Виктор Винничек
Как я помню этот мир
– А я мальчик Виктор, мне пятый года, мы переехали сюда весной. Живу на втором этаже вокзала. – отрапортовал я, подражая дедушке Жене.
– Вот, мы и познакомились. Теперь, давай обедать. – сказал дедушка Женя. Только сейчас я вспомнил, что не обедал. Дедушка, все продолжал подсовывать мне лучшие кусочки сала с мясом, а я всё ел и ел. Утолив, немного голод, я подумал о дедушке:
– Дедушка Евгений, вы сами кушайте, а то я ваш весь обед съем.
Дедушка прослезился, видать его давно не называли Евгением. Налил мне чая и стал кушать сам. Через час мы были лучшие, друзья и почти всё знали друг о друге. Дедушка жил один. В их дом в Брянске во время войны угодила бомба и вся его семья погибла. Его уже успели призвать, и он узнал об этом, лишь, когда приехал после госпиталя. А он все думал почему, ему жена не пишет? После освобождения Брянска, его письма начали возвращаться обратно с пометкой «адресат выбыл». Конечно, я ему не рассказал о том, что убежал подальше, от дома, да и сам потихоньку успокоился. С дедушкой Женей было хорошо, я расспрашивал о войне, о танке, о его сослуживцах. Рассказал ему, что знал о своем дедушке. Мы вместе встречали и отправляли машины. Дедушка выдавал талоны со штампом и отмечал в них время убытия и прибытия машины, проверял с каким грузом выезжает и приезжает машина, заглядывая в кузов со специальной площадки. Машины с гаража в основном выезжали порожняком. Мне стало жаль дедушку, как он с больной ногой поднимается и спускается с площадки.
– Дедушка Женя, разреши я тебя немножко помогу.
– Давай! Валяй!
Я быстро поднимался на площадку, смотрел в кузов, говорил, что он пустой. Дед Женя, не выходя из будки, выписывал талон, и дальше я сам относил его шофёру и получал от того благодарность за быстроту обслуживания. В одной из машин я увидел бревно и верёвку и сказал об этом дедушке Жене, тот сам залез на площадку, посмотрел путевку шофёра и только после этого выписал талон. Машина уехала, а дедушка поблагодарил меня за бдительность, сказал:
– Молодец! Ты настоящий сторож по гаражу, я не ошибся в тебе, доверив такую важную работу. Я выпустил его, потому что он едет на сенокос, а верёвка и бревно нужно ему, чтобы утягивать сено.
Я расцвёл от похвалы. Мы дальше продолжили работать в паре. Почему всё хорошее быстро заканчивается? Вот и сейчас дед Женя посадил меня на машину, которая шла на станцию в пакгауз за оборудованием:
– Отвези, пожалуйста, мальца на вокзал, а то он давно мне помогает, родители, обыскались.
Мы распрощались, и я попутно с машиной уехал домой. Какой хороший дедушка, почти как мой, но мой лучше. Узнает, как нашей семье плохо здесь живётся и заберёт к себе на хутор. Ехали мы по дороге через переезд. На машине быстро, вот я и дома. Часы на привокзальной площади показывали пол пятого. Что делать? Папа придёт с работы в пять, а за это время Станислава сдаст меня в милицию, а там посадят в тюрьму, как деда Фадея.
Воришка сознался.
Я тихонько пробрался к тете Гале. К ней уже приходила сначала Станислава, потом мама с сестрой. Она вступилась за меня и сказала, что я не мог взять чужое, тем более всё утро я был у неё. Ты здесь отдохни, а я пойду, скажу твоей маме, что видела тебя в посёлке живым и здоровым. Что б она не волновалась. Заодно все новости разузнаю на станции у тёти Светы, билетного кассира. Она всегда все сплетни первой знает. Тётя Галя ушла, а я подумал, что какая она хорошая, решил обязательно её с дедом Женей познакомлю, благо он живёт через улицу в нашем посёлке в маленьком деревянном доме с сиренью у окна и флюгером на крыше. Я ещё раньше, до знакомства с дедом Женей, приметил этот дом. С этими мыслями я прилег на кровать и уснул. Проснулся я от того, что кто-то треплет мои уши.
– Тётя Галя! Какой хороший сон! – сказал я и опять закрыл глаза.
– Вставай, соня, пора, дома будешь спать, а то тебя все обыскались!
Я, наконец, понял, что сон кончился. Встал с кровати. Вечерело. Весь сегодняшний день пронёсся перед глазами.
– Я тебе хорошие новости принесла. Нашли воришку.
После визита к тёте Гале, Станислава посидела немного дома, потом решила ещё раз допросить тётю Зину. Нашли Зину в кассе. Она там мыла полы. Увидев такую грозную особу, Зина напугалась и от испуга вдруг вспомнила, что мальчишка был в чёрных штанах. Я, ходил в синем трико с начёсом. Станислава вернулась домой и рассказала про это Зеноку. Тут Марыля вспомнила, что к ней после десяти забегал племянник Зюток, сынок её старшей сестры. Зюток ей сообщил, что мама просила её вечером зайти к ним, посидеть с его маленькой сестрой.
По описанию тёти Зины, он походил на подозреваемого. Он маленький, ему около шести, и самое главное у него чёрные штаны. Марыля девушка честная, набожная, она без утайки поделилась своими мыслями с хозяйкой.
– Так чего ты тут стоишь? Веди его сюда! – заорала Станислава.
Марыля оделась и ушла. Через некоторое время она вернулась с поплавком. И сказала:
– Зюток сознался сразу, когда услышал, что вы его требуете к себе. Простите его, пожалуйста, он ещё маленький.
– Смотри у меня, а то быстро, от сель вылетишь. Развела тут родственничков на моё добро. – никак не могла успокоиться Станислава.
Мне не хотелось уходить домой, если честно я побаивался. Тётя Галя принесла мой картуз. Я понял, что идти придётся, и пошёл. Дрожащими руками открыл дверь, и на ватных ногах переступил порог. Сестрёнка бросилась ко мне, обхватила своими ручонками мои ноги, и долго, долго так стояла. В комнате мертвая тишина. Первой прервала его мама:
– Есть будешь? Проголодался?
Я молчал. Алла потащила меня за стол.
– Руки помой! Конечно, хочет, потому и домой вернулся. Ты зачем Зенока ударил? – налетел отец.
– За дело! – не выдержал я, кончив мыть руки.
– Кто тебе дал право распускать руки? Он тебя не тронул. А если бы он тебя ударил? Что с тобой было бы? Почему мама должна выслушивать всякие гадости? Будешь наказан! С сегодняшнего дня к ребятам ни ногой.
Я не стал есть. Лёг на раскладушку и долго не мог уснуть. Ну почему я такой невезучий? Папа прав, не надо было трогать Зенока. Но тогда Станислава, не пошла бы разбираться в этом, и все считали бы меня вором. И всё же с этой истории я сделал для себя вывод на всю жизнь, никогда не брать чужого, никогда, никого не трогать первым.
Алёнка, так почему-то стал я называть сестру, когда пришёл домой, прибежавшая ко мне на раскладушку, видать очень соскучилась без меня. Но я уснул, не поиграл с ней.
Алёнка, ешь кашку!
Всю следующую неделю я провёл дома. Слушал радио, играл с Алёнкой, смотрел на ребят, как те играют в разные игры. Интересно вспоминают ли они обо мне и, что думают о моём поступке, наверно осуждают. Один раз нас отпустили к тёте Гале. Алёнка, почему-то её все начали так называть, с моей легкой руки. Как всегда принесла коту молока и играла с ним на кровати. Тетя Галя после общего чаепития учила меня читать по слогам. В начале новой недели изменилась погода, пошли дожди, резко похолодало. Неожиданно заболела мама. У неё была высокая температура, врач определил ангина, и маму увезли в больницу в райцентр. Папа взял больничный, но на работу его все равно часто вызывали. Тогда он оставлял нас с сестрой вдвоём. Уходя, говорил:
– Сейчас заскачу на часок, расскажу, что, как и обратно домой. Вы тут не скучайте, ведите себя хорошо.
Мы и не скучали. Правда, вели себя не очень. Так говорил отец, когда разбирал медвежью берлогу, которую мы построили около его с мамой кровати из стульев, скамейки, одеял и подушек. Я был как будто медведем и спал в берлоге, а сестрёнка волком который в поисках пищи набрёл на берлогу. Ну и его часок иногда превращался в половину дня. Но мы ему замечание не делал. Так пролетело ещё две недели.
Однажды к нам зашла тётя Галя, посидела у нас, папы не было. Я как хозяин угостил её чаем с вареньем, которое месяц назад сворила мама из слив. Я ей рассказал о нас всё. Она даже в берлогу с нами поиграла, была при этом хитрой лисой Патрикеевной. Нам так понравилось, что мы даже её не хотели отпускать. Уходя, она пожелала, чтобы мама поскорей поправилась, и сообщила, что она завтра уезжает в Лиду на медкомиссию и два дня её не будет. О коте она позаботилась, отнесла подруге. Папа пришёл после двух, Алёнка ещё спала. Он рассказал, что на железной дороге произошла авария. Молодой тракторист зазевался на не охраняемом переезде, и всё там повредил. Ему завтра придётся провести со своими подчинёнными, там почти весь день. Его очень просил об этом начальник дистанции. Он не смог ему отказать, хотя у него больничный, по уходу за малолетними детьми. Алёнка проснулась капризная, отказалась от еды, к вечеру у неё поднялась температура. Папа вызвал врача скорой помощи. Та ехали долго с Вороново и, наконец, приехала. Врач посмотрела, послушала сестру:
– Ни чего серьёзного, просто у неё режутся зубки, и температура от этого, так бывает у маленьких детей. Где жена твоя? Такой молодой, и с двумя детьми один.
– Она в больнице, – грустно ответил отец и проводил врача за дверь.
Отец разбудил меня половина восьмого. Показал, где находится манная каша, которую он сварил Алёнке на завтрак и обед. Для нас щи из другой кастрюли. Поставил всё в духовку. Хлеб, булка на столе. Чай и молоко в духовке. Проверил, что прогорела печь, закрыл заслонку и ушёл на работу, на ходу сказал, если сам не справишься, зови тётю Галю. Я только открыл рот, чтобы сказать, что тётя Галя уехала, отец уже закрыл дверь. Проснулась Алёнка, в девять часов в настроении. Я сказал, что мы остались одни, папа и тетя Галя уехали. Все это она приняла как должное. Утро прошло хорошо. Мы позавтракали. Алёнка съела кашу, выпила стакан молока и потащила меня играть в берлогу. Потом мы прослушали по радио передачу про зайчика, и она захотела быть зайчиком. Сначала она долго искала, что-то в мамином шкафу. Разбросала из полок всё бельё, потом начала плакать и злится, наконец, нашла, что искала, это оказалась её летняя шапочка с заячьими ушами. Натянула её на голову и спряталась под стол. Я понял, что это у зайца лёжка. Подошло время обедать. Я достал с духовки для сестрёнки тёплую манную кашу, положил в тарелку, налил стакан молока. Себе налил щи. Нагнулся под стол и позвал:
– Зайчик, пойдём обедать!
Сестрёнка вылезла из-под стола. И вдруг побежала к овощному ящику, схватила грязную морковку. Я еле успел отнять из рук грязную морковку. Алёнка стала плакать. Я начал её уговаривать объяснять, что у зайчика болят зубки и ему нужно есть кашку, все зайчики перед едой моют лапки. И повёл насильно мыть руки к рукомойнику. Сначала я вымыл свои руки, потом подставил скамеечку и с горем пополам вымыл её руки. Посадил за стол и стал кормить кашкой, при этом приговаривал:
– Какой у меня умный зайчик, он кашку кушает.
Тут Алёнка перестала есть, вылезла из-за стола, побежала опять к овощному ящику, но я успел поймать её. Тогда я выбрал самую маленькую морковку и сказал:
– Ладно, будет, как ты хочешь.
Потом помыл морковку под рукомойником. Сел за стол и стал её чистить.
Сестрёнка за моей спиной внимательно наблюдала за мной. Нож был очень острый, его только вчера наточил отец. Поэтому кожура тонким слоем легко снималась с морковки. Вот и всё осталось обрезать хвостик. Тут терпение Алёнки видать закончилось, и она, решив, что всё, ринулась забрать морковку, толкнула мою руку. Нож предательски вошёл в указательный палец на левой руке, да так глубоко. Кровь фонтаном хлынула из пальца. Я зажал его второй рукой, но кровь сочилась через неё. Тогда я взял из стопки на бельевом шкафу чистый носовой платок и обмотал им руку. Плоток стал красный, но кровь уже не капала. Я впервые после случившегося, посмотрел на Алёнку. Лицо её было белое, как полотенце. Она стояла, как вкопанная и молчала, корпус тела, начиная от пояса, был наклонён немного вперёд, ручонки прижаты к животу. Большая лужа растеклась вокруг её ног. Я кое – как переодел сестрёнку, положил на кровать. Здоровой рукой вытер лужу. Помыл правую руку. Снял кровавый платок. Он прилип к порезу. Я тихонько оторвал платок от раны, кровь опять стала сочиться. Я вытер её платком, взял новый платок и перевязал руку. Кровавый платок бросил у бельевого шкафа.
Взял немного странную сестру, посадил за стол. На лице у неё уже пропала бледность, но она молчала, даже не лепетала. Я дал ей в руки стакан с молоком, она поставила его на стол и молча, отодвинула от себя. Что делать? Не ест, не пьёт, не плачет. Такой я её ещё не видел. Почему-то я взял кружку и зачерпнул холодной воды из ведра. На моё удивление она её осушила. Потом я несколько раз пытался кормить её кашей, но она отталкивала её. Затем она сама села на горшок и долго на нём сидела. За это время я срезал злополучный хвостик у моркови, убрал со стола от греха подальше нож. Помыл ещё раз морковь. Алёнка так и не слезла с горшка. Услышал, что она пописала, немного погодя снял с горшка. Больше она ничего не сделала, но с горшка слезла нехотя.
– У сестрёнки, наверное, глисты! – подумал я.
Почему я так решил? Наверное, потому, что вспомнил, как мне когда-то сильно болел живот на хуторе, и я не мог, сходит по большом. Как меня тогда лечила баба Домна. Она тогда выгоняла их из моего живота. Потом показывала больших, противных красных червей, когда те вышли. Даже пузырёк с лекарством ещё сохранился. Я достал пузырёк из-под маминого шкафа. Прочил по слогам: “Ски–пи–дар”. Точно Скипидар, вспомнил я название. Открыл пузырёк, понюхал, точно он, противный запах.
– Сейчас мы тебя лечить будем! – уверенно произнёс я.
Взял пузырёк и несколько капель накапал в кашу, перемешал, попробовал на вкус. Ничего есть можно, противно правда и немного горьковато. Ну, нечего вроде, лекарство и должно быть таким, что это за лекарство, если его есть хочется. Правда баба Домна, тогда мне на кусочек сахара капала и какую- то молитву читала, и сразу, когда я проглотил, велела стакан воды выпить. Видя, что я пробую кашу, да приговариваю: “Ешь, зайка кашу, мишка тоже ест её!” Алёнка взяла ложку каши и сразу съела её, потом бросила ложку и начала плакать и плеваться. Я дал ей из кружки воды, она выпила её залпом. И начала плакать ещё сильнее, слёзы уже ручьём текли по её глазам. Я подсунул ей стакан молока, она опять отодвинула его и показала на кружку. Опять зачерпнул из ведра кружку воды и поставил на стол. Она, молча, осушила её. Немного погодя села на горшок и надула половину горшка. Потом сама легла на кровать и сразу уснула. Я сидел и смотрел, как она спит и вздрагивает во сне. Только сейчас я вспомнил, что не обедал. Мне, так хотелось есть, что я за милую душу, съел холодные щи. Я даже не помыл за собой посуду, сел на кровать у сестрёнки, и начал смотреть на неё. Лицо у Алёнки, порозовело, капельки мелкого пота выступили на лбу. Дыхание стало ровным, спокойным. Она уже не вздрагивала. Положил руку на лоб. Он был слегка влажный и холодный. Я лёг рядом, обнял сестрёнку и не заметил, как уснул.
Пришедший с работы отец увидел следующую картину. Сестрёнка в шапочке с заячьими ушками сидит на горшке возле кровати в одной руке держит кусок ржаного хлеба во второй морковку рот её, что-то усиленно пытается прожевать. «Нянька» спит на кровати. Одна рука у него заброшена под голову, вторая вытянута вдоль туловища, перевязана окровавленным носовым платком. Увидев отца, сестрёнка разжала один пальчик и вместе с хлебом поднесла его к губам и еле слышно, что-то пролепетала. Что означало:
– Тише! Тише!
Отец в испуге прошёл дальше к столу. На столе почти не тронутая каша. Беспорядочно брошенная ложка, вокруг разбросано её содержимое. Стакан с молоком. Пустая кружка и грязная тарелка, между ними куски хлеба и пузырёк скипидара. С дверей маминого шкафа торчит одежда. У бельевого шкафа окровавленный носовой платок, засохшие капли крови на полу. На бельевой веревке, протянутой у печки, сохнут собранные в кучу трусы. Пол весь в пятнах после плохо протёртой мочи. Растерянность отца прервал детский лепет сестрёнки. Она сделала своё дело и звала на помощь. Отец помог ей. Она села за стол и продолжила жевать хлеб с морковкой. Отец подсел к ней:
– Почему ты кашу не ешь?
Лицо Алёнки сморщилось, она сплюнула. Отец взял ложку и попробовал кашу. Лицо его побагровело, он сплюнул содержимое в помойное ведро.
– Прости, дочка, но без брата мы не разберёмся.
Отец разбудил меня, посадил за стол. Дал чистую ложку, пододвинул тарелку с кашей:
– Ешь! Попробуй чем, сестру кормишь!
Я попробовал. Я не могу описать, но это была такая гадость! В сто раз противнее, чем я пробовал в обед. Рот сам открылся, и каша оказалась на столе.
– Ешь! Проказник такой! Что с рукой? – никак не мог, успокоится отец.
Тут поняв неладное, заплакала Алёнка, подбежала ко мне и села на мои колени. Начала смотреть в мои не сосем проснувшиеся налитые слёзками глаза и гладить по голове.
– Ты смотри, он её всякой гадостью кормит, а она его жалеет!
Он вял бинт, тройной одеколон сорвал засохший окровавленный платок и обработал мою руку. Мне было больно, но я не плакал.
– Давай рассказывай, что тут у вас произошло?
Я нехотя рассказал всё по порядку. Отец слушал, качал головой, и весь вечер наводил порядок после своей отлучки. Потом накормил ужином и уложил спать на свою кровать. Сам лёг на моей раскладушке. Весь следующий день провёл с нами никуда не уходил. Только однажды в разговоре сказал:
– Ты больше никогда никого не лечи, и сам не спросив, ничего не бери в рот, ты ведь вчера мог отравить сестру.
Тётя Галя.
Прошло два дня, как уехала тётя Галя. Не знаю почему, а я по ней соскучился. Вдруг открылась дверь и на пороге тётя Галя.
– Ура! Тётя Галя приехала! – закричал я, и бросился к ней. Она в пальто нагнулась ко мне, и я крепко обнял её за шею. Видя это, сестрёнка побежала за мной, и тоже протянула к ней ручонки. От тёти Гали хорошо пахло, не то, что от папы – табаком. Правда, от мамы пахло вкуснее, как она там в больнице? “Алёнка уже не плачет, скоро совсем забудет маму” – подумал я.
– Как вы тут без меня? Мои дорогие! А я вам подарки привезла.
Она достала из коробки большую белую соломенную шляпу и одела на Алёнку. Шляпа была великовата, тётя Галя закрепила её на подбородке резинкой:
– Смотри, какая она у тебя Милашка! Сейчас немного велика. К весне хороша будет.
Алёнка уже открыла шкаф, и крутилась перед зеркалом.
– Спасибо! – сказал я за сестру.
– А тебе, что я привезла тебе! Закрой глаза!
Я закрыл. Когда открыл снова. В её руках был большой резиновый мяч. Такой подарок мне даже не снился.
– Это мне?!
Я не мог сдержаться, и поцеловал тётю Галю в щёчку, когда та нагнулась закрывать свои опустевшие сумки.
– Большое вам спасибо!
Но Милашка в шляпе, выхватила из её рук мяч и убежала на кровать играть.
– Зачем у брата подарок отняла? Я сейчас немного отдохну с дороги и позову вас пить чай.
Тётя Галя ушла, а мы сестрёнкой начали катать мяч на кровати.
Позвонил папа и сказал:
– Завтра маму выпишут.
В голосе его, почему-то не чувствовалась радость, как в первый раз, когда маму с сестрёнкой выписывали. Тут зашла тетя Галя и позвала нас в гости. Алёнка как всегда взяла с собой кружку на половину наполненную молоком, шляпу она отказалась снимать, уж больно она ей понравилась. У тёти Гали, как всегда уже был накрыт стол. Но кота не было. Алёнка скривила губку. Я взял из её ручонок кружку и поставил на стол. Тут вошла, какая – то тётя в железнодорожной шинели и принесла в корзинке кота. Он бедняжка вырвался из неё, когда тётя открыла в ней крышку, и бросился к тёте Гале, начал тереться о её ноги.
– Знаешь, Галя он скучал, ничего не ел, наверно думал, что ты его бросила.
Тётя Галя взяла кота на руки, села на кровать начала гладить, приговаривать:
– Бедняжка мой, скучал по мне, отощал.
Кот лизал ей руки, она взяла со стола молоко и налила коту в чашку, со словами:
– Это тебе Алёнка принесла. Она тоже по тебе соскучилась.
Сестра в подтверждение прибежала гладить кота. Тётя в шинели ушла, сказала, что ей на службу, только поинтересовалась, прошла ли тетя Галя комиссию.
– Годна на год, что со мной будет, я ведь железная. – засмеялась тётя Галя.
Она на этот раз угостила нас вафлями, мы до этого никогда их даже не видели. Она купила их специально для нас. Мы с сестрой съели по одной. Мне вафли очень понравилось. Но я не посмел больше взять. Папа, как-то рассказывал мне про тётю Галю, что она давно на станции, работала на разных должностях и сейчас её очень часто используют на подменах. С последней должности дежурного по станции её уволили семь лет назад, она тогда после гриппа не прошла комиссию по слуху. Тётя Галя тогда никуда не уехала, да и ехать ей некуда, у неё не было своего жилья. С квартиры её выселить не могли, хотя квартира и служебная, она невиновата, что комиссию не прошла. Её место занял, дядя Павел, его прислали сюда, как молодого специалиста после техникума. Он отработал положенный ему по распределению срок, но никуда, не уехал. Павел почти сразу женился на молоденькой хорошенькой учительнице польке и жил в её доме. Когда ему предложили в этом году должность начальника станции в Мостах, у них уже было три доченьки. Он отказался, супруга не захотела менять место жительства, видно им хорошо было с родителями. Тёте Гале предложили отработать год товарным кассиром, временно благо сотрудница ушла в декретный отпуск. Она за неделю уже освоила профессию и честно отработала свой срок. Через год у неё полностью восстановился слух, но её место оказалось занято. Она каждый год сейчас проходит самую строгую комиссию на дежурного по станции, а работает на подмене, куда вызовут за штатом. Такая палочка выручалочка. Придет работник к Сидлярову, просит отпустить по семейным обстоятельствам или в отпуск, а тот говорит, что отпускает, но замену ищи сам. Вот и бегут они к тёте Гале. А Сидляров никогда не кланяется, он в стороне. За то на комиссию отправляет каждый год.
Четыре дежурных по станции, восемь по охраняемым переездам, четыре весовщика, четыре товарных кассира. Отпуска одних дежурных уже закрывают год. Больше просят в ночную смену. А тётя Галя всё ровно плохо спит по ночам, вот и выручает. Никто не может заставить её выйти на работу она за штатом, она всегда выходная. Вот и последние два месяца она редко ходила на работу, говорила, что она себе устроила отпуск. Ходила в основном ночью, и то, когда очень попросят. На радостях, что прошла комиссию, тётя Галя сегодня не отправляла нас домой, а накормила от пуза, и ещё дала по вафле домой, когда за нами пришёл папа.
Мама серьёзно больна.
Маму к обеду привезла скорая помощь. Два санитара под руки привели её в квартиру, сняли пальто, положили на кровать и уехали. Она плохо ходила, ноги и руки были опухши. Она даже не могла держать ложку в руках. Оказывается, лечение не пошло на пользу, ангина дала осложнение, и она заболела ревматизмом. За ней нужен был уход, сиделка. Откуда её взять и отец принял решение забрать домой, когда спадёт высокая температура. Теперь я понял, почему отец был, какой-то не такой. Вот пришёл папа. В одной руке у него бидончик с молоком, в другой сетка с хлебом. Он обнял маму, та заплакала. Я осмелился и тоже обнял её. От мамы пахло больницей. Потом мама позвала:
– Алла, доченька, пойдем к маме!
Голос её изменился. Он стал сиплым, глухим. Алёнка уже забыла маму, или просто не узнала её. Она сидела на раскладушке в шляпе и играла с мячом. Никакой реакции на мамину просьбу.
– Милашка в шляпе, иди к нам! – позвал я. Алёнка подошла к нам.
– Доченька, это я, твоя мама, сейчас такая. Забыла?!
Мама попыталась обнять сестрёнку и пошевелила руками, острая боль отобразилась на её лице. Папа подбросил угля в горящую плиту, поставил на конфорку выварку, вылил туда два ведра воды и пошёл с ними за холодной в колодезь. Мы уже не раз обжигались и понимали, что к плите подходить нельзя. Он только проронил нам:
– Никуда не уходите, смотрите за мамой.
Придя с водой, он снял с гвоздя ванну, поставил на пол, приготовил воду. Видя это, Аленка стала раздеваться. Пытаясь остановить доченьку, отец сказал:
– Погоди не тебя, маму. Тебя я позавчера мыл.
Но Аленка не послушала его, разделась, взяла меня за руку и повела к ванне.
Я посмотрел на отца, тот одобрительно кивнул головой:
– Но мойся сама, чистюля такая, я тебя мыть не буду.
И отец сел у стола отдохнуть. Я посадил сестру в ванну, взял в руки кусок хозяйственного мыла. При виде мыла, она уже сама закрыла глаза и я начал мыть ей голову. Через десять минут, я помыл Алёнку. Отец ополоснул её, завернул в самотканое полотенце, и вместе с ним посадил на мою раскладушку. Сестра раскраснелась и была похожа на маленького поросёнка, из моей книжки про трёх поросят. Одевалась она сама, как любил говорить отец, под чётким руководством брата, который подавал из шкафа её нужную одежду. Папа подлил горячей воды, раздел маму, на руках отнёс и посадил в ванну.
– Пока отмокай!
Засмеялся он и положил под голову маленькую подушку. Спустя некоторое время, он начал мыть ей голову. Длинные густые чёрные волосы сбились в комок, и отец долго вычесывал их гребнем. Вскоре сестрёнка уснула, а отец всё продолжал отмывать маму. По опыту я знал, проспит Аленка не менее двух часов.
– Папа отпусти меня на улицу, я так давно там не был.
– Иди только дальше сквера ни ногой! Что б я тебя в окно видел и в нужный момент мог позвать, надень куртку и ботинки, а то на улице прохладно.
Я всё сделал, как он сказал. Взял с собой мяч, отрыл дверь, которую он закрыл, когда начал мыть маму и ушёл на улицу. Ключ в дверном замке сделал за мной два оборота. Ребят в сквере не было. В школе начались занятия. Я начал играть в мяч один. Спустя некоторое время набежали ребята и присоединились ко мне. Как они все выросли, только я остался маленького, росточка. Оказывается, тогда они не поверили Зеноку, в том, что я украл поплавок. А потом очень обрадовались, когда нашёлся воришка. Ко мне они, отнеслись хорошо, посочувствовали, что заболела мама. Рассказали, что Зенок после того случая больше не выходит в сквер и в школе его нет. Занимается с домработницей Марылей, на неё возложили ещё обязанности по обучению сына хозяина грамоте. Отец позвал домой. Я забрал мяч и ушёл.
С сего дня я ухаживал за мамой и сестрёнкой. Мама ничего не могла делать сама и, как могла, руководила мной. Отец вышел на работу. Он просыпался первый, топил печь, готовил, приносил воду и выносил отходы нашей жизнедеятельности. Отец уходил из дома рано, до того, как проснётся мама. Утром я каждый день протирал ей лицо и руки тёплой водой, расчёсывал. Потом шёл к молочнице на перрон за молоком, за продуктами и хлебом. Кормил маму и Алёнку, которая просыпалась после мамы. Занимал и играл с сестрой, она как хвост следовала за мной по пятам и совсем не признавала маму. На улицу её не выводили. Я шел туда, когда Алёнка ещё или уже спала. Дядя Павел ушел в отпуск, в место его в смену вышла тётя Галя. К деду Жене я так больше не наведался, даже домой. Похолодало, начало октября, часто идут дожди. Я хожу в магазины по длинной дороге. Когда тётя Галя выходная, мы идём в магазины вместе через Гусиное Королевство. Она очень смелая и с ней я ничего не боюсь. Она научила меня, не боятся гусей. Вот и сегодня мы идём в магазин по кроткой дороге. Тётя Галя взяла спрятанные в кустах две палки, покороче дала мне, и мы пошли. Она со стороны гусей, я шёл со стороны болота, держу её за руку, немного волнуюсь. Гуси выросли, стали более агрессивные и всё чаще вытягивали свои длинные шеи с жёлтым клювом с шипящей, как змея головой пугали нас. В это время тётя Галя била гуся палкой по шее, и он уходил в сторону. Вот уже кончается насыпная дорога, и тётя Галя перестала обращать внимание на гусей, как один гусак схватил её за подол шинели и потянул в свою сторону. Тётя Галя не успела повернуться, как я выхватил палку и ударил, что есть силы гуся по крылу, тот выпустил пальто, загоготал и отошел в сторону. Большое серое перо осталось на дороге. Я согнулся и поднял его. Тётя Галя похвалила меня:
– Молодец гусар защитил даму!
Обратно, я уже шёл со стороны гусей. Нёс, в левой руке, сетку с хлебом. В правой – палку. Размахивал ей, и я уже нисколечко не боялся гусей. Реакция у меня была быстрее гусиной. В случае нападения, хлестал палкой, по агрессору, и гуси отступали. Дома рассказал маме о случившемся, и похвастался пером. Ей немного стало лучше, опухоль на руках спала, и она сама уже ела и могла кое – что делать. Мама и научила нас в игру, которую знала от своей мамы, моей бабушки по материнской линии Маруси. Игра называлась гуси и серый волк.
Игра не вылечила.
Волком, конечно, была Алёнка. Я достал волчью маску из сундука, дедушкин подарок. В ней я был волком на ёлке у папы на старой работе на станции Мицкевичи. Мне тогда Дед Мороз даже подарок дал. Маску я надел на сестру. Гусем я не хотел быть, но мама сказала:
– Гусь должен разговаривать, а Алёнка ещё маленькая и не умеет это делать, тем более ты будешь не один гусь, а целая стая. А повадки гусей лучше тебя никто не знает. И для пущей важности приделала на рубашке петельки из ниток и вставила в них гусиное перо
– Это чтобы волку было, за что хвататься и видно, что ты гусак – вожак стаи.
Я согласился, куда мне было деваться. До прихода папы с работы мы разучили игру и даже наигрались. Но раньше папы пришла тётя Галя с яблочным пирогом, она иногда баловала нас деликатесами собственного производства. Пирог она испекла сама, в духовке свей печки.
– Шура я пришла тебя проведать, справится о твоём здоровье, а то в поселке говорят всякое. Мальчишка у вас славный, сегодня меня от гусей защищал. В твоё отсутствие мы с ним буквы начали изучать
Тут открылась дверь, и вошел отец:
– Озорник он хороший! Не пройдёт и дня, чтобы он чего не выкинул.
Вступил в разговор отец, слышавший их разговор ещё в коридоре, через не плотно прикрытую дверь.
– Что есть, то есть, – поддержала отца мама.
Отец помог снять шинель с тёти Гали. Её усадили за стол, и мы пили чай с пирогом и нашими конфетами в обвёртке с медведями, которыми угостил папу, какой – то дядя вчера, за то, что папа отремонтировал ему по весне мотоцикл. Папа не взял с него тогда ничего за ремонт. Сейчас он приехал из Минска и привез нам в знак благодарности эти конфеты. Очень вкусные, я такие ещё не ел. Потом мы показали им игру. У нас получилось это в виде представления. Мама села на кровать. Она хозяйка гусей. Берет чашку и зовёт гусей обедать. Алёнка грозный голодный волк сидит под столом в маске, я голодная стая гусей и вожак стаи в одном лице с пером на спине стою у стены у шкафа. Хозяйка гусей зовёт:
