Виктор Носатов
На задворках империи
– Варенька, краса моя ненаглядная, разве так развлекают своих спасителей? Я приказываю тебе подойти и поцеловать этого храброго красавца-офицера.
Девушка покраснела до корней волос, но ослушаться отца не посмела. Подойдя к Евгению, она приподнялась на цыпочках и чмокнула его в щеку. У поручика, не раз смотревшего в Памирах смерти в глаза и не боявшегося ни черта, ни дьявола, словно от прямого попадания горской пули все померкло в глазах, и ему показалось, что от внезапно нахлынувшего счастья у него закружилась голова. Еще до конца не осознавая своих нежных чувств к ней, Евгений в ответном душевном порыве с благоговением поцеловал Вареньке ее хрупкую, тоненькую ручку.
– Вот это по-нашему! – удовлетворенно промолвил граф. – Вероника Аркадьевна, душенька, приглашай нашего гостя к столу.
В столовую павой вплыла дородная хозяйка, графиня Вышегородская.
– Дай-ка, и я тебя, мой мальчик, поцелую, – подойдя к Евгению, сказала графиня и по-матерински поцеловала его в лоб. – Садись, не побрезгуй откушать с нами чем Бог послал, – пригласила она гостя к столу, указав место рядом с Варенькой.
Евгений был словно в тумане, чувствуя близкое присутствие с первого взгляда явно полюбившейся ему девушки, не смея поднять на нее глаза. Он невпопад отвечал на вопросы радушных хозяев, то и дело ронял то вилку, то нож. Проворные лакеи тут же меняли прибор, и все делали вид, что ничего необычного за столом не происходило.
После обеда граф пригласил гостя выпить по бокалу коньяку. И если бы он не напомнил Евгению о деле, с которым тот приехал к нему, то Баташов так и уехал бы домой, не заверив купчую.
Всю дорогу, пока двуколка, громыхая на ухабах, катила в имение, Евгений не переставал думать о Вареньке и с нетерпением ждал следующей встречи с ней.
3
Евгений впервые принимал участие в торжественном выезде на псовую охоту и потому с удивлением и интересом наблюдал за живописной картиной, раскинувшейся перед ним. Все графские люди были облачены в форменную одежду, состоящую из разноцветных кафтанов и шаровар, добротных яловых сапог, суконных серых плащей и фуражек военного образца. Каждый имел охотничий нож для приемки волка от собак и арапник, борзятники – ременные своры и небольшие рожки для подачи сигналов, выжлятники – смычки и позывистые рога.
Во дворе усадьбы сначала выстроилась стая багряных гончих с доезжачими и выжлятниками, имея по обе стороны конных борзятников в ярких кафтанах, с борзыми темных окрасов на своре, потом свое место заняли стая пегих гончих и борзятники в темных кафтанах с 18‐ю сворами борзых пегих и светлых окрасов. Впереди стояли, с трудом сдерживая своих коней, верховые – доезжачий и выжлятники со стаей гончих. За ними выстроились в линию борзятники, держа лошадей в поводу и собак на своре. Справа от линии борзятников располагался спешившийся заездной, а слева – ловчий. Вся эта явно будоражащая кровь каждого истинного охотника пестрая картина, освещенная лучами восходящего солнца на фоне окруженного парком графского поместья, дышала какой-то необычайной силой и прелестью, понятной лишь немногим.
Евгений стоял, любуясь по-военному четким и ладным построением, с удовольствием слышал радостный, в предчувствии предстоящей охоты, разноголосый лай собак, и фантазия уносила его все дальше и дальше, в осенние поля и леса, где вскоре на все лады зарычит и залает эта стая и вихрем понесутся за дичью лихие своры. Он уже видел себя на коне впереди стаи гончих, преследующих матерого волка, ловил на себе его свирепые погляды, а когда в дело включатся борзые, готовые вот-вот разорвать серого, он прямо с коня кинется на зверя, в одно мгновение его скрутив. Больше всего в этот момент Евгений хотел, чтобы рядом оказалась сразившая его самого в самое сердце Варенька. Ведь это из-за нее в ночь перед охотой он так и не сомкнул глаз…
– Ваше благородие, – неожиданно оторвал поручика от грез Пафнутий, – сейчас выступаем.
