Розочка. – Он ведь так её любит! – Сестра закатила глаза, вскинула руки. – Как в кино… Светка, ты дура… Пусть бы он нёс тебя на руках… Представляешь, через весь посёлок… Все бы попадали от зависти…
– Роза! – прикрикнула Софья Лазаревна. – Ты ещё ничего не понимаешь…
– Конечно, – надула та ярко-красные пухлые губки. – Вот если бы мне кто-нибудь…
– Роза, – повторила Софья Лазаревна и повернулась к Светлане. – Конечно, мы к нему не поедем… Я поговорю с отцом…
– Не надо, – перебила Светлана. – И не вздумайте никому ничего говорить. – Окинула долгим взглядом Розу. Та, помедлив, кивнула. – Я сама потом разберусь… После каникул…
– Ладно, давайте спать, – скомандовала Софья Лазаревна.
Пока девочки готовились ко сну, она выглянула в окно, но Николая уже не было, только на видневшейся за школой стройке сновали тёмные фигуры. Стоя у окна, она скинула халат, бельё, не торопясь прятаться от, может быть, притаившихся взглядов, потом с ночной рубашкой в руках прошла в спальню, Осип Давидович крепко спал, откатившись к стене и негромко посапывая и, присев на кровать, неторопливо надела рубашку. Вздохнув, легла на свою сторону, не спеша прижиматься к спине мужа и думая о Николае, чувствуя необъяснимую обиду и воображая его мускулистые руки и широкую грудь, густо поросшие чёрными волосами…
8
Следующая неделя пролетела в заботах, суете и была переполнена новостями, среди которых главной было окончание экзаменационной страды и выпускной вечер, после которого все первые восемь выпускников школы чинно прошествовали по главной улице посёлка встречать рассвет незаходящего солнца над порогом. Об этом рассказывали потом малыши, тайно наблюдавшие за ними. Но не осталось незамеченным и стремительное исчезновение Виталия, улетевшего с Риммой Васильевной грузовым бортом напрямую в Москву.
Наконец, было начало их отдыха: сначала в трясущемся «кукурузнике», доставившем их в Норильск, а оттуда на мощном ИЛе в Домодедово, где они ошалели от яркой зелени и парного тепла – в Норильске было около десяти градусов и холодный дождь, а здесь почти тридцать. Знакомая до умиления электричка и – уже на исходе настоящей тёмной ночи, отмечая зарождение утренней зари, они втроём шли по улице к своему дому. Подниматься не стали, не хотели будить квартирантов, а дождались полного рассвета на скамеечке во дворе, наслаждаясь летними запахами, тишиной, а чуть позже, когда потревожили жильцов – струями тёплого душа и звуками уже набиравшего привычный темп городского утра.
Квартиранты их явно не ждали, но делали вид, что безумно рады встрече, и торопились извиниться за ободранные обои, подтекающий кран на кухне, грязный унитаз, ссылаясь на только-только наметившийся ремонт («в эти выходные собирались как раз начать»), на что Софья Лазаревна кивала, не веря, но добиваясь обещания всё исправить и грозясь обязательно заглянуть на обратном пути с моря (Георгий, брат мужа, ждал их, сообщив, что возьмёт за пансион, естественно, по-родственному, по-божески).
Светлана и Розочка, взбодрившись после душа и кофе, ушли проведать подруг, пришли к обеду шокированные новостями: одна Светкина одноклассница уже жила с курсантом милицейского вуза, другая бросила школу и непонятно чем занималась в Москве.
– И такие зануды, – рассказывала Светлана, презрительно складывая губки.
– Они старые стали, – не удержалась и вставила Розочка, прожёвывая бутерброд .
– Своих обсуждай, – парировала Светлана.
– А что мои, только про мальчиков думают…
– Хватит, – прервала перебранку Софья Лазаревна. – Нечего за глаза говорить… Я позвонила дяде Гоше, сказала, что завтра вылетаем. С утра ещё нужно будет подарки купить…
Она не сдержалась, тяжело вздохнула, выразив этим своё отношение не только к тому, что происходит, но и к запущенной чужими людьми квартире, размышляя, какую из бед следует считать меньшей, эту или же доступные для воров безлюдные комнаты…
Об размышляла ещё долго, но так и не пришла ни к какому решению и на прощание твёрдо заявила квартирантам, что если всё останется по-прежнему и на обратном пути, им придётся освободить квартиру.
