Виктория Балашова
Мастер нового времени
Глава 3. 8 апреля, пятница
Примерно в полдень раздался громкий звонок в дверь. Арнольд и Витёк никак не желали пробуждаться, но звонившие были настойчивы. Тогда друзья, переглянувшись, наконец встали и пошли открывать: оба понимали, что, скорее всего, пришли из издательства Мосэк – отвозить Кучерявого в дурку. И в самом деле, за дверью стояла та же компания, однако, выглядела она совсем иначе. Витёк вздохнул: да, друг его явно потек мозгом. Что ж особенного в высоком мужике, облаченном в белую рубашку и черные джинсы, а поверх – в длинное серое пальто и намотанный на горло красный шарф. Разные глаза у него? Такие случаи в природе бывают. Второй был на манер нынешней молодежи в узких штанах, кедах на босу ногу, футболке и куртейке, третий – тоже в куртейке, спортивных штанах и толстовке. Четвертый, реально, походил на большого, толстого, черного кота. Но мало ли кто на какое животное похож, эка невидаль! «Кот» был весь в черном: короткое пальто, черная джинсовая рубашка и черные джинсы. На ногах – короткие черные сапоги. Галина (а это была именно она – Витёк даже не сомневался) сверху накинула короткую норковую шубку, под которой ее прекрасную фигуру обтягивало черное платье-миди. На ногах – золотистые лубутены.
– Здравствуйте, Виктор, здравствуйте, – заговорил Фаланд. – Слыхали о вас много. Могучий поэт, талантище!
Витёк открыл рот и не сказал ни слова: как они его узнали, откуда?
– Ваше фото в сегодняшней «Писательской газете», – Фиелло протянул Витьку свежий выпуск. – Поздравляем! Такая подборка! Стихотворения аж душу выворачивают.
– Странно… – тихо произнес Кучерявый, – но ведь газета вышла в среду, как всегда. И там не публиковалась Витина подборка, точно помню.
– Ну не сегодняшняя, оговорился, какие проблемы, – Фиелло встряхнул газетой и посмотрел на первую страницу. – Нет, конечно, за среду номер. А подборочку вашего друга поставили в последний момент.
– Но я видел номер! – вскрикнул Кучерявый настойчиво.
Витьку стало неловко за друга: номер тот видел в верстке, бумажный экземпляр подробно не читал, так как расстроился из-за исключения из писательского союза и уехал пить в чебуречную. Вполне мог пропустить поставленную в последний момент подборку Витька. Так в газетах бывает – раз, сняли какую-то публикацию, на ее место надо что-то поставить, поставили Витька…
– Арни, дружище, проводим гостей на кухню, – увещевательно произнес он. – Проходите, господа. Тут у нас грязновато…
Галина не дала Витьку закончить фразу:
– Сейчас все приберем, ничего страшного. – Она вошла на кухню первой и с неимоверной скоростью, будучи прямо в шубке, прибрала на столе. Теперь на нем лежал лишь договор. Галина скинула последние крошки в раковину и предложила всем заходить.
– Итак, Арнольд Христофорович, – начал Фаланд, – подписывайте договорчик и поехали. На вас уже зарезервировали комнату в санатории, врач проведет осмотр, пропишет для поднятия настроения таблеточки. Глюки ваши полечит. А вы продумывайте концепцию романа. Как продумаете, присылайте мне лично на утверждение.
Старавшийся внимательно следить за разговором Витёк понимал, что сейчас от друга толку мало. Сам он имел весьма своеобразный опыт в плане подписания договоров с издательствами, но некоторые слова из важного лексикона помнил.
– Авансец? Полагается ли господину Кучерявому авансец? – спросил Витёк.
– Нет, – покачал грустно головой Фаланд, – авансец, как вы выразились, не полагается. Дело в том, что наша редакция и так несет большие расходы: мы же платим за санаторий, а он недешев. Мы, знаете ли, не привыкли экономить на наших авторах – нужен писателю уход, будет писателю уход по высшему классу. Там и питание входит. Шведский стол, все включено. То есть, другу вашему тратиться ни на что не придется. Только если газетку купить в киоске или еще какую мелочь. Так он ведь продолжит вести колонку в «Писательской газете» – зарплаты вполне хватит на мелкие расходы.
