bannerbannerbanner
Страсть, ревность, эшафот

Виктория Балашова
Страсть, ревность, эшафот

Полная версия

21 сентября, 1578 год. Замок Кенилворт

Мама съездила на похороны отца, чьи бренные останки привезли его друзья из Ирландии. При расследовании, проведенном лордом Берли, не обнаружилось следов яда. Однако, смерть Уолтера Деврё по-прежнему являлась предметом слухов и сплетен, но ждать влюбленные больше не могли. Они поженились в том самом замке, где встретились три года назад. От королевы граф связь с мамой скрывал и даже настаивал на том, чтобы не говорить никому о свадьбе. Мама не сомневалась: если бы не ее беременность, Дадли бы на ней не женился. А коль пришлось, то дорога ко двору королевы для нее закрыта, причем даже больше, чем раньше. Боялась она и за судьбу графа. А я нет.

– Дадли вымолит прощение у королевы. Вот увидишь, – сказала я Дороти.

– Но зачем он вообще женится на маме? – Дороти, как и я, сильной приязни к графу Лейстеру не испытывала.

Тут я ничего не могла ответить сестре. Я уже знала, есть дети, рожденные в браке, а есть незаконнорожденные. Положение в обществе последних незавидно, но и не так уж ужасно. Мама даже как-то проговорилась: у графа есть незаконнорожденный сын. На его матери в свое время он жениться не стал.

– Наверное, Дадли все же любит маму, – единственное объяснение, которое я смогла найти для Дороти.

Мои собственные чувства были растоптаны. Перед венчанием мама и граф сообщили мне, что из-за их свадьбы наша помолвка с Филиппом считается расторгнутой. Как я плакала, не передать! Ведь умирая, папа написал письмо отцу Филиппа, давая в нем официальное согласие на наш брак. Генри Сидни не возражал. Он дружил с папой и понимал его, как никто другой: ведь он тоже проводил много времени в Ирландии, устанавливая там власть королевы Елизаветы.

Больше года я летала как на крыльях! Мы с Филиппом будем вместе… И вот все рухнуло. Объяснения, которые мне дали в связи с этим, были путаны и лишь внесли сумятицу в мою голову.

– Видишь ли, дорогая, – виноватым голосом бормотала мама, – у Роберта нет законнорожденных детей, кроме того, которого я сейчас ношу под сердцем. Его единственным наследником является племянник. Ты – моя наследница, не единственная, но ты – старшая дочь. Если Филипп на тебе женится, то у него будет двойная возможность лишить наследства нашего пока не родившегося ребенка.

Я плакала, умоляла лишить нас наследства, пустить по миру, только не разбивать нам сердце. Граф колебался не долго. Его младшая сестра, Катерина, графиня Хангтингтон, обещала представить меня ко двору и найти подходящую партию. Мама видела, как я страдаю, как ненавижу графа Лейстера и как скучаю по отцу. Но пошла на поводу у Дадли и его сестры.

Несмотря на то, что Генри Сидни выступал целиком и полностью за наш брак, он быстро подчинился воле графа. Точнее, воле своей жены – Мэри, старшей сестры Дадли. Сестры Дадли встали на сторону брата и всячески препятствовали моему браку с Филиппом Сидни.

– Поверь, при дворе ты найдешь себе куда лучшую партию, – уговаривала меня мать. – Графиня Хангтингтон согласна забрать вас с Дороти к себе для завершения образования. А после вы будете представлены королеве. И Мэри, и Катерина дружат с Елизаветой. О лучшем и мечтать не следует!

Мои слезы никого не трогали, кроме несчастного Филиппа и Дороти. Сестра страдала вместе со мной совершенно искренне: она не желала уезжать из родного дома к Катерине. Графине Хангтингтон было тридцать восемь лет, детей она не родила и потому оказывала покровительство молодым девушкам, обучая их и представляя ко двору. Мы еще не видели графиню, но ненавидели ее сильнее, чем Роберта Дадли.