Неприятный осадок от этого разговора оставался до самой встречи с Гошей и его просмолённым семейством. Невестка Катя, налитая, ядрёная, обхватила, обдала жаром большого тела, двое цыгановатых и прогонистых пацанов-погодков, ровесников Розочки, Родя и Ося, стояли в сторонке, зыркали глазами, многозначительно переглядываясь и оценивая нагрянувшую родню. Софья Лазаревна начала тут же во дворе на солнцепёке вытаскивать из сумки подарки: Гоше – цветастую безрукавку-реглан, Кате – шаль-накидку, пацанам – по футболке (похоже, на вырост, уж сильно ужаренные оказались). Хорошо, Светлана выручила, вдруг почувствовавшая себя хозяйкой (или почётной гостьей), призвала братьев на помощь – сумки занести. И подарки разглядывали уже в доме, в прохладе, возле стола, на котором спешно появлялись всякие южные вкусности. Так что в целом встреча прошла неожиданно тепло. И когда уже девчонки с братьями убежали на море купаться, оно, хоть и не было видно, плескалось где-то недалеко, расслабившись от домашнего вина и уюта, Софья Лазаревна призналась, что ей хорошо с роднёй. И родня в ответ рассыпалась приглашениями на будущее, отмечая, что девки её на загляденье хороши и на их драчунов и остолопов повлиять могут… И стали расспрашивать о жизни в снегах да морозах, о заработках, а осмелев, Георгий заявил, что пусть Осип шлёт ему вызов, и он поедет куда угодно ради таких деньжищ… Катерина возражать не стала, пообещав отпустить, но под ручательство Софьи Лазаревны, потому что, в отличие от Осипа, её Гоша слаб до винца, а с деньгами да без её контроля – так вообще меры знать не будет… В ответ Гоша обиделся, в запале хватанул полный стакан и ушёл во двор, оставив женщин одних…
– Девки у тебя гарные, – похвалила чернобровая Катя, ещё не утратившая былой броской красоты. – Ты за ними гляди да гляди… У нас парубки шустрые, на ходу вскочить могут…
– О чём ты, – отмахнулась Софья Лазаревна. – Они у меня серьёзные, о парнях не думают…
И не удержалась, рассказала родственнице, кто да как за Светланой ухаживал.
– Вот я и говорю, – закивала та, выслушав. – Светка твоя – хоть сейчас под венец али на копну…
– Скажешь, – размягчённо отозвалась Софья Лазаревна, втайне гордясь, что такие у неё дочери, но уже и опасаясь за них, вспомнив рассказ Риммы Васильевны о пляжном соблазнителе, каких по-видимому, и тут немало. Хоть пляжа нет, но до Одессы рукой подать. И на всякий случай предложила-попросила:
– Пусть твои ребята за ними присмотрят, хоть малы ещё, но всё же братья…
– Ой, не гляди, что малые, – всплеснула руками Катерина. – Они точно никого не допустят… Накажу… А тебе, Софочка, отдохнуть надо… Я там, в комнате постелила, знала ж, с дороги…
– Надо бы за девчонками сходить, – предложила совершенно не желающая никуда идти Софья Лазаревна и обрадовалась, услышав заверения, что с Родей и Осей им нечего бояться. И что, если надо, Катерина Гошу отправит сейчас, пусть проветрится…
Млея на прохладной простыне, впервые за последние дни она заснула совершенно беззаботно и сладко…
9
На студёном Севере Софья Лазаревна планировала, что пробудет в гостях у родни от силы пару недель, а потом вернётся в родное Подмосковье, где проведёт остаток отпуска, следя за домом и квартирантами и встречаясь со знакомыми. Но, спустя две недели, поняла, что не хочется ей торопиться от тепла да фруктового изобилия. А ещё больше не хотели уезжать девочки, загоревшие не хуже братьев, похудевшие, вытянувшиеся, ежедневно сопровождаемые толпой разновозрастных поклонников.
С Катериной Софья Лазаревна обговорила, что заплатит столько, сколько дали бы отдыхающие, отнекиваний не стала даже слушать и отдала деньги сразу за месяц, чем развеяла опасения хозяйки и укрепила доверительные отношения. Сходив несколько раз на море, она решила, что гораздо полезнее для её здоровья отдыхать в тенистом дворе, и проводила дни в неспешных разговорах с Катериной, охотно помогая ей по хозяйству. Потом решила наварить варенья, чтобы хоть немного увезти тепла и солнца для Осипа Давидовича, который пару раз уже вызывал их на переговоры, волнуясь и радуясь, что у них всё хорошо складывается. Поддатый Гоша, в первый раз сопровождавший её на переговорный пункт (у девочек, как всегда, были свои дела), кричал в трубку, что ради длинных рублей он готов обменять эту надоевшую жару на самый жгучий мороз, но всерьёз это никто не воспринял, а Осип Давидович твердо пообещал, что на следующее лето он обязательно приедет…
Второй раз она пошла одна и они поговорили с мужем обстоятельно.
Она узнала, что Римма Васильевна всё ещё не вернулась, хотя вроде бы Виталий поступил. Николай только улетел в отпуск. Школьники с мамами разъехались кто куда и в посёлке остались в основном мужчины, работающие ударными темпами. Осип Давидович сказал, что тепло уже пошло на убыль, солнце – на ночь и пусть они запасаются и тем, и другим на долгую зиму.
Поговорив с мужем, Софья Лазаревна неожиданно для себя нашла в сумочке записную книжку и попросила соединить её с Одессой. Телефон ответил. Она услышала голос Риммы Васильевны, и та узнала её голос, они поздоровались искренне и радостно. Римма Васильевна стала звать их к себе в гости, сообщив, что она одна в трёхкомнатной квартире, Виталий с приятелем отдыхает под Москвой. («Ох, Софочка, какой ужас, конкурс, столпотворение, сплошные медалисты, но он поступил, правда, выбрали в последний день другой вуз, связанный со строительством, там хорошие связи, друзья… Я здесь недельку – и в Москву, устрою Виталия, – и возвращаться пора… Приезжай, Софочка, покажу тебе мой город…»)
И Софья Лазаревна согласилась. Ещё раз уточнила, как добраться, и пообещала буквально завтра же приехать с девочками.
Но ни Светлана, ни Розочка особого желания ехать не изъявили, заявив, что не хотят терять ни дня без моря, солнца, что Одесса всё равно не интереснее Москвы, и Софья Лазаревна поехала одна…
Неожиданно легко и быстро (помог таксист-старожил) отыскала дом Риммы Васильевны, старинный, почти в центре, и встреча получилась радостной и домашней: Римма Васильевна встретила в халатике, простоволосая, ещё заспанная, искренне обняла и сразу же перешла на «ты». И они, делясь новостями на просторной кухне, не сравнить с их подмосковной, да и квартира была большая и уютная, только чуть отдавала затхлостью, варили кофе, а потом пили его с крендельками, напечёнными Риммой Васильевной. Наконец вышли на улицу «знакомиться с Одессой» и, держась теневой стороны, пошли к набережной, на ходу заглядывая в магазины и магазинчики, отчего дорога оказалась длинной, хотя набережная от дома Риммы Васильевны была не очень далеко, и день как-то незаметно склонился к закату. И тогда Софья Лазаревна не выдержала, спросила:
– А где пляж, о котором ты рассказывала ?
– Пляж?.. – Римма Васильевна недоумённо взглянула на неё. – Городской пляж?.. Ты хочешь искупаться?
– Нет. Я и купальник не взяла, – возразила Софья Лазаревна, отчего-то краснея. – Тот, о котором ты рассказывала…
Видя, что Римма Васильевна не понимает, неуверенно добавила:
– Где твоя любовь…
Римма Васильевна замерла, с трудом постигая смысл сказанного, и наконец поняла, всплеснула руками, весело уточнила:
– Где осталась моя первая любовь?..
– Да, – подтвердила Софья Лазаревна.
– Это наш пляж… – И, словно прочтя её тайные мысли, игриво добавила: – Пошли, так и быть, покажу тебе места боевой славы…
Они вышли к пляжу, когда солнце готовилось уйти за горизонт и на берегу остались самые заядлые купальщики. Мелкая волна с лёгким шуршанием накатывалась на берег, море было спокойным, и оттого Софье Лазаревне вдруг ужасно захотелось войти в воду, таящую в себе нечто необходимое ей. Вздохнув, она громко пожалела о том, что не захватила с собой купальник, и Римма Васильевна решительно потащила её вдоль берега к концу пляжа, туда, где уже никого не было, и когда они отошли от последних купальщиков так, что в сумраке их стало трудно разглядеть, первой скинула с себя всё, что на ней было, и, белея рыхлым и полным, но ещё сохранившим формы телом, вбежала в воду. Позвала задержавшуюся Софью Лазаревну. И та, ещё раз оглядевшись, поступила так же: запрятав трусики и бюстгалтер под платье, вошла в тёплую и мягкую воду, не сдержав стона наслаждения. Римма Васильевна, уплывшая куда-то в ночной простор, громко поинтересовалась, нравится ли ей ночное купание, и она восторженно прокричала, что лучшего не помнит…
Римма Васильевна наконец выплыла из бархатной темноты, вышла на берег. Стоя нагишом в свете нарождающейся луны, собрала рукой мокрые волосы на затылке. Поглядывая на смутные очертания плавающей вдоль берега Софьи Лазаревны вдруг сказала:
