Виктор Винничек
Подаренная жизнь 3
Пивоваров Иван Юрьевич начальник ВЧД-7 давно просил меня заехать, он после выхода с больницы по совету врачей больше ходил по территории вагонного депо и далеко не отъезжал от своего кабинета. Отношение с Юдашкиным Ароном и Кабельским Мишей у него окончательно испортились. Он готов был поквитаться с ними за их наглость и хамство, не компетентность в технических вопросах, но он был руководитель и вынужден был сдерживать себя, от этого и заработал болезнь сердца. Ему было стыдно перед Луневым Фёдором Ивановичем, как и перед управляющим Селивановым Владимиром Ивановичем. Ведь он подвёл их, хотя делал всё для начальника СМП-101 и его прораба по их просьбе. Старые душевые депо находились в аварийном состоянии. Рабочие депо, особенно молоденькие проводницы, боялись туда заходить и ехали через весь город, в железнодорожной форме излучая ароматы после длительных поездок на жителей города, сгорая от стыда за это. Он не видел выхода из создавшегося положения. Ведь именно благодаря большому спецобъекту для работников депо удалось выпросить деньги на строительство хорошего Бытового корпуса.
Сейчас монолитная фундаментная плита сделана с браком, начальник ОКС-а уволил инспектора, снял выполнение с поезда, по требованию Лунева Фёдора Ивановича и запретил строительство корпуса до устранения брака. Бригада каменщиков сидела на объекте, и только расчищала от снега строительную площадку, создавая видимость работы, получая за это голый тариф. Простаивал без дела башенный кран. Все понимали, что брак не возможно, устранить, а просит о чём – то другом вторую службу боялись. Если бы наш участок не построил и не ввел сверх плана спецобъект, Лунёва Федора Ивановича уволили бы с работы и исключили с партии. Иван Юрьевич просил меня переговорить с Федором Ивановичем, чтобы найти хоть какой выход с положения, потому что кроме меня это, сейчас, никто не сможет сделать. Мне было жалко видеть, как судьба злодейка превращала некогда энергичного грамотного инженера в больного человека, он до сей поры стремился вырваться из замкнутого круга её объятий. Поэтому я рассказал, что предложил Арону Эльевичу поставить над Кабельским Мишей опытного прораба Кальдина Семёна Григорьевича, им после сдачи дома начальник затыкает все дыры, перебрасывает с объекта на объект. На что мне Иван Юрьевич ответил:
– Ты ещё молод и многое не понимаешь. Скорее земля повернётся в другую сторону, чем Юдашкин Арон отдаст Мишу под начало прораба. Я решил попытаться помочь хорошему, человеку и поехал во вторую службу. Федор Иванович выслушал меня и сказал:
– Со всей этой компанией бездельников я не буду больше связываться. Я не знаю сейчас куда девать оборудование, которое поступит в этом году на ваш объект. Если бы вы построили мне сейчас вблизи Бытового корпуса Вагонного депо такой же спецобъект, как вы построили у платформы Речной, я бы смог пойти вам на встречу. Но для этого надо привязать твой типовой проект, а у Осыко Петра Алексеевича не хватает ГИП – в и он больше не берёт себе объекты в план проектных работ. Так что дерзай юноша, когда провернёшь всё дело с документацией я дам тебе опытного прораба, на которого ты можешь положиться, как на себя. Тебе достаточно будет раз в день на десять минут заехать на объект, чтобы согласовать с ним план работ на текущий день.
После обеда мы с Пивоваровым нашли площадку, подходящую для строительства отдельно стоящего спецобъекта в зимних условиях. Это был пустырь не далеко от платформы Школьной, ближе к улице Мостовой, в пятидесяти метрах от Бытового корпуса Вагонного депо. Со слов Ивана Юрьевича, под тридцати сантиметровым слоем почвы, был полутораметровый слой шлака от топки паровозов. Его свезли сюда до революции, а потом разровняли и засыпали землёй. Земля здесь была не промороженная. Через три дня я составил генплан, отнёс его Осыко Петру Алексеевичу и попросил его выдать мне готовый типовой проект со штампом «Желдорпроекта». Через неделю Калпакова Галина Яковлевна отдала во второй отдел готовый проект, а Селиванов Владимир Иванович включил в план СМП-536 «Отдельно стоящий заглублённый Спецобъект у платформы Школьная» и Титов Юрий Васильевич передал мне документацию. Борис Тихонавич перебросил с Бытового корпуса на Речной экскаватор обратная лопата, а с базы поезда бульдозер, для отрывки котлована, заглубленного спецобъекта. В Вагонном депо нам выделили комнату для наших рабочих.
Анатолий расчистил снег на территории строительства бульдозером, и отрыл котлован по нашей с Каштановым Колей и Петровым Эдиком разбивке. Эдик привязался к Каштанову Николаю и, как хвост везде следовал за ним. Грунт и шлак, отрытый из котлована, был вывезен самосвалами на свалку, их предоставил Борис Тихонович. Садчиков Виктор отдежурил одно дежурство за Георгиевича, так как тот вернулся на работу, и Виктор продолжил получать согласования на земляные работы на Комсомольской площади. По команде Ивана Юрьевича на объект рабочие депо подвели электричество и оградили строительную площадку. Анатолий хорошо управлялся то с бульдозером, то с экскаватором. Котлован он отрыл до проектной отметки глубиной пять метров и сделали по его периметру метровый холмик из песка, во избежание попадания воды в котлован в паводок. Песок подали в полувагонах под кран КДЭ-161 и тот грейфером грузил его в наши машины. Отрыв котлован, мы поставили технику под охрану в Вагонное депо, и вернулись строить Бытовой корпус у платформы Речной.
Иван Юрьевич оказался прав в своих суждениях. Арон Эльевич перевёл Кальдина Семёна Григорьевича на строительство Бытового корпуса, но в подчинение Миши Капланского, и Семён начал раскручивать объект. Семён использовал сидящую без дела бригаду каменщиков в прокладке лотков теплотрассы от территории Вагонного депо к корпусу. В ночь сторожа отогревали землю, сжигая опилки пропитанные соляркой. В депо был своя строительная группа, столярный цех и опилок было в избытке. Утром экскаватор отрывал отогретую траншею и давал фронт работы бригаде. Иван Юрьевич повеселел и сказал:
– Наконец работать начали. Семён вроде ответственный парень. Уже одного сторожа в воровстве уличил, так сразу выгнал. Не посмотрел на то, что живут в одном посёлке Шмидта на соседних улицах. Поселок этот находится здесь не далеко от вагонного депо. Представляешь вора сторожем поставить, ночью воровал, а днём придел делал из того, что наворовал. Хорошо устроился да ещё зарплату за это получал, а Миша не видел или не хотел видеть. Накануне праздника Дня Советской Армии двадцать второго февраля в конторе в актовом зале подвели итоги за четвёртый квартал. Наш участок занял первое место, по поезду и тресту. Всем рабочим и работникам нашего участка я выписал премию по двадцать рублей, а Григорьевичу полтинник, как пострадавшему на пожаре и не оставившему своего напарника в новогоднюю ночь. Управляющий трестом поздравил всех мужчин поезда с Днем Советской Армии, вручил мне грамоту от треста за первое место и сто рублей премии в конверте, остальные пятисот рублей, я получу в кассе в зарплату, затем сразу уехал с поезда. Юдашкин Арон Эльевич заболел и на торжестве не был. Я забрал Колю Каштанова и уехал на электричке домой. Завтра был выходной, у подъезда на лавочке мужики отмечали праздник, но Люда уже ждала нас у дома, и под руку увела Колю домой. Меня тоже ждали не садились за стол, Максим с лошадкой и жена с животом. Я отдал жене сотню, чему она несказанно обрадовалась, и пошла, разогревать ужин. А сын откатил лошадку в стойло и пошёл с папой мыть руки. Он уже ждал меня каждый день с работы, мыл со мной руки и садился за стол.
Поужинав, после проведённого целого дня на ногах да ещё на морозе, меня тянуло ко сну. Но не тут-то было. Стоило мне лечь на диван, как рядом ложился Максим и требовал рассказать ему сказку. И я рассказывал ему коротенькие сказки: Курочка Ряба, Колобок, Теремок, Волк и лиса, … , он уже сам произносил названия и требовал ту или иную сказку, рассказывая я иногда засыпал. Тогда он меня дёргал за нос и возвращал в реальность. Я рассказывал снова до тех пор, пока сын не уснёт. Сегодня я вернулся домой позже обычного, он уже выспался, и меня, по словам жены, ждала «рябиновая ночь». Но я избежал её. Когда Максим лёг рядом, я рассказал ему сказку, Курочка Ряба, и сказал:
– Теперь сынок твоя очередь, расскажи мне сказку Колобок, я послушаю.
Максим медленно начал рассказывать сказку, подбирая каждое слово. Пока он окончил свой рассказ, я уснул. На удивление Маши сын не стал меня дёргать за нос, а прибежал на кухню, приложил пальчик к губкам и сказал:
– Тише, папа спит.
На что жена ему ответила:
– Не может быть, это ты рассказал папе сказку и он уснул? Пойдём, проверим, может он притворился?
Они идут, проверяют папу, мама хвалит сына, и тот залезает сам в свою кроватку и ложится спать. После чего жена, выключает свет и ложится рядом со мной. Двадцать третьего февраля выдался хороший солнечный день, и мы пошли с сыном после обеда на улицу. У Максима уже было своё зимнее пальтишко, валеночки с колошами, кроличья шапочка под ушки, рукавички и шерстяной шарфик. Я вынес сына на дорожку, и мы пошли за ручку. Нам встретился Юрий Васильевич, он уставший шёл с зимней рыбалки навеселе. Его к торцу дома подвезла машина. Юрий Васильевич обрадовался встречи с нами и разговорился о своей тяжелой жизни. Он очень жалел, что подписался работать на нашей товарной станции и только первый раз за всю зиму выбрался на рыбалку. Потом он открыл свой рыбацкий ящик и показал свой улов. Максим присел на корточки и потянул свою ручку к рыбе. Я вовремя успел его остановить, сказал:
– Рыба скользкая и ты испачкаешь свои варежки.
Тут сын снял варежку, тронул пальчиком рыбку, и произнёс: «Скользкая рыбка». Я вытер его пальчик платочком, надел варежку. Тут Максим увидел большого Сибирского кота и потащил меня за руку к нему. Кот вылез с сарая на запах свежей рыбы. Оставленный нами, дядя Юра ушёл домой. Кот от нас побежал за дядей Юрой и остановился у крыльца, когда тот захлопнул двери тамбура. Только здесь мы погладили кота варежкой, и затем ушли домой. Максим как смог с восторгом рассказал маме, кого он видел на улице, когда я раздевал сына. Жена в это время проверяла, его ручки и раскрасневшиеся на морозе щёки, но они были тёплыми. Двадцать четвёртого февраля я вышел на работу и узнал от Ивана Юрьевича печальную весть. Он позвонил мне по телефону и сообщил, что двадцать второго февраля в одиннадцать ночи сгорел дотла вагон на Бытовом корпусе. Сторож депо увидел, как начинался пожар и позвонил по 01. Пожарная машина пришла через пятнадцать минут, тушить уже было нечего.
Пожарники обнаружили труп сгоревшего заживо человека. Им оказался Кальдин Семён Григорьевич. С рассказа матери, перед выпуском новостей Семён позвонил в вагон, у сторожа уже заплетался язык. Он оделся, пошёл его проверить. Семён позвонил с вагона матери и сообщил, что остаётся дежурить за сторожа, потому что тот пьян, и он отправил его домой. У Семёна, кроме старенькой мамы, осталась жена и пятилетний ребёнок. Объект закрыли на период следствия, бригаду заберут на другой объект. Кабельского Мишу и дежурного сторожа забрали в КПЗ. На Кабельского Мишу дали запрос в УВД по Гомельской области. Оказалось, он отсидел пятнадцать суток за мелкое хулиганство, до поступления в институт. Потом был осуждён на год, как материально ответственное лицо, за пропажу материалов при строительстве детского садика в поселке городского типа. Отсидел полгода, вышел по УДО. Говорят, труп нашли у двери на выходе с вагона. Предполагают, что кто-то дверь закрыл снаружи и поджёг вагон.
Глава 6. Жизнь продолжается.
В конце рабочего дня, ко мне в прорабскую комнату зашёл Лунёв Фёдор Иванович, с мужчиной лет шестидесяти. Пожилой мужчина был невысокого роста в годах, немного похож на Максима Горького. Это был мой будущий мастер Лягушев Николай Ильич. Николай был старым другом Фёдора. Военный строитель старой закалки. Он принимал участие в строительстве так называемого бункера Иосифа Сталина в Куйбышеве, куда во время войны в случае занятия Москвы немцами предполагалось перевести руководство страны. Это по большому секрету сообщил мне Фёдор Иванович. Николай Ильич был молчаливым человеком. У него не было родни. Николай мотался по стране, куда пошлёт его вышестоящее над ним начальство. Оно на его трудах делало себе карьеру, а так, как он был человек кристально честный и порядочный, оставляло его вновь пришедшему начальству, как переходящее знамя. Лишь Фёдор Иванович в последние годы прикипел к нему и следил за ним после ухода на пенсию.
Вот и сейчас он обеспечил Ильича работой по его специальности. Больше мне ничего не сообщил Фёдор Иванович о своём дуге. Работалось с Николаем Ильичом мне легко. Я ставил перед ним задачу на неделю, обеспечивал Ильича людьми, материалами и техникой для её исполнения. Николай Ильич был очень грамотным, скрупулёзным человеком, мне нравилось, как он вёл документацию, как сам принимал решения в сложных ситуациях. Меня он совершенно устраивал, и я не лез к нему с лишними вопросами. Вскоре я перевёл к нему монтажников, плотников во главе с Каштановым Николаем, сварщика Шмеля. Затем Шмель привёл мне своих новых друзей одного сварщика, одного электрика, и я по его просьбе принял их на работу. Работа на объекте пошла, Борис Тихонович по моей заявке нарезал арматуру и доставлял на объект, перевез и подключил масляный трансформатор.
Перед восьмым мартом мы уже бетонировали плиту. К этому времени мы полностью закончили возведение коробки Бытового корпуса у платформы Речная, с постановкой и остеклением оконных блоков. Бригада Смирновой Раисы перешла на внутренние отделочные работы. Садчиков Виктор получил согласование от всех городских организаций на производство земляных работ при прокладке теплотрассы, и начал по очереди согласовывать её прокладку с железнодорожными организациями. Перед восьмым мартом мы поздравили женщин своего участка, я выписал им по десятке и отпустил домой с работы на два часа раньше. Дома мы с Максимом тоже поздравили маму, подарили три гвоздики, духи и ушли гулять на улицу, пока мама готовила нам праздничный обед. После обеда мы все вместе играли дома. Временами мама подзывала к себе сына, прикладывала его голову ушком к животу, и Максим слушал, как ребёночек озоровал у мамы в животике. На следующей неделе резко повысилась температура, поплыли ручьи по улицам города и на моих стройках. Борис Тихонович привёз нам новый битумный котёл, пропан, горелку со шлангами. Обучил Ванюшу, как ими пользоваться. Рая переставила свою бригаду на устройство кровли, после её окончания они сделали гидроизоляцию в душевых. На заглублённом спецобъекте мы выставили опалубку стен, и сейчас устанавливали в неё арматурные каркасы.
Со второго марта Машнов Игорь Николаевич начал посылать на машине прапорщика с двумя солдатами, и они изучили, как кочегары эксплуатируют котлы. В один из таких дней мы с Пивоваровым Иваном Юрьевичем решили собрать совещание в кабинете начальника Вагонного депо. На него пригласили: Лунёва Фёдора Ивановича, Осыко Петра Алексеевича, Управляющего трестом Селиванова Владимира Ивановича и Начальника ОКСА Куйбышевской железной дороги Макарова Николая Андреевича. Юдашкин Арон Эльевич ещё болел. Иван Юрьевич просил Владимира Ивановича, чтобы Бытовой корпус Вагонного депо передали на мой участок, так как скоро придётся закрыть душевые в депо из-за опасности их обрушения. Следственные мероприятия завершились, сколько прораб ещё будет находиться в изоляторе одному богу известно. Селиванов не возражал, если будет возвращено выполнение по нулевому циклу. Николай Андреевич вернёт выполнение, когда будут устранены браки. Фёдор Иванович может вернуть только часть выполнение, если будет переделан проект с типового подвала в бомбоубежище без ядерной защиты.
Дебаты тянулись уже несколько часов, и не видно было им конца. Тогда Владимир Иванович предложил заслушать прораба. Я поднялся и сказал:
– Слава Богу, я никогда ещё не был в такой ситуации и не знаю, как нам поступить, поэтому давайте поступать по закону. Я согласен построить просто Убежище вместо подвала здания. Тогда построенная с браком плита выполнит свою функцию. Но мне нужно будет на неё устройство списать бетон и арматуру. Тогда вместо монолитных железобетонных стен можно применить стены из типовых блоков при этом увеличить в два раза их марку бетона и пропустить два армобетонных пояса высотой тридцать сантиметров. Сделать их поверху блоков несущих стен подвала, и после укладки двух рядов блоков над монолитной плитой в средине стен подвала. Плиты перекрытия над подвалом применить типовые, но включить в перекрытия подвала железобетонные рёбра жёсткости и связать их с верхним поясом над блоками. Тогда можно уже дать заказ на два ряда усиленных блоков и укладывать их по плите. Я тут набросал схему расположения рёбер жёсткости в покрытии и сечение ребра. Пусть начальник строительного отдела «Желдорпроекта» Овчинников Виталий Дмитриевич просчитает арматуру в сечении рёбер и несущую способность всей конструкции на нормативную нагрузку от взрыва бомбы, а то я взял их с запасом.
После этих слов я передал директору института свои записи с грубыми расчётами и чертежами от руки. Здесь взял слово Лунёв Фёдор Иванович он сказал:
– Я пойду навстречу Виктору Леонидовичу соглашусь с его предложением, объёмы можете оставить, но марку бетона в плите заложите не выше двести, а арматуру классом ниже. Смету пересчитайте, на большее я пойти не могу. Я понимаю, что вам больно, но за свои ошибки надо платить.
Моё предложение устроило всех. В конце марта, монтажники под руководством Петровой Фаины Семёновны, назначенную мной неосвобождённым бригадиром, уже укладывали первые два ряда усиленных блоков по плите. К этому времени Борис Тихонович перевез строительный вагон под бытовку для наших рабочих на строительную площадку Бытового корпуса Вагонного депо. Первого апреля нам дали разрешение на производство земляных работ на Комсомольской площади. Военные привезли щиты, и мы оградили место работы. После этого из части, в которой я служил, доставили бар на тягаче. Начальник вокзала для наших рабочих выделил большую комнату в подвале здания. Там хватило места и для наших помощников. Садчиков Виктор руководил работой бара со схемой в руках. В местах, где наметили отрывать землю вручную, бар прорезал только асфальт. Резко потеплело после Благовещения. Восьмого апреля перестали топить котлы.
Десант военных оккупировал вокзал и начал демонтировать систему отопления, котлы и оборудования. В конце дня десант уезжал и увозил в войсковые части всё разобранное за день. Когда бар прорезал асфальт, привезли экскаватор и начали отрывать траншею. Куски асфальта и грунт грузили на военные самосвалы КРАЗ и увозили на городскую свалку. К двадцатому апрелю мы с Виктором Садчиковым приняли к себе знакомое ему звено сантехников из четырёх человек, он когда-то с ними работал, на монтаж системы отопления техникума. Ребята оказались толковые. Они привезли с собой трубогибочный станок и установили его в подвале вокзала. Я завёз им стальные трубы диаметром от двух до полдюйма, всё, что нужно по заявке для их работы, и они приступили к изготовлению сантехнических заготовок.
В это время Волга и её притоки уже начали возвращаться в свои берега после разливов во время паводка, оставляя множество небольших озер на залитой ранее поверхности. Вечером накануне выходных ко мне зашёл Волков Юрий Васильевич и пригласил за компанию рано утром на рыбалку. Сказал, что с собой ничего брать не надо, кроме мешка для рыбы, всем остальным он меня обеспечит. В пять утра мы должны сидеть на скамейке перед подъездом, за нами заедут. Я отпросился у жены на рыбалку, на всякий случай взял с собой сухой солдатский паёк и бутылку водки. Водку я сделал по рецепту Зины из аптечного склада на Безымянке. Я вылил двести грамм чистого медицинского спирта из пивной бутылки в чистую бутылку из-под столичной довоенной водки, влил в неё три флакона настойки боярышника. Долил кипячёной водой бутылку до верха и закрыл её пробкой от той же бутылки. Когда прошла реакция бутылка нагрелась. Я для приличия ещё встряхнул её. Зина рассказывала, что в бутылку водки она опускала ложку сушёных ягод боярышника и настаивала три дня. Когда водка принимала красивый оттенок ягоды, Зина процеживала её в другую бутылку и вливала в неё флакон настойки боярышника. За неимением ягод я вынужден был немного изменить её рецепт.
Я вышел на крыльцо с вещмешком за плечами, в солдатских штанах, ботинках. Поверх майки на мне была солдатская рубашка и телогрейка сверху. На улице было уже плюс двенадцать. В рюкзаке у меня лежал мешок для рыбы и резиновые сапоги. Не надеясь на Юрия Васильевича, я взял с собой бамбуковую удочку, состоящую из трёх звеньев. В собранном виде она была не выше полутора метра. Вскоре к крыльцу подъехал уазик с милицейскими номерами и посигналил. В машине было два человека. За рулём молодой высокий мужчина лет сорока. Одет он был в старый спортивный костюм. Рядом с ним, мужчина лет пятидесяти в новом с иголочки модном дачном одеянии. По его оценивающему взгляду, красивым чертам лица и ухоженному внешнему виду чувствовалось, что он большой начальник. Вскоре вышел Юрий Васильевич и пригласил меня в машину. Мы с ним сели на заднее сидение. Увидев мою удочку, все дружно засмеялись. Я не знал, как на этот смех реагировать и засмеялся вместе со всеми, сказал:
– Напрасно смеётесь, эта удочка волшебная на неё мы поймаем самую крупную рыбу, даже если её там нет.
Мой ответ понравился всем. Мужчина за рулём сказал:
– Сразу видно, что рыбак, наш человек.
– Поживём, увидим!
Сказал мужчина, которого я принял за начальника, потом протянул мне одну из двух налитых рюмочек с коньяком и сказал:
– Давай не будем нарушать нашу традицию, я Арсений Петрович давай познакомимся, – после этих слов, он медленно, смакуя, выпил налитый в рюмку коньяк.
– Виктор Леонидович, – после этих слов я опрокинул содержимое рюмки в рот, подержал его во рту несколько секунд, только после того, как оценил вкус неплохого коньяка, проглотил коньяк в живот.
Тут Арсений Петрович разрезал пополам, маленьким ножичком, шоколадную конфетку. Затем он развернул фантик и съел свою половинку, вторую половинку конфетки в фантике протянул мне. Я положил половинку конфетки себе в рот, и она медленно таяла во рту. Потом Арсений Петрович сказал водителю:
– Ну что стоишь? Чего ждёшь? Я тебя Слава давно знаю, и с Юрием Васильевичем я тоже знаком. Поехали!
Слава ударил по газам, и мы поехали в сторону остановочной платформы «Сто шестнадцатый километр», параллельно путям станционного развития товарной станции. Не доезжая платформы, мы переехали на ту сторону железной дороги. Проехали мимо Завода Бурового Оборудования, и свернули на дорогу, ведущую к Волге. По этой дороге до берега Волги, по словам Славы, было километров пять. Но проехали мы километра три. Озер вокруг становилось всё больше и больше. Вот мы на берегу какой-то речушки. Она была ещё разлита чуть ниже деревянной переправы, и Арсений Петрович не рискнул переехать её, дал команду Славе ехать вдоль берега по просохшей прошлогодней траве, вдоль берега навстречу течению. Проехали мы с километр и скрылись за холмом после поворота реки, отсюда с дороги нас не было видно. Арсений Петрович остановил машину на сухом месте, я разбудил задремавшего по дороге Юрия Васильевича, и мы все вышли из машины.
Свежий весенний воздух и яркое солнце на безоблачном небе взбодрили меня. Я заметил, что сквозь просохшую, прошлогоднюю траву, начала пробиваться молодая зелёненькая травка. В это время мои новые знакомые выгружали свой скарб из уазика. Слава расстелил на землю кусок брезента, вырезанный из солдатской палатки, и стал накрывать поляну. Он поставил на неё две бутылки армянского коньяка три звёзды. Потом начал доставать из рюкзака разную закуску. Я полез в свой вещмешок и хотел достать свои запасы, но Арсений Петрович заметил это и остановил мой порыв. Тогда я разослал свою телогрейку поверх брезента и сел на неё. Стал ждать дальнейшего развития событий. Мне не терпелось найти насадку на крючок и забросить удочку в мутные воды речушки. Я знал, что в мутной воде без мормышки трудно поймать рыбу. Я так давно не был на рыбалке, что мне просто хотелось подержать в руках удочку над водой.
Мои новые знакомые не спешили заняться рыбалкой, после тостов за рыбалку, пошли тосты за здоровье, мужскую дружбу, за тех, кто в море, за женщин. За разговорами и интересными рассказами уже осушили вторую бутылку коньяка. Закуска была хорошая, мужики бывалые, крепкие мне казалось, они забыли о рыбалке. Было уже одиннадцать часов. Когда Арсений Петрович дал команду:
– Ну что ребятки, пора заняться рыбалкой, а то вода уже перегрелась?!
Мужики были в меру упитанные, высокие. Они быстро убрали скатерть самобранку в машину. Потом достали из неё небольшой бредень и два новеньких костюма от химзащиты ещё в упаковке. Я помог Юрию Васильевичу нарядиться в него. Размер был ему в пору. Когда я одевал Юрия Васильевича, он мне шепнул на ухо:
– Виктор ничего не надо было брать с собой, рыбалку они организовали нам по моей просьбе, они мне должны, я им много раз помогал.
Слава никак не мог справиться с костюмом химзащиты, я и ему оказал помощь. В это время Арсений Петрович уже разложил две длинные слеги из четырёх труб нержавейки и привязал их вместо уключин, к голове бредня. Бредень он разложил раньше вдоль берега по течению реки. Я понял, что мои новые знакомые мужики опытные, и начал им помогать. Слава вел слегу по глубине по голову в воде, Юра шёл со слегой вдоль берега по пояс в воде. Через двадцать метров они заворачивали к берегу, мы с Арсением Петровичем помогали им вытаскивать бредень на берег. В реке у берега рыбы практически не было. За это время мы поймали несколько щучек грамм по триста, да с половину ведра белой рыбки красноглазок и плотвичек. Ко всему Юра споткнулся о корягу и упал в воду. Мужикам было неудобно перед Юрием Васильевичем, такого конфуза с рыбой они не ожидали. Все пойманные нами рыбы оказались самцами. Юра выбился из сил, снял костюм, он потерял всякую надежду поймать рыбу, вдобавок он начал мёрзнуть после купания в холодной воде.
Слава накрыл поляну снова, выставил на неё ещё бутылку коньяка, немного перекусил и поехал на уазике искать другое место. Он больше не пил. Я выпил только рюмку и пошёл рыбачить в небольшое озерцо, в ста метрах от реки. Вокруг него встречались редкие кусты лозы. По дороге я встретил прошлогоднюю высохшую коровью кучу, опрокинул её и поймал под ней большого навозного червя. Червь поменьше успел скрыться в дырочке вглубь земли. Я выбрал место под кустом, составил и размотал свою удочку, насадил на крючок червя. Затем забросил у куста подальше от берега удочку. Сел на телогрейку и стал смотреть на поплавок. Была средина дня, воздух прогрелся до двадцати градусов. Мне стало легко на душе, я следил за поплавком и забыл обо всём на свете. Я упал в забытье и вскоре задремал. Сколько я продремал, не знаю. Очнулся я от того, что из моих рук выпало удилище. Я догнал его в воде и потянул на себя, почувствовал сопротивление на том конце. Через несколько минут, большой золотистый карась уже сидел на моём кукане. Я поправил единственного червя, и снова забросил удочку.
Просидел полчаса, поклёвки не было. Я собрал удочку и вернулся к машине.
Когда она подъехала я не слышал. Слава бродил вокруг бредня и выбирал из него мусор от прошлогодней осоки и корней. На брезенте красовалась недопитая бутылка коньяка. Костюмы высохли на солнце. Двери уазика были открыты. На передних сидениях спал Арсений Петрович, на задних сидениях – Юрий Васильевич.
– Только угомонились. Не буди, пусть проспятся, а то они уже хорошие.
Сказал мне с грустью Слава. Потом он увидел моего карася и точно определил, что самец с молоками и его вес более шестисот грамм. Он знал это озеро, и сожалел о том, что там нельзя воспользоваться бреднем из-за илистого дна и коряг. Я дал ему свою удочку и сказал, что поймал рыбу на червя, которого нашёл под прошлогодней навозной кучей. Сам опустил карася на кукане в речку. Слава взял мою удочку и пошёл к озеру, а я расстелил телогрейку на брезент, лег на неё, и стал смотреть в безоблачное небо. Я даже не заметил, как снова уснул на свежем воздухе. Я проснулся от того, что стало прохладно. Слава уже сложил мою удочку и собрал бредень.
Шел шестой час по полудню. Юрий Васильевич и Арсений Петрович продолжали спать. Я предложил Славе разбудить друзей покушать и поехать домой. Сказано сделано. Но не тут-то было. Выспавшиеся рыбаки решили продолжить банкет, они хорошо выглядели и разлили между собой оставшийся в бутылке коньяк, я налил себе в рюмку своего, утром приготовленного напитка. После выпивки рыбаки доели всё, что оставалось на столе, не считая буханки хлеба. Выпитый напиток согрел меня. После трапезы рыбаки ушли беседовать в машину. Ко мне подошёл Слава и отрезал кусок хлеба, у меня тоже прорезался аппетит. Я достал из рюкзака консервы, и мы со Славой уговорили их. Между делом я ещё два раза приложился к своему напитку. Он был приятный на вкус и пился легко, но получился больше сорока пяти градусов. Это я понял, когда избыток энергии начал выделятся из меня наружу. Слава не пил. Я собрал вещь мешок и принёс с реки своего карася на кукане. Рыба была ещё живая и вела себя агрессивно. Слава уже сложил бредень, собрал брезент и сейчас наводил порядок на месте нашего пребывания. Я взял ведро, сходил к реке за водой и опустил в воду карася. Ко мне подошёл Слава и сказал:
– Виктор сходи к машине проведай рыбаков, а то они там коньяк Арсения Петровича дегустируют, а из закусок у них только конфеты.
Я подошёл к машине и, не зная, что сказать друзья беседовавшим за рюмкой коньяка произнёс на свою голову:
– Юрий Васильевич, иди, посмотри, что я поймал на свою удочку.
Друзья вышли из машины, и подошли к ведру. Увидев мой улов, у друзей навеселе проснулся азарт рыбака. И вот мы со Славой в лучах заходящего солнца, под командованием Арсения Петровича и при консультации моего соседа тащим невод по озерцу. Озерцо образовалось в результате неровности на поверхности луга в заглублённом месте, после спада паводка. Озерцо было не глубокое и за день под солнцем прогрелось до шестнадцати градусов. Славе вода доходила по грудь в костюме химзащиты. Он шёл ближе к центру озерца. Я шёл ближе к берегу, раздетым до плавок, вода доходила мне до пупка. Юрин костюм химзащиты был на меня велик. Мы прошли озерцо с края до края, и перешли на другую его сторону. Поймали с десяток плотвичек, и они были все самцы. Пока рыбаки чистили невод, я оделся и сел в машину. Вскоре в машине мне стало жарко, моё тело горело. Я вышел из машины и с грустью посмотрел на закат солнца.