Выбора нам не оставляли. На сей раз в замок Кенилворт мы ехали с тяжелым сердцем. Нам предстояла разлука с матерью, с родным домом, а мне – разлука с любимым. За прошедшие дни я привыкла плакать. Лицо распухло. На него постоянно прикладывали какие-то холодные примочки. Я же к своему внешнему виду оставалась равнодушной. Только Роберт выказывал хоть какое-то воодушевление. Он, как и прежде, пребывал в восторге от будущего отчима. Граф обещал брату при первой же возможности взять его на войну. В двенадцать лет Робин мечтал лишь скакать на лошади, драться с врагами Англии и размахивать шпагой. В отличие от нас он рвался уехать из дома.

С таким разным настроением мы второй раз въехали в замок Кенилворт. Нам показалось, будто он встречал нас невесело. После великолепного праздника в честь Елизаветы все вокруг выглядело унылым и безрадостным.

– Граф ради свадьбы с мамой не очень сильно постарался, – зло прошипела я на ухо Дороти. – Не тебе фейерверков, ни тебе актеров, декламирующих стихи…

Сестра сердито кивнула. Часть прядей выскочила из тщательно уложенной прически. Дороти не обратила внимания: ей тоже было все равно, как она выглядит. Даже мама смотрела на нас печально. Любовь к Дадли начинала обходиться ей дорогой ценой.

***

В небольшой церкви, где происходило венчание, собралось совсем немного народу.

– Как ты себя чувствуешь? – голос Дадли заставил маму вздрогнуть.

– Не самым худшим образом, – она попыталась улыбнуться.

Мысли о судьбах детей были прерваны. Мама говорила мне, как странно на нее влияет граф. В его присутствии забывалось все: дети, ее собственная жизнь, странная смерть отца, даже тяготы шестой беременности отходили на второй план.

– О чем ты думала? – Дадли не отставал. – Ты боишься выходить за меня замуж? Еще не поздно отменить свадьбу.

Мама схватила его за руку.

– Страшнее разрыва с тобой быть ничего не может! Не боюсь. Гнев Елизаветы в первую очередь будет направлен на тебя, – она лукавила, но постаралась забыть мучившие ее страхи.

– Я справлюсь. И я слишком хорошо знаю Бэт, – Дадли запнулся. – Елизавету. Она не долго будет злиться на меня. Ну и я постараюсь сохранить нашу свадьбу в тайне, как можно дольше. Скорее, когда правда выяснится, в незавидном положении окажешься ты.

Подобный разговор происходил между ними не в первый раз. Мать постоянно чувствовала уколы ревности, во время того, как речь заходила о королеве. Уменьшительное «Бэт», звучавшее из уст графа, резало слух. Кто так может обращаться к Ее Величеству? Только близкий друг и любовник. При всех заверениях Дадли в том, что между ним и Елизаветой никогда не было близости, мама верить в это отказывалась. Да, королева всегда твердила о своей невинности. Но мама не верила и ей тоже. Собственное «незавидное положение» ее волновало куда меньше, чем ревность. Она привыкла жить в удалении от двора. Разве ситуация изменится? Любимому сыну Робину будущий муж обещал поддержку, мне обещали нового жениха, а не родившегося пока общего ребенка Дадли точно не оставит…

Заговорил священник. В церкви стояла тишина, и его негромкий голос был слышен каждому, кто пришел в тот день на церемонию. Свидетели стояли чуть поодаль. Роберт Эссекс сидел на скамье в первом ряду. Мы с Дороти сели за ним. Вот и все зрители.

– Если что-то препятствует заключению данного брака, просьба сказать об этом сейчас, – пробормотал священник и выдержал небольшую паузу.

Мое сердце забилось сильнее, словно я всерьез готовилась услышать слова, способные предотвратить эту свадьбу.

«Если бы сюда проникла Елизавета, она бы нашла, что сказать», – мелькнуло в голове. Тут же в памяти всплыли и обе смерти: первой жены Дадли и отца. В обоих случаях графа обвиняли в организации отравления. А вдруг придет человек, у которого на руках есть доказательства? Но нет. Никто не издал ни звука.

Священник закончил церемонию. Граф поцеловал руку матери. А она явно вздохнула с облегчением: вышла все-таки за Дадли замуж, обыграла королеву, не кого-нибудь.

«Обыграла ли?» – непрошенные мысли, как надоедливые мошки продолжали кружить в голове.

Нас отправили к графине Хангттингтон через несколько дней.

– Мы будем часто видеться, – обещала мама. Она произносила слова, в которые сама не верила. Впрочем, мама светилась от счастья. Наши с Дороти грустные лица не испортили ей настроение.

– Вы, девочки, не должны так переживать. Вы не понимаете, как вам повезло, – маму даже начала раздражать наша откровенная печаль.

Замок Кенилворт остался позади. Позади осталась и наша прошлая жизнь. К сестре графа мы прибыли с сжатыми в кулаки руками, насупленными, хмурыми лицами и полным нежеланием повиноваться бездетной «тетушке».

1579 год

Наверное, новости о свадьбе Роберта Дадли и Летиции Деврё дошли бы до Елизаветы гораздо раньше. У Дадли было много завистников и тайных врагов. Нашлись бы желающие поссорить фаворита с королевой. Тем более, слухи о том, что Роберт отравил нашего отца, дабы жениться на Летиции, не прекращались. Но, зная характер королевы, никто в течение почти целого года не отваживался открыть ей правду. А гнев свой Елизавета в первую очередь направила бы именно на того, кто сделал это. И лишь потом на обманувшего ее фаворита. Кому захочется класть руку в пасть льву по собственной воле? За спиной королевы шептались, время шло, а граф продолжал появляться при дворе один, словно у него действительно и не существовало никакой жены.

В итоге Елизавету просветил сам Дадли. Иногда ревность играет с людьми злые шутки: приревновав свою подругу детства к французу, Роберт и сообщил королеве о женитьбе. К тому моменту я уже жила при дворе королевы. Дороти пока оставалась в доме графини. Я испытывала острое чувство одиночества, и скрашивали его лишь редкие встречи с Филиппом Сидни. Многое из того, что буду рассказывать дальше, я узнала именно от него. Отношения Филиппа с королевой нельзя было назвать простыми. Но Елизавета, как и ее окружение, попала под его обаяние. Он сочинял в ее честь сонеты, поражавшие красотой и изысканностью слога, а также считал своим долгом давать советы по самым разным вопросам. Советы королеву часто раздражали, поэтому она сердилась на своего виночерпия, прогоняя из покоев…

Вот тут мы и подошли к истории о французском «лягушонке». Если бы не Франсуа Анжу, королева не скоро бы узнала о женитьбе Дадли, и не поссорилась бы в очередной раз с Филиппом.

 
***

В сорок шесть лет Елизавета оставалась завидной невестой. Ее полностью устраивало данное положение. К женихам королева питала самые разные чувства: кого-то гнала с порога сразу, а кого-то привечала на время и даже давала надежду на успешное разрешение дела. Из трех сыновей французской королевы Екатерины Медичи к Елизавете сватались двое: сначала Генрих, потом Франсуа.

Франсуа герцог Алансонский и Анжуйский приходился французскому королю младшим братом. Его мать, Екатерина Медичи, являлась ярой католичкой. Позиция Франсуа в религиозном вопросе оставалась неустойчивой. Создавалось впечатление, что ему было все равно, на чью сторону встать, лишь бы спасти собственную шкуру. Предательство своих друзей перед лицом смерти не улучшило мнения окружающих об Анжу. Внешней красотой французский принц тоже не отличался.

