Виктор Точинов
Небо цвета крови
Решила спросить Юлену о ближайших планах, о том, смогут ли они отыскать путь домой через лишенную ориентиров степь, или же рискнут вернуться к дороге… Но вместо этого неожиданно для себя спросила о другом:
– Скажи, Юлечка, а у тебя… ну… с парнями… уже было?
Юлена повернулась резко, взметнув волну темных волос. Капелька-бриллиант сорвалась с груди и полетела к траве.
– Да ты что, подруга?! Как можно, когда… Тихо!
Донара почти не понимала ее слов, залюбовавшись на красоту подруги… И не сразу отреагировала на ее изменившийся тон и встревоженное лицо. Затем и она услышала: с запада, оттуда, где заходящее солнце окрасило небо уже не в алый – в темно-багровый цвет, доносилось негромкое ровное гудение, все более усиливающееся.
Что-то приближалось к девушкам, пока не видимое за кронами деревьев…
Но наверняка опасное.
3
Бронеглайдеры плыли над степью, развернувшись широким веером, и каждый двигался не прямо, зигзагообразно, в первый момент их движение казалось хаотичным, но подчинялось строго заданному ритму.
Боковые башенки вращались, стволы лазерных установок словно бы приглядывались ко всем укромным уголкам, словно бы присматривались-принюхивались, готовые в любой момент ударить беспощадным лучом…
– Наши? Высадившихся ищут? Диверсантов? – тихонько спросила Донара со слабой-слабой надеждой.
– Не наши… Те… – сказала Юля столь же тихо. – Видишь, эмблема белая? Голова пса? У наших нет таких.
– Ой… Неужели все – за нами?!
– Ну уж… Много ведь товарищей на дороге уцелело, во все стороны разбежались. Прочесывают… Ищут…
– Не заметят, может?
– К чему им замечать… У них же детекторы всякие, датчики. Не спрячешься.
– И что… И как же мы…
– Рекой уходить надо. Под водой, изредка выныривая.
– Юльчик, я не сумею…
– Сумеешь! Я помогу… Раздевайся, в одежде плыть тяжело, в сумки ее запихаем…
Испуганная Донара хотела возразить, но не успела. Ближайший бронеглайдер круто повернул и, ускоряясь, понесся прямо к девушкам. Детекторы засекли беглянок…
– К реке, Донька! – крикнула Юлена, вскочила и бросилась к берегу. Ее одежда и сумка так и остались у костра.
Прежде чем спрыгнуть в воду, обернулась: Донара сзади не бежала, ее платье мелькнуло с другой стороны, среди густых прибрежных кустов.
Юля помедлила недолго, пару секунд. Кусты спрятаться не помогут, единственное спасение – река, и выбор прост: или очень скоро схватят одну лишь Донару, или их обеих…
Она бросилась в воду, сразу нырнула, как можно глубже, к усеянному корягами дну. Ленты багровых водорослей лениво шевелились, извивались под напором неторопливого течения, и напуганные ракатицы спешили к своим не то норкам, не то к входам в таинственные города, Юлена не обращала на них внимания, энергично работала руками и ногами, старалась уплыть как можно дальше, не выныривая, от опасного места… Воздуха не хватало, легкие горели, как в огне, перед глазами поплыли огненные круги, однако она продолжала упрямо держаться у дна… Наконец поняла: всё, больше не выдержать, но не рванула к поверхности стремглав, как того требовало измученное недостатком кислорода тело, – вынырнула осторожно, аккуратно, без всплеска… Глубоко вдохнула один раз, другой, и…
И услышала истошный девичий крик.
Крик Донары…
Глава вторая
Адъютант его превосходительства
1
Вахтенный офицер и швартовый расчет хорошо знали свое дело: космобот коснулся шлюза джамп-базы «Святая равноапостольная княгиня Ольга» мягко, плавно, без нередкого в подобных случаях резкого толчка последней коррекции.
«Ну что же, – подумал Несвицкий, – все-таки флагман флота, и отбирают сюда, без сомнения, лучших из лучших…»
Шлюзовая камера медленно наполнялась воздухом, наконец наполнилась, – в центре мембранного люка появилось крохотное отверстие, быстро росло, расширялось, и вскоре уже можно стало проникнуть на базу, но Несвицкий не хотел попасть туда, согнувшись в три погибели, – дождался, когда люк полностью втянется в стены, и лишь тогда шагнул внутрь.
– Сми-и-и-рна! – раздалась громкая команда.
Встречали его по первому разряду: двумя рядами вдоль переборок выстроились двенадцать рослых гвардионцев из личного конвоя флаг-адмирала: лица под низко надвинутыми касками застыли неподвижно, УОКи опущены к полу. Два офицера: один в мундире гвардейского поручика, с адъютантскими аксельбантами, второй – в темно-синей флотской форме, с погонами капитана второго ранга. Протокол соблюден изящно и тонко: с одной стороны, вроде бы кавторанг почти ровня по званию Несвицкому, всего на ступень ниже; но, учитывая место службы последнего, – не совсем и ровня… И в то же время чин достаточно высокий, чтобы дать понять гостю: его и представляемую им контору здесь весьма уважают, и кого попало встречать не пошлют…
– Добро пожаловать на борт «Святой Ольги», господин полковник! – капитан второго ранга поднес ладонь к козырьку, поручик скопировал его жест. Гвардионцы сделали «на караул», вскинув УОКи.
– Вольно! – махнул им рукой Несвицкий. Неформальным жестом протянул руку кавторангу:
– Несвицкий, Михаил Александрович.
– Барон фон Корф, Николай Оттович, – отрекомендовался флотский, ответив крепким рукопожатием.
Поручик приличиям был учен, и к руке не потянулся, лишь щелкнул каблуками и склонил голову в коротком полупоклоне:
– Гвардии поручик Гельметов, к вашим услугам, господин полковник.
– Как прошло путешествие, Михаил Александрович? – поинтересовался капитан второго ранга.
– Все в порядке, долетел благополучно, – коротко ответил Несвицкий.
Не рассказывать же, в самом деле, что бот едва не стал жертвой самоубийственной атаки истребителя мятежников, прорвавшегося сквозь боевой порядок истребителей прикрытия, и пришлось провести несколько не самых приятных минут жизни при перегрузке в девять «же». Повезло, что пилотировал бот трезианин – человек мог бы и не справиться, а эти существа, с их неимоверной скоростью реакции и способностью выносить перегрузки, словно созданы для войны в космосе, боги боевого пилотажа…
Но наверняка на джамп-базе уже осведомлены о подробностях инцидента, и жаловаться не к лицу.
– Тогда извините, я понимаю: устали с дороги, но командующий просил немедленно по прибытии пожаловать на военный совет, – произнес капитан второго ранга.
Несвицкий кивнул. На совет так на совет. Для того, собственно, и прибыл на борт джамп-базы он, полковник Несвицкий, адъютант светлейшего князя Горчакова, генерал-фельдмаршала и наместника Его Императорского Величества на Бете Эридана.
Шагая длинным коридором, полковник удивился необычной легкости своих движений – постоянно приходилось сдерживаться, чтобы не передвигаться неприлично большими скачками. Система искусственной гравитации была явно настроена не на параметры, определяемые уставом. Половина «же», а то и меньше… Между тем спутники шагали так, словно ослабленная гравитация была для них привычной.
Интересно, в чем причина?
2
– Господа офицеры!
Присутствующие встали, кое у кого звякнули при этом шпоры, – у числившихся на службе в гвардейской кавалерии; какие уж лошади в век подпространственных звездолетов, однако – традиция, закрепленная в Уставе.
Вошел флаг-адмирал Истомин. Полковник не был знаком с ним лично и изумился: неужели это тот самый молодцеватый пожилой мужчина с роскошными бакенбардами, изображаемый на официальных стереопортретах?
Бакенбарды, впрочем, наличествовали, – точь-в-точь как на портретах. Но выглядел флаг-адмирал старой развалиной… Неуверенным жестом поприветствовал присутствующих, прошаркал к креслу, тяжело в него опустился.
