Виктор Владимирович Михеев
Три ноты на самом краешке Земли
В. В. Сидорин-Михеев
Моим дочерям – посвящается.
«Мир таинственный, мир мой древний, ты, как ветер, затих и присел».
С. Есенин
«…камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла…»
Мф. 21:42
Глава первая. Сражение за праздник
1. Неудачная швартовка
I
«Корабль вошел в бухту ночью. Тихо прошел к указанной точке в полумили от берега и, выбросив якорь навстречу свирепым порывам ветра, покатился назад и замер, словно взнузданный красавец-конь. Его нос – утонченная линия развала, напоминавшая плавностью древние ваяния, – продолжал дрожать и без устали рыскать, ловя порывы ветра, летящего с лесистых сопок…
Корабль шел с Севера. Ранняя тамошняя зима вцепилась в корму мощными зарядами пурги, а потом уже сплошными дождями, которые обернулись ледовым панцирем, украсившим надстройку, как в страшной сказке. Сплошной аврал измотал моряков, бивших лед с обеих рук тяжелым инструментом… В муторную килевую качку многие впервые узнали сладость сна в бесконечных взлетах и падениях – и вот покой и отдых. В удобной южной бухте, забитой флотскими складами, Кораблю предстояло пополнить припасы до норм военного времени и – дальше, на Юга, к заливу Древних Персов, где всегда жарко, где дуют ветры мирового соперничества, где стреляют по-настоящему…
…До утра ни единого движения на верхней палубе, лишь вверху, над ходовым мостиком, без устали и бесшумно вращалась антенна РЛС. И внутри Корабля жизнь едва теплилась, дежурные да несколько невнятных фигур на камбузе… Но уже током прошла по дежурно-вахтенной службе весть: получено «добро» идти к стенке… Корабль торопился!
У дверей одной из кают в офицерском коридоре сошлись две фигуры. Матрос прижался к двери, пропуская человека в альпаке. Но тот остановился и хотел отстранить рукой матроса, и увидал в его руках ключ.
– Ты – сюда? Буди! Старпом приказал будить. Идем к причалу, – и вдруг улыбнулся, поведя носом к пекарне поблизости. – С хлебушком сегодня, с праздничным!.. Как вы тут в слюне не тонете?
– Соблазн закаляет дух, – «отлепетал» приборщик каюты.
– У-у, набрался уж… Буди, буди навигатора первого…
Каюта встретила приборщика полутьмой. Иллюминатор был наглухо задраен, и она выглядела берлогой с двумя лежанками. Матрос прошел к той, которая пустовала уже не один месяц – после того, как ее хозяина отправили на повышение – сел и посмотрел на Лейтенанта…»
Матрос дочитал лист, одиноко брошенный среди стола, и посмотрел на Лейтенанта. Тот спал на спине и, видимо, ему что-то снилось, может быть, что-то нехорошее, время от времени он тянул правую руку к лицу, и бросал ее назад…
В каюту вошел старлей с важным лицом. Он прошел прямо к койке.
– Спит? – негромко спросил он, жестом усаживая вставшего матроса. – А ты стережешь?
Быстрые глаза его сразу нашли лист на столе…
– Буди, он нужен здесь, а не в снах, тревогу играть не будут, но его ждут на ходовом, – и ушел, окидывая взглядом каюту.
…Минуты тянулись, а матрос сидел неподвижно. Его удивило прочитанное, и колдовала мысль, что руки его командира, словно чуткие существа, выточенные из слоновой кости, смотрят прямо на него…
Неожиданно ожил динамик корабельной трансляции, висевший над иллюминатором.
– ПЭЖ, приготовление по обычному графику…
Глаза Лейтенанта как две серые птицы выпорхнули из-под век, и он будто усилием воли удерживал их на своем лице. Он быстро поднялся, мимоходом глянув на матроса, прошел к умывальнику за толстой занавеской.
– Вас вызывали на ходовой…
– Нажми кнопку! – грубо оборвал офицер.
В углу стола лежал небольшой плоский магнитофон. Матрос сразу – видимо, не впервой – быстро нажал клавишу, и в каюту ворвался еще более грубый голос:
«Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому, по краю…» Он удивительным образом оттенял спокойные слова корабельной трансляции, оповещавшей, что построения на подъем Флага не будет, ввиду перехода к пирсу…
– Приходил старлей, глаза, как бинокли, я его не знаю, – голос матроса потухал, но он считал своим долгом обо всем предупредить командира.
Тот вскоре вышел, на ходу застегивая китель, причесанный, но не выбритый.
– Владик, ты опять всмятку?
Матрос вскочил, и офицер почти с угрозой прорычал ему в лицо:
– Там, внутри – распрямись! И держи, держи свой объем, держи прямоту. Бьют слева, справа, снизу, сверху – держи объем! свое дыхание! Ну, дай хоть раз сдачи, хотя бы одному, а я уж знаю, где у них глотка! Чего предо мной тянешься?!
Лейтенант придвинул фарфоровую кружку, налил холодного кофе.
– Не нравится собачье выражение твоих глаз, ты не денщик. Забортную водичку не забудь!
– Есть! Вы… пишите роман…о корабле?
– А-а… это, – лист бумаги, скомканный, полетел в корзину, где их было уже много.
– Но там… все как есть… вы же угадали!
Лейтенант допил кофе и строго ответил:
– А должно быть не так как есть!
Но от порога вернулся и встряхнул матроса за плечи:
– Киснешь, Сенцов?! Улыбнись! Приказ! Теперь ударь меня в лицо! Не в морду, в лицо бей!
Тяжелый взгляд офицера не отпускал:
– Это серьезно! Сжал кулаки! Бей!
И матрос поднял руку, ударил, но рука была перехвачена:
– Теперь попробуй, промахнись по первой же морде своего обидчика!
Дверь щелкнула за Лейтенантом, как затвор автомата. А вслед неслось: «Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами…»
II
Старпом капитан 3 ранга Лацкой уже был на ходовом мостике, и Лейтенант, входя, бросил обычное «Прошу добро»… В ответ старпом хмыкнул и качнул головой в сторону боковой двери: на крыле мостика в легкой куртке и без головного убора стоял командир корабля и рассматривал в бинокль причальные стенки. Лейтенант направился было к подсменному вахтенному офицеру, который, улыбаясь, шутливо манил его пальцем, но наткнулся на тяжелый взгляд старпома: тот барски развалился в кресле, усмехался и демонстративно стучал пальцем о часы.
И мгновенно все увиделось Лейтенанту в свете старпомовской «реальности»: в ней вчерашнего не существовало, когда дни и ночи, впятером, они «колесом» крутились на ходовой вахте! теперь мостик, залитый первыми лучами, красивейшая бухта Дальнего Востока, словно чаша, вырезанная из стекла необыкновенной раскраски – это их маленький праздник, маленький приз, он им глоток воздуха… И все потухает, исчезает за ухмыляющейся физиономией, отдохнувшей за переход, раскормленной, надушенной… Она появлялась по авралу на пять-десять минут и исчезала, не обив и полуметра льда… В другом зеркале видел себя Лейтенант – уставшим, полуголодным, с несвежим воротничком… И нет радости от утра, от ласкового Солнца. Он точно знал, что старпом перебирает сейчас свой богатый арсенал издевок и прочих при…емов «влияния» на подчиненных. Но сегодня он его опередил. Подойдя ближе, он сказал, понизив голос, как самому себе:
– Расслабьтесь… Не икона.
Конечно, эти слова мог слышать кто-то из расчета ГКП, но мало кто мог сообразить в ту минуту, что они обращены к старпому. Только улыбки на лице вахтенного офицера как не бывало.
Отреагировать старпом не успел, лишь выпрямился в кресле. Лейтенант обратился к входящему командиру:
– Своим ходом рискованно, товарищ командир…
– А мы своим ползком! – шутливо ответил командир, и мимоходом сунул Лейтенанту руку, немножко небрежно, но при этом открыто посмотрев в глаза, не сомневаясь, что тот готов к вахте. Знакомая экипажу улыбка под жесткими короткими, но широкими усами… Командир сразу пошел к себе, бросив на ходу: «Рули, пока»… Ради такого доверия стоит крутиться, и Лейтенант, забыв о старпомовском «шлагбауме», шагнул было к вахтенному офицеру, но сидящий человек все-таки применил свой арсенал прихватов:
– Четверть часа как Флаг подняли. Спишь сурком в вонючей норке…
Дурацкое замечание, а Лейтенант ответил каламбуром, забыв, что у глупого разговора свои законы:
– Флаг, но не меня…
– Тебя?! Вздернуть на флагштоке? Много чести. Есть и другие места… – и молодецки скатился с кресла, но у дверей обернулся. – Я на инструктаже баковых и ютовых. Меняйтесь!
Лейтенант смотрел ему вслед, в ровно остриженный и плоский затылок с маленькими обрубками вместо ушей, плотно приделанными прямо к короткой шее… Висеть на рее? Глупость. Но слово произнесено, громко, внятно – и уже как будто не совсем глупость. Все же сказал старпом! И слышал весь расчет ГКП. Совсем рядом штурманский электрик – умный парнишка – с нарочитой внимательностью припал к экрану локации… Подходивший с журналом вахтенный офицер, солидный капитан третьего ранга – командир БЧ-7, смотрел сочувственно и осуждающе: сам, мол, виноват. Так смотрят на обмаранного по своему желанию.
Все это Лейтенант отметил, но думал не о себе. Его занимал вообще феномен старпома Лацкого: за каких-то полгода он прочно вошел в роль божка в тесном пространстве с плотностью муравейника… И ему поклоняются – кто с охотой, кто без… А это значит – обречены все! Это же так просто! И Лейтенант откинулся к переборке, бездумно уставившись в открытое море, на громаду авианосца вдалеке.
– Смертник! Уже и не шевелится, – поймав его взгляд, почти ласково сказал капитан 3 ранга Первунин, повернув большую голову с гривой светлых волос. Он был рад отвлечь товарища от стычки со старпомом. – Красавец-великан, а пирса у родных берегов для него нет… Медленная смерть на рейдах – его судьба.
Лейтенант молча подписал вахтенный журнал, бегло прочтя записи, и слушая Первунина вполуха: тот стал быстро рассказывать о замечаниях, поломках и прочем. «Ходовой – ПЭЖу. Готовы к даче пробных оборотов» – спокойный деловой доклад командира БЧ–5 из переговорного устройства бодрил.
Лейтенант подхватил «каштан» и словно взорвался:
– Минуту! – и тут же переключив тумблер на верхнюю палубу, загремел железным голосом. – Дача пробных оборотов! На баке – следить за якорь-цепью. Осмотреться за бортами! – и тут же, переключив тумблер, тихонько добавил: «Добро, ПЭЖ!»
В этом был весь Лейтенант: мгновенное переключение на действие из любого состояния…
– Радотин! – ворвался раздраженный голос старпома. – Свяжитесь с оперативным базы, подтвердите наш заказ на два буксира. Ветер крепчает…
– Катер отошел от «Новороссийска», – промямлил рассыльный, стоявший у бокового смотрового окна на левом борту. Лейтенант прямо упал на переговорное устройство:
– Командиру отделения сигнальщиков – на ходовой! Что, ослепило южное солнышко?!
Крупная океанская чайка, почти домашний гусь, плавно обогнула ходовой мостик на уровне смотровых окон, заглядывая в помещение сверкающими глазками: наверное, захотела узнать, кто это крикливый объявился… Лейтенант успел подмигнуть ей. И рассыльный открыл рот на смелое любопытство чайки.
– Вахтенный офицер! – голос командира корабля в динамике выдавал озабоченность. – Пауза в приготовлении… Там что-то с пирсами мудрят.
Как оказалось – не только с пирсами, с буксирами тоже. Лишь через час корабль самым малым ходом двинулся в глубину бухты. Большие и малые его собратья, гроздьями нанизанные на причалы, ревниво следили за плавным движением грозного эсминца, который смотрелся орлом среди пернатой мелочи.
Командир корабля, во время швартовок всегда спокойный и невозмутимый, сегодня явно нервничал. И было отчего. Порывы ветра усилились до штормовых значений, а у причала № 1 маячил только один буксир, мощный, с видом перекачанного бойца. Но два слабеньких нужнее одного сильного.
– Что, второго не будет, старпом? – уже не в первый раз спросил командир, быстро пересекая ходовой с одного борта на другой. Он присматривался к пирсу, к берегам бухты словно прицеливался.
– Не будет. Я же вам докладывал, бесполезно на них наезжать.