Но почему-то он Елизавете понравился сразу.

***

Королева любила завтракать вместе с графом Лейстером. Вот уж кого я часто встречала в королевском дворце, так это его! Но кроме графа за столом нередко оказывались и другие фавориты Елизаветы. Ей нравилось окружать себя красивыми, образованными молодыми людьми, способными сказать витиеватый комплимент, а то и прочесть очередной сонет, написанный в ее честь. В тот знаменательный день Филипп был в числе приглашенных.

– Я решила позвать Франсуа Алансона в Англию, – игриво сообщила Елизавета за завтраком в Ричмонде.

Стояло лето. Заканчивался июль. Королева, вопреки установившейся в знатных домах традиции, завтракала рано. К семи часам она успела прогуляться по парку и потому, в отличие от большинства присутствовавших, имела отменный аппетит. Для графа единственным плюсом раннего завтрака являлось отсутствие жары. Когда он проводил время с женой, они вставали поздно и после, в двенадцать часов, сразу обедали. Мама никогда не любила вставать с рассветом. Но во дворце все подчинялось Елизавете, даже распорядок дня подданных…

– Франсуа Алансон? Анжуйский? С какой стати? – Дадли чуть не поперхнулся куском хлеба.

– Он предлагает мне стать его женой, – спокойно ответила Елизавета.

– Я слышал. Но не думал, что ты рассматриваешь это предложение всерьез, – граф нахмурился. – Сын Медичи, предатель, – перечислял он грехи жениха, – развратник!

– С чего ты взял, что он – развратник? – удивилась королева.

– Говорят, он и его братья спят со своей сестрой. Французы, впрочем, все таковы, – Дадли схватил бокал с вином и опустошил его в мгновение ока. – К тому же, к тебе уже сватался его старший брат Генрих. Я слышал, сейчас он ходит в платьях и носит огромные серьги в ушах, – он хмыкнул. – Ты хочешь, чтобы все сыновья Медичи побывали у тебя в женихах? – Дадли понимал, его язвительность переходит границы дозволенного, но сдержаться не смог.

Елизавета засмеялась. Ей было приятно осознавать, что она является причиной ревности любимого мужчины.

– Один брат уже умер, – уточнила Елизавета, словно это как-то принципиально меняло дело. – Франсуа недавно стал протектором Нидерландов. К тому же, он следующий по очереди претендент на французский престол. Генрих не имеет детей. Ты прав, он откровенно носит женскую одежду, видимо оставив все попытки зачать наследника. Брак с Алансоном – выгодный для Англии, – королева помолчала. – Франсуа в детстве болел оспой. Может быть он не красавец. Но мне понравился его портрет.

Все вспомнили о болезни самой Елизаветы. Оспа и ей тоже слегка подпортила лицо. Выходить из-за подобного нюанса замуж за француза?

– Ты хорошо подумала? – спросил граф, удивляясь такой прыти своей подруги. – Лучше бы выбрала русского царя Ивана.

– Слишком далека страна Россия. У нас с ней мало общего. А с русским царем мало общего у меня. Он груб. Образован, но груб и неотесан, – королева продолжала улыбаться.

Вокруг пели птицы, пышная зелень радовала глаз. Кусты, которым заботливые садовники придали форму разных животных, будто подмигивали Елизавете. Конечно, ее намерения нельзя было назвать серьезными. Но почему не провести пару недель в обществе галантного французского принца? Дадли пусть ревнует. Ему на пользу.

– Да, я подумала, брак с французом – в интересах Англии. К тому же Франсуа молод. Кто знает, может я смогу родить ребенка! – в подобную нелепость Елизавета не верила и подавно, но вслух продолжала мечтать о несбыточном. – Так или иначе, а француз приедет из Нидерландов сюда в начале августа.

Тут-то и грянул гром. Когда Дадли смотрел на Елизавету, он частенько видел в ней не увядающую, порой сумасбродную женщину, а рыжеволосую девочку, которая всегда влекла его к себе. В данный момент любимую пытался увести от него какой-то французишка! Даже не король!

– Бэт, давно хотел тебе сказать. Я женат. Женился на Летиции Деврё, вдове графа Эссекса. Хотел привезти ко двору ее сына. Его тоже зовут Роберт. Ты не против?

Вопрос про Роберта Эссекса Елизавета не услышала. Зато она хорошо расслышала слова, касавшиеся женитьбы Дадли. Да на ком! На Летиции Нолис – той, которую она с удовольствием выдала замуж за Деврё и отправила прочь с глаз долой в удаленный замок рожать детей. И вот эта женщина снова врывается в ее жизнь!

– В Тауэр! Обоих! – Елизавета стукнула кулаком по столу.

Ее глаза метали громы и молнии. Дадли быстро понял, что погорячился, но было уже поздно. Королева вышла из-за стола, не закончив завтракать.

– Приказ будет подписан сегодня же! Вам, граф, запрещается покидать Лондон. Вашу жену доставят в Тауэр со всеми почестями.

***

Франсуа не отличался высоким ростом и красивой фигурой. А его лицо подпортила оспа. Тем не менее, он был галантен, красноречив и смотрел на Елизавету влюбленными глазами. Королева смущалась и кокетничала напропалую. Называла она француза «лягушонком». Вроде и не самый лучший комплимент, но все знали: если Елизавета дает кому-то прозвище, значит, выделяет этого человека.

Дадли с мамой сидели в Тауэре. Их не пытали, не лишали хлеба и воды, но поместили в разные концы башни. Видеться им запретили.

Утром Елизавета собственноручно приносила «лягушонку» в спальню завтрак. Франсуа не противился раннему приему пищи и благосклонно принимал чашку бульона из рук королевы. Потом они гуляли по парку, представляя собой довольно-таки странную пару. Они были почти одинакового роста. Королева с прямой спиной, Франсуа – немного сутуловатый, пожилая женщина и довольно-таки молодой человек. Рыжие волосы ярко выделялись на фоне черных локонов француза… Они беседовали по-французски на самые разные темы. «Лягушонок» имел неплохое образование и отвечал Елизавете впопад.

Окружение королевы замерло. Брак с французом как-то не входил в планы Тайного Совета. Нельзя сказать, что и народ сильно поддерживал странный альянс двадцатичетырехлетнего Франсуа с Елизаветой. Не из-за разницы в возрасте, а из-за стойкого нежелания попасть под власть французов. Ведь явно у принца есть все шансы пережить королеву, а также стать королем Франции. Таким образом, Англия легко попадала в положение нелюбимой падчерицы. При всем благожелательном отношении Франсуа к протестантам, многие помнили его предательство гугенотов, а также вероломство матушки Екатерины Медичи. Матушка-то уж точно переживет всех и заставит Англию вновь обратиться в католическую веру…

Елизавета старалась не думать о завтрашнем дне. Она чувствовала себя слишком задетой женитьбой Дадли, чтобы обернуть сватовство Франсуа в шутку. Конечно, настроение Совета и простых англичан ей были известны. Но две недели пребывания «лягушонка» в ее дворце она не собиралась омрачать подобными тонкостями.

– Почему бы мне не выйти, наконец, замуж? – вопрошала она озадаченного Филиппа Сидни. – Пусть члены Тайного Совета обсудят такую возможность. Они так давно хотели меня выдать замуж, – Елизавета хмыкнула. Ее целью был Дадли. Мнение Совета мало волновало королеву. Просто посадить фаворита в Тауэр стало бы слишком легким решением.

– А граф Лейстер будет страдать. Не также как я. Гораздо сильнее! – вслух сказала Елизавета, выдавая себя с головой.

– Вы твердо решили выйти за него замуж? – Филипп, конечно, понял истинные причины большой любви королевы к французу.

