Виктория Мальцева
Вспомни меня. Книга 2
Глава 8. Маяк
Lykke Li – NO HOTEL
На самой вершине высокой скалы возвышается одинокий юноша в белой рубахе, подпоясанный красным широким поясом. Его взор устремлён в кажущуюся бесконечной серую даль океана, а глаза вечно ищут черты проплывающих каравелл. Он всю свою жизнь ждёт их, чтобы подмигнуть одним глазом, а они, показавшись лишь на короткие минуты, всегда проходят мимо. Печаль его неумолима, как и вечная суета кораблей.
– Господи… и это всего в дне хода от землянки!
– Даже меньше, – слышу за спиной.
– Кто ещё знает о нём?
– Никто.
Да, конечно. Никто, кроме Альфы, не забредал так далеко.
– А Хромой? – вдруг вспоминаю я.
– Мы здесь не проходили, я нашёл его на обратном пути.
У маяка есть ещё тоненький металлический поясок поверх красного, а его край ровной линией ниспадает до самой земли. Только очень внимательный и зоркий глаз разглядит примыкающую к его верхнему концу дверцу.
– Там есть что-то внутри? – не дыша, спрашиваю я.
– Конечно, – таинственно отвечают мне.
Краска на металлических поручнях облупилась, а на самих ступенях стёрлась полностью. С неровной стены крупными хлопьями облетела побелка, и там, где теперь её нет, зияют яркие кирпичные пятна.
Лестница, хоть и неудобная, скоро заканчивается и мы выбираемся на добротный деревянный помост, плотно и надёжно опоясывающий тело маяка, словно юбка. Альфа смело подходит и стучит кулаком в деревянную, тоже всю облинявшую дверь, потом шарит прямо над ней рукой и почти сразу находит то, что искал. Ключ отмыкает замок, возле которого всё ещё видны остатки когда-то красной краски. Дверь, такая уставшая от ветров и полуденного солнца, что аж больно на неё смотреть, открывается без скрипа.
Мы входим внутрь, Альфа, конечно первым, а я за ним.
В этот момент меня обуревает смесь противоположных и самых неожиданных эмоций. Во-первых, страх, что хозяин этого места нам не обрадуется, во-вторых, неуёмная радость от того, что мы набрели пусть и на заброшенное, но всё-таки жилище, а в-третьих, затаившееся предвкушение чего-то острого, пряного, и одновременно мягкого, комфортного и очень важного.
Внутри оказывается просторная комнатка. Посередине стол с двумя стульями, у стены полукруглый камин, а напротив него высокий буфет из добротного тёмного дерева. Верхние его дверцы резные со вставленным молочного цвета стеклом, и за ним отчётливо различаются вазочки, коробочки, баночки. Но это не самое интересное здесь – есть ещё лестница, ведущая наверх.
– Ты бывал здесь раньше? – наконец, решаюсь я спросить.
– Угу.
– А что наверху?
– Ещё комната. Пойди посмотри, если хочешь.
Сам он сбрасывает рюкзаки на пол и без промедления направляется к старинному, потемневшему то ли от лака, то ли от времени, буфету. Этот предмет мебели состоит из трёх очевидных частей: вверху небольшой кабинет со стеклянными витражами в виде полу солнц на дверцах, посередине ниша и столешница, украшенная от стены настоящим зеркалом, а снизу самый большой шкаф с глухими деревянными дверями, запирающимися к тому же на замок.
Альфа снова шарит рукой – на этот раз на самой верхушке серванта – и снова находит ключ.
– Ты тут как у себя дома, – замечаю ему.
Он молча открывает дверцы, и моему взору, как и его, открываются большие, металлические банки с цветными наклейками. Эти наклейки, да и золотистый металл банок выглядят так привлекательно, что у меня аж желудок сводит.
– Обалдеть… – только и выдыхаю я.
– Да, – говорит Альфа. – Семь банок. Телятина с горошком и овощами.
– Семь? – машинально не своим писклявым голосом повторяю я.
– Семь, – утвердительно кивает он головой.
Альфа поднимается и уверенно отпирает глухие деревянные ставни, закрывающие небольшое окно, а я заглядываю внутрь нижних ящиков буфета – тут есть несколько бумажных кульков с крупами, коробка с сахаром и пачка чая в пакетиках.
– О Господи… о Боже! – практически ору я. – Тут есть чай и еда! Представляешь?!
Мне достаточно одного взгляда на его лицо, чтобы понять. Он об этом знает. Знал задолго до того, как мы тут объявились. Больше того, он вёл нас сюда.
– Это здесь ты нашёл консервы и сахар для Цыпы? В землянку ведь не заходил…
– Здесь, – кивает он и отворачивается.
Да, самыми ценными продуктами он всегда подкармливал Цыпу.
– Можно мне завтра забрать эти продукты с собой? – с надеждой спрашиваю я.
– Нам придётся задержаться на некоторое время.
– Разве мы не торопимся?
– Две причины: тебе нужно набраться сил и дождь.
Он прав, к вечеру небо подозрительно затянуло тучами.
– Может, он завтра закончится? Или не начнётся вовсе.
– Что-то мне подсказывает, что дождь будет затяжным. И если это так, нам лучше переждать его здесь. За это время ты и окрепнешь.
Он прав. В дождь мы далеко не уйдём. А может, долго и не проживём – неминуемо заболеем.
– А если дождь начнётся, пока мы в пути?
– Поймаем потепление и выдвинемся. Не спрашивай, откуда я знаю, что оно будет.
– Сколько, ты говорил, нам нужно на дорогу? Две недели? Думаешь, за это время погода ни разу не переменится?
– У нас есть непромокаемые куртки, палатка тоже хорошо показала себя в деле. Если на ночь прогревать землю костром и накрывать это место большим количество еловых веток, то есть шанс, что днище не промокнет. И на пути точно есть несколько пещер. Я постараюсь быть внимательнее и находить нам сухой ночлег.
– Хорошо, – бодро киваю я, мне нравится его план, тем более, что у самой нет никакого.
Вскоре Альфа ставит меня в известность:
– Я схожу за дровами.
– Так есть же дрова вроде, – киваю я на стопку, аккуратно сложенную у стены даже не сомневаюсь кем.
Или ты снова хочешь побыть наедине с собой, а я тебе осточертела со своими вопросами и нытьём?
– На всю ночь не хватит, а будет холодно.
Действительно, с появлением туч температура упала градусов на пять.
– Там наверху есть спальня и две кровати. Отдохни. Если сможешь сама растопить камин – будет хорошо, погреешься. А я пойду, пока не стемнело. Закройся изнутри и никому не открывай. Ясно?
– Ясно, – послушно киваю я.
Слушаться и повиноваться, похоже, уже входит у меня в привычку.
– В нижнем ящике буфета в жёлтой бутылке есть немного жидкости для растопки. Хотя бы на один раз точно должно хватить, – добавляет напоследок Альфа, уже подходя к двери.
Рыться в чужих шкафах как-то неловко, но мне нужно убедиться, что нашла жидкость для розжига, пока он не ушёл. Иначе потом придётся ждать его возвращения в холоде и темноте, а хочется уже тепла поскорее. Бутылку я нахожу сразу – и впрямь на дне её плещется немного жидкости – а в нижней части буфета, рядом с крупами, находится ещё и нечто, завёрнутое в несколько слоёв прохудившегося от времени пластикового пакета.
Я вытягиваю его из шкафа и принимаюсь разворачивать, как вдруг из складок резво выскакивает паук. Он небольшой и совсем не страшный – с длинными как палки неловкими ножками, но от неожиданности я вскрикиваю и роняю пакет. Он с лязгом грохается на пол.
Альфа резко разворачивается:
– Что случилось?
– Паук… – неуверенно объясняю я.
Альфа, который умеет перемещаться в пространстве комнаты за четверть секунды, уже стоит рядом и крутит рукой в разных направлениях, с улыбкой рассматривая, как кружит по его пальцу паук.
– Он не опасный.
Выпроводив паука наружу, Альфа возвращается и поднимает с пола пакет. В нём оказывается двойная металлическая сетка в виде подков. Альфа разглядывает её с таким довольным видом, что аж и присвистывает:
– Вот это находка!
– Что это? – интересуюсь у него я.