Ловчий еще раз пристально оглядел построение и, не найдя никаких изъянов, приказал стременному Ивашке:
– Ну, паря, у нас все готово, кличь барина.
Стремянной, приняв из рук доезжачего свору любимых хозяйских собак и серого в яблоках орловского рысака, направился к беломраморному крыльцу, где его уже с нетерпением ждал граф, одетый в казачий мундир, удобный для охоты. Увидев Ивашку, он не спеша спустился вниз. Слуга, низко поклонившись, доложил о готовности стай к гону. Петр Ильич, гордо выпятив грудь, унизанную серебряными патронами газырей, вышел на середину двора. Ловчий, словно командующий парадом, строевым шагом подошел к нему и, сняв шапку, низко поклонился. Вслед за ним поклонились выжлятники с борзятниками.
– Ваше сиятельство, примите от всего нашего охотничьего гурта низкий поклон и пожелание доброго гона!
– Здорово, ребята! – поприветствовал охотников граф и, словно главнокомандующий на параде, обошел все стаи, которые приветствовали хозяина радостным, разноголосым лаем. – Молодцы, – довольный увиденным, заявил он, – ну что, ребята, пора и в путь!
Пафнутий зычным голосом скомандовал:
– Борзятники, выходи вперед!
Заездной, а за ним борзятники, держа лошадей в поводу, повернулись направо и, выйдя на дорогу, направились к золотеющему осенней листвой дальнему лесу. Справа от заездного шел стремянной Ивашка с лошадью и собаками хозяина, за борзятниками – ловчий, а за ним – доезжачий с гончими и выжлятники.
Евгений, ведя своего коня в поводу, подошел к графу и, не скрывая восторга, выпалил:
– Все было так торжественно и четко, словно во время парада на дворцовой площади…
– Не удивляйтесь, поручик, – удовлетворенно разгладил свои пышные усы граф, – ведь Пафнутий, будучи моим личным денщиком, не одну войну со мной прошел. Он и помощников себе подобрал из бывших военных. Так что, хоть и в отставке я, а порядок на охоте люблю, да и старые традиции не забываю…
– Архип! – неожиданно крикнул граф дворецкого, стоящего в ожидании приказаний на крыльце. – Пойди покличь графинюшку, уже доезжать пора, охота ждет.
Дворовый еще не успел подойти к двери, как она резко распахнулась, и из дома выпорхнула настоящая амазонка в бело-золотой тунике, спадывающими складками облегающей ее гибкое, как у пантеры, тело. Это была ослепительная в своей юной красоте Варенька. На ее маленькой головке лихо сидела модная парижская шляпка с узкими полями, чуть прикрывающими лицо от солнца. Ее стройные, обтянутые лосинами ножки украшали миниатюрные, красного сафьяна сапоги.
Расторопный конюх подвел к крыльцу снежно-белую кобылу-кабардинку с тонкой, словно у лебедушки, шеей и помог девушке забраться в седло. Сделав круг по двору, она осадила лошадку прямо у ног Евгения, который, позабыв обо всем на свете, искренне любовался лихой наездницей.
– Вызываю вас, господин поручик, на состязание: кто первый доскачет до верстового столба! – задорно крикнула девушка и, не дожидаясь Евгения, крупной рысью припустила к проселочной дороге.
– Вот проказница, – глядя влюбленными глазами на дочь, добродушно промолвил граф. – Смотрите, поручик, не подкачайте, она у меня ну прямо кавалерист-девица!
Евгений, подстегнутый словами графа, вскочил на своего серого жеребца и, вонзив ему в бока шпоры, чуть ли не с места пустил его в галоп. Орловский рысак первое время уступал ретивому кабардинцу, но после прохождения половины пути конь под наездницей начал уставать, а выносливый орловец, не сбавляя скорости, уверенно летел к заветному финишу. За сотню саженей до столба Евгений, к своей неимоверной радости, наконец-то опередил Вареньку и, первым достигнув финиша, с чувством победителя при Измаиле встретил ее, раскрасневшуюся, явно довольную этой захватывающей дух гонкой.
– А я-то думала, что артиллеристы только и могут из пушек по воробьям палить! – задорно воскликнула девушка и весело рассмеялась.
– Ну, почему же, – смущенно заявил Евгений, – мы и не такое могём.
Это его «могём», почерпнутое из богатого лексикона батарейного балагура и зубоскала Кузьмы, еще больше рассмешило Вареньку, и она, словно серебряный колокольчик, залилась своим бесподобным, ласкающим слух смехом. Баташов пытался было для пущей солидности сдержаться, но, видя ее смеющиеся глаза, губы, сотрясающееся от смеха тело, не выдержал и загоготал вместе с ней.
Гонка и искренний неудержимый смех не только растопили последние остатки робости между Евгением и Варенькой, но и несколько сблизили их, и теперь, в ожидании торжественно и неторопливо шествующего к заветному лесному острову охотничьего полка во главе с сиятельным губернским предводителем дворянства, они, держа коней в поводу, медленно шагали по пустынной дороге, беседуя как давние и близкие знакомые.
– Правда, что папенька выглядит, словно генерал со всем своим охотничьим войском? – неожиданно спросила Варенька, бросив взгляд на приближающихся охотников.
– Да-а, ваш рара́ – настоящий главнокомандующий. Я знаю из рассказов отца о беспримерной храбрости Петра Ильича, его смелости и решительности и думаю, что все эти его качества мы еще увидим во время сегодняшнего гона.
– О-о, уж в этом-то я нисколько не сомневаюсь, – сказала девушка, озорно взглянув на Евгения. – Говорят, что я вся в него. Так что рекомендую вам не отставать от меня, а то можете заблудиться или, того хуже, наскочить на матерого зверя…
– Не кажется ли вам, мадмуазель, что вы сегодня излишне самоуверенны? – обиженно воскликнул поручик, подкручивая ус.
– Возможно, – неожиданно согласилась Варенька, – поэтому я вас прошу меня извинить и не быть букой. А чтобы вы больше не злились на меня я, с вашего разрешения, вас поцелую.
Не успел Евгений осознать своего счастья, как шалунья, чмокнув его в щеку, вскочила на свою кобылку и была такова.
– Ну что, я же говорил вам, что моя дочь – истинная Диана-охотница! – воскликнул граф, подъезжая. – Ей так и не терпится начать гон, – добавил он, влюбленным взглядом глядя на удаляющуюся фигуру дочери, – а я не тороплю Пафнутия. От усталой собаки прыти не дождешься, а значит, и настоящей охоты не будет. Скоро вы увидите правильный гон в поле, где даже неопытный, но сметливый охотник живо приобретает то охотничье чутье и сноровку, которые частенько удивляют людей, мало знакомых с этого рода охотой. Главное, чтобы вы не отставали от меня, – предупредил граф.
Завороженный внезапным поцелуем Евгений ответил что-то невпопад и, вскочив на своего рысака, направил его вслед за графским орловцем, все еще пребывая в состоянии эйфории. С мыслью о Вареньке Евгений уже в окружении догнавших хозяина псарей и охотников добрался до леса и с удивлением обнаружил, что девушки на опушке нет.
– А где же ваша дочь? – удивленно спросил он у графа.
– Как всегда, с доезжачим Филатом и подвывалой выехала к волчьему логову, – спокойно, словно о чем-то обыденном, сказал граф.
– Но там же небезопасно! – озабоченно промолвил Евгений. – Дайте мне проводника, чтобы я в случае чего был с ней рядом…
– Ну это вы зря, – улыбнулся граф. – Наш Филат – мужик крепкий, с одной рогатиной на медведя ходит, а волки для него – тьфу и растереть! А дать проводника я вам никак не могу, ведь у каждого свое место в загоне. Так что, мой мальчик, держись лучше меня.
Неожиданно в глубине леса послышался протяжный волчий вой, настороживший людей и собак. Евгений при этом сразу же поднялся на стременах, готовый в любой момент сорваться с места, чтобы первым нагнать серого, но граф остановил его порыв:
– Это мой подвывала заливается, – с гордостью в голосе промолвил он, – сейчас начнется потеха.
Пафнутий протрубил в рог сигнал «Бросай гончих!», по которому доезжачий быстро без суеты распределил направления движения между своими помощниками, разомкнул гончих, и стая с громким лаем кинулась к месту напуска на логово. Петр Ильич, к удивлению Евгения, не последовал следом за стаей, а вместе с ловчим поскакал к другому краю леса, за которым простирались бескрайние поля. Поручик последовал за ним. По ходу движения ловчий проверял борзятников, которые со своими сворами располагались через каждые двести-триста метров друг от друга по периметру лесного острова.
На вопрос Евгения, почему так редко устроены засады, Пафнутий объяснил, что участки острова, через которые волки могут скрыться незамеченными для борзятников, огорожены тенетами.
– Так что, ваше благородие, от нас ни один серый не ускользнет, – уверенно заявил ловчий, направляясь к следующей стае повизгивающих в ожидании гона борзых.
– Здесь и будем ждать, – сказал граф подъехавшему к нему поручику Баташову, указывая на ложбину, выходящую из леса и заканчивающуюся в чистом поле в сотне метров от опушки. Как только он соскочил с коня, к нему тотчас подскочили четыре довольно крупные борзые.
– Ах, вы мои красавцы! – любовно приветствовал псов хозяин. – Вот это и есть мои любимцы – Хватай, Удав, Налетай и Терзай. С ними мне никакие волки не страшны.
Приласкав псов, Петр Ильич с помощью заездного вскочил на коня и направил его к разлапистому клену, покрытому багряно-золотой листвой. Все затаились под его сенью в ожидании хищников.
Вскоре послышался приближающийся лай гончих, главная задача которых была – выгнать зверя из леса, как можно ближе к борзятникам.
– Слышите звонкий лай? – встрепенулся граф. – Это моя дорогая Флейта заливается. Знать, скоро будет здесь. Советую вам приготовиться, – обратился он к Евгению, судорожно сжимая в руках тяжелый арапник.
Зоркий глаз молодого охотника, привыкшего стрелять в горных козлов на предельных расстояниях, первым заметил несущегося по ложбине матерого волка с ощетинившейся желтой шерстью на загривке. Чтобы не упустить серого, Евгений с места пустил своего орловца в галоп, ему наперерез. Заметив всадника, зверь, не останавливаясь, проскочил под ногами его коня и кинулся в заросли, где его уже ждали борзые. Напуганная лошадь испуганно шарахнулась в сторону, чуть было не скинув с себя наездника. Евгений с трудом удержался в седле, но пока он успокаивал и разворачивал своего орловца, борзые, преследующие волка, были уже далеко.
– Ату! Ату его! – крикнул граф, увидев серого, и поскакал вслед за оглашающей окрестности громким лаем стаей.
Заметив собак, волк отвернул на пашню, и псам пришлось доставать его уже по рыхлому чернозему. Дружно подлетели к нему борзые. Окруженный со всех сторон, серый, огрызаясь, вертелся волчком на одном месте до тех пор, пока на помощь собакам не подоспел граф вместе с ловчим. Евгений издалека наблюдал, как губернский предводитель дворянства смело соскочил с лошади и несколькими ударами арапника повалил зверя на землю, а затем с помощью Пафнутия сострунил его, сдавив челюсти кожаной петлей.
Наблюдая за действиями удачливых охотников, Евгений не сразу заметил, как недалеко от него прошмыгнул еще один волк и наметом кинулся в поле.
«Уж ты-то от меня никуда не уйдешь!» – подумал он и, вскинутой над головой фуражкой подав охотникам сигнал «вижу волка», всадил шпоры в бока своего рысака, резко послав его вслед за убегающим зверем.
Граф, увидев сигнал, пустил борзых за обнаруженным волком, а сам остался на месте, предоставив гостю возможность показать свою удаль и охотничье мастерство.
Езда по чернотропу и тем более по пашне требовала от наездника не только значительных кавалерийских навыков, но и большой выдержки. Ему необходимо было следить за убегающей дичью и в то же время стараться направлять коня вдоль борозды.
«Недаром говорили мне бывалые охотники: “Ездить верхом – искусство, охотиться верхом – виртуозность”», – подумал Евгений, в очередной раз придерживая коня, чтобы тот не угодил ногой в кротовую нору.
Серый, заметив, что ему наперерез мчится свора борзых, резко развернулся и бросился обратно к опушке. Бежал он уже не так скоро, и Евгений на своем орловце стал его нагонять, когда из леса навстречу волку выскочила белая кобыла с разгоряченной наездницей в седле.
– Осторожно, Варенька! – что было сил крикнул поручик и, пришпорив коня, кинулся к ней на помощь.
Зажатый стремительно приближающимися с двух сторон борзыми и всадником на грозном коне, волк выбрал из трех зол меньшее и после непродолжительной заминки кинулся в сторону одинокой наездницы, за которой простирался спасительный лес.
Увидев несущегося прямо на нее зверя, девушка не растерялась, а напротив, бесстрашно направила свою кобылку ему навстречу.
– Остановитесь, Варенька! – снова прокричал Евгений и что было сил ударил своего коня арапником. Жеребец аж подскочил от обиды, но быстро смирился с этим и, не разбирая дороги, перешел с крупной рыси в галоп. И вовремя.
Недалеко от леса волк остановился и, раскрыв зубатую пасть, рыкнул так, что белая кобыла от испуга чуть было не села на задние ноги. Видно было, как Варенька, вцепившись в высокую луку дамского седла, с трудом удержалась, чтобы не упасть. Волк уже было навострил уши, чтобы исчезнуть в густых лесных зарослях, когда поручик прямо с коня смело кинулся на зверя и, с ходу ударив его по голове арапником, мертвой хваткой вцепился ему в горло. Вскоре на помощь ему подоспели собаки. Борзые, рыча и повизгивая, окружили серого со всех сторон, отрезав ему путь к лесу. Видя это, Евгений, думая, что волк уже достаточно ослаб и не представляет опасности, разжал руки. Но серый, почувствовав свободу, опрокинул ударом клыка ближайшую борзую и из последних сил рванул к лесу. Однако не тут-то было. Крупный пегий кобель, вылетев из кучи собак, неимоверным броском достал волка и повис у него на загривке. Остальные кобели накрыли и подняли серого на воздух у самых ног соскочившей с коня хозяйки.
В это время к месту схватки прискакал Пафнутий и помог Евгению сострунить загнанного волка.
Победоносно взглянув на явно обескураженную девушку, Баташов чинно поклонился ей и, указав на добычу, гордо объявил:
– Вместе с загнанным мной волком я у ваших ног, милая Варенька.
– Если бы не моя Белла, то я бы не хуже вас справилась с этим зверем, – смущенно произнесла залитая румянцем смущения девушка.
– С почином вас, ваше благородие, – поздравил ловчий поручика с охотничьим трофеем. – У его сиятельства поматерей будет, – сообщил он, осмотрев со всех сторон загнанного зверя.
– Лиха беда – начало! – ответил бодро поручик. – В Памирах мне и покрупней зверя приходилось добывать.
Почти неделю продолжалась охота, во время которой поручик Баташов загнал еще трех волков, пяток лис и десяток зайцев. Но главной его добычей на этой знаменитой псовой охоте стала лихая амазонка Варвара Петровна, которая через неделю, с благословения родителей, пошла со своим милым спасителем под венец, а через год у них родился первенец, названный в честь знаменитого предка, гусарского полковника, Аристархом. Так продолжился служивый род Баташовых, среди которых больше всего было именно военных. И это неудивительно, потому что Российская империя с первого дня своего существования нуждалась в защите не только своих границ, но и многочисленных народов, пришедших под ее руку…
Глава IV
Германия, Айзенах. Сентябрь – октябрь 1945 г
– Я всегда утверждал, что в войне с Россией Германия потерпит сокрушительное поражение, – по-старчески надтреснутым голосом промолвил бывший шеф германской разведки времен Первой мировой войны полковник Вальтер Николаи, отвечая в октябре 1945 года на вопрос следователя НКВД, майора Круглова, о его участии во Второй мировой войне.
– Этого не может быть, – произнес удивленно майор, – ведь в книге, вышедшей в ноябре 1941 года в США под названием «Тотальный шпионаж», западные исследователи утверждают обратное, как и то, что вы принимали самое непосредственное участие в подготовке и ведении войны, развязанной Гитлером…
– Я ушел в отставку в ноябре 1918 года и с тех пор никакой работы, связанной с разведкой, не вел.
– И все-таки сомнительно, что вы, являясь до 1918 года начальником разведывательной службы генерального штаба германской армии, прекратили свою разведывательную деятельность после окончания Первой мировой войны.
Как ни печально это было для самого Николаи, он вынужден был констатировать:
– Я понимаю, у вас имеются все основания не верить тому, что после 1918 года я прекратил свою разведывательную деятельность, однако несмотря на это еще раз заявляю: все в действительности было так, как я показываю…
Николаи, наверное, уже было подумал, что сумеет выкарабкаться из ловко поставленных следователем вопросов о его причастности к делам Третьего рейха, к которым он и в самом деле не имел никакого отношения, когда советский офицер задал неожиданный вопрос:
– По каким каналам проводилась разведывательная деятельность против России в годы Первой мировой войны?
Советские контрразведчики, прекрасно понимая, что даже если Николаи не имеет никого отношения к нацистам, он должен знать о немецких агентах, заброшенных в Россию еще в годы Первой мировой войны и, возможно, продолжавших работать на своих хозяев накануне и в годы Второй мировой войны.
Николаи несколько секунд молчал, собираясь с мыслями.
– К началу войны насажденная германской разведкой агентура вдоль границ России прекратила свою работу вследствие прохождения в местах ее концентрации линии фронта. Переброска агентуры практиковалась через нейтральные государства, в частности через Данию, Норвегию и другие страны, причем в этих же странах проводилась и вербовка агентуры, которая выезжала в Россию под видом путешественников и прочих. Я лично не направлял агентов на территорию России, – уверенно ответил он, понимая, что у русских нет на руках никаких доказательств, – скажу больше: восточный театр военных действий был для германской разведки второстепенным, и потому наша разведка пользовалась лишь далеко не достоверной информацией, полученной от беженцев, перебежчиков и пленных…
– Но в своей книге «Тайные силы», изданной в 1923 году, – упорствовал Круглов, – вы утверждаете: «…Во время войны русской контрразведкой было обнаружено довольно внушительное количество агентов немецкой разведки среди офицеров русской армии до чина генерала включительно, например, генерал Иванов, полковник Мясоедов (повешен в 1915 году), полковник Артур Штюрмер (повешен в 1916 году). Вообще до марта 1916 года на одном лишь Юго-Западном фронте было обнаружено 87 австрийских и немецких шпионов. Ясно, что они были втянуты еще в мирное время…»
– Это несколько неточные факты. А что касается дела жандармского полковника Мясоедова, то я склонен утверждать, что дело его фальсифицировано и аналогично делу Дрейфуса во Франции, только с более трагичным финалом. Я уверен, что ни Мясоедов, ни Дрейфус никогда не были агентами немецкой разведки.
– Что вы можете сказать о роли в германской разведке немецких колонистов, состоявших в двойном подданстве, которыми были наводнены приграничные с Германией российские области и районы крепостей?
Николаи молча уставился в потолок, обдумывая вопрос.
– Я ничего об этом не знаю, – ответил он.
– А что вы можете показать по делу Распутина, которого, по данным русской контрразведки, ваши агенты усиленно обрабатывали, задаривая деньгами, мадерой и доступными женщинами?
– Я слышал о каком-то Распутине, но понятия не имел, что он может быть источником важной информации, – поспешно ответил Николаи.
– А что вы можете ответить на заявление царского министра внутренних дел Хвостова, опубликованное в российской печати в феврале 1916 года: «…Я прежде не вмешивался в его (Распутина) поведение, но потом убедился, что он принадлежит к международной организации шпионажа, что его окружают лица, которые состоят у нас на учете и которые неизменно являются к нему, как только он вернется из Царского Села, и подробно у него все выспрашивают». Если припомнить отношение Распутина с царским двором, то легко себе представить, какую ценность он представляет собой для немецкой разведки.
– Вы, русские, много говорите, но мало делаете. Немцы же, в отличие от вас, нация конкретных, деловых людей. Будь у нас подобные факты, ни императорский любимчик, ни тем более другие подозрительные личности от военного трибунала точно бы не ушли. При таком министре внутренних дел и неудивительно, что произошла ваша революция…
– Имелась ли у вас агентура из среды правительственных кругов царской России? – последовал настойчивый вопрос уже генерала Петровского, сменившего на посту уже явно заводившегося от скользких и уклончивых ответов Николаи следователя.
Видя, что покрасневший от злости и обиды майор удалился, Николаи усмехнулся. «Слабак», – наверное, подумал он и, взглянув в спокойное, непроницаемое лицо генерала, глухо ответил:
– Такой агентуры разведывательная служба Германии не имела. Как я уже говорил вашему коллеге, на восточном театре военных действий у нас была набрана агентура в основном из низших слоев населения, не обладавшая связями в высших кругах российского общества…
– Тогда назовите ценную агентуру, работавшую в пользу Германии на территории России, – продолжал гнуть свою линию генерал.
– Ценной агентуры в России разведорганы Германии вообще не имели. А если таковые и были, то ни одного такого агента я не знаю, потому что вся агентура находилась под руководством офицеров разведки, а лично под моим руководством ни одного агента не было…
Продолжая допрос 29 сентября 1945 года, генерал Петровский, которому помогал майор Круглов, был намерен взять реванш у полковника Николаи.
– На предыдущем допросе вы показали, что германская разведка не имела в России ценной агентуры, а приобретала ее лишь из низших слоев населения, что не давало ценных материалов. Так это было?
Николаи согласился:
– Да, я это подтверждаю.
– Неувязочка получается, – усилил напор Петровский, – вы же сами утверждали в своей книге «Тайные силы» о том, что «…германской разведке еще до войны удалось завязать в России ценные связи и поддерживать их до возникновения войны. Война выявила свое разлагающее влияние прежде всего в России, а также затем во Франции и даже в Англии так, что германская разведка нашла повсюду немногочисленные, но хорошие связи…» Кстати, об этом свидетельствовали и успехи немецких шпионов того времени. Привожу следующие ваши высказывания: «…Дислокация русской и французской армий, их вооружение, подготовка и снаряжение, строение системы крепостей и стратегической сети железных и шоссейных дорог, равно, как и выступление обеих армий, были к началу мировой войны германскому генеральному штабу известны…» И еще: «События, втайне совершавшиеся в России, были своевременно сообщены и подтверждены последующими событиями. Начальник генерального штаба действующей армии выразил офицерам разведки в первом обращении к ним после начала войны “благодарность за успехи, достигнутые в период кризиса и мобилизации, тем более что на нас выпала внезапность”. Ближайшей, следующей задачей было установление и выяснение неприятельского развертывания. И она тоже была выполнена. Перед началом операции было правильно определено “как русское, так и французское развертывание”». Такое сообщение агентура из низших слоев населения дать не могла. Это обстоятельство свидетельствует о наличии в России и других странах ценной агентуры, которую вы безусловно должны знать. Что вы на это скажете?
Николаи молча уставился в окно, за которым виднелись отроги гор его родной Тюрингии, сплошь покрытые лесом, и мучительно соображал, что сказать на этот непростой вопрос так, чтобы ответить и в то же время ничего важного не выдать.
– По этому конкретному случаю я помню, что сообщение о мобилизации русской армии было получено от рядового агента, нелегально перешедшего границу, – отвечал он невозмутимо. – Этот агент доложил то, что знал, офицеру германской разведки, находившемуся в городе Кёнигсберге. Скажу откровенно, к чести французского и русского народов, следует сказать, что с началом войны все наши старые агентурные связи были порваны…
Этот его ответ несколько смягчал утверждение Николаи о «ценных» и «хороших» связях в России, но не дезавуировал их вовсе.
– А, что вы скажете в ответ на это свое утверждение: «…Даже по данным слабенькой царской контрразведки, немцы в России еще задолго до войны имели хорошо и прочно налаженную агентурную сеть. Так, французская контрразведка установила в 1916 году, что германские страховые общества поддерживали тесную связь со страховыми обществами в России. Эти последние под благовидным предлогом перестраховки совершенно открыто пересылали страховые бордеро в Германию. По этим бордеро немецкая разведка имела полную картину русской военной промышленности, военного судостроения и прочего…»
– Не все изложенное в книге соответствует действительности. Кое-что я приукрасил, – делано смутился матерый разведчик.
Так и не добившись каких-нибудь реальных результатов, советские контрразведчики временно прекратили допросы, надеясь, что со временем Николаи сам захочет высказаться. Но, не дождавшись добровольного желания немецкого разведчика облегчить свою душу, 12 октября 1945 года следствие продолжилось. Вести его генерал Петровский поручил более жесткому и настырному следователю, майору Афанасьеву.
– Несмотря на все ваши запирательства, вам все-таки придется дать показание о разведывательной работе, проводимой вами против России.
Видя, что новый следователь не отстанет от него, пока не добьется результата, полковник Николаи решил сменить тактику.
– Моя разведывательная работа в этот период состояла в том, что я руководил всей разведывательной службой, состоявшей из четырех отделов, каковыми являлись тайная разведка, фронтовая разведка, внутренняя разведка и разведка при помощи печати…
– Назовите лиц, стоящих во главе указанных отделов.
– Начальник тайной разведки майор Гемп, фронтовой разведкой руководил майор Редерн, во главе внутренней разведки стоял майор Кемпис, разведкой при помощи печати руководил майор Крегер.
– Кто занимался засылкой агентов на территорию царской России?
– Отдел майора Гемпа.
– Этот отдел самостоятельно забрасывал агентуру в Россию или требовалась санкция вышестоящего начальства?
– Заброской агентуры в Россию отдел занимался самостоятельно.
– Вы хотите сказать, что и ценная агентура, насаждавшаяся в правительственных учреждениях России, забрасывалась без санкции вышестоящего начальства?
– Об этом я ничего не знаю. Мне даже неизвестно, существовала ли такая агентура в правительственных кругах России, – стоял на своем полковник Николаи.
Все повторялось, и это начинало раздражать даже предельно спокойного следователя Афанасьева. Но он, не уменьшая напора, продолжал допрос. Моральный нажим упорного чекиста был настолько велик, что Николаи был готов покончить с собой, о чем он и упомянул в своей рукописи «Разведка 1900–1945 гг. Обобщенный опыт», подготовленной уже в Москве.