«Вот почему здесь такая низкая гравитация, – догадался Несвицкий. – Чтобы ординарцам не приходилось вести под белы ручки его превосходительство господина командующего флотом. Однако… На джамп-базе почти три тысячи экипажа, и всем грозит мышечная атрофия, – из-за того лишь, что Государь не решается отправить на заслуженный отдых эту живую легенду гражданской войны…»
Вел совет контр-адмирал Мезенцев – энергичный мужчина лет на двадцать моложе своего непосредственного начальника. Полковник заподозрил, что и в бою командует он, отдавая приказы от лица командующего. Но оно и к лучшему, если вдуматься.
– Господа! – начал контр-адмирал. – Мы собрались здесь, чтобы принять ряд непростых решений. Все вы, очевидно, информированы, что битва за космическое пространство в этом секторе Эридана закончилась. Закончилась нашей самой безоговорочной и решительной победой.
Несвицкий украдкой поморщился, вспомнив недавнее свое путешествие: перегрузки, притиснувшие его к креслу в пассажирском отсеке космобота, – мечущегося, уворачивающегося от лазерных лучей и гаусс-разрядов. И свое чувство обреченного бессилия вспомнил полковник: жить тебе или умереть, – зависит вовсе не от тебя, от мужества и умения других, да и просто от прихоти фортуны…
Мезенцев, словно подслушав мысли полковника, продолжал:
– Здесь, на орбите Елизаветы, мятежникам еще удается осуществлять отдельные вылазки. Но, уверяю вас, вопрос будет окончательно решен не то что в ближайшие дни – в ближайшие часы. Подпространственный космопорт, посредством которого мятежники могли получать помощь извне, уничтожен вчера. Оба космодрома после наших ударов с орбиты стали практически непригодны для использования, и восстановить их мы уже не позволим. Единичные запуски враг осуществляет с замаскированных стартовых площадок, небольших, не позволяющих поднять соединения, представляющие сколько бы серьезную угрозу, и наши доблестные истребители…
Полковник перестал вслушиваться в гладко звучащую речь Мезенцева. Песня старая и хорошо известная: всем победам мы обязаны героическому флоту, а сухопутчики, высадившись на планеты, приходят уже на готовое… Старенький командующий не то благосклонно кивал, слушая о недавних подвигах своих подчиненных, не то клевал носом в приступе дремоты.
Несвицкий внимательно разглядывал собравшихся людей. Офицеры-армейцы тоже слушали контр-адмирала без энтузиазма, и наверняка имели собственное мнение о том, кто несет на себе главную тяжесть войны: в космосе, дескать, сражаться проще – враг виден издалека, не спрячется, не забьется в крысиную норку, а попробуйте-ка очистить от враждебного элемента поверхность планеты, особенно когда открытый бой сменяется затяжной партизанской войной.
Единственный среди собравшихся офицеров человек в штатском вицмундире, естественно, вызывал любопытство. Полковник присмотрелся к его петлицам: надворный советник, проходит службу по Министерству возвращенных территорий. Надо полагать, представитель вновь назначенной гражданской администрации Елизаветы – или, как ее называют мятежники, Умзалы.
Контр-адмирал Мезенцев тем временем наконец закончил живописать подвиги своих орлов и соколов, – доблестных экипажей героических боевых единиц космофлота. И перешел непосредственно к тем вопросам, кои и надлежало решить на совете:
– Теперь, господа офицеры, о главном. Флот свою стратегическую задачу выполнил: сопротивление на орбите сломлено, высадка произведена, плацдарм захвачен и в настоящий момент расширяется. Дальнейшие задачи должны решаться уже в плотном взаимодействии с сухопутными войсками, с силами внутренней безопасности и с гражданской администрацией. Однако сопротивление мятежников, наголову разбитых в космосе, на поверхности Елизаветы продолжается с прежним ожесточением. Да, мы одержали викторию на одном континенте. На главном, но на одном. Всего же их на планете, напомню, пять, а если учесть, что Новая Аляска и Земля Чигиринского хоть и почитаются географами за острова, но от материков с точки зрения стратегии не отличаются, то нам придется повторять операцию высадки еще шесть раз. Как вы знаете, сколько-либо существенного морского