– Если меня поддержит мой народ и Совет, – мудро ответила Елизавета.

Но Совет и англичане воспринимали слова и действия королевы всерьез, не задумываясь о связи между женитьбой графа и сватовством Франсуа. И где-то в глубине души Елизавета надеялась на отрицательный ответ. Королева в англичанах была уверена. Так или иначе ее месть состоится. Дадли помучается в Тауэре. Его жена не посмеет больше и шагу ступить в королевском дворце. Француз? Француз поедет в Нидерланды воодушевленный поддержкой английской королевы. Ему и этого хватит.

Перед отъездом Франсуа Елизавета подарила ему берет, расшитый драгоценными камнями.

– Мой дорогой лягушонок, – сказала она по-французски, – дарю тебе этот берет, чтобы ты носил его до того момента, как на твоей голове начнет красоваться корона.

Конечно, понять намек было непросто: ведь герцог Анжуйский являлся следующим претендентом на французский престол. То ли Елизавета намекала на корону Франции, то ли на собственное согласие сделать Франсуа своим мужем и королем Англии.

Итак, французский принц уехал воодушевленный. Казалось, он искренне полюбил рыжеволосую англичанку не первой молодости, которая приносила ему две недели завтраки, гуляла с ним по парку и не считала его неким отродьем французской королевской крови. На родине Франсуа не жаловали. В Англии любви народа он почувствовать не успел, но любовь королевы вкусить ему удалось.

Елизавета промокнула глаза платком, прощаясь с «лягушонком». Затем, она дала официальное поручение Тайному Совету обсудить возможность ее брака с французом. Тайный Совет брак не одобрил. А Филипп на всякий случай написал королеве письмо, указывая на важные резоны, согласно которым ей не следовало связывать себя узами брака с Франсуа.

– Так я и знала! – воскликнула Елизавета, узнав мнение членов Совета. – И они еще пытаются уговорить меня выйти замуж!

На самом деле в душе королева поблагодарила Бога за то, что он даровал Совету достаточно мудрости. Народ и Совет в кои-то веки оказались на одной стороне. И к ним покорно примкнула королева. Никаких сообщений по этому поводу Франсуа она не отправила и продолжала переписку, как ни в чем не бывало. Французы ничего не имели против данного брака. Испанцы, которым брак Елизаветы с Франсуа не был выгоден, заволновались. Испанский посол напросился на прием к королеве и выслушал восторженный рассказ о двух «самых романтических в ее жизни неделях».

Перехваченное письмо послу от испанского короля Филиппа гласило: «Не суетитесь. Она не выйдет за него замуж». Елизавета прочитала письмо и вздохнула: Филипп часто понимал ее даже лучше, чем собственные подданные.

Осенью Дадли выпустили из Тауэра. Маму тоже освободили и велели при дворе не появляться. Граф сумел вновь добиться благосклонности королевы. Никто не возражал. Верный фаворит-англичанин куда лучше непонятного французского принца, чья мать травила всех, кто под руку попадался. Не лучшая рекомендация для жениха английской королевы…

Итак, Дадли вернул расположение королевы, маму наградили прозвищем «волчица», у Роберта снова забрезжила перспектива быть представленным Елизавете и сделать блистательную карьеру при дворе. У меня опять возросли шансы удачно выйти замуж. Придется признаться, те три месяца, что мама находилась в Тауэре, я надеялась, их брак признают по какой-нибудь причине недействительным. Королева заставит его аннулировать, и я смогу выйти замуж за Филиппа. Мечтам не суждено было сбыться. Графа никто разводить не собирался. Расположение Елизаветы он возвратил не только комплиментами и заверениями в вечной любви. Дадли притворился больным и заставил королеву поволноваться. «Лягушонок» принимал бульон из рук королевы? Теперь эту честь заслужил приболевший фаворит…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru