Виктория Мальцева
Опиум. За мгновения до
Глава 6. Пакт о нападении
Sigrid – High Five
Миссис Вера Чанг, канадка азиатского происхождения (китайского, как выяснилось позднее), возможно, и знала свой предмет, но совершенно не умела управляться с дерзкими старшеклассницами.
Высокая, красивая и тонкая, как тростинка, очень похожая на актрису, сыгравшую роль гейши в одноимённом кино, была одета до безобразия безвкусно и неопрятно: измятая юбка в пол, индейский кожаный ремень с перьями на поясе и два канадских флажка, воткнутых в небрежный узел волос на её голове. Ну разумеется, её вид не вызывал восторга у острых на язык учеников, особенно у Мелании. Она не шутила по поводу облика преподавателя, она язвила, щедро забрызгивая ядом всех вокруг. И класс поддерживал её вирусным перехохатыванием.
Миссис Чанг, возможно, даже догадывалась, что парни и девочки до слёз смеются над ней, но стойко не подавала виду. Конфликт стал проявляться после того, как учительница объявила задание: три абзаца на тему «Как я провёл лето». Хочу сказать, я не учитель, но даже мне в мои восемнадцать совершенно была очевидна некая скудоумность заданной темы. Я бы предложила что-то вроде: «Вы не поверите в то, что случилось со мной этим летом». Всем остальным тема не понравилась даже больше, чем мне, по классу поползло негодование вперемешку с ехидным смехом, и знакомый женский голос известил присутствующих, что его хозяйка не имеет желания выполнять задания для дебилов.
Мелания и её свита толстопопых подружек демонстративно снялись со своих мест и выползли из класса, чтобы развалиться в креслах для отдыха напротив администрации. Королева бойкота раскрыла на коленях свой ноутбук и, скорчив рожу, сообщила призывающей к порядку миссис Чанг, что намеревается выполнять задание в коридоре. Их препирательства заняли большую часть урока и закончились тем, что всегда улыбчивый директор школы буквально заставил Меланию вернуться в класс. Но это не было учительским триумфом, нет.
– Почему я должна тратить свою жизнь на выполнение бесплодных заданий от такого же бесплодного преподавателя? – возмутилась вслух Королева.
И это был, как я поняла дальше, удар ниже пояса – Миссис Чанг вылетела из класса, пряча свои слёзы.
– Они с мужем сделали уже пять искусственных оплодотворений, и всё без толку, – тихо разъясняет мне Либби.
– Мел, зачем ты так? Что ты так взъелась на неё? – интересуется чей-то голос.
Но Мел, на самом деле, взъелась вовсе не на учителя.
– Что с тобой сегодня? – допрашивает Меланию одна из подруг.
– ПМС, наверное, – с ехидной улыбочкой отвечает та.
А дальше был мой выход – никто не умеет так быстро настраивать социум против себя, как я. У меня в этом врождённый талант. Мега-способность.
Почистившая пёрышки миссис Чанг возвращается с просьбой показать готовые задания. Но никто их не выполнил, либо все присутствующие не желают выглядеть «бесплодными» в глазах Королевы.
Я не из тех, кто лезет на трибуны. Не из тех. Но краснеющие от обиды глаза китаянки Веры, преподающей французский язык, заставляют меня сделать то, что я даже и не хотела – встать и провозгласить:
– Моё лето прошло в самом прекрасном месте на Земле, чудесном, красивом, тёплом Брисбене, в Австралии…
С этого момента меня ненавидела уже не только девушка моего сводного брата, но и почти весь класс урождённых в Ванкувере. Ну, может быть, за исключением парочки таких же, как и я, иммигрантов.
Поиски класса по Английскому 12 закончились для меня плачевно: высокий смуглый парень неясной национальности скрутил мои руки в самом безлюдном и тёмном месте. На угрозы и просьбы отпустить он ответил немым молчанием, а вот Королева, внезапно вышедшая из-за угла, сразу обозначила мои перспективы:
– Обычно даже идиоты с первой секунды понимают, что со мной правильнее дружить. Что там, где я провела красную линию, лучше не ходить. Мои вещи брать нельзя, иначе размажу. И остановить меня уже будет невозможно.
– Хм, – ухмыляюсь, а у самой аж в пятках колет от азарта. – Надорваться не боишься?
– Было бы чем!
– Никогда не стоит недооценивать соперника. Особенно, если у него козырей больше, чем у тебя.