флота, способного преодолеть океанские просторы – коим, захватив его, мы смогли бы воспользоваться, – на планете не имеется. Значит, предстоят суборбитальные десантные операции. Командование флота считает, что если потери, нанесенные вражескими ПВО и ПКО наземного базирования нашим штурмовикам и десант-ботам, вырастут в семь раз, – подобный ущерб существенно скажется на боеспособности флота. Держать же на орбите джамп-базу и три линкора для концентрированного подавления очагов сопротивления, – подобное решение никак нельзя признать разумным. Лишившись столь значительной части главных ударных сил, флот потеряет стратегическую инициативу в масштабах всей звездной системы. Наше победоносное и стремительное наступление превратится в череду локальных сражений между маневренными соединениями звездных крейсеров, мятежники получат время и возможность для мобилизации и перегруппировки сил, и последствия того могут быть весьма плачевны. Такова общая ситуация, таковы стоящие перед нами непростые задачи, и я жду ваших взвешенных советов, господа, о способах их решения. Прошу вас выступить первым, Сергей Анатольевич. Господа офицеры, кто не знаком, рекомендую: флаг-капитан князь Игнатьев-Центаврийский, за недавние мужество и героизм, проявленные при ликвидации орбитальной обороны мятежников, удостоен высочайшей благодарности и звания флигель-адъютанта Его Императорского Величества, в настоящее время исполняет обязанности командира эскадры легких крейсеров, и, я уверен, вскоре будет постоянно утвержден в этой должности.
Князь – высокий, статный, с благородной сединой в шевелюре – поднялся, коротко поклонился присутствующим.
«Героизм героизмом, но четыре крейсера второго ранга в орбитальных сражениях потеряны, – подумал Несвицкий, – в том числе флагман эскадры. И погиб ее командир, милейший Карл Иванович фон Энквист, человек удивительной доброты, прославившийся на весь флот чутким и тактичным отношением к подчиненным…»
Князь же Игнатьев, как немедленно выяснилось, от излишней доброты не страдал. По крайней мере, проявлять ее в отношении продолжавших сопротивление мятежников не считал нужным.
– Задача ясна, – без обиняков заявил флаг-капитан. – Мы не можем губить лучшие силы флота лишь для того, чтобы сломить обреченных фанатиков. И не можем двигаться дальше, оставляя за спиной очаги сопротивления. Единственно возможный выход, по моему мнению, – добиться безоговорочной капитуляции противника. Выковыривать по одному рассредоточенные и хорошо замаскированные комплексы ПВО – значит, понести неоправданные потери техники, людей и времени. Предлагаю предъявить мятежникам ультиматум о немедленной капитуляции и затем провести серию акций устрашения. Уничтожать по одному городу в день – до основания, вместе с населением. Уверен, через неделю сопротивление будет сломлено.
– В свое ли вы уме, господин флаг-капитан??!! – неожиданно рявкнул мощный, звучный голос, и Несвицкий вздрогнул, не поняв в первый момент, кому он принадлежит. Казалось, что в просторной кают-компании джамп-базы прозвучал пресловутый библейский «глас свыше».
Но нет, голос и слова принадлежали командующему. Флаг-адмирал резко поднялся с кресла и отнюдь не выглядел теперь дряхлой развалиной: плечи распрямлены, глаза мечут молнии… Несвицкий понял, что сейчас видит того, давнего героя Гражданской, – остановившего молниеносное наступление флота мятежников, имевших подавляющее превосходство в силах, на ближних подступах к Новому Петербургу. Спасшего и столичную планету, и Высочайшее Семейство от беспощадной резни, позволившего провести плановую эвакуацию…
Годы тем не менее брали своё, – вспышка адмиральского гнева оказалась весьма недолгой. Командующий на глазах обмяк, плечи опустились, затем опустился в кресло и сам старик, – не сел, но буквально-таки свалился… Голос его зазвучал негромко, и с каждым словом звучал все тише:
– Там ведь живут люди, Сергей Анатольевич, как вы не понимаете… Некомбатанты, мирные обыватели… Наши люди… Русские люди….
В кают-компании повисла звенящая тишина, все посторонние звуки смолкли, офицеры напряженно вслушивались в слабеющие слова флаг-адмирала.
– Продолжайте, господа… – почти прошептал он. – И я надеюсь услышать более взвешенные предложения…
От армейцев выступил генерал-майор Славич. И тоже подверг критике идею флаг-капитана, хотя и выдвинул совсем иные резоны, чем командующий. А если мятежники не сдадутся? Тридцать с лишним лет прошло, господа, выросло новое поколение, настолько зараженное идеями коммунизма, что… Он, генерал, насмотрелся на освобожденном Новом Петербурге: фанатики, самые настоящие фанатики. Не все, конечно, но немалый процент… И этим фанатикам никакие жертвы не покажутся чрезмерными ради торжества их бредовых идей.
Тактику генерал предложил смешанную, половинчатую: неторопливо, не стремясь купить немедленную победу ценой ненужных жертв, уничтожать очаги сопротивления совместными силами армии и флота. Удары из космоса – но не главным вооружением линкоров и джамп-базы, не глобальные, уничтожающие всё и вся на большой площади. Вместо этого – конкретная отработка крейсерами и эсминцами конкретно выбранных целей, исключительно военных, разумеется. Плюс наземные операции сухопутчиков. Плюс локальные десанты спецназа, как армейского, так и флотского, а масштабную высадку на другие континенты совершать лишь после того, как потери в подобной операции не станут чрезмерными. Не станем гвоздить кувалдой, образно выразился генерал-майор, но измотаем врага уколами рапиры. Да, времени потребуется больше, – недели, может быть, месяцы. Но иного выхода он, Славич, не видит.
Завязалась дискуссия. Большинство собравшихся офицеров поддерживало, с теми или иными вариациями, одну из двух высказанных точек зрения.
Выслушали всех. Затем контр-адмирал Мезенцев обратился к человеку в чужом мундире, не проронившему за весь совет ни слова. Точнее, не совсем к человеку… А если уж совершенно точно – совсем не к человеку.
– Будем рады услышать ваше мнение, мнаэрр Гнейи.
Хултианин встал и несколько мгновений молчал с совершенно каменным, неподвижным лицом. Полковник Несвицкий знал эту манеру хултиан – прежде чем что-либо сказать, непременно помолчать, выдержать длинную паузу. Нехитрый вроде бы трюк, но срабатывает без осечек. Спроси у хултианина любую ерунду, какого он мнения о погоде, например, – изреченный ответ покажется глубоко продуманным, чуть ли не истиной в последней инстанции.
– Мятеж должен быть подавлен, – произнес наконец мнаэрр хултианин на чистом русском, но с глубоко-глубоко спрятанным чуждым акцентом. – И не должен никогда повториться. Для этого должны быть уничтожены все мятежники, все сочувствующие им и все укрывающие их. Каким способом наши уважаемые союзники сделают это – их внутреннее дело. Мы окажем всю доступную нам помощь в любом начинании, ведущем к означенному результату.
Он вновь замолчал, ничем, однако, не давая понять, что закончил свое выступление.
Чужой… Совершенно чужой… Вроде бы черты лица, если рассматривать каждую в отдельности, ничем не отличаются от людских. Да и размеры и пропорции фигуры тоже. Лица как у людей, и та же анатомия, но достаточно одного взгляда, – и словно бы болезненный укол острой иглой: чужие! Странно, но трезиане – остатки древней, давно утерявшей былое могущество расы – воспринимаются как-то иначе, без ощущения столь режущей глаз чуждости… Хотя на людей не похожи абсолютно. Наверное, в этом все дело, в подсознательном психологическом барьере: так похожи на людей, – но не люди! И подсознание бьет в набат, трубит тревогу: среди нас чужак! Среди нас оборотень, лишь прикидывающийся человеком! Чужой! Чужой! Чужой!!!
Выдержав полагающуюся паузу, хултианин сказал ожидаемое:
– Это мнение моё, и моего правительства, и моего народа. – Сказал и уселся на место.
Что да, то да… Этого у хултиан не отнимешь. Не было ни одного случая в их взаимоотношениях с эриданцами, чтобы хултианское правительство, например, дезавуировало какое-то заявление своего дипломата. Или бы объявило самоуправством действия какого-то хултианского офицера. Один народ – одна воля, примерно так переводится на русский их главное жизненное кредо. С одной стороны, принцип коллективной ответственности всех за каждого можно еще как-то понять, а с другой… Куда, черт побери, они девают несогласных, мыслящих иначе, не в общей направленности? – недоумевал порой полковник Несвицкий. Не может же таких совсем не быть…
Однако двадцать лет назад преогромнейшей удачей стала случайная встреча в космосе с расой, таким вот образом относящейся к инакомыслию… Без активной и всесторонней помощи хултиан едва ли стала бы возможной нынешняя реконкиста – речь в те годы шла о том, удастся или нет отстоять от мятежников немногочисленные планеты, оставшиеся под властью Империи. И многие считали, что не удастся, что придется совершить новый Исход, превратиться в межзвездных скитальцев без дома и родины…
3
– А теперь нам было бы очень интересно узнать ваше мнение, Вазген Саркисович, – обратился к штатскому контр-адмирал. – Ваше и представляемого вами министерства, разумеется. Надворный советник Адабашьянц, господа офицеры.
Вот даже как… По-простому, без «господина», и в интонации слышится холодок, не особо даже и замаскированный. Ну конечно, когда его превосходительство контр-адмирал именует выслужившегося из «беспупковых», будь он хоть трижды надворный советник, на «вы» и по имени-отчеству, – само по себе честь немалая. Но величать «господином» холопьего потомка, по мнению Мезенцева, – уж чересчур. Всё ясно… Контр-адмирал из той породы твердокаменных ястребов, которые ничего не забыли и ничему не научились…
Речь надворного советника не затянулась, – изложенная холодно, сухо, без каких-либо эмоций.
Елизавета-Умзала с ее гигантскими запасами стратегического сырья, говорил Адабашьянц, одна из ключевых планет не только Беты Эридана, но и всей Империи, – как освобожденной ее части, так и остающейся пока в руках мятежников. Война – весьма прожорливый младенец, можно сказать, ненасытный. Запасы снаряжения, техники и боеприпасов, накопленные за двадцать лет, расходуются теперь очень быстро. Он, надворный советник, не откроет великую тайну, если скажет: расходуются быстрее, чем возобновляются. И если бы не бесценная помощь союзников (поклон в сторону хултианина), то победоносное наступление уже на нынешнем этапе весьма замедлилось бы из-за недостатка ресурсов. Но какие громкие победы не были бы одержаны сейчас, выбор стоит простой: или мы в кратчайшие сроки налаживаем производство, в первую очередь военное, на возвращенных территориях, или обрекаем себя на проигрыш войны в стратегической перспективе.
Отсюда вывод: министерство не намерено вмешиваться в дела армии или флота. Однако же категорически настаивает (и рекомое требование поддержано Личным кабинетом его Императорского Величества): шахты, рудники и разрабатываемые открытым способом месторождения Елизаветы должны пострадать как можно меньше. Решать, каким именно способом будут достигнуты необходимые результаты, – прерогатива господ военных. Но ясно, что всеуничтожающие удары из космоса исключены. Елизавета – планета малонаселенная, все ее города и поселки образовались возле тех или иных месторождений, уничтожение их автоматически означает: добыча сырья будет возобновлена не скоро. А это – поражение. Никакой героизм не поможет, если боевым кораблям будет не на чем летать и нечем стрелять.
Так вот выглядит ситуация с его экономической колокольни. Решайте сами, господа, но будьте мудры, предусмотрительны и осторожны.
– А теперь слово вам, Михаил Александрович. Господа, кто не знаком: полковник Отдельного корпуса Несвицкий, адъютант его высокопревосходительства наместника, светлейшего князя Горчакова.
Несвицкий встал, тоже звякнув шпорами, – офицеры ОКЖ, «черная гвардия», как их иногда неформально именовали, номинально числились по ведомству гвардейской кавалерии.
– Господа, я должен осветить еще один крайне важный аспект проблемы, до сих пор не обсуждавшийся, – начал полковник. – Естественно, всё мною сказанное будет отражать мнение командования Отдельного корпуса жандармов, равно как и его превосходительства наместника. Более того: проблема известна Его Императорскому Величеству и находится под его личным контролем.
Несвицкий помолчал, чтобы все осознали и прониклись важностью сказанного, затем вдруг понял, что бессознательно подражает хултианам, мысленно сплюнул и продолжил уже проще, без высокопарных формулировок:
– Разговор пойдет о главном богатстве нашей цивилизации. И это отнюдь не руды и прочие ископаемые, хотя я вполне понимаю и разделяю резоны Министерства территорий. Это гены – огромные запасы генетического материала, привезенные на борту «Ковчега-7». С остротой проблемы все знакомы, я надеюсь, – не новость, в каких ничтожных количествах рождаются у нас дети естественным путем, и какие странные отклонения зачастую имеют. Речь не только о рабочих Эрладийских рудников, превратившихся в совершеннейших мутантов. Речь обо всем человечестве Эридана. Геном человека оказался слишком хрупким предметом для жизни под чужими звездами…
Несвицкий ни в малейшей мере не преувеличивал. Естественная рождаемость – даже если бы все дети рождались нормальными – не смогла бы обеспечить воспроизводство населения, не говоря уж о его приросте. А многих родившихся назвать нормальными язык не поворачивался… Оставалось лишь благодарить авторов проекта «Исход», в свое время снабдивших каждый громадный корабль-ковчег запасами мужских и женских половых клеток, достаточными для рождения многих триллионов людей.
Тогда, четыреста лет назад, идея эта вызвала на Земле много неистовых споров. Особенно яростно возражали религиозные ортодоксы: размножаться надлежит тем способом, для которого создал Господь людей, и никак иначе. Полковник Несвицкий искренне считал себя православным христианином, но был убежден в обратном: зачем тогда Господу было наделять каждую дщерь Евы тремя-четырьмя сотнями яйцеклеток? Столько детей самой физически не выносить и не родить… Это не говоря уж о количестве мужских сперматозоидов, на многие порядки большем… Не состоял ли Божий план при таких вводных в ином? Не предусматривал ли, что люди должны в конце концов перейти к искусственному воспроизводству?
Как бы то ни было, но лишь привезенные с собой запасы генетического материала позволили человеческой цивилизации Эридана не просто выжить, но и очень быстро развиться. Естественно, любые запасы когда-то закончатся. Но эриданцы получили очень большую фору… Генетические исследования шли полным ходом, окончательный результат не был достигнут, но наличие весьма обнадеживающих успехов признавали даже пессимисты. Все испортил проклятый мятеж… Затем, в ходе гражданской войны, произошло самое страшное: почти все генетические запасы попали в руки мятежников. И до сих пор не возвращены.
Об этом и повел речь Несвицкий:
– Контейнеры с генетическим материалом мятежники успели эвакуировать из главного хранилища на Новом Петербурге. Через Портал, на какую-то иную планету – но куда именно, нашей агентурной разведке установить не удалось. И вероятность того, что новое хранилище оборудовано где-то в заброшенных штольнях Елизаветы, исключать нельзя. Поэтому работать, господа, придется в белых перчатках.
Полковник выразительно посмотрел на Игнатьева-Центаврийского и добавил:
– Это приказ Его Императорского Величества.
Повисла пауза. Несвицкий, обводя присутствующих тяжелым взглядом из-под наполовину опущенных век, произнес:
– От себя добавлю, господа: у Отдельного корпуса есть очень веские основания полагать, что главное наше сокровище спрятано именно здесь. На Елизавете.
А вот это стало уже чистой воды провокацией… Или, если выразиться мягче, проверкой. Оснований, упомянутых Несвицким, не имелось. Имелось другое – две крохотных, совершенно незаметных со стороны камеры, имплантированных на внешнюю сторону век полковника. Включились они после того, как жандарм встал. Позже запись будет изучена самым дотошным образом, отслежены микромимические, неподконтрольные разуму и воле реакции каждого из присутствующих.
Потому что на Новом Петербурге пришлось столкнуться со следами чужого интереса к проблеме. Кто-то, действуя втайне и не стесняясь в методах, пытался выяснить то же, что «черные гвардейцы»: куда именно отправлены контейнеры из хранилища.
Выяснить, какая именно из влиятельных сил Империи затеяла свою непонятную игру, не удалось: быстротечная схватка в невидимой миру войне, несколько трупов, несколько оборванных нитей…
Но командование Отдельного корпуса очень желало знать, с кем именно довелось столкнуться на узенькой тропинке.