«Резонно», – подумал Витёк. Ему даже захотелось махнуться с Кучерявым местами. Тема, конечно, сложная, так и условия богатые!
Все это время Кучерявый сидел в ступоре на своем расшатанном стуле. Он прекрасно помнил, что в портфеле редакции газеты якобы опубликованной подборки Виктора Поляны не было. Надо отметить, он тщательно следил за поэтической частью газеты. Это походило на наблюдение за конкурентами. А с другой стороны, Кучерявый и правда искренне интересовался литературным процессом. Рано утром в среду газета уже лежала на прилавках киосков, то есть, ничего в тот день поменять не могли. Номер верстали днем вторника, самые последние исправления вносились до конца рабочего дня. Из последнего номера точно ничего не убирали, ничего не вставляли.
– Братан, чего раскис? – Флюшка Мурр толкнул лапой Кучерявого в бок.
«Опять мне мерещится лапа. Неужели Витёк не видит, что у Флюшки лапы?!» – мелькнуло в голове у Кучерявого, и тут же он заметил, как лапа на глазах превращается в нормальную человеческую руку.
– Водки, Витёк, водочки налей, – просипел он.
Перед Витьком встала дилемма: лить или не лить. Он видел, что у друга опять начались глюки, но, наверное, перед поездкой в санаторий и в присутствии издателей не следовало бы напиваться.
– Напоследочек, – проворковала Галина и подала стакан с водкой Кучерявому. – Вам ведь тоже налить? – спросила она у Витька, вернув на стол огурцы.
– Ну что ж, на посошок! – скомандовал Фаланд. – И поедем, а то дел сегодня еще много.
Кучерявый выпил до дна, отказался от огурца и, шатаясь, пошел в коридор. Витёк поплелся за своим несчастным другом.
– Так, так, так, – нырнул вперед Флюшка, – вот, что надо взять, так это орудие труда! Пишущую машинку!
Кучерявый повернулся и послушно побрел в комнату. Там он забрал ноутбук с письменного стола, прижал его к груди и вернулся в коридор.
– Пакетик бы какой, – спохватился Витёк. – Сейчас я найду что-нибудь.
Он сбегал в комнату, где, насколько помнил, в шкафу лежали сумки и пакеты с пакетами. Оттуда вывалились на пол авоськи, среди которых была вполне вместительная холщовая сумка с какого-то поэтического фестиваля. В коридоре Витёк оторвал ноутбук от груди друга, разлепил ему пальцы и засунул гаджет в сумку. Потом Витёк сбегал на кухню, откуда забрал договор.
– Возьму себе экземпляр Арнольда, – объяснил он. – На всякий случай.
– Конечно, конечно, – муркнул Флюшка. – Пошли, братаны.
Во дворе их, оказывается, ждала скорая помощь. За руль уселся Фиелло, рядом с ним место занял Флюшка. В задние двери провели окончательно замолчавшего и принявшего свою участь Кучерявого – его уложили на носилки. Ноутбук он обнял руками, как младенца, и прижал к себе. Затем, на боковые лавки пристроились Фаланд, Галина и Афраний. Витёк друга бросать не собирался и тоже залез внутрь. На удивленные взгляды он ответил:
– Друга не брошу! Довезу до санатория, заодно посмотрю, что это за элитное учреждение, спрошу про посещения.
С ним спорить не стали, а Фиелло велели ехать. Вслед, со скамейки, которую облюбовали бабули и мамаши с колясками, донеслось: «Допился!» В дороге Кучерявый даже вздремнул, но Витёк бдительности не терял, смотрел по сторонам и поглядывал на похрапывающее тело.
Санаторий размещался за городом. Машина пронеслась мимо указателя «Белые дачи», свернула в лесную чащу, где дорога петляла меж деревьев, потом подъехала к высокому забору. Охранник проверил документы у Фиелло, заглянул внутрь к «больному» и открыл пультом огромные ворота. Внутри лес сменился ухоженной парковой зоной. Как ни в чем не бывало, по дорожкам прогуливались люди – вполне себе без смирительных рубашек. Некоторые беседовали друг с другом, кто-то мирно бродил в одиночестве. Витьку стало немного полегче: вроде, не такое это ужасное место.
Сам санаторий представлял собой большой особняк. От центрального входа он раскинулся двумя широкими крыльями направо и налево. Окна зарешечены не были, а на втором и третьем этажах даже виднелись большие застекленные лоджии. Машина остановилась у самого входа. К ним быстрым шагом подошли санитары. Опять Фиелло показал какие-то бумаги, а Фаланд, заметив обеспокоенный взгляд Витька, пояснил:
– Мы заранее договорились с санаторием. Бумаги об оплате как раз и показывает мой заместитель.
– А если бы Кучерявый отказался? – удивился подобной прыти Витёк. – Вы сильно рисковали. Если бы не его глюки, которые сто процентов явились следствием стресса, вызванного исключением из союза писателей, то не факт, что он бы сюда поехал, даже за ваш гонорарий.
– Любезнейший друг, – улыбнулся Фаланд, – не держите-таки нас за дураков, – неожиданно спародировал он одесский говорок. – Конечно, деньги бы нам вернули.
– Уж не сумлевайтесь, – двери распахнулись и в машину засунул голову Флюшка. – Готовьтесь на выход, – скомандовал он.
Тут санитары взялись за носилки; Кучерявый проснулся, попытался спрыгнуть на землю, но санитары профессионально положили его обратно и понесли ко входу. За ними прошествовала процессия, в составе которой отсутствовал лишь Фиелло, отгонявший скорую на парковку. Витёк старательно семенил возле носилок, чтобы как-то успокаивать проснувшегося друга, однако, санитары особо близко его не подпускали. Их насчитывалось аж шесть человек: двое несли носилки спереди, двое сзади, а еще двое следили за «больным» по бокам. Внутри перед взором вошедших раскинулся огромный холл с мраморным полом, который оказался прекрасно стилизованным под мрамор мягким ковровым покрытием, и потолком с ангелами, с которого свисала бронзовая люстра под стать Большому театру.
К вошедшим подошла женщина.
– Я администратор. Приятно познакомиться, – сухо поприветствовала она. – Далее вам идти нельзя. Пациента отнесут в палату. Некоторое время он будет отдыхать, а потом пойдет на прием к врачу. Тот и пропишет первые процедуры.
– Как я могу его навещать? – протиснулся вперед Витёк. – И телефон у него там, в курточке. Я ему засунул в карман. Звонить можно?
– Вот, возьмите, – дама протянула Витьку карточку. – Первое время его будут обследовать, но, скорее всего, телефон оставят. Посещения тоже зависят от решения врача: некоторых пациентов они сильно выбивают из колеи. На карточке указан номер, по которому вам и сообщат обо всех деталях. Раньше чем через пару дней звонить смысла не имеет – люди тут обживаются, лучше их не тревожить, поэтому звоните позже, узнаете и про телефон, и про визиты. А теперь, господа, прошу всех на выход. У нас здесь не принято толпиться.
Фаланд и компания пошли к парковке. Витёк засеменил следом. На парковке они подошли к той же скорой. Возле нее поджидал Фиелло.
– Вас подбросить? – вежливо поинтересовался Фаланд.
– Если не затруднит, – кивнул Витёк. – А это ваша машина? Прикреплена к издательству?
– Прикреплена, – подтвердил Фаланд. – Страховка у нас тут оформлена, в санатории. Среди литераторов часто случаются припадки, срывы, депрессии. Как вы сами видите, случаются галлюцинации на почве злоупотреблений алкогольными напитками. Проще иметь при редакции свою скорую, а в санатории страховой полис.
– Неужели так часто все это случается?! – в страхе за здоровье писателей спросил Витёк. – Не ожидал! Не замечал…
– А как же господин Хороший? – ехидно спросил Флюшка. – Вот вам и случай налицо! Нервная организация у писателей слабая, особенно у поэтов. Пьют. Если непьющий, то точно графоман! – припечатал Мурр.
С одной стороны, осознавать себя не графоманом было приятно, с другой стороны, исповедимость пути вызывала некоторый страх. Витёк полез в скорую. Когда они ехали к выходу, он опять обратил внимание на красивое здание лечебницы и непроизвольно сказал вслух:
– Надо же! Ни решеток на окнах, ни каких других заграждений – настоящий санаторий, полная свобода передвижения.
– Ох, вы наивная душа, господин Поляна! – покачал головой Фаланд. – По периметру высоченного забора, на который и так-то не залезешь, пропущен ток. Тоже самое сделано на всех балконах и окнах комнат. Они не открываются. Во всех помещениях установлены кондиционеры. Парк большой, но везде стоят камеры – дабы не нервировать больных санитары стараются по территории лишний раз не ходить, но они сидят в технических помещениях и следят за камерами. Ну и, само собой, у пациентов есть специальный браслет, который снимается только при помощи электронного ключа. Браслет при пересечении границы территории начинает нещадно пищать.
Витьку от такой организации слегка поплохело. Больше санаторий у него восторгов не вызывал. В городе его высадили возле первой же станции метро. Витёк спустился под землю, ехать домой. Сев в вагон, он решил достать карточку и забить номер телефона санатория в мобильник, чтоб уж точно не потерять. Карточки нигде не было – ни в карманах куртки, ни в карманах штанов. «Где ж я ее обронил-то?» – с ужасом подумал Витёк. Но потом успокоился, убедив себя, что номер телефона такого большого учреждения точно есть в любой поисковой системе интернета.
Глава 4. В тот же день
Кучерявого донесли до палаты. Там санитары нежно сбросили его на кровать, положили авоську с ноутбуком на диван, что стоял у противоположной стены, и исчезли за дверью. Едва поэт успел обрести душевное равновесие, как дверь распахнулась. В комнату вошла женщина в белом халате, в таких же белых, плотных колготах и белых, без каблука, туфлях. На вид ей можно было дать от пятидесяти до семидесяти лет. «Пожалуй, маханул я, – поправил сам себя Кучерявый. – Все-таки до шестидесяти пяти». Волосы дама собрала в тугой пучок: аж, казалось, волосы вот-вот спереди так натянутся, что лопнут. Цвет они имели темный с проседью – да, тот самый, противный, полностью соответствовавший современной тенденции принимать себя в естестве. Тому же, видимо, способствовало полное отсутствие косметики на лице…
– Добрый день, Арнольд Христофорович, – прервала она размышления поэта. – Меня зовут Ангелина Федоровна. Работаю здесь администратором. По всем организационным вопросам следует обращаться ко мне. По поводу лечения всех пациентов нашей клиники консультирует лично главврач, а его распоряжения выполняют медсестры и медбратья. Сейчас я вас попрошу проследовать за мной для беседы с врачом.
От Ангелины Федоровны веяло, вопреки имени и белоснежной одежде, какой-то дьявольщиной, но Кучерявый отнес эти чувства на свое слегка расстроенное состояние, усугублявшееся отсутствием алкогольных напитков, а выпить хотелось все сильнее. Собравшись с силами, Арнольд встал с кровати и послушно пошел за администраторшей. Шли они недолго: кабинет главврача находился на первом этаже в том же левом крыле здания, где и палата Кучерявого на втором.
На кабинете сияла золотом табличка: «Евстафьев Олег Евгеньевич, профессор».
– Проходите, дружище, проходите! – голос у профессора звучал бодро и весело. Он восседал за большим натурального дерева столом, перпендикулярно которому стоял длинный стол для совещаний, не менее солидный и натуральный. Кресла вокруг пахли кожей. Позади главврача стоял шкаф с толстыми фолиантами, а на стене висели многочисленные дипломы в красивых рамках.
Профессор встал из-за стола и махнул рукой в сторону Кучерявого.
– Будемте запросто! Садитесь в кресло, милейший Арнольд Христофорович. Побеседуем. – Кучерявый проследил за направлением взгляда врача и увидел в другой половине кабинета журнальный столик с угловым диваном изумрудного цвета, естественно, кожаным.
Ангелина Федоровна удалилась, оставив пациента на попечение высокого начальства.
– Во-первых, позвольте поприветствовать вас в стенах нашей элитной, и я бы отметил, эксклюзивной, клиники, – ласково начал говорить Олег Евгеньевич. Он расслабленно сел на диван; его распахнутый халат не скрывал идеального покроя темно-синего костюма. Галстука глава клиники не носил, чуть розоватого оттенка рубашка была расстегнута на две верхние пуговицы. По прикидкам Кучерявого профессору исполнилось лет сорок. – Во-вторых, – продолжил мягко главврач, – я сейчас подробно вам расскажу, как тут поставлено дело. Вы у нас на год. Сразу скажу, мало кто из пациентов выписывается быстро. Определенные… м-м-м… недуги лечатся не так скоренько, как хотелось бы.
– У вас тут только пьющие? – встрял Кучерявый, не сильно желая проводить время с больными другими недугами.
– Всякие, – вздохнул профессор, придав лицу горестное выражение. – Однако пьющих подавляющее большинство. Почему, батенька? – неожиданно спросил он Кучерявого. – А потому, – начал отвечать он на собственный вопрос, – что всякие недуги, связанные с психическим нездоровьем, часто сопровождаются желанием выпить и заглушить, как говорят в народе, душевную боль.
Про душевную боль поэту было куда как понятно, и к своему удовольствию, он наконец, обрел отличную фразу для обоснованного пития алкоголя.
– Есть у нас пациенты с депрессией. Им вообще категорически запрещено с прописанными лекарствами пить. А они пьют! – воскликнул врач и стукнул ладонью по колену. – Есть навязчивые состояния. Сразу скажу: питаться в ресторане вы будете с мужчиной, который возомнил себя американским актером Джонни Деппом. Слыхали о таком?
– Да, – кивнул ошарашенный Кучерявый, – почему не Наполеоном? – голос его чуть дрогнул, потому что сидеть за одним столом с человеком, считающим себя пусть и не Наполеоном, но Джонни Деппом, как-то не хотелось. Он опять вспомнил поэта Хорошего и начал понимать, что лечение от алкоголизма чревато неприятными неожиданностями.
Размышления Кучерявого прервали:
– Наполеоном?! – хохотнул Олег Евгеньевич. – Этот господин реально похож на Джонни Деппа! Сами увидите. Сначала он подрабатывал, фотографируясь с желающими. На него был огромный спрос! Со временем пациент приобрел полное сходство с прототипом. К сожалению, теперь он вообще не отделяет свою личность от Депповой. Пришлось его родителям обратиться к нам, но лечение нужного эффекта не дает. Поэтому не удивляйтесь, спокойно с ним беседуйте, не пытаясь ему перечить в плане его личности. В остальном Джонни вполне сносен.
– Отлично… – Кучерявый потер вспотевший лоб. – Мы с ним вдвоем за столом?
– Нет, у нас сидят по четверо. За одним столом вообще никого нет, так как в данный момент в клинике находится шестнадцать, а не двадцать человек. А за другим – трое. Господин Забытько у нас элитный пациент и предпочитает уединение, питается у себя в номере. Мы приветствуем общение, но хозяин – барин, что поделаешь. Кто платит, тот, в конечном итоге, заказывает музыку… Так вот, за вашим столом сидят еще две барышни. Одна барышня молодая. Двадцатишестилетнюю Настеньку сюда поместил лечиться муж. От депрессии. Все у нее хорошо, а вот хандрит. Вторая барышня более солидного возраста. Ханна Казимировна – еврейская полька. Ей шестьдесят восемь, художница. У нее та же проблемка, что и у вас. Пьет. Поместила к нам себя сама. По доброй, так сказать, воле. Контингент прекрасный! По просьбе господина Фаланда подобрали вам чудную компанию!
Кучерявый с последним утверждением внутренне не согласился, однако, перечить главврачу не стал. А тот продолжил:
– Сейчас отпущу вас на обед. Потом вы часок отдохнете. Все-таки стресс первого дня, хотя мы всем рекомендуем тихий час при любых обстоятельствах. После вас проведут в кабинет к медсестре для взятия анализов. Я составлю для вас дальнейший распорядок дня. Как раз его вам отдадут после дневного отдыха, и вы будете в курсе. Анализы к завтрашнему дню проанализируем, – профессор хохотнул над получившимся каламбуром, – и первый этап процедур станет понятен. Мы знаем, что вам надо писать роман, поэтому время для творчества обязательно выделим, не волнуйтесь. Творчество – это часть терапии. Ханна Казимировна, например, вполне себе рисует и весьма плодовито.
Для Кучерявого творчество по расписанию представляло собой полную несуразицу. Он привык писать стихи, где и когда придется, никоим образом не стесняя себя в этом плане. Как следует разволноваться поэт не успел – его повели в ресторан, который располагался на том же первом этаже, слева от входа в здание.
За круглыми столами уже сидели люди. Один стол и правда был пустой; сидевшие за другими, увидев Кучерявого, ведомого медсестрой, начали бесцеремонно его разглядывать.
– Садитесь, пожалуйста, вот ваше место, – медсестра указала на стол, стоявший у барной стойки. По дороге Кучерявый успел просканировать стоявшие в баре бутылки и убедился, что спиртного там нет – только соки и вода.
За столом сидели, как и обещал главврач, «Джонни Депп» и две женщины. Они во все глаза смотрели на Кучерявого и приветливо улыбались. Улыбалась даже та, которой приписывалась депрессия.
– Садитесь-садитесь! – призывно воскликнул Джонни. – У нас тут как раз салатик. Потом вам могут прописать индивидуальную диету, если здоровье потребует. А пока вот ваша тарелочка. Чем страдаете? Какими судьбами к нам?
Плюхнувшись на стул, Кучерявый печально посмотрел на ассортимент напитков: вода, морс и чай, разлитые по графинам. На каждый графин была налеплена надпись, указывавшая на содержимое, поэтому ошибиться поэт не мог. Он вздохнул и, посмотрев на Деппа честными глазами, ответил:
– Пьющий я. Меня сюда поместило издательство, чтобы я не сорвал сроки сдачи романа. Хотя, на самом деле, я поэт, – Кучерявый вздохнул еще горше и принялся ковырять вилкой в салатных листьях.
– Какие спиртные напитки предпочитаете? – неожиданно спросила Ханна Казимировна. Художница выглядела вполне богемно: в белой блузе, ярко-красном широком шарфе, перекинутом через плечо; на голове красовалась копна собранных на затылке волос совершенно неимоверной смеси цветов. Пряди кокетливо выбивались из прически, отчего Ханна Казимировна походила на расшалившуюся девчонку. Девичьему образу мешал только яркий макияж: алая помада на губах и подведенные жирной, черной линией веки.
– В основном крепкое, – ответил Кучерявый, – водка, виски, коньяк… В таком духе. Вино исключительно за неимением лучшего. Мартини, – поэт вспомнил день накануне отъезда в клинику и совсем опечалился: на безрыбье и мартини рыба, – терпеть не могу… но сейчас бы выпил. – Он начал жевать помидорку-черри, не представляя себе, как тут продержится год.
– Видите ли, Арнольд… позволите называть вас Арни? – Джонни Депп сделался загадочным. – Знавал я одного. Ваш тезка. Крутой парень!
– Зовите. Меня так многие зовут. Вы Шварцнеггера имеете в виду?
– Да! – радостно воскликнул Депп. – Тоже с ним знакомы?
Кучерявый вспомнил наставления профессора и кивнул.
– Тем более! – Джонни наклонился поближе к поэту и заговорил тихим голосом. – У нас тут договоренность с барменом. В графине с водой – водка, в графине с морсом – вино красное. Вино, сразу скажу, не рекомендую. Хорошее, дорогое имеет слишком насыщенный цвет. У нас здесь, так, водичка, считайте. Но не знали, что вы любите – взяли винца. Холодный чай – это коньячок. Лимонадик газированный – игристое. Настенька балуется частенько. Шампанское заказывает. Настоящее, французское. Короче, вам чего плеснуть, водки или коньячку?
Настроение у Кучерявого резко улучшилось. Однако он опасливо посмотрел по сторонам, понимая, что их стол делает нечто не совсем вписывающееся в правила пребывания в элитном санатории.
– Пожалуй, коньячку, – кивнул он Джонни. – И что ж, никто не замечает? Кажется, здесь очень следят за всеми этими делами.
– Следят, – Ханна Казимировна тоже пила коньяк. – Только желающих подзаработать хватает. Давайте, не чокаясь… до такой степени мы не наглеем, чтобы чокаться… так вот, не чокаясь, за здоровье. Здоровье, ребята, говорю вам, надо беречь. А как его беречь, если не пить, – завершила она свою тихую, но пламенную речь.
Кучерявый выпил немного за собственное здоровье и здоровье товарищей по столу, быстро доел неказистый салатик, решив, что для сохранения здоровья надо закусывать, чем бог послал. Тут принесли супчики.
– Тыквенный суп-пюре сегодня, – объявил официант, составляя на стол суповые тарелки.
– Ох, это мой любимый! – восхитилась Настенька, доселе молча попивавшая «газированный лимонадик». Выглядела молодая женщина вполне нормально. Ее длинные, вьющиеся, русые волосы лежали естественно, словно не знали ни укладки, ни покраски, ни каких других парикмахерских ухищрений; косметики на лице, в противовес Ханне Казимировне, вообще не было. Назвать ее состояние депрессией Кучерявый смог бы едва ли, хотя хохотушкой она тоже не являлась. Но ведь далеко не все, кто не смеется постоянно, впали в депрессию. Вот помнится, поэтесса Агата Агафонова реально большую часть времени депрессовала… Размышления Кучерявого прервали:
– А про что вы роман пишете, Арни? – проворковала Ханна Казимировна, наливая себе еще «чайку».
– Ханна Казимировна, не переусердствуйте, – предупредил Депп даму. – Помните, как позавчера чуть мы не спалились? Коньяк, знаете ли, – обратился он уже к Кучерявому, – имеет свойство сильно пахнуть изо рта. Опять же, Ханну Казимировну, при всем уважении, начинает от излишнего потребления спиртного пошатывать. Вот вечером, когда мы «спать, спать по палатам, приболевшим и врачатам», – пропел он на мотив старой пионерской песенки, – тогда можно и позволить себе.
Махнув в сторону Деппа шарфом, Ханна Казимировна игриво покачала головой, и повторила свой вопрос, явно пока не успев потерять нить беседы.
– Так о чем вы, Арни, пишите, голубчик?
– Странную тему мне заказали, – признался Кучерявый. – А главное, я же, понимаете, поэт! Я же не прозаик. Могу статеечки писать, но чтобы роман!..
– Почему же вам его заказали? – встряла Настенька.
Кучерявый вздохнул: он и сам по сей момент не совсем понимал, почему.
– Сказали, я талантлив, – скромно пробурчал невольник чести, – а талантливый человек талантлив во всем. Как-то так.
– Правы ваши заказчики! – заявила Ханна Казимировна. – Чем я только в жизни ни занималась! Сейчас рисую. Знаете ли, неплохо получается. Даже покупают мои картины. Покажу попозже. Что за тема? Мы готовы подсказать.
В последней сентенции Кучерявый не совсем был уверен, ведь как бы нормально ни выглядели его собеседники, они были с отклонениями: кто с явными, как Джонни Депп и не бросившая пить Ханна Казимировна, а кто с незаметными, как Настенька, но Кучерявый был уверен, что ее депрессия просто не бросалась в глаза. В этот момент официант собрал тарелки из-под первого (тыквенный суп-пюре, и правда, был вкусен), а потом ловко составил с подноса большие блюда со вторым. Самой еды на блюдах было немного, но размазали ее красиво.
– Цветовая гамма всегда вызывает у меня восхищение, – прокомментировала Ханна Казимировна внешний вид продуктов: зеленая фасоль гармонично соседствовала с желтым и красным перцами-гриль, кусок индейки чудно сочетался с темно-бордовым гранатовым соусом.
Вопрос Ханны Казимировны о содержимом будущего романа Кучерявый решил проигнорировать, надеясь, что, увлекшись едой, она про него подзабудет. И правда, та с аппетитом взялась за второе. Ее примеру последовали остальные.