– Но ветер! Свяжись лично с оперативным! Они протянули время, а теперь еще и буксира не дают.
– Я свяжусь снизу, – невесело бросил старпом и ушел в радиорубку.
Обе боковые двери были открыты настежь и закреплены. Швартовка – такой момент в жизни корабля, когда ходовой стоит на ушах, на нем становится неуютно, гуляют сквозняки, и малейшая оплошность на вахте карается строго…
– Вахтенный офицер! На буксир: быть в готовности подойти и принять конец с кормы. Когда подойдет, работайте с буксиром по громкоговорящей…
Лейтенант, понимая состояние командира, кивнул на противоположный берег бухты:
– Там они стоят, у них больше десятка буксиров…
– Это ты мне говоришь? – со странной усмешкой спросил командир и вышел на правое крыло.
– На румб 355 градусов! – раздался оттуда его взвинченный голос.
– Есть на румб 355 градусов!
Корабль, обходя причал поодаль, с траверза начал плавный разворот к нему, подставляя левый борт уже совсем остервеневшему ветру. На машинном телеграфе стоял начальник химслужбы – серьезный и собранный офицер, но командир рявкнул ему, как матросу:
– Правая назад малый, левая вперед очень малый.
А потом все же подскочил к телеграфу, и сам добавил оборотов правой машине. Корабль останавливался, отдаваясь во власть ветру. На ходовом появился старпом, но на вопросительный взгляд командира только руками развел. Командир отправил его на бак, словно предчувствовал оттуда беду.
…Буксир свое дело знал. Не ожидая дополнительной команды, широкомордый крепыш шустро сунулся к корме, оттуда сразу метнули легость, и уже через полминуты трос крепили на буксире.
– Корабль остановился! – прокричал штурман, едва высунув голову из своей рубки. Его командир группы метал балясины за борт, как автомат.
– Корабль сносит, – добавил вахтенный офицер.
– Левая вперед малый! Буксир работает?
– Так точно, товарищ командир.
– Машины враздрай, – доложил начхим.
Доклады сыпались, как из пулемета, пушкой большого калибра били команды им вслед…
– Корабль сносит, товарищ командир, – доложил вахтенный офицер.
– Чуть пусть пронесет, – улыбнулся азартно командир и вдруг выпалил. – Буксиру держать! Что с носовым?
– Пока не получается, товарищ командир… Подали!
– Быстрее заводить! Что на корме? Сколько до стенки? Почему не докладываете?
– Товарищ командир, корабль разворачивает кормой по ветру!..
Командир глянул на компас рулевого, а вахтенный офицер заорал чуть ли не матом:
– На буксире! Работайте! Держите корму! На баке – почему не подтягиваетесь?
– 20 м… 15 м… Корма быстро приближается…
– Крутящий момент, – процедил сквозь зубы начхим, и все на ГКП замерли.
В последний момент буксир схватил корму крепко. Первый опомнился Лейтенант:
– Буксиру перейти к носу и одерживать от навала! На баке! Приготовьте буксирный с левого борта!
Но было поздно. То ли корму прихватили излишне, то ли слишком большой «поводок» оказался у носа… Только теперь крутящий момент получился против ожидаемого, а надежды на быстрый маневр буксира никакой. И, конечно же, сильный порыв ветра не заставил себя ждать… Нос дрогнул – и пошел на стенку…
* * *
Старпом успел добежать до ходового, хотя о чем он мог предупредить командира!.. Все кранцы были за бортом – видел то и сам командир с крыла ходового. Береговые швартовые команды, как стайки оранжевых воробьев, вмиг сдуло на другой край причала, где мирно дремало какое-то специальное судно. Но разве спасло бы их в случае…
– На кранцах! Страховаться у лееров! – это было все, чем мог помочь кораблю и морякам вахтенный офицер.
Нет, удар был не такой силы, как ожидалось. Но… Уж очень тяжко вздохнул корабль, содрогнулся от киль-балки до клотика и обиженно стих: меня, большого и вас несущего, головой о стенку – за что? Удар сильный по самолюбию моряков, по самочувствию тех, кто сросся с этой железной махиной и никогда не считал ее мертвой «железякой», а воплощением тысяч творческих решений, материализацией судеб – создателей и мореходов.
Командир стих так же, как стих корабль: с обидой, которая читалась во всей его фигуре. С минуту стоял на своем месте, потом сошел вниз, не отдав никаких распоряжений.
* * *
Но уже через четверть часа за Лейтенантом прибыл рассыльный командира. «Пожалуйте на ковер» – было написано на плутовской роже бывалого «годка». Лейтенант мимоходом достал морячка ладошкой в мосластый бок. В экипаже знали эти руки-молнии, перехватить и увернуться от которых невозможно, и не обижались на заслуженные шлепки, спасающие от уныния и «дарящие» веселый норов, нужный на службе.
Рассыльный матрос быстрым движением передал что-то офицеру: «По дороге послушайте, связисты передали…»
III
У командира уже сидели старпом и капитан 1 ранга Ляшенко – начальник радио-технической службы, старик, известный ходячий кладезь морских премудростей. Одет в кремовую рубашку со щегольски гранеными звездами на погонах. На вошедшего «стармор» не обратил никакого внимания, он поедал взглядом старпома, которому задал свой прямой вопросик: «Голубчик ты мой, почему-таки буксир был один?»
Гора окурков перед командиром похоронила музейную пепельницу, выделанную из большой раковины с красиво изогнутым «оперением». Появление Лейтенанта, видимо, подогрело старпома, и он ответил довольно неучтиво:
– Будь мы хоть голубцами… Мы здесь гости. Это туда вопрос! С берега дует… – сделав красноречивую паузу, Лацкой добавил: – Я не знаю их настроения предпраздничного…
Старпом явно на что-то намекал. Этот «перспективный» служака мог быть послушным и вежливым, как ягненок. Но если он чувствовал у визави слабину, тогда… Он всплывал первым – любой ценой. Лейтенант это понимал. Но не понимал, почему его плечо должно быть ему опорой? Смрад вместо чистого воздуха становится реальностью в результате жизнедеятельности таких начальников.
Конечно, и старпом хорошо понимал состояние вошедшего подсменного вахтенного офицера и ожидал некоего всплеска эмоций, и потому он с особым цинизмом наседал на «стармора» – своеобразная демонстрация мышц:
– Вам берег ближе, вам виднее… Канун святого праздника, самое время сводить старые счеты, – и снова длинный взгляд на командира.
Ошибался Лацкой, человек-камень, «булыжник» – как рекомендовал весь его облик – будто пальцы сжатые в кулак. Кружили голову перспективы, видимые только ему, но от того еще более весомые для него. Противостояния он не предчувствовал. Силе может противостоять сила, а Радотин – кто он? И старпом даже не смотрел в его сторону.
Но командир хотел выслушать всех.
– Товарищ командир, – начал Лейтенант под тяжелым взглядом сквозь сплошное облако дыма. – Если вас интересует мнение стрелочника, то… с буксирами подстроено все.
Лейтенант сделал паузу… Командир смотрел в стол, старпом усмехнулся, каперанг насторожился…
– На повторное обращение ответили: надо бы раньше, красавцы северские, предпраздничный день. Я еще спокойнее говорю: если нас вчера не было, так и сегодня не должно быть? А они со смехом: исусики объявились!..
Лейтенант был совершенно серьезен, впрочем, никто и не улыбался.
– Я доложил старшему помощнику, что проблема буксиров остается. Они, наверное, дорогие, на хозрасчете…
Командир выпрямился в кресле, гася очередной окурок.
– Дальше я мог бы и не докладывать, товарищ командир… Старпом звонил, сплошной мат, я вышел на крыло… Полагаю, они обиделись охотно, с готовностью. Ругань ненатуральная, театральная…
– ??
– Что ты несешь, хлюст? – старпом дернулся, и подошел к Лейтенанту медленно, как к некоему экспонату. – Ломаешься тут… Не дали нам буксира, не могли дать… Позволяют вам пасть открыть, а вы и рады, исусики! Извините, товарищ командир…
Старпом не проявлял буйства. Скорее наоборот, мгновенно меч в ножны и быстро вернулся на свое место… Слишком быстро, словно наткнулся на иную систему координат.
Лейтенант выглядел неважно: воспаленные от недосыпания глаза, изрядно помятый китель висел на нем неровно… Знаток и певец военно-морской формы! Когда он, вахтенный офицер, командовал «На Флаг и Гюйс…», сотни пар глаз нацеливались на него, словно вылитого специально для этого священного ритуала – подъема Военно-морского флага. Неслышный трепет пробегал по шеренгам… Тонкая полоска белоснежного шарфа, каждая складка его шинели, короткий взмах прямой как струна руки, затянутой в ослепительно белую перчатку – это был взлет его души, одухотворенность осеняла каждое его движение… Команда «Смирно!» была как зов Морю, тем же чайкам, низавшим чудные фигуры над кормой. Ветер, подчиняясь, затихал в готовности подхватить бело-голубое полотнище… От фигуры вахтенного офицера шли волны любви к морю и Кораблю, и она была в тот миг самым прочным звеном, связывающим каждого из застывших на корме. Его так и звали – Лейтенант Флота…
И теперь командир не узнавал его.
– Хлюст? – переспросил Лейтенант. – Ладно. Но «плетешь»… Извините – документ!
И он что-то достал из внутреннего кармана кителя, поднял руку, и от нее понеслась разнузданная старпомовская брань: «Я вас козлов… не то я вас…» Пафосная, как со сцены. Похоже, что Лейтенант слишком мягко передал, как выбивался буксир. Ария Алеко отдыхает…
Как только визгливый голос смолк, Лейтенант, держа диктофон на вытянутой руке, снова включил его… Присутствующие ожидали чего-то нового, но ту же брань он включил потом и в третий раз… Странным было и выражение лица Радотина, будто он снова и снова доставал из рундука, где хранили чистейшее полотнище флага, нечто совсем омерзительное…
– Выключи, – резко оборвал командир.
– Бред какой-то! – старпом вскочил. – Ты пытаешься мне… Мне?!
– Идите, – негромко перебил его командир, – проверьте крепления, осмотрите корпус с механиком и его дивизионными, все под протокол!
И старпом, крутя головой, чуть не плюясь, вышел.
Лейтенант так и стоял с вытянутой рукой, и скрытый ладонью диктофон не был виден. Командир не курил, они смотрели друг на друга печально.
– Никогда не думал, что из нашей службы можно делать спектакли… – усмехнулся было каперанг, но продолжать не стал. В каюте зависла тяжелая пауза.
– Представление на звание ушло… – выдавил из себя командир. – Может быть, помолчишь еще с полгода… ну, поход сделаем… Чего это ты опять… выявился?
Лейтенант положил на стол красивую вещицу, которую так и манило взять в руки.
– Что вы не поделили – женщину?
– Женщину?! Он же снизу, из рубки, их распекал, обозлил… Для чего?! Какая женщина?
Лейтенант выглядел ошарашенным и даже посмотрел на каперанга, призывая того в свидетели. Но старый моряк, похоже, решил больше не лезть в разговор, а молча разобраться в странных для него сценах. Молчал и командир, пытливо глядя на одного из своих настоящих замов по боевому расписанию. И Лейтенант вдруг ожил, будто что-то поняв:
– Женщину… Вполне может быть. Если слышать «жизнь»… Он не моряк, бульдожья порода…
– Не преувеличивай. Для меня сложно понять, Коля, – вдруг мягко остановил командир. – Ты старпома выводишь на чистую воду?! А то не знаем, какого он поля ягодка! Или решил сгореть в дрязгах? Это просто. Иди, отдохни, пока будем у стенки, приведи себя в порядок.
– Спасибо. Но не обольщайтесь народными мудростями, что у нас поля всяких ягод. Плотоядные объявились, и закончится опять кровавым полем…
* * *
Каперанг задумчиво смотрел на дверь, закрывшуюся за Лейтенантом.
– Молодая поросль… дадут ли ей подняться. Надоело им глубоко почитать то, на что плюют такие, как старпом. Бьет наотмашь – извечная проблема молодых…
Командир взял сигарету, покрутил ее в пальцах и не закурил, положил на пачку и с горечью сказал:
– Не так уж и молод. «Лейтенант» в этом случае – не звание…
– Призвание?
– Судьба! – согласился командир, уходя от темы. – Разберемся, с вашего позволения, позже…
– А где твой замполит? – вдруг вскинулся Ляшенко. – И аппарат его на дно прилег…
Командир усмехнулся:
– Обычное дело: приболел, в базе должен нагнать. Веса в них мало…