– Ты большая молодец! Выписываю тебе грамоту за бдительность! Я-то проглядел…
– Что это? – нетерпеливо повторяю я свой вопрос.
– Ловушка! – с благоговейным восторгом сообщает он. – На крабов, скорее всего. Но главное – они тут, похоже, есть. Да, точно… здесь каменистый берег, а это то, что нужно, – продолжает рассуждать он вслух.
Что бы это ни было, я рада поднять ему настроение. Особенно после того, что произошло накануне.
Я затворяю засов, как обещала, когда Альфа уходит вместе с ловушкой и кусочками сушёной рыбы. Поднимаюсь по узенькой деревянной лесенке и наверху и нахожу ещё комнатку. Одна её стена прямая – тут видно, проходит труба от камина и прогревает и эту комнату тоже. Вдоль неё стоит большая кровать, а напротив у другой стены – маленькая. Я соображаю, что спать на большой будет значительно теплее.
Окошко тут поменьше, но зато на нём нет никаких глухих ставень и от этого комнатка кажется уютнее. Я приподнимаю раму со стеклом вверх, высовываю лицо наружу, чтобы поздороваться с океаном, но успеваю заметить фигуру Альфы – он некоторое время возится с ловушкой, закрепляя кусочек сушёной рыбы внутри неё, потом размахивается и забрасывает в воду. Океан сегодня неспокойный – последние несколько часов довольно ощутимо дует ветер. Мне зябко и очень хочется закрыть окно, но я не могу оторвать глаз от Альфы. Он закрепляет конец верёвки, к которой привязана ловушка, обернув его о небольшой камень, и направляется в сторону леса. Идёт он очень быстро – торопится набрать дров засветло, и исчезает из виду практически сразу.
Мои ноги несут меня вниз по лесенке с такой скоростью, что я сама в неё с трудом верю – откуда только силы взялись после дня пути! Пальцы проворно отворяют засов, и вот я уже на тоненьком пояске маяка – деревянном помосте. Берег отсюда обозревается так далеко, что если бы Альфе не нужно было в лес за дровами, я смогла бы любоваться им всё то время, пока его нет рядом. Его спина ещё долго боготворится моими глазами, пока, наконец, не исчезает в густой чаще.
Я сразу же прячусь от ледяного холода и влажного ветра в уютной комнатке маяка. Осмотревшись повнимательнее, замечаю рядом с буфетом узкую дверцу. Точно, эта стена тоже прямая! Из-за того, что к ней примыкает буфет, это не сразу и понятно, а за стеной спряталась маленькая ниша. Свет из крошечного окошка достаточно хорошо освещает убранство – металлическое ведро, таз и кружку. На маленькой полочке под окном лежит потрескавшийся кусок мыла и скрученная от старости мочалка – это мне не пригодится. А вот несколько голубых губок в полиэтиленовой упаковке – даже очень. Одну я возьму себе, одну Альфе. Ещё одна останется про запас, и её я упакую в рюкзак. Свой, конечно же. Альфа ведь не позволяет брать «ничего лишнего», банку с шампунем, например. Но я всё равно всунула малюсенькую, хорошо, что ему не известны все мои потайные карманы. Нашла этот микроскопический пузырь в лагерном мусоре, отмыла и перелила остатки подаренного Ленноном шампуня туда. Теперь он замаскирован страшным словом «sanitizer», и даже если и будет обнаружен досмотрщиком, сойдёт за медицинские принадлежности – эта категория строго охраняется законом.
Жидкость из жёлтой бутылки действительно помогает мгновенно разжечь огонь в камине. Становится тепло и ещё уютнее. Вода в ведре нагревается быстро, так что я успеваю не только основательно отмыться от болезни, пота и дорожной пыли, но и поймать непревзойдённый, ни с чем не сравнимый кайф чистоты и горячей воды на вечно мёрзнущем теле.
– Если мы всё-таки дойдём домой, – обещаю вслух кому-то, – я больше никогда и ни за что на свете не буду ввязываться ни в какие авантюры!
Чистая, как новая копейка, я принимаюсь осматриваться дальше. Кое-где под потолком комнаты, под лестницей, по углам, где буфет примыкает к стене, видны густые мотки паутины, а на полу полно мёртвых насекомых и пыли.