Мелания на секунду задумывается и, выгнув бровь, предлагает:
– Ну давай, рискни!
Вот так, война была объявлена официально.
Глава 7. Герой или дурак?
Taylor Swift – Delicate
Я вхожу в класс Английского 12 с опозданием, разминаю ноющие запястья. Дородная учительница останавливает меня на месте:
– О! Новое лицо в выпускном классе! Это прекрасно, дорогие мои, это прекрасно. Новое – это всегда к лучшему! Но в мой класс опаздывать нельзя. Мисс Марпл, для всех учеников просто Стелла, – протягивает мне руку.
– Стелла, это как в «Больших надеждах»?
Её лицо расплывается в довольной улыбке:
– Именно! Меня назвали этим именем в честь любимой книги матери, и это как раз были «Большие надежды!».
– А меня назвали в честь Библии! – заявляю, хотя это совершеннейшее враньё.
Надо, кстати, спросить у матери, почему именно «Ева»?
Кто-то ржёт, как всегда без объективной причины, а я успеваю заметить напряжённый взгляд Дамиена: он выглядит так, словно его голова готова разорваться от неумещающихся в ней мыслей и идей. А взгляд его на моих бордовых запястьях.
Я ищу глазами свободное место, и, следуя давней привычке, нахожу именно то, что нужно – дальний левый угол класса, уютное уединение, полнейший покой, в котором можно беспрепятственно погрузиться в себя и не беспокоиться о формальностях.
– Ева! Это слишком далеко! – слышу голос Стеллы. – Пересядь поближе, пожалуйста!
– А свободных мест больше нет! – и я совершенно права.
– Как это нет? Ну вот же, смотри, около Дамиена, например! Давай-ка побыстрее!
Мисс Бестактность хватает мои тетради и услужливо водружает на правую часть стола Дамиена, так что я вынуждена удовлетворить её настойчивость и оказаться между злым, как чёрт, братом и его дружком Роном. Последний скалится, глядя на меня, как саблезубый тигр, предвкушая сытый обед.
Рона совсем не узнать: когда-то был белобрысым и беззубым, теперь же вырос в татуированного борова с бритой головой. Ну, волос у него нет только по бокам, а вот на макушке – грива, собранная в хвост. Что за мода? Он бы ещё бороду себе отрастил.
Дамиен, нервно сдвинув брови, погружается в чтение нетолстой книженции цвета гнилой вишни. Точно такая же книга всего пару минут спустя ложится прямо передо мной на голубоватую краску видавшего виды школьного стола:
– Сегодня, Ева, мы читаем рассказ Эрнандо Тейеса «Пепел для ветра». Встречала его раньше?
– Нет…
– Ну, вот и замечательно. Читая, постарайтесь, дорогие мои, ответить на два вопроса: в чём состоит центральный конфликт истории, и кто, по-вашему, главный персонаж: дурак или герой?
Разворачиваю книгу, читаю, делая пометки на отдельном листе. Закончив, принимаюсь за своё обычное дело – маковые заросли. Рисование маков – самая неистребимая из всех моих привычек, эти алые цветы повсюду: на полях и обложках тетрадей, на закладках учебников, в записных книжках, блокнотах и бесконечных клочках бумаги. У меня семь оттенков красного, каждый фломастер стоимостью чуть меньше десяти долларов. И я играю переливами, штрихами, толщиной грифеля. Пара карих любопытных глаз, конечно же, наблюдает за этим.
– Что случилось? – слышу тихий вопрос от Дамиена.
– Ничего.
– Почему руки в синяках?
– Не преувеличивай. Всего пару пятен.
– Кто?
– Добрый друг, заботящийся о порядке в социуме.
Я слышу, как он дышит: часто и громко. Не знаю, что именно означает это дыхание, но хочется, очень хочется, чтобы ему захотелось защитить меня. До щекотки в животе хочется.
Рассказ, объёмом в три страницы, излагает печальную историю о том, как некий Хуан, бедный житель Кубинской деревни, под давлением местных властей в лице продажного шерифа отказывается покинуть свой дом и уйти в никуда с женой и новорожденным. Подоплёка всей истории – прошедшие накануне выборы в местную власть, где Хуан Мартинез, почти нищий крестьянин, отдал свой голос за близкую ему по духу и интересам (социалистическую) партию. Пришедшие выдворять непокорного поджигают убогий деревянный дом, где закрылся Хуан месте с женой и пятимесячным сыном. Автор подчёркивает драматизм истории фразой «каждый сделал то, что должен был».
Мне до ужаса жаль бедную семью, а особенно мальчика, игравшего с шеей матери и пахнувшего нестиранными подгузниками. Моргаю часто-часто, чтобы скрыть накатившую слезу, поскольку всем своим существом чувствую, что мисс Любопытство вот-вот озадачит меня вопросом:
– В чём конфликт, Ева? Я вижу, что ты закончила.
– Конфликт в разумности принятого центральным персонажем решения, – отвечаю.
– Так-так, и что же ты думаешь на этот счёт?
– Я думаю, что разумность искажается той системой координат, в которую помещена.
Ей определённо нравится моя манера излагать свои мысли. Да, Стелла, я много читаю и дружу с языком, но не всегда с головой.
– Если рассуждать с позиции просто человека, мужа и отца, то Хуан определённо не прав. Но, с другой стороны, если каждый будет прогибаться под обстоятельства и требования более сильных, мир никогда не увидит справедливости и правды. Возможно, Хуан хотел привлечь своим поступком многих к проблеме бесправия простого человека, произвола тех, кто у власти. С этой позиции он поступил единственно возможно – пожертвовал своей семьёй во имя бедных и бесправных.
Класс погружён в такую кристальную тишину, что даже слышно, как у кого-то урчит в животе. И как демонстративно фыркнул в конце моей речи сосед по парте.
Стелла не могла не заметить его желания высказаться:
– Дамиен, закончил?
– Закончил.
– Ну и что же ты думаешь? Хуан – герой?
Дамиен кривится в усмешке:
– Как по мне, так он не просто дурак, а полный кретин.
Брови Стеллы взлетают:
– Объяснись!
– А что тут объяснять? Гражданский долг? Социальная справедливость? Это всё пыль, в сравнении с долгом мужчины. Мужчина создан для того, чтобы защищать своих детей и свою женщину. А этот недоумок сжёг пятимесячного сына и жену. Он не просто не мог достойно их прокормить и дать семье необходимый минимум, но и заплатил их жизнями за свои идеи. Я считаю, что за идею можно отдавать только свою жизнь, но никак не жизнь пятимесячного младенца, который не в состоянии принимать самостоятельные решения и полностью зависит от тех, кто его произвёл на свет. Это подло. И тупо. Элементарно тупо!
Мне кажется, его глаза вот-вот вылезут из орбит. Я знаю, как сильно Дамиен умеет ненавидеть, и сейчас его ненависть сфокусирована на несчастном Хуане – малообразованном кубинском крестьянине.
Лицо Рона впервые в жизни серьёзно, Стелла это замечает и спешит воспользоваться удачей:
– Рон, а ты что думаешь?
– Дамиен всё сказал – мне нечего добавить.
– Значит, дурак?
– Полный, – сказал, будто выплюнул.
– Остальные? – обращается к замершему в раздумьях классу.
Все в один голос выносят вердикт «Дурак», хотя больше половины присутствующих не обременили себя чтением трёх страниц.
– Выходит, только Ева считает Хуана героем?
Дамиен нервно хмыкает.
Я бы хотела сейчас заметить, что не высказывала чёткой позиции, а лишь обозначила аргументы каждой системы координат, но мне до чёртиков нравится быть против всех: наверное, моя странноватая сущность питается чужими отрицательными эмоциями. И да, я всё так же, как и раньше, каждый день надеваю платья. Мне уже холодно в них, но я упорно мозолю глаза публике своей нетривиальностью и получаю от этого просто невыразимое удовольствие!
Ехидно улыбаюсь:
– Да, именно так!
Дамиен с грохотом роняет свою увесистую ручку на пол. Рон шумно выдыхает, и я слышу отчётливое «сучка», эхом прокатившееся по классу.
Глава 8. О слабостях
Niia – BODY
Противостояние с братом приняло неожиданные формы: теперь мы воюем по-взрослому – демонстративным игнором и молчанием.
В первые дни после приезда наши равнодушные друг к другу тела всё так же вынужденно пересекаются в общей кухне-столовой по утрам, но спустя неделю Дамиен полностью исчезает из моего поля зрения.
– А что, Дамиен здесь больше не живёт? – спрашиваю у Дэвида.
