bannerbannerbanner
Револьвер системы «Наган» № 47816

Виктор Точинов
Револьвер системы «Наган» № 47816

Полная версия

Когда я восстану из мертвых, мир содрогнется.

Всякий, кто нарушит мой покой в этой жизни или в следующей, будет подвергнут страданиям и погибнет.

Надпись на надгробии Тамерлана в мавзолее Гур-Эмир

* * *

Древний револьвер лежал на столе Василия Семеновича в качестве пресс-папье. Тряхнуть стариной наган уже никак не мог: боек старательно сточен напильником, ствол просверлен и заткнут свинцовой заглушкой – эти изменения стали следствием визита участкового, заглянувшего по иному поводу и увидевшего необычное украшение письменного стола. Но выглядело старое оружие по-прежнему внушительно…

Работая над рукописью – над главной своей рукописью, – Василий Семенович любил брать наган в руки, рассматривать вмятинки и выщерблинки, полустертые клейма и едва видимый заводской номер…

Разглядывал – и вспоминал очень живо, как стал владельцем этого памятного сувенира.

Вспомнить было что…

1. Проблема безначалия

Вот уже вторую неделю начальник отдела майор госбезопасности Лунин не появлялся в управлении. Вероятно, он был на фронте.

На чье имя писать рапорт, сержант госбезопасности Вася Дроздов не знал и спросил о том Яновского. Дроздов тоже рвался на фронт.

– Можешь отдать рапорт мне, – равнодушно сказал Яновский. – Можешь кинуть в мусорную корзинку. Все равно, пока дело не закроем, никто и никуда тебя не отпустит.

Волосы у Яновского были странного белого цвета, так что и не понять, седой он или же блондин, вконец выгоревший под жарким солнцем. По щеке змеился сабельный шрам, заполученный где-то в туркестанских песках, стягивал кожу, и оттого поначалу казалось, что капитан постоянно кривит губы в усмешке, насмехается над младшим коллегой. Но Дроздов со временем привык: такое уж у человека лицо, случаются и хуже лица.

– Поехали, – сказал Яновский, вдавив окурок «Казбека» в переполненную пепельницу. – Машина ждет.

Служебная «эмка» и впрямь поджидала их во внутреннем дворе. Сели – Яновский на переднее сиденье, Вася привычно на заднее. Поехали.

Не доезжая Звенигорода, обогнали армейскую мотоколонну, двигавшуюся к станции. Натужно ревели двигатели полуторок. Красноармейцы, сидя на деревянных скамьях рядами, держали направленные дулом к небу винтовки. Лица у всех хмурые, сосредоточенные… И молодые, совсем мальчишеские.

– Учебка здешняя, – повернувшись назад, произнес Яновский безжизненным голосом. – Пацаны недоучившиеся…

Васе еще острее захотелось на фронт. Закончат дело – и рапорт на стол Лунину, и пусть попробует не подписать.

…«Эмка» свернула в дачный поселок и остановилась перед небольшой, укрытой плющом дачей. На застекленной террасе быстро промелькнул чей-то силуэт, Вася даже не понял, мужчина там или женщина. Но в любом случае хозяева дома. Вернее, хозяйки… Да и где им еще быть – одна из сестер с подпиской о невыезде, другая только вчера выписалась из больницы и сейчас на постельном режиме.

Майор Лунин предупреждал: «Отец у них – полковник, герой Халхин-Гола. Так что вы поаккуратнее там, повежливее… Поначалу, по крайней мере».

Яновский вылез из машины, сделал знак шоферу: дескать, глуши мотор и жди. Подошел к ограде, покрытой зеленой краской, изрядно облупившейся. Рядом с калиткой краснела звезда, нарисованная совсем недавно. Яновский подергал калитку – заперта; просунул руку в щель между штакетинами, отодвинул засов. Оглянулся на Васю, тоже покинувшего «эмку» и с любопытством поглядывавшего по сторонам, и жестом пригласил заходить… Лишних слов он говорить не любил.

Хозяйка уже двигалась им навстречу по дорожке, вымощенной мелкой утрамбованной галькой. Высокая, светловолосая, симпатичная, на вид лет двадцати, но Вася из материалов дела знал, что зимой Ольге Александровой исполнилось восемнадцать.

Подошли, представились. Оба были в штатском, Яновский потянул из кармана удостоверение, но Ольга даже не взглянула.

– Вы, наверное, хотите поговорить с Евгенией? – спросила она. – Мне-то нечего больше добавить, три раза все по кругу в милиции рассказала…

– Мы, Ольга Яковлевна, не милиция, – жестко произнес Яновский. – И если у нас возникнут к вам вопросы, то мы вызовем вас на Лубянку и вы расскажете все в четвертый раз, и в пятый, и в шестой… Сколько потребуется.

Губы девушки сжались в тонкую линию, но спорить или возражать она не стала.

– Евгения там, на втором этаже. – Ольга показала рукой куда-то за спину. – Спуститься к вам не сможет, врачи велели еще неделю провести в кровати… Сильное сотрясение. Постарайтесь, если можно, не слишком утомлять ее разговором.

– Мы поднимемся к ней и постараемся не слишком утомлять, – успокоил Яновский. – Но сначала нам надо взглянуть на ваш сарай. На так называемый штаб.

– Ох уж этот «штаб»… Еще в начале лета хотела нанять рабочих и снести развалюху, все равно не нужна. Но не успела, а теперь…

Ольга сокрушенно махнула рукой и замолчала, не закончив фразу.

– Это он? – Яновский показал на неуклюжее двухэтажное строение, видневшееся в глубине сада.

– Он… «Штаб» наверху, а вон там, у стены, лежит приставная лестница. Но я, если вы не против, по ней не полезу. Я в «штабе» не бывала и ничего о нем рассказать не смогу.

2. Дела штабные

Лестница действительно лежала на указанном месте, замаскированная разросшимися лопухами и бурьяном – за садом явно никто толком не ухаживал.

– Ненадежная она какая-то, гнилая, – с сомнением произнес Вася, обследовав поперечины, изрядно пострадавшие от непогоды. – Только мальчишек и выдерживает… Может, у соседей возьмем нормальную?

– Времени мало. Многие дома сейчас опустели, долго провозимся… Попробуем эту сначала.

Вася хотел опробовать подозрительную конструкцию первым. Были они с Яновским одного роста, но тот – кряжистый, широкоплечий – на вид казался значительно тяжелее.

– Нет, – отрезал капитан. – Знаешь, как по тонкому льду ходят? По одному, а вперед самого грузного пускают, веревку привязав. Где он пройдет, там и остальные не провалятся.

Ступени скрипели, гнулись, но пока выдерживали. А потом одна, третья сверху, все-таки подломилась под тяжестью Яновского. Вася отпрянул в сторону, забоявшись, что ему сломает шею сверзившийся с двухметровой высоты капитан.

Но тот не сплоховал – удержался на руках и ловким движением проскользнул в чердачную дверцу. Следом поднялся Вася, широко перешагнув предательскую перекладину.

Мальчишки часто устраивают «штабы» – были и в детстве Васятки Дроздова такие потайные закутки, где можно побыть без назойливого пригляда взрослых, потолковать о своих мальчишечьих секретах, засмолить первую в жизни папиросу… Но этот «штаб», пожалуй, заслуживал называться штабом без всяких кавычек.

Ни окурков, ни иных следов беспечного подросткового досуга – чистота и порядок. Торчал здесь преизрядных размеров штурвал с проводами, тянувшимися от него сквозь прорехи крыши. На стене висели мотки веревок, фонарь, самодельный телефон, два скрещенных сигнальных флага, но не они первым делом привлекли внимание чекистов, а крупномасштабная карта поселка, вся исчерченная условными значками…

Пояснений, что означает тот или иной знак, на карте не имелось, но оба и без того знали: красными звездочками отмечены дома военнослужащих РККА и погранвойск, такими же звездочками, но обведенными черной каймой, – погибших военнослужащих, а серпы, скрещенные с молотами, означают дома партийных и советских работников… Знали от задержанного несовершеннолетнего Симакова – он же поведал и о самом существовании штаба, и о его дислокации.

– Здесь только желтых звезд не хватает… – задумчиво произнес Яновский. – Шестиконечных… Для полного комплекта.

– Зачем желтые? – не понял Вася.

– А если немцы сюда придут, то вся предварительная работа для гестапо, считай, проделана. Только и останется по адресам пройтись, аресты произвести.

Сначала Вася изумился: да он что же, пацанов под пятьдесят восьмую статью подвести задумал?! Но в принципе… В принципе, такая карта и история ее создания ложатся в 58-6 и 58–11, как бильярдный шар в лузу. А полковничьим дочкам, чтоб два раза не ездить, – 58–12, за недонесение. Все оно так, но ведь детишки…

А потом изумление сменилось тревогой, когда Вася с небольшим запозданием осознал другую часть фразы Яновского: «Если немцы СЮДА придут». Конечно, известия с фронта доносятся тревожные… поганые, прямо скажем, известия. Однако допустить, что немцы окажутся здесь, в Подмосковье… Бред.

Но бред то или нет, однако надо на него как-то реагировать, а как именно, Вася не понимал. Написать рапорт о распространении пораженческих слухов? Если начальство сочтет, что дело выеденного яйца не стоит, сам кругом виноватым окажешься, и Яновский врагом станет… Сделать вид, что ничего не сказано? А если эта фраза – проверка, и он ее не выдержит? Тогда на стол начальника отдела ляжет рапорт уже на него, на Васю…

Все эти тревожные мысли промелькнули в голове Васи Дроздова очень быстро. Приняв решение, он спросил слегка изменившимся голосом:

– А разве немцы сюда могут дойти?

– Будут стараться дойти, Василий, очень будут стараться. А пособники местные будут их очень ждать. Ну а наша задача какая? Правильно – поломать и тем, и другим все их планы.

Говорил Яновский слова вроде бы и правильные, но губы кривила все та же легкая усмешка, порожденная сабельным шрамом, и казалось, что товарищ капитан моментально раскусил все Васины терзания и ответил именно так, правильно, лишь для младшего коллеги…

Но Вася, уже привыкший к особенностям капитанской мимики, успокоился и перевел дух. Яновский тем временем перешел от карты к самодельному телефону, взял трубку, покрутил ручку. Констатировал:

 

– Провода перерезаны…

Подковырнул фанерную крышку, снял – под ней обнаружились электрические внутренности аппарата, причем вполне заводского вида. Наверное, кто-то выбросил старый телефон с разбитым корпусом, а юные умельцы подобрали и приспособили к делу.

– Телефон и карту изымем под протокол, с понятыми, – решил Яновский. – Потом, перед отъездом. А больше тут ничего интересного нет.

Спускаясь по трухлявой лестнице, Вася попытался вспомнить, имеется ли в кодексе статья, карающая за незаконную установку средств связи. Ничего не вспомнил и перестал терзать память: в любом случае незарегистрированный телефон – цветочки и семечки в сравнении с пятьдесят восьмой статьей, пусть его установкой участковый занимается…

3. Первый допрос Жени Александровой

– Значит, вы, Евгения, проникли через незапертую дверь в чужую дачу… И там вас напугала собака, – уточнил Яновский. – А если бы собаки не было? Что бы вы сделали?

Яновский держался на удивление вежливо. Никакого сравнения с допросом задержанного Симакова: ни ударов кулаком по столу, ни угроз, ни упоминания «указа семь-четыре»[1]… Симаков, узнав о содержании того указа, напустил от страха в штаны. Самым натуральным образом обмочился, аж со стула закапало.

– Я не проникала! – возмутилась девочка. – Я просто зашла спросить, где тут почта… И ушла бы, раз никого нет, но собака вылезла из-под стола и не дала пройти к двери. Вот так все было.

– Собака лаяла? Пыталась укусить?

– Нет… Просто лежала и не давала пройти. И в окно вылезти не позволила – зарычала, вскочила…

Вася, в допросе участвовавший пассивно, подумал, что резоны Гараевых, жильцов незапертой дачи, вполне понятны – ни к чему вешать замки, ежели дома такой сторож. А вот собака вела себя странно… Непонятно вела. Собака, натасканная как служебно-розыскная, сразу бы сбила девчонку с ног – лапы на грудь, клыки у горла… Сторожевой же пес пустил бы в ход зубы, не откладывая. Ну а какой-нибудь беспородный кабысдох, ничему не ученный, по меньшей мере поднял бы лай на всю округу.

Вероятно, Яновского тоже удивило нетипичное поведение псины. Потому что он спросил:

– Какой породы была собака?

– Я не знаю какой… Не овчарка, и не доберман, и не… В общем, не знаю. Но на дворняжку совсем не похожа.

– Хорошо. Попробуйте ее описать.

– Здоровенная… Голова на такой вот высоте… – Женя протянула руку и показала, на какой. – Нет, пожалуй, даже вот на такой… Голова большая, лоб очень широкий. И спина широкая, и грудь. И глаза… умные такие глаза, прямо как человечьи.

– А масть какая?

– Рыжая… Коричневато-рыжая, с большими белыми пятнами. А может, белая с рыжими пятнами, не понять, чего там больше.

Женя помолчала, наморщив лоб, и добавила:

– Еще на морде пятна характерные, с двух сторон одинаковые: на щеках и вокруг глаз шерсть рыжая, а посередине, со лба и до ноздрей – белая полоса.

Яновский удовлетворенно кивнул, словно услышал то, что ожидал. И произнес негромко, про себя, явно не для Жени и Васи:

– Алабайка…

Вася Дроздов не знал такого слова, но вмешиваться в допрос и задавать вопросы не стал. А Яновский двинулся дальше:

– Итак, собака не позволила покинуть дачу… Что произошло потом?

– Потом я уснула, на диване, там стоял такой диван небольшой… Проснулась утром, никого не было, и собаки не было. Но кто-то приходил ночью. Вернее, не кто-то, а Тимур, но я тогда не знала. Он накрыл меня простыней и оставил записку.

– Что там было написано?

– Чтобы я захлопнула дверь, уходя. И подпись.

– Эта записка сохранилась?

– Нет, я забыла ее там, на их даче. Вернее, не забыла, а… В общем, ее у меня нет. Но, по-моему…

Женя задумалась, словно пытаясь что-то вспомнить… Яновский подождал, ничего не дождался и спросил:

– Скажите, Евгения, а вы всегда спите так крепко? Что можно прийти, накрыть вас, чем-то еще заниматься в доме, а вы не проснетесь?

– Я, вообще-то, сплю чутко. Но в тот день устала, наверное, очень.

– Понятно… Значит, вы проснулись, обнаружили, что собаки нет, – и ушли?

– Нет… не совсем… не сразу ушла…

– Чем занимались?

– Ну… я прошла в соседнюю комнату…

– Зачем?

– Думала, что хозяин еще не ушел, хотела поблагодарить, объяснить все… Но никого не было, я увидела оружие, саблю и револьвер. И заинтересовалась… У меня отец красный командир, он сейчас…

– Мы в курсе, Евгения, кто ваш отец и где он сейчас. Расскажите про оружие подробнее.

Женя начала рассказывать. Револьвер – судя по ее описанию, древний наган офицерского образца – Яновского не интересовал. А вот на саблю он сразу сделал стойку. Да и Вася весь подобрался при словах девочки «кривая, турецкая, в обшарпанных ножнах». Потому что ножны от кривой сабли – действительно исцарапанные, видавшие всякие виды, – лежали сейчас, опечатанные, на складе вещдоков. И очень хотелось бы взглянуть на сам клинок. Да и с его владельцем неплохо бы наконец познакомиться.

– Почему вы решили, что сабля турецкая? – спросил Яновский. – Именно турецкая сабля, а не красноармейская либо казачья шашка?

– Что же я, красноармейских шашек не видела? А та была изогнута необычно, не по-нашему… вот так… Знаете, давайте я вам ее нарисую? Я быстро, я хорошо умею рисовать.

Яновский согласился и выдал блокнот с карандашом, достав их из планшетки. Женя приняла в кровати полусидячее положение, карандаш забегал по бумаге.

Плед, прикрывавший до сего момента девочку, сполз, – и Вася увидел, что надета на ней темно-синяя футболка с алой звездой на груди. Звезда совпадала по размеру с другой, украшавшей ограду дома…

Дожили… Красная звезда – символ и опознавательный знак подпольной антисоветской организации. Слова «подпольная» и «антисоветская» на папке с литерным делом поначалу казались Васе перебором – когда он взял в толк, чем именно «организация» занималась. Но майор госбезопасности Лунин менять формулировку отказался: дескать, любая организация, о которой власть не знает, не ведает, – по умолчанию подпольная. И антисоветская, коли уж власть в стране советская, – кому же еще от советской власти таиться и прятаться?

Антисоветская подпольщица оторвалась на миг от рисунка, подняла взгляд – и вдруг засмущалась, натянула плед почти до подбородка. Вася сообразил: решила, что он уставился не на звезду, а на грудь, явственно проступавшую под футболкой и для тринадцати лет не такую уж маленькую… Он тоже смутился, демонстративно устремил взгляд в угол и подумал ни к селу ни к городу, что Женя Александрова, когда повзрослеет на пару-тройку лет, станет самой настоящей красавицей и всех кавалеров у сестры поотбивает, хотя и та из себя не дурнушка…

Яновский взял у девочки блокнот с законченным рисунком, рассмотрел задумчиво, кивнул каким-то своим мыслям. Дал взглянуть Васе – ну да, сабля, ну да, искривленная сильнее обычного, и по виду вроде может подойти к тем ножнам, что найдены возле старой часовни…

– Я устала, у меня болит голова, – пожаловалась Женя.

«Скажи спасибо, что есть чему болеть… На мотоциклете без шлема гонять – недолго и вообще без башки остаться…» – подумал Вася. Но все-таки повезло, что девчонка после сильного сотрясения ни рассудка, ни памяти не лишилась, можно спокойно беседовать…

1Постановление ЦИК и СНК СССР 7 апреля 1935 года «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних» предусматривало уголовную ответственность за ряд преступлений с 12 лет. Вопреки широко распространенному мифу, за перечисленные в постановлении преступления не предусматривалась в качестве наказания смертная казнь.
Рейтинг@Mail.ru