Альфа хоть и приказал ждать его и не высовываться, но не могу же я, честное слово, сидеть сложа руки! Натянув куртку и потуже завязав капюшон, выхожу на мостик маяка. Снаружи уже дует так, что мне приходится держаться за перила, пока спускаюсь вниз. Вот-вот начнётся дождь, а Альфы всё нет. Океан уже выглядит угрожающе, и я начинаю переживать из-за ловушки – как бы её не унесло.
Аккуратно спустившись к тому месту, где Альфа привязал верёвку, я хватаюсь за её конец и начинаю тянуть. Ловушка поднимается легко, и я успеваю даже подумать, что затея не удалась и ничего в неё не угодило, но как только она появляется на поверхности, мне отлично видны сизо-зелёные тела крабов. Они такие крупные и увесистые вне воды, что я аж визжу от радости и не без труда поднимаю ловушку на камни.
Вообще-то, я выходила за ветками – нужно сделать веник, чтобы подмести в комнате и собрать паутину. Ловушка возникла уже по ходу выполнения основной миссии, но теперь приходится по камням пробираться к кустам с тяжёлой штуковиной наперевес.
И, как ни странно, мне в радость всё это. Абсолютно всё. И работа, и хлопоты, и даже надвигающийся шторм, от которого я очень скоро укроюсь с самым важным для меня человеком в тёплом и уютном домике. Предвкушение этого покоя вдвоём с ним, умиротворения, наполняет меня азартом и приливом сил, достаточным, чтобы переделать все дела.
Альфа возвращается с вязанкой кедровых дров, от дурманящего запаха которых аж кружится голова. Заметив прикорнувшую у стены ловушку, он усмехается:
– Так вот кто унёс ловушку! А я было подумал, это океан.
В буфете нашлась песочного цвета скатерть и тарелки с оленями и коричневым папоротником по краю. Я не могла оторвать от них глаз всё то время, пока света из окна было достаточно, чтобы их освещать. Приготовленная банка с надписью «жаркое из телёнка» и три отваренных в подсоленной воде краба, смиренно ждут своего часа посередине стола, укрытого жёлтой тканью.
– Да тут целый пир! – с восхищением комментирует мои хлопоты Альфа.
Но его игривый настрой мгновенно сменяется чем-то другим. Через мгновение мне кажется, что он вот-вот сбросит дрова на пол и подойдёт ко мне, но Альфа, словно одёрнув себя, отворачивается и аккуратно складывает их у стены на пол.
От разочарования то ли в нём, то ли в себе мне аж больно.
– Знаешь, мне жаль, что я не такая, как другие девушки, – внезапно выпаливаю то, чего не собиралась. – Ну, в смысле, не умею быть… всё делаю невпопад и ничего не помню о том… короче, несексуальная я.
Он едва слышно хмыкает.
– Ты ела? – ласково спрашивает.
– Нет, тебя ждала.
Альфа снова окидывает стол взглядом и от выражения его лица в комнате как будто светлеет.
– Там должна быть где-то свеча… в буфете, – неуверенно припоминает он.
– Правда? – подпрыгиваю я. – Где?
– Посмотри в верхнем шкафчике… кажется, там я её видел.
Как только стол и вся комната озаряются мягким жёлтым светом, Альфа подходит ближе и берёт в руки мой блокнот. Я напрягаюсь.
– Знаешь, я могу нарисовать по памяти чьё угодно лицо. А твоё – нет. Только глаза. Интересно, почему? – спрашиваю.
Альфа не сразу отрывает взгляд от свободного изображения себя же в моём блокноте и смотрит на меня в упор.
– Говоришь, несексуальна?
Мне аж не по себе от вопроса и не совсем понятен сложный ход его мыслей.
– Ты сражаешь другим. И на совсем ином, куда более опасном уровне.
Он подходит ко мне и наклоняется. Я успеваю заметить, как закрылись его глаза, прежде чем лицо исчезло из моего вида. От того, как глубоко и как неспешно, с чувством, он вдыхает воздух где-то у меня за ухом, у меня самой закрываются глаза и маяк словно начинает вращаться вокруг своей оси.
Новое, незнакомое чувство наполняет меня, одурманивает. Мне начинает казаться, что я не могу удержаться на ногах – с такой силой меня раскачивает.
– Я так и думал, что ты найдёшь эту ванную! – усмехается внезапно охрипший голос Альфы всё там же – у меня за ухом. – Поделишься шампунем, Чистюля?
– Угу, – только и могу что промычать.
– Догадалась и мне согреть воды?
– Ну разумеется, Ваше Сиятельство! – понемногу прихожу в себя и я.
Пока он моется, новые, совершенно не свойственные мысли толкаются в моей голове, провоцируя возбуждение по всему телу. Дверь тонкая и не закрывается, а за ней он – мокрый и ничем не защищённый, не укрытый. Мне до одури, до умопомрачения хочется заглянуть в огромную щель между дверной коробкой и самой дверью, и чтобы сдержаться я придумываю себе занятие – хлеб.
В жёлтом пакете с надписью «рис» оказалась вовсе не крупа, а мука. В том же шкафу нашлось и маленькое сито. Прокалив муку на противне и просеяв её от мелких чёрных козявок, я смешала её с водой, принесённой Альфой из ручья, и налепила тонких лепёшек, диаметром с мою ладонь. В какой-нибудь другой жизни, я может быть, и не стала бы никогда есть хлеб из муки, в которой жили насекомые, но в этой жизни хлеб – это такой деликатес, который во сто крат дороже крабов, моллюсков и красной рыбы.
Запах печёного теста очень скоро наполняет комнату, и Альфа, выйдя из душа в чистых и местами прилипших к телу футболке и джинсах, аж закрывает глаза от удовольствия.
На столе уже лежит первая партия «лепёшек» и когда он берёт одну из них, я считаю своим долгом поставить его известность:
– В муке жили чёрные козявки. Я их прокалила над камином и просеяла муку, но всё-таки…
– Спасибо за предупреждение.
От хруста жёсткой корки у него во рту, кончается и моё терпение – снимаю пробу с выпечки и я. Это, наверное, самый ужасный и неправильный хлеб в мире, но господи, какой же он вкусный! И это самый первых хлеб, который я ем с тех пор, как открылись мои глаза.
Альфа со словами «завтра постираю» складывает грязную одежду на лавочку у окна и возвращается к столу, но не садится за него, а выкладывает из буфета запасы.
– Давай посмотрим, что тут есть.
Он аккуратно раскладывает припасы на столе. Самое ценное в них – оставшиеся шесть консервов – телятина с горошком. Банки такие большие, что тепло становится внутри.
– По одной тебе на каждый день, пока мы тут. Что останется несъеденным, заберём с собой.
– Почему только мне?
– Потому что.
– Так не пойдёт. Это принципиально. Мне в горло кусок не полезет. Как это, вообще, самой есть? А ты… такой большой – тебе как раз и нужно столько калорий – а будешь голодным?
Альфа вздыхает глубоко и устало.
– Никакого героизма, – наконец, признаётся. – Я точно дойду, с консервами или без. А вот ты… не уверен.
И мне сразу становится ясно: никакая тут не романтика. Раскатала губу! Вожак, всего на всего, опасается, что мне не хватил сил дойти, а бросить меня он не может.
– Хорошо, – говорю.
Потом, ещё немного подумав, предлагаю:
– Но может, лучше их оставить в дорогу? Больше калорий, больше сил?
– Нет, – качает головой Альфа. – Слишком тяжёлые, нам не нужен такой вес. А силы твои важно восстановить как можно быстрее.
– Я дойду! – твёрдо обещаю ему. – Не сомневайся.
Он отрывает, наконец, глаза от ценностей, аккуратно разложенных на жёлтой скатерти, и рассматривает моё лицо с таким выражением, от которого мне становится щекотно внутри.
– Я сделаю всё, как ты сказал, – твёрдо обещаю ему. – Теперь и мне виден и ясен смысл. Но давай, сегодня съедим по банке вместе?
Не успеваю я договорить своё предложение, как его губы растягиваются.
– Давай, ты начнёшь свою, и поглядим, сколько в тебя влезет. Наверняка же всю не съешь.
Это правда – банки огромные. Наверное, смотритель маяка – настоящий гигант.
Когда Альфа заканчивает вскрывать банку, я подставляю ему тарелку с оленями, и он, улыбнувшись, выворачивает в неё содержимое. От запаха у меня начинает кружиться голова в самом прекрасном смысле этого слова. Нет в природе ничего совершеннее телятины в оранжевом соусе, утыканных зелёными горошинами.
Потом, когда всеми правдами и неправдами мне всё-таки удаётся соблазнить расчётливого и упёртого Вожака первой ложкой, а за нею и второй, и пятнадцатой, я понимаю, что ошиблась: самое прекрасное в мире находится не в тарелке с оленями. Самое желанное почти всегда прямо передо мной, но увидеть его можно только в те моменты, когда тёмные тучи его вечно пасмурного настроения рассеиваются, и из-за них на время выглядывает его игривое лицо. Я таю в такие моменты. Забываю о еде, об опасности, о болезни и страхе, о трудностях и сложностях. Всё, что я вижу – сощуренные глаза цвета крепкого кофе, губы, скулы, чёрные пряди волос.
Глава 9. Остров тепла и уюта
Lykke Li – 5D
– Ты какую себе выбрала?
Я не ожидала вопроса. Думала, вернее, не сомневалась даже, что мы будем спать, как обычно, вместе. Его нежелание делать это может быть только следствием произошедшего на поляне, не иначе. Хоть он и утверждал не далее, как час назад, что отсутствие у меня сексуальности с лихвой восполняется заслугами на совсем ином, «опасном» уровне.
– Ну логично же, – рассуждаю я вслух, – что бо́льшему по размеру человеку будет удобнее на бо́льшей по размеру кровати.
Он кивает – ему тоже никогда не требуется объяснять дважды – и принимается двигать кровати.
– Что ты делаешь? – вопрошаю.
– Меняю их местами. У трубы тебе будет теплее.
– А ты?
– А мне и так нормально.
Очень плохо, что тебе «и так нормально». Я собираю всю волю в кулак, чтобы не скомпрометировать себя, не дай бог не показать, как сильно меня расстроило это его: «Ты какую себе выбрала?».
Я впервые в жизни – в осознанной, по крайней мере – укладываю голову на подушку. Вот, что означает удобно! Вот, что означает тепло и уютно! Но сна всё равно нет. Разве можно ему быть, когда у другой стены в гордом одиночестве лежит так сильно мне необходимый, пахнущий земляничным мылом человек?
– Холодно, – жалуюсь.
Но он делает вид, что не слышит. Упёртый, со скверным характером, мстительный Вожак.
И в качестве последней попытки воззвать к его совести я громко вздыхаю.
– У меня кровать шире, – тихо предлагает он.
Меня не нужно приглашать дважды. Особенно, когда я осознаю свою оплошность и остро нуждаюсь в том, чтобы она была исправлена.
SKAAR – Scientist
Дождь порывами хлещет по толстому стеклу, ветер подвывает где-то у самой верхушки маяка, но самое страшное – мощные удары волн о стену скалы, на которой стоит его башня. Их сила так велика, что пенистые брызги иной раз долетают до окна и стекают по стеклу, словно оно – иллюминатор какого-нибудь корабля.
Я поднимаюсь, чтобы перелечь к Альфе, но прежде решаю заглянуть в окно. Видно, как ни странно, очень хорошо: и сизое небо, и тёмную бездну океана и то, с какой мощью разбиваются его массивные волны у самого подножия, как со скоростью взлетает кверху вода.
– Обалдеть… – шёпотом восхищаюсь я и разворачиваюсь, чтобы позвать Альфу полюбоваться на стихию, разделить мой восторг.
Но произнести не могу ни слова, из-за того, как он на меня смотрит. Его поза – он полулежит, заложив одну руку за голову, а второй почему-то вцепившись в край кровати – ни о чём существенном мне не говорит.
– Что? – спрашиваю.
– Нам нужно поговорить, – объявляет он, и мне даже видно, как блестят в полутьме его внимательные глаза.
Внезапно я понимаю, что стою в одних трусах и футболке, хотя чего он у меня не видел, если задуматься? Я спокойно подхожу и усаживаюсь на край его кровати.
– Там страшно красиво снаружи, – сообщаю ему. – В смысле, и страшно, и красиво в то же время.
– Так бывает, – согласно кивает он и тоже поднимается. – Ты же… слышала, что сказала Альфия?
– Когда?
– Вчера.
– Она много чего говорила.
– Ты знаешь, о чём я.
– Нет, не знаю, – вру, конечно, но зачем вообще он затеял этот разговор?
– Я не хочу недосказанности и ненужных мыслей. Никаких дрязг не хочу, не хочу ничего плохого между нами, тем более если это плохое – чьё-то враньё. То, что она сказала – ложь. Никогда этого не было.
– Не было? – как попугай повторяю я.
– Ну, если только я был без сознания. Но насколько помню, оно всегда было при мне, а сплю я чутко.
Альфа сморит в глаза, и мне не нужны его объяснения.
– Знаешь, – говорю ему шёпотом, – мне мальчик приснился. Лет десяти… может, одиннадцати. Несколько раз это было.
Его глаза загораются, поэтому я продолжаю:
– Этот мальчик вечно куда-нибудь лезет – ну просто в каждой дырке затычка – и вечно что-нибудь добывает: то ящерицу, то паука, то медузу, то яблоко с самой макушки дерева. И всё это – всю свою добычу он приносит мне: и морского конька, и маленькую рыбку, и огромного оранжевого краба с четырьмя круглыми пятнами, и жёлтый кривой цветок с самой вершины полуразвалившейся стены старинного жёлтого замка. Никому другому не приносит, только мне! Я собираю все его трофеи… все достижения и… успехи.
Его лицо меняется до неузнаваемости: усталость и угнетённость исчезают, а вместо них рождается воодушевление, граничащее с восторгом. Теперь Альфа смотрит на меня, как на сказку, в которой один поворот сменяется другим, а любимый персонаж всех побеждает самым неожиданным образом.
Внезапно он касается моего рта, проводит пальцем по краешку губ, и мои глаза закрываются сами собой. Альфа прижимается своим лбом к моему и шёпотом говорит:
– Прости за сегодня.
Мне становится тепло-тепло: не только физически, но и как-то по-другому.
– Это ты меня извини, – тоже шёпотом прошу я. – Ты знаешь намного больше меня и больше помнишь. Просто дай мне прийти ко всему своим ходом.
– Я бы всё равно тебя не тронул! – с чувством признаётся он. – Не здесь и не сейчас. Просто я… не сдержался немного. И устал. Очень.
– Не сдержался? – зачем-то спрашиваю у него я.
Его живот такой худой, что стал плоским и твёрдым, как доска, которую он делал из ели. Джинсы на нём едва держатся. Даже с ремнём их пояс так сильно отходит от его тела, что под него легко можно проскользнуть рукой.
Я только слышу, как резко меняется его дыхание, а ещё через мгновение он хватает моё запястье. Я мгновенно пугаюсь сама того, что сделала. Вырвав руку из его захвата, спешу отодвинуться подальше – мне кажется, я могу об него обжечься, даже если просто рядом сидеть буду, не прикасаясь. У меня краснеют щеки, жар приливает груди, расползается на шею и уши.
– Извини!
Господи, стыдобище-то какое.
– Не извиняйся.
Мои руки сами закрывают моё лицо.
– Чего ты? – спрашивает он и как-то нервно приподнимается.
– Стыдно.
– Чего ты стыдишься?
Теперь в его голосе возмущение, и я перестаю понимать, что происходит. Альфа отдирает руки от моего лица с вопросом:
– Почему тебе стыдно?
– Я не знаю. Это твоя территория, а я вломилась без приглашения. Не знаю, что на меня нашло. Очень стыдно. Ещё раз извини!
Теперь он, вообще, улыбается.
– Есть моменты… Вернее, обстоятельства, при которых частные территории перестают быть частными, – вдруг говорит. – Это как раз такой момент и извиняться нужно мне. Просто, я не уверен, что смогу… остановиться, и только по этой причине не разрешаю себе… много чего, хотя воