Виктор Пелевин
Круть
– Какую должность вы занимаете?
– Начальник отдела перевоспитания ветроколонии номер семьдесят два имени Кая и Герды. Капитан жандармерии. Также доктор педагогических наук и бакалавр медицины. Я ученый, но в нашей стране без погон трудно. Зеркальник поднял руку, останавливая Сердюкова, и разразился звонким молодым смехом.
– Извините, – сказал он, – не удержалась. Герда и Кай – это та самая парочка, которая убила барона Ротшильда? Исправительное заведение названо в их честь?
– В Добросуде их считают национальными героями, – ответил Сердюков с виноватой улыбкой. – Конечно, с серьезными оговорками, но у нас все герои такие.
– Я, кстати, так и не поняла, кто убил барона на самом деле, – сказал зеркальник. – В иммерсиве это делает не девушка, а парень. Желтоволосый.
– В иммерсиве?
– Да. Там такая потрясающая любовная сцена, после которой Кай отрывает у барона его нейроинструмент и им же пробивает ему головную пластмассу. Иммерсив называется «Serdoboy». С синтетическим Рудольфо ди Каприо в юности.
– Не смотрел, – сказал Сердюков. – Нам не показывают. А барона на самом деле убила Герда. Действительно нейрострапоном. Но не во время секса, а в ходе спортивного поединка по фембоксу. Барон был уникален – он не только носил свою банку на специальном экзоскелете, но вдобавок любил рискованные спортивные поединки. Герда погибла, а Кая потом обменяли. У него в нашей культуре двусмысленный статус. С одной стороны, национальное достояние, с другой – рептильный влиятель. Вбойщик KGBT+, слышали про такого?
– Странно, – сказал зеркальный секретарь, – что колонию, где должны перевоспитывать преступников, называют в честь террористов. Тем более что даже в вашей собственной культуре у них двусмысленный статус.
На скулах Сердюкова на секунду выступили желваки.
– Я понимаю ваши чувства, – ответил он, – но это название придумал не я. А перевоспитание зависит не от названия, а от применяемых администрацией методов.
– И кого же вы перевоспитываете?
– Всех. В том числе и самых тяжелых преступниц и преступников. Лидеров уголовного мира. Так называемых петухов и кур-заточниц. Знаете, что это такое?
– Минуточку, – сказал зеркальник и закрыл глаза.
Это мне тоже стерли, понял я, и сделал запрос.
Справочные статьи оказались увесистыми. Но Ломас велел вникать.
TH Inc Confidential Inner Reference
Петух в русской криминальной традиции.
Сексуальные проявления в уголовной среде репрессивных социумов носят социально детерминированный и культурно обусловленный характер. Половое насилие становится как бы кривым зеркалом социальных репрессий.
Историческая Россия не была здесь исключением. Тройка экспертов-филологов из НКВД могла объявить любого жителя страны вражеским агентом и сослать в Сибирь. Но точно так же трое воров в сибирском зиндане могли объявить любого сосланного «пернатым» и сослать гораздо дальше – на петушатник (место в камере, где ютились петухи).
Изначально петух – это оскорбительно-презрительное название человека, над которым уголовники совершили сексуальное насилие или ритуально надругались (по тогдашним моральным представлениям, широко тиражировавшимся культурой и СМИ, тюремное насилие оскверняло не насильников, а изнасилованного).
В карбоне термин охотно использовали российские интеллигенты и политики – как т. н. «либералы-западники» и «эмигранты духа», так и борцы за автономию национального сознания. Для политиков и философов этот дискурс был способом показать свою народность.
Еще в карбоне культурологические и философские аспекты этой темы были исследованы Варварой Цугундер в знаменитом эссе «Пятый Цикл»: «Петушатник… стал как бы невидимым, но необходимым противовесом, тянущим ввысь фаллический дирижабль патриархальной духовности… Вряд ли случайность, что тема анальной пенетрации получает такое распространение в новой поэзии. Песни, стихи и куплеты, уподобляющие военное кровопролитие победоносному анальному сексу, появляются по обе стороны линии фронта. Однако куда интересней другое – в мирное время объектом творческой рефлексии становится страх кастрации и кражи члена. Это представляется крайне важным, потому что именно здесь современная литература прорывает знаменитые «четыре цикла» Борхеса[1] и вырывается на оперативный простор. Если анальное изнасилование можно уподобить штурму крепости (с одновременным возвращением домой), то кража члена – это пятый, не встречающийся в ветхой культуре метанарратив…»
Петухи в карбоне были самой угнетенной социальной кастой. Но, как мы знаем из Евангелия и социальных наук, в истории существует закон инверсного возвышения. К началу зеленой эры большинство населения Добросуда было чипировано, и «Открытый Мозг» стал корректировать социально вредные проявления токсичной маскулинности на церебральном уровне – через имплант. Подсветка «Открытого Мозга» и широкое распространение нейрострапонов превратили женщину в доминантный гендер. Все то, чем прежде кичилась криминальная среда – мышцы, тестостерон, агрессивность – потеряло силу.
Коррекция гендерных стереотипов привела к тому, что петухи начали возвышаться в криминальной среде. Происходило это потому, что большинство уголовников старой школы были носителями токсично-агрессивной маскулинности. Петухи, наоборот, были женственными, вертлявыми и хилыми – и очень многие из них попадали под empowerment «Открытого Мозга».
Самый захудалый петух мог теперь избить любого бугра точно так же, как это делали фемы и представители других угнетенных сообществ. Подобная социальная инверсия в российских тюрьмах была побочным и совершенно непредвиденным эффектом прогресса.
Уже в двадцать втором веке петухи захватили власть в мужском сегменте русской уголовной общины и радикально трансформировали все ценности криминальной субкультуры. Желающие понять, насколько монументальным был этот сдвиг, могут проследить за пост-карбоновой эволюцией Глубинного Шансона.
Гомосексуальность для современных петухов в целом не характерна – данный уголовный статус не имеет отношения к ориентации в сфере влечения и личным сексуальным практикам. Из правила есть исключения (т. н. петухи-законники, уголовные ультра-традиционалисты, практикующие ритуальную содомию в инициатических ритуалах).
Петухи-отказники, составляющие элиту воровского мира, считают анально-фаллическую пенетрацию необязательной, вредной для кишечника и морально унизительной для мужчины (за что куры объявляют их мизогинами и агентами патриархии). При инициации петуха-отказника дырявится пустая консервная банка или какойнибудь другой символический объект.
Причина, по которой корректирующая имплант-подсветка «Открытого Мозга» делает петуха доминантным самцом, точно не установлена. Известно, что для петухов в целом характерен пониженный тестостерон и высокий эстроген – но при вынесении гендерного вердикта система оценивает крайне сложную совокупность параметров, поведенческих факторов, медицинских и психологических реакций. Учитывается и прежний унизительный статус петухов.
Поскольку это политически чувствительный вопрос, корпорация не может руководствоваться только биологическими маркерами в своей программе гендерной аффирмации, навязывая архаичное понимание того, кто является мужчиной, а кто женщиной.
Однако в тоталитарных обществах нельзя полагаться и на личную самоидентификацию, поскольку на нее может влиять давление репрессивной машины (см. gender denial). Считается, что в сложных случаях вердикт о гендере членов и членок репрессированных сообществ гуманнее всего доверить нейросети – и строить дальнейшую мозговую коррекцию на этой основе.
Поэтому появление некоторого числа биологических мужчин (менее доли процента), пользующихся женскими имплантправами, неизбежно.
Система HEV работала значительно быстрее Лауриной справки – видимо, ее корпоративный статус не давал ей подобных привилегий. Я уже кончил читать, а ее зеркальник по-прежнему глядел в пустоту над головой Сердюкова – значит, она все еще переваривала информацию. Оставалось время. Глубинный Шансон и петушиная традиция меня пока не интересовали. Я решил уточнить, кто такие куры-заточницы.
Статей выскочило сразу две.
TH Inc Confidential Inner Reference
Куры в русской криминальной культуре.
После признания нейрострапона неотъемлемой частью женского тела началась великая инверсия полов. Став доминантным пенетратором, женщина естественным образом стала и доминантным гендером. Криминальные фем-сообщества Добросуда постепенно перехватывали контроль над серыми, черными и зелеными финансовыми потоками.
Уголовные лидерки называли себя курами – чтобы подчеркнуть, что новый фем-блатняк является противовесом традиционному воровскому миру, где доминировали петухи. Интересно, что слово «кур» во многих славянских языках означает либо петуха, либо мужской половой орган, поэтому корневая связь этих субкультур не подлежит сомнению – и подчеркивает новую роль женщины.
Феминизация преступности была общемировым процессом, но в российской уголовной среде он затянулся – петухи-отказники, управлявшие воровским общаком и дискурсом, всячески противились прогрессу и не позволяли фемам занимать высокие посты в криминальной иерархии, ссылаясь на традицию.
Эта борьба приняла экстремальные формы войны на уничтожение между петухами и курами. Куры считают петухов привилегированными агентами патриархии, ее последним оплотом. Петухи считают кур сумасшедшими феминистками.
С точки зрения социальных скриптов «Открытого Мозга» никакой разницы между петухами и курами нет.
Куры-заточницы (шлынды и т. д.)
Заточничество – извращенное ответвление фембокса, похожее на пайкинг.
Если фембокс– это в целом легальный спорт, где фемы дерутся специальными нейрострапонами до наступления оргазма, заточничество– кровавый уголовный культ. В нем используется нелегально изготовленный нейрострапон-заточка (цугундер).
Макет заточки выпиливают в тюрьме (считается хорошим тоном, если кура сделает болванку из подручных материалов сама). Затем макет посылают на волю для распечатки на принтере и последующей установки сенсоров, имплант-линков, аккумуляторов и нано-присосок. Некоторые куры используют до пяти цугундеров одновременно.
Между пайкингом и заточничеством существует важное различие. При пайкинге фема убивает мужчину нейрострапономпикой и получает от этого эротическое наслаждение. Заточничество – прежде всего уголовная практика. Кура убивает мужчину (в идеале петуха) публично, по особому обряду, описанному в Молении Марфы-Заточницы и других феминистических апокрифах.
Практически все высокоранговые куры в уголовной иерархии Добросуда являются заточницами.
Время еще оставалось.
Цугундер (заточка, штырь, пика, пикало и т. п.) – особое пенетрационно-эротическое холодное оружие, используемое в пайкинге. Изготавливается в нелегальных мастерских по индивидуальному заказу.
Своего рода стилет из высокоуглеродистого металлизированного пластика, пронизанного нервными сенсорами-коммутаторами. Поверхностная плотность сенсоров достигает максимума рядом с острием стилета – именно там он наиболее чувствителен.
Длина и форма цугундера могут сильно различаться от куры к куре. Инструмент подключается к импланту точно так же, как обычная «Fema +».
Назван в честь карбоновой феменистки Варвары Цугундер.
С именем Варвары Цугундер связывают (обычно безосновательно) и другое феморужие – например, вагинальный капкан «Fema-ult» с титановыми зубцами, показанный в иммерсиве «Catch-69».
Варвара Цугундер – феминистка и блогерка, жившая в позднем карбоне. При жизни была известна как анонимная интернет-активистка, эссеистка и теоретик радикального феминизма. «Избранные посты Варвары Цугундер» – настольная книга фем-активисток даже в наши дни.
Приобрела всемирную известность посмертно после публикации другой своей книги – «Дневников Варвары Цугундер». Это фрагменты тайного дневника, в котором описано убийство девяноста шести мужчин специально изготовленной заточкой в виде заостренного мужского члена.
В позднем карбоне не существовало подключаемых к импланту женских нейрострапонов, и стилет В. Ц. был просто холодным оружием. Тем не менее именно ее принято считать основательницей пайкинга – и нейрострапон-заточку называют цугундером в ее честь.
В. Ц. – легенда криминальных фем-сообществ и часто изображается на тюремных татуировках.
Статус В. Ц. в мировой культуре является спорным. В конце своего дневника В. Ц. выразила раскаяние в совершенных убийствах, признав, что к личному счастью нельзя прийти через пролитую кровь. Поскольку она жила в условиях патриархального гнета, прогрессивные фем-критики считают такое признание достаточным для ее посмертной реабилитации.
Многие исследователи не верят, будто одна фема могла убить столько мужчин, тем более что В. Ц. жила до начала имплант-коррекции гендерных стереотипов.
Личность В. Ц. точно не установлена. Считается, что после серии убийств она ушла в глубокое подполье. Со своими сторонницами и последовательницами она общалась в основном с анонимных аккаунтов в сети. Многочисленные теории на этот счет приведены в исследовании «Тайные шифры Варвары Цугундер».
Одна из главных идей В. Ц., которая до сих пор дебатируется – это введение принудительной имплант-коррекции либидо (ЛИКОР).
Эта процедура не является для мужчин обязательной, но фем-активистки борются за ее внедрение для борьбы с тэйстизмом и герантофобией. Главным препятствием считается активность теневого хелпер-лобби, наживающегося на индустрии секс-рабынь, получаемых из биороботов путем нелегальной замены программного обеспечения.
Стилет В. Ц. в настоящее время хранится в нью-йоркском музее Метрополитен в специальном зале славы вместе с Чашей Варвары. Его стоимость оценивается девятизначной цифрой. См. реликвии Варвары Цугундер.
Реликвии Варвары Цугундер
Стилет-заточка (цугундер) и Менструальная Чаша(ЧашаВарвары, Радфемграальипр.) хранятся в Музее Метрополитен.
Стилет-заточка – это круглый кинжал из высокоуглеродистой стали (длина 33 см), повторяющий по форме мужской половой орган, остро заточенный на конце. Менструальная Чаша – позолоченный серебряный кубок со следами зубов и сабельных ударов, точное происхождение которого неизвестно.
Как предполагают современные исследователи, появление второй реликвии связано с неточностями автоматического перевода. Menstrual Cup – силиконовая чашечка для женской гигиены – стала в нем Менструальной Чашей. Затем, как часто бывает в истории религий, у ошибочно возникшего термина появился физический репрезентант.
Предполагается, что радикальные феминистки поклонялись Чаше в своих катакомбах во времена позднекарбоновых репрессий, но в чем заключался ритуал, сегодня неизвестно.
Чаша сделалась одним из распространенных символов современных фем-активисток.
ЦугундерВарвары считается аутентичным. В отношении Радфемграаля мнение ученых так же однозначно – большинство исследователей выражает сомнение в подлинности объекта. Но на его культовом статусе это не сказывается никак.
Участницы культа обосновывают аутентичность Радфемграаля постами Варвары Цугундер.
Зеркальник Лауры наконец пришел в себя. – Да, – сказал он, – картина ясна. Действительно ли конфликт между петухами и курами настолько серьезен?
– Практически гражданская война в криминальной среде. И гибнут в ней не только уголовные лидеры.
– Я про это прежде никогда не слышала, – ответил зеркальник вежливо, но с ощутимой скукой в голосе. – Спасибо, что открыли для меня еще один аспект вашей удивительной культуры. Петухи и куры. Буду знать.
– В Голливуде, – сказал Сердюков заискивающе, – эта тема вызывает определенный интерес. Они сделали несколько иммерсивов, нам тут не стримят, но вы, конечно, можете окунуться… Западные СМИ рекомендуют «Cocka-doodle-die» с вашим любимым Рудольфо ди Каприо, который там не синтетический, а настоящий, хоть и старый. Играет петуха Гашека. Такой криминальный лидер в Добросуде действительно был – его убили фемы в ветроколонии.
– Спасибо за совет, – сказал зеркальник. – При случае поинтересуюсь. Рудольфо ди Каприо не мой любимый, я просто вспомнила.
– Теперь перехожу к сути. Мы хотим взять в аренду у корпорации два трип-бокса из бутика «Юрасик». Для того, чтобы некоторые из заключенных могли погрузиться в симуляцию прямо в местах, так сказать, не очень отдаленных. Оплату в двойном и даже тройном размере мы гарантируем. Переводим на любые счета в гринкоинах. В ваших внутренних документах может фигурировать любая сумма.
– Как будет произведена оплата?
– С чистого кошелька. За консультации. На любой другой кошелек. Можно в имплантсумочку, если знаете, как подмыться. Платеж может быть произвольно разбит – сколько пойдет корпорации, сколько за консультацию, нам не важно. Квитанции не нужны.
– Откуда у вас такие возможности?
– У нас в ветроколонии сидит главный… Ну, один из главных петухов Добросуда. Известнейшие куры-заточницы. Высшая криминальная элита. Эти люди управляют огромными средствами. После срока их ждут банки. Ваша собственная корпорация пристроит их в вечности без всяких дополнительных условий и вопросов.
– Понятно, – сказал зеркальник. – Вы хотите услаждать криминальных авторитетов благами цивилизации прямо в тюрьме. И платить отмытыми деньгами. Это классическая коррупция.
– То же самое практикуется в американских тюрьмах, – ответил Сердюков. – И в Еврохалифате.
– У этих процессов другая оптика, – сказал зеркальник. – Высокопривилегированные правонарушители в USSA имеют достаточно медийных ресурсов, чтобы считаться жертвами и выжившими. Общественное мнение им сочувствует. То же касается и Еврохалифата. Если наша корпорация предоставляет таким заключенным доступ к спецдосугу, это рассматривается общественным мнением скорее позитивно.
– Общественное мнение делают в Гамбурге, – сказал Сердюков. – Из лунного света и ослиной мочи. Вы сами хорошо знаете, кто, как и за сколько.
Зеркальник надолго замер.
– Прошу воздержаться от цитирования ваших классиков, – сказал он наконец. – Гоголь утверждал, что Луну делают в Гамбурге, я поняла. Но мне приходится долго знакомиться с контекстом, а это осложняет переговоры.
– Извините.
– Конечно, мир морально несовершенен, – продолжал зеркальник. – Но он такой, как есть. И не все сводится к оплате, даже если она двойная или тройная. Важна оптика. У вас есть убедительная в моральном отношении причина, способная оправдать наше сотрудничество?
– Разумеется, – сказал Сердюков. – Психотерапия. Причем это чистая правда. Мне важен именно научный аспект.
– Поясните.
– Уголовные авторитеты хотят хорошо проводить время и готовы платить любые деньги. Но сам я буду ставить на вашем оборудовании научные эксперименты. Самые настоящие. Мало того, я мечтаю решить проблему, от которой страдает прежде всего ваша корпорация.
– Так, – сказал секретарь. – С этого места, пожалуйста, подробнее.
– Многие ученые считают, что пайкинг – это психическое отклонение, своего рода аффект, основанный на гипертрофированном пенетрационном импульсе. Вы знаете, почему он возникает?
– Почему?
Сердюков покраснел.
– Ну-ну, давайте, – попросил секретарь почти нежно. – Я знаю, что вы сейчас скажете.
– В Добром Государстве, как вы понимаете, таких исследований не проводят. Но ученые из Еврохалифата подозревают, что стремление к кровавому проникновению с убийством возникает у некоторых фем из-за воздействия имплант-коррекции на рептильный комплекс мозга.
– Слышала про такие теории, – кивнул зеркальник.
– Большинство исследований в этом направлении закрыто, но, если поискать, отчеты найти можно. Ученые считают, что это побочный эффект гендерной аффирмации. Коррективная подсветка женского мозга в одном случае из ста тысяч превращает фему в кровавую психопатку. Я говорю о пайкинге. С нашими заточницами вопрос сложнее, потому что это еще и феномен уголовной культуры, но корни следует искать там же.
– Знаете, – сказал секретарь, – я не думаю, что это по-настоящему плодотворный подход. Вы отказываетесь признавать новую межполовую реальность? Хотите вернуть патриархальное рабство? Отмотать назад века прогресса?
– Нет, совсем нет. Я хочу найти нечто вроде терапии.
– И как же?
– Статистика показывает, что большинство пайкерш, совершив несколько пенетрационных убийств, успокаиваются и больше не возвращаются к этим практикам. Возникает вопрос – что произойдет, если позволить кровавому пенетрационному импульсу проявиться в искусственной виртуальной среде? Дать ему, так сказать, выплеснуться? Рептильный мозг будет удовлетворен, и фема перестанет быть социально опасной.
– Вы в курсе, что никакого рептильного мозга в женской голове нет? – спросил зеркальник. – Это просто научный жаргон.
– Неважно, как мы это назовем, – сказал Сердюков. – Важно, что открывается возможность исцеления. В нашей ветроколонии есть все условия для экспериментов. Даже если они получат огласку, в худшем случае заговорят о психиатрических опытах. Об исследовании мозга на рептильном симуляторе. Эффект будет исключительно позитивный.
– Почему?
Сердюков наклонился к столу.
– Ваш обыватель решит, – сказал он шепотом, – что корпорация ищет способ спасти его от проблем с помощью опытов на русских заключенных. Давайте честно, разве это может кому-то у вас не понравиться? Я имею в виду, на самом деле?
– Только без цинизма. Вы правда собираетесь заниматься этими исследованиями?
– Да. И у меня есть требуемая научная квалификация.
– Каков ваш материальный интерес?
– Процент от общей оплаты, совсем небольшой. Но главное для меня – наука. Я, видите ли, один из тех, кто верит, что на изнанке зла можно найти добро.
– Понятно, – сказал зеркальник.
– Огласки в СМИ, скорей всего, не будет. Но если мы добьемся научного успеха, это станет огромной победой для вашей уважаемой корпорации. Подумайте только – найти терапию для пайкинга. Уйдет серьезная имиджевая проблема… Вернее, я понимаю, что никаких проблем у «TRANSHUMANISM INC.» нет – но исчезнет раздражающий медийный зуд.
– Вот этот тон мне нравится больше, – сказал секретарь. – Не бросаться обвинениями, а искать способ вместе трудиться на благо цивилизации. Что конкретно вы собираетесь делать во время опытов?
– Мы сведем наших кур с нашими петухами. Не в реальном мире, где все кончается кровавой расправой, а в виртуальном мезозое. Там, где у них будет возможность полного, так сказать, самовыражения. Посмотрим на терапевтические результаты.
Зеркальный секретарь закрыл глаза и ушел в себя. Сердюков догадался, что менеджер контактирует с низшим руководством корпорации – и почтительно замер на краешке стула.
Совещались долго. Сердюков заметил, что глаза зеркальника остаются полуоткрытыми. Расширившиеся зрачки между ресницами были неподвижны, словно у трупа. Сердюков видел много трупов в ветроколонии и знал, как выглядят мертвые глаза.
Веки зеркального секретаря дернулись, он заморгал, зашевелился и улыбнулся.
– Одобрение в целом получено. Можем выделить два бокса из московского бутика, они старые, но работают. Разумеется, требование конфиденциальности. И полный доступ наших специалистов к результатам исследований.
– Конечно.
– Насчет оплаты я свяжусь позже. У вас есть какие-нибудь расчеты, обоснования? Материалы по программе? Нужно для руководства.
– Готова полная презентация, – ответил Сердюков. – Слить вам ролик? Сами увидите. И про кур, и про петухов, и про реабилитационную программу…
Зеркальник кивнул.
– И еще, – сказал Сердюков. – В «Юрасике» есть индивидуальный ящер-дизайн для состоятельных клиентов. Рептилия по эскизам заказчика. Это в нашем случае возможно?
– Отдельная оплата, – ответил зеркальник.
– Без вопросов, – расплылся в улыбке Сердюков.
* * *
– Пейте, – велел Ломас. Я отхлебнул коньяка.
– И сигарку. А то я вас плохо чувствую…
Вот так.
Я не без удовольствия пустил в потолок клуб белого дыма.
– Подведем итоги, – сказал Ломас. – Офицер жандармерии из ветроколонии, на которую указала мать Люцилия, едет в офис корпорации и получает два трип-бокса из «Юрасика». Понимаете, чем пахнет?
– Понимаю. Мезозой стучится в нашу дверь.
– Поправлю как епископ. К нам в гости стучится не мезозой. К нам идет ад.
– Обычно это слово используют метафорически.
– Сестры-кармелитки избегают метафор, – ответил Ломас. – Их следует понимать прямо. Ад ищет новое воплощение. Место преступления у нас есть. Но нет пока самого злодеяния. И непонятно, каким оно будет.
– Верно, – сказал я.
– Появились также первые подозреваемые, – продолжал Ломас. – Вы только что получили ответ на вопрос, кого из обитателей ветроколонии может выбрать демон Ахилла.
– Кого?
– Петуха.
Та же догадка осенила меня самого. Уже после того, как я задал вопрос, но до того, как Ломас произнес это слово вслух. Адмирал опять меня опередил.
– Именно. Петуха. С одной стороны, мужчина. С другой стороны, имплант-коррекция «Открытого Мозга» на него не действует – и дерется он не хуже фемы.
– Да, – согласился я. – Идеальный выбор.
– По данным финансовой разведки, мезозой-трип на девяносто процентов оплатил заключенный ветроколонии семьдесят два Кукер, – сказал Ломас. – Мы подняли его дело. Петух-отказник. Из последних могикан. Куры на него охотятся уже лет десять, все не могут убить. Он потому только в колонии и отсиживается. Так бы вышел давно.
– Он криминальный лидер?
– Скорее, патриарх. Петухарх, так сказать. В других ветроколониях есть более авторитетные петухи. Но Кукера уважают. Советуются. Раньше он держал общак. Связи остались, конечно. У него большие финансовые возможности.
Я кивнул.
– Надо понаблюдать за ним через имплант. Подключитесь через омнилиник и сформируйте представление.
– Сделаю, – сказал я. – А может, просто зачистить всех возможных кандидатов в демоны? У вас же есть канал связи с сердоболами.
– Я думал об этом, – ответил Ломас. – Но вряд ли сердоболы на такое пойдут. Во-первых, у них нет повода – а пересказывать им откровение сестер-кармелиток пока не хочется. Во-вторых, неизвестна степень влияния петухов на администрацию. Их финансовые возможности впечатляют. Они коррумпируют даже наш менеджмент.
– Это решаемые вопросы, – сказал я. – Мы можем зачистить кандидатов сами. Например, микродронами.
– Такой зачисткой мы не победим зло, а лишь уничтожим его потенциальный сосуд. Зло найдет другого носителя. Но оно насторожится, и мы об этом уже не узнаем. Гораздо умнее с самого начала держать ситуацию под контролем. Поэтому препятствовать капитану Сердюкову и Лауре я не буду.
Ломас, как всегда, видел дальше меня. Но у него и зарплата другая.
– Коррупция, – вздохнул я. – Везде в этом мире коррупция.
– Не везде, – ответил Ломас.
– А где ее нет?
– У вас в Добросуде.
– Вы серьезно?
– Конечно. Коррупция – это язва на здоровом теле. Девиация. А когда вместо здорового тела имеется одна большая язва, это уже не отклонение от нормы. Это такой социальный строй. И сегодня он стучится в нашу дверь вместе с мезозоем. Даже не знаю, какой стук громче.
– Проект одобрили наши старшие менеджеры.
Ломас поглядел на меня задумчиво. – Вы полагаете, они тоже в доле?
Закрыв глаза, он замер. Я понял, что он контактирует с кем-то из начальства.
– Нет, – сказал адмирал через пару минут. – Наших технологов действительно интересует возможность психотерапии для лечения пайкинга. Организовать подобное самим сложно – преступницы или в тюрьмах, или на нелегальном положении. Сердюков пришелся кстати.
– Думаете, он может добиться успеха? Ломас пожал плечами.
– Увидим.
– Нужен контроль использования трип-боксов, – сказал я. – Кто, как, когда. По какой программе.
– Отличная мысль, – улыбнулся Ломас.
– Наверно, имеет смысл проследить за Сердюковым, пока он устанавливает трип-боксы в колонии. Можем услышать что-то интересное.
– Правильно мыслите. Потом переключайтесь на Кукера.
– Можно идти?
– Не спешите, – ответил Ломас. – Выпьем еще на посошок.
Я отсалютовал начальнику стаканом.
– Должен заметить, – сказал Ломас, – что на меня произвела впечатление история о возвышении петухов.
– Почему?
– Я смотрю на это как епископ. Wer sich selbst erchöhet, der soll erniedriget werden…[2] У Баха есть потрясающая кантата на эти слова. Как раз под коньячок.
В кабинете заиграла музыка. Грозно-взволнованные голоса хора казались излишне экзальтированными, но музыка была хороша.
– Возвышающее себя унижено будет, – повторил Ломас задумчиво, – униженное вознесется. При Бахе, обратите внимание, не было ни банок, ни этой инверсии высшего и низшего.
– Теперь в кантате больше смысла, – сказал я. – История ставит все по местам.
– Да, – ответил Ломас. – Low is the new high. Но этого мало. High is the new low. Про это в наше время тоже нужно помнить. Ваше здоровье!
* * *
Classified
Field Omnilink Data Feed 23/15 Маркус Зоргенфрей
P.O.R Капитан Сердюков
Бревенчатый кабинет начальницы лагеря майора Тони был жарко натоплен. Из угла хитровато щурился бюст климатолога Лукина с гипсовым коком над улыбающимся лицом. На стене висел портрет генерала Шкуро в крагах с факсимильным автографом:
СИБИРСКИМ КРУТИЛЬЩИЦАМ ОТ ВЕЧНЫХ ВОЖДЕЙ.
ША
Что такое это «ША» – инициалы Мощнопожатного (его вроде звали Александром) или приличествующее обстоятельствам междометие – сказать было трудно.
По сторонам от вождя висели учебные плакаты, изображающие правильную организацию ветродеяния в исправительных заведениях: форма педальных рам, расстояния между крутильщицами, гендерная сепарация зон, пропеллерные вышки с разметкой – в общем, вся технология.
Майор Тоня встала навстречу вошедшему Сердюкову, хоть и была старше чином. Жандармов в Сибири уважали.
– Как съездили, Дронослав Маринович?
Сердюков с удовольствием оглядел ладную фигурку начальницы. Малиновый лампас, лайковые сапоги, осиная талия, портупея с латунным ветряком, две кобуры на крутых бедрах – с пистолетом и нейродубинкой. Майор Тоня использовала последнюю крайне изобретательно, и не только с мужским полом, за что ее боялись даже самые матерые куры.
– Отлично, Антонина Надеждовна. Оборудование здесь?
– Доставили и развернули, – ответила майор Тоня. – У них сборщики такие интеллигентные, прямо как музыканты из филармонии. Я теперь главная специалистка. Три дня с установщиками провела. Мы вас еще позавчера ждали.
– Задержали научные дела, – сказал Сердюков сухо, как бы показывая, что дальнейшие расспросы неуместны.
Я знал, что его задержал запой – но ведь идеи приходят ученому в голову не просто так. За ними приходится нырять глубоко-глубоко, и погружения эти оплачиваются здоровьем. Сердюков, в общем, не врал.
– Хотите посмотреть? – спросила Тоня.
– Конечно. Где поместили?