– Живёт, он просто много работает, – отвечает мать.
– Или хочет окончательно вывести меня из себя! – честность просачивается сквозь стиснутые зубы отчима.
Я невольно улыбаюсь и даже чуточку уважаю Дэвида в это утро. Люблю честных людей, искренних.
– И где же он так усердно работает? – интересуюсь у матери.
– По будням – в гараже при автомастерской, в выходные – бармен в Виктории.
– В Виктории? На острове что ли?
Виктория – столица Британской Колумбии, город, расположенный на острове. Плыть туда нужно на пароме, и вместе с Ванкуверскими пробками весь путь занял бы 2-3 часа!
– Это бар такой в Даунтауне, стилизованный под Викторию. Красиво там, интересно. На стенах старинные фото и современные…
– Обычный кабак, только для мажоров, – вставляет Дэвид, нервно поправляя очки.
– Ты несправедлив к нему! Ты опять несправедлив, Дэвид! Мальчик старается, работает, идёт к своей цели, а ты снова недоволен!
– К какой цели? – интересуюсь.
Искренне. Не думала, что у Нарциссов бывают цели.
– Дамиен мечтает открыть свой ресторан! Представляешь, какой молодец! Летом хочет поехать в Италию в гастрономический тур, обещал привезти рецепт самого вкусного в мире мороженого, – сообщает мать не без гордости.
– Кому обещал?
Неужели они стали настолько близки?
– Мелании, своей девушке. Тебе нужно обязательно с ней познакомиться, Ева! Потрясающая личность, такая красивая – глаз не оторвать. А танцует как! А поёт! И учится хорошо, – последнее с упрёком.
Ну да, я не гений в науке. Но танцую. Четыре года отучилась в школе современных танцев.
Далее следует то, что удивит меня:
– Ева танцует намного лучше, талантливее. Мелания всего лишь повторяет заученные движения, в её танцах нет души, как и в пении, – сообщает Дэвид, переворачивая страницу в своей газете.
– Пфф… – нервно выдыхает мать.
– Ты даже не в курсе, что твоя дочь танцует, не так ли? – он поднимает глаза на мать.
И она подвисает, мечась взглядом между мной и Дэвидом.
– Почему ты никогда мне об этом не говорила? – тут же находит виноватого в своём безразличии.
– Ты не спрашивала, – отвечаю.
Мать поджимает губы и отворачивается, Дэвид нервно ёрзает в своём кресле, скрещивая ноги и покашливая. Явно сожалеет, что упрекнул мать при мне. И я догадываюсь, что между ними есть некоторые разногласия по поводу нас с Дамиеном.
– Просто я очень, очень сильно злилась на тебя, Ева. Столько времени прошло… а я до сих пор не понимаю, как ты могла ТАКОЕ сотворить! Доктор сказал, что если бы удар пришёлся на несколько миллиметров левее, Дамиен бы умер! – выдыхает.
– Ну хватит! Он тоже не был невинным ягнёнком. Они оба виноваты в том, что произошло! – газета летит в сторону. – Мы же решили сфокусироваться на том, чтобы сплотить семью, к чему теперь все эти обвинения?
– Да, ты прав, конечно, Дэйв. Ты прав.
Мать смотрит на меня глазами, полными слёз:
– Не будем вспоминать, что было, сосредоточимся на том, что будет! – выдавливает улыбку.
Load up on guns – nbspl
Вечером я закрываюсь в своей комнате, пытаясь заняться математикой. Мне срочно нужно улучшить свои отметки, если хочу вырваться из проклятого «семейного» дома и уехать в колледж. Любой. Мне всё равно, по большому счёту, где учиться, и что изучать, главное – поскорее отсюда убраться.
Внезапно слышу негромкий стук в дверь и вопрос:
– Можно войти?
– Входи, – разрешаю, пару мгновений спустя.
Дамиен словно впервые в жизни неспешно обводит глазами синие стены своей бывшей комнаты, сосредоточенно рассматривая более яркие пятна, оставшиеся после того, как кто-то, или же он сам, снял висевшие когда-то плакаты популярных рок-групп и постеров на тему «Звёздных войн». У меня складывается впечатление, что он оттягивает как можно дольше неизбежное – столкновение с моим взглядом. Наконец, это происходит.
– Освоилась? – спрашивает, скорее для проформы, нежели действительно желая узнать, как обстоят мои дела.
– Да, спасибо.
– Я хочу попросить тебя, – сразу переходит к делу, – вернуть салфетку с моим номером. Ты ведь уже…
Он не знает, как закончить мысль, и я опрометчиво ему помогаю:
– Нет. Зачем мне номер, по которому не собираюсь звонить?
Его брови взлетают, а я продолжаю:
– По поводу салфетки: что упало, то пропало!
И добавляю с ехидством:
– Извини!
Он понимает намёк, хватает на лету:
– Ева, – произносит с нажимом на «Е», – эта девушка мне очень дорога. Она первая, с кем у меня возникло желание вообще иметь отношения.
– Тогда зачем совершать кобелиные реверансы?
– Это был просто флирт… – и он даже улыбается. – Невинный флирт!
Я долго не могу отвести взгляд от его физиономии. На секунду жалею о том, что так понравившийся мне парень оказался Дамиеном. Теперь очень трудно спорить с собой, отрицая, насколько он сексуален, как прожигает его тёмный взгляд, как влечёт изгиб губ. Но Дамиен, к счастью, не умеет читать мысли и принимает мою задумчивость на свой счёт:
– Считаешь, у меня слабость к женщинам?
– Мне плевать! – сообщаю, не задумываясь. – Салфетку свою ищи в мусорках в аэропорту. Я уже не помню, в какую именно её швырнула.
– Окей, – поджимает он губы.
Дамиен выходит не сразу, задерживается ещё на пару мгновений, словно раздумывая о чём-то. Затем резко разворачивается и, не говоря ни слова, исчезает за дверью так же неожиданно, как и вошёл.
Глава 9. Азы соблазнения
Michael Kiwanuka – Love & Hate
The xx – I Dare You
Первая сентябрьская пятница проходит вполне спокойно, не считая ядовитых взглядов в мой адрес со стороны «Мелании и Ко», нарочито громкого смеха всякий раз, когда мы сталкиваемся в коридорах школы, и парочки тупых шуточек по поводу моего платья на уроке математики.
Во время ланча Либби без остановки причитает о том, что Дамиен «облизывает свою сучку так усердно, как никогда». Я сижу спиной к их столику, поэтому счастлива пропустить представление, тянущее за нити, давно похороненные в детстве.
После просьбы Либби «Ева, а можно к тебе домой?» до меня доходит, что подруга уже в курсе нашего с Дамиеном «семейного положения».
– Зачем? – интересуюсь.
– Посмотрю, где и как ты живёшь.
– И если тебе не понравится?
– Больше не приду! – подмигивает.
– Окей, – говорю, – но Дамиена дома не бывает. По крайней мере, я его не вижу.
Либби не дура, и меня это привлекает. И у неё, похоже, имеется аналогичное мнение на мой счёт:
– Знаешь, а ты мне нравишься. Меня всегда тянуло к умным. От этих толстопопых дур уже тошнит. Думаю, мы с тобой споёмся! – прогнозирует.
И если бы мы были сейчас в баре, а не в школе, она запила бы это монументальное постановление о нашей начавшейся дружбе любым доступным алкоголем. Если бы ей его продали, конечно, потому что русая блондинка Либби родом из Манчестера визуально на свои восемнадцать никак не тянет.
Но тем, кто упорно бьётся в одну точку, Провиденье выдаёт подарки.
О том, что Дамиен незапланированно дома, я поняла по лежащим на барной стойке ключам от его Мустанга Шелби и сотовому телефону. Никогда ещё до этого момента он не забывал своих вещей на общей территории, и самым первым его жестом после завтрака всегда было быстрое ловкое сметание их со стола: ключи, бумажник, телефон.
И вот они на столе – прямо перед моим носом.
– Он дома, – делает тот же вывод Либби.
– Похоже, – отзываюсь. – Кофе, чай, погорячее?
– А у тебя есть? – в её глазах уже почти нездоровый блеск, и на меня накатывает волна возбуждения в предвкушении шоу или, как минимум, развлечения.
Ради такого случая я готова даже взять на себя ответственность за несанкционированный набег на бар Дэвида. Наливаю ей виски с содовой, себе содовую с виски – представление лучше смотреть на трезвую голову.
Ждать пришлось недолго: телефон братца зазвонил минут двадцать спустя, что можно считать неудачей – Либби элементарно не успела дойти до кондиции. Экран телефона высветил посылающее воздушный поцелуй фото Королевишны. Пухлые розовые губы, собранные в вульгарное сердечко, заставили мою компаньоншу подавиться лимоном.
Дамиен летел с лестницы как ненормальный – быстро и с грохотом перескакивая ступеньки.
И он был… голым.
Ну, почти: белое полотенце с голубыми вензелями и именем Damien скрывало самое интересное. Но зрелище даже и с этим упущением открылось незабываемое – теперь мне любезно был предоставлен шанс увидеть, насколько же, в действительности, изменился тот самый поганец Дамиен за последние шесть лет.
И он изменился. Настолько, что у ошалевшей Либби в буквальном смысле потекла слюна, и ей пришлось её сглотнуть, некрасиво при этом булькнув.
Конечно, виновник нашего эстетического экстаза всё заметил и абсолютно всё понял: его самодовольная, но при этом едва заметная ухмылка не оставляла сомнений.
– Привет, – промурлыкал змей-искуситель моей подружке. – Ты …
– Либби, – подсказывает она, с трудом оторвав взгляд от его груди.
До этого момента я понятия не имела, что поросль на мужском теле имеет для меня какое-либо значение. Как и вид пресса. Ну вот, что может быть красивого в животе? Или бицепсах? Ну руки и руки – такие же нужные части тела, как и ноги! Но нет же, на этот раз всё иначе, и я даже не знаю, кого сильнее придавило: подругу или меня.
Дамиен чего-то нам обеим желал, кажется, приятного чаепития, но я не уверена.
– Что он сказал? – спрашивает Либби, как только спина с татуировкой между лопаток скрывается из нашего вида.
– Что ты хорошо выглядишь, – отвечаю, отчаянно стараясь вынырнуть из гипноза.
– Серьёзно?
– Угу. Ещё будешь?
– Давай.
Зато я услышала совершенно обычное телефонное «да». «Зато» – потому что это не было «да, любимая» или «да, солнышко», ну, или хотя бы просто «привет», который как ни крути лучше безликого «да».
Через полчаса алкоголь достигает места назначения, и Либби пытается принять судьбоносное решение:
– Что, если я сейчас поднимусь к нему?
– Он трахнет тебя, – предполагаю.
– Думаешь?
– Не сомневаюсь.
– Сучке это не понравится.
– Вряд ли ты обязана ставить её в известность.
– Слышала, что она пела вчера в раздевалке?
– Нет, – вру.
– Что он может семь раз подряд.
– А тебе это нужно?
– Мне нужно 777 раз подряд. По крайней мере, последние два года я чувствую себя именно так.
– Здесь важно не количество, а качество, – делаю предположение.
– Нет, ты точно не была вчера в раздевалке.
– Да? И что же я пропустила?
– Много чего. Эта сука сказала, что из всех мужиков, какие у неё были, небо в алмазах показал только Дамиен. Но главное не это, –на её лице вселенская тоска.
– И что же главное?
– Она поклялась, что выйдет за него замуж. И…
– И?
– И любое препятствие, которое рискнёт встать у неё на пути, раздавит.
Спустя мгновение добавляет:
– Проверим?
В этот момент мне становится очевидным, что мы с Либби определённо споёмся.
– Надо снять это на видео, – внезапно выдаёт.
– Зачем?
– Интересно посмотреть, как выглядят суки со съехавшей короной.
– Жестоко, – признаюсь. – Считаю, он должен об этом знать.
– Пожелай мне удачи.
– Удачи.
Либби поднимается: она не пьяная, нет, но походка не совсем уверенная – самая подходящая кондиция для задуманного.
Я наливаю себе виски без содовой и обжигаю горло. Горечь, жар и кратковременное ощущение удушья не помогают подавить гаденькое чувство, родившееся совсем недавно и так больно колющее меня изнутри – ревность.
Это ведь мой Дамиен. Мой подлый, гадкий, отвратительный сводный брат. Какого чёрта он теперь такой красивый? Почему перед глазами до сих пор стоит его кожа, эротично облепленная каплями воды, как в рекламе водки? Чёртова голая грудь, мышцы, плечи, ключицы? И почему мерзкие кошки десятками крутятся около него, трутся, ластятся и облизывают родинку, похожую на птичью какашку? Это же просто родинка на мужской щеке. Цвета тёмного шоколада. Секси. И я, кажется, теперь тоже хочу её облизать…