– Ну, ребят, дижестивчику, так сказать, – дожевывая фасоль, произнес Джонни. – За знакомство!
Допив коньяк из граненого стакана, Кучерявый печально посмотрел на графины.
– А остатки куда? – ему срочно захотелось захватить сосуды в номера и там продолжить банкет.
– Не волнуйтесь, Арни, – мягко проговорила Настенька, – официант нам их на ужин вынесет. В палатах у нас есть еще заначка.
Кучерявый поразился поставленной на широкую ногу доставке спиртного в элитный санаторий.
– Здесь все так пьют? – он кинул взгляд на соседние столы.
– Не-е-е, – протянул Джонни, – у всех свои проблемы. Это наш стол так удачно подобрался. Возьмем Трофима-байкера, живущего в соседней со мной комнате. Он ударился при падении с мотоцикла головой и соображает плохо. Какое там пить! Или сосед Ханны Казимировны. Тот здесь прячется от правосудия. Хочет получить справку для суда о своей психической двинутости. Так он вообще в завязках. Ханна пыталась его вызвать на общение, но Забытько – кремень!
У Кучерявого в голове маленько зашумело: то ли от выпитого, то ли от получаемой информации.
– А что сделал Забытько? – спросил он.
– Убил жену, – спокойно ответила Ханна Казимировна. – Категорически не пьет. Прикидывается больным с провалами в памяти. Я его, конечно, понимаю – при таком раскладе пить нельзя. Проколоться ведь можно и справку не дадут.
Арнольд даже протрезвел.
– Всё равно же знают, что он косит. Ну проколется… Ничего страшного. Справку-то ему сделают независимо от… – поэт икнул, от стресса забыл, что находится в графинах, быстро налил себе в опустевший стакан «лимонадику» и тут же выпил. Джонни на него посмотрел с укоризной, однако, с пониманием.
– Видишь ли, Арни, – Депп хлопнул поэта по плечу, – сюда может нагрянуть следователь с вопросиками, может еще кто-то неудобный. А представь, Забытько напьется и будет не в форме. То есть, не сможет нормально изобразить сумасшедшего. Нет, я его понимаю. Расслабляться рано!
Кучерявый задержал дыхание, чтобы избавиться от неотпускавшей икоты – шампанское не помогло. Соседи по столу проявили сочувствие и налили ему еще шипучего: обычной водички или чайку в графинах не было. Шумно выдохнув, поэт медленно, большими глотками, как учила в детстве мама, начал пить. Немного отпустило.
– Хорошее шам… хороший, говорю, у вас лимонад!
– «Вдова Клико», – тихонько прошелестела Настенька.
В этот момент Кучерявый понял, что нагло пьет за счет товарищей по несчастью, а ведь денег у него нет. Гонорар из газеты переведут только в начале следующего месяца, а денег, которые у него остались, не хватит даже на глоток пресловутой «Вдовы». Надо сказать, поэт не знал, сколько стоит бутылка элитного шампанского, но догадывался, что очень дорого.
– Простите, господа, – несколько заискивающе проблеял Кучерявый, проклиная себя за раболепие, и ни к месту вспомнив про Кису Воробьянинова, чуть не сказал: «Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы», но вовремя сдержался, – у меня средств нет с вами расплатиться. Видите ли, мое здесь пребывание оплачивает редакция, а доход мой, мягко говоря, не велик. Спасибо за ваше гостеприимство, – Кучерявому продолжало быть противно слушать самого себя, – но впредь мне придется просить графин с наполнением, входящим в официальное меню санатория.
На минуту за столом установилась тишина: новые друзья поэта переваривали услышанное. Первой спохватилась Настенька.
– Что вы, Арнольд! Не думайте отказываться! Вы – представитель вымирающего класса русской интеллигенции. Вы пишите стихи и начинаете роман. Это ли не наша обязанность, святой долг – поддержать вас, чем можем! – У барышни горели глаза, она была полна энтузиазма помочь русской литературе в лице Кучерявого, а он, в очередной раз, подумал, что она как-то не тянет на болезную депрессией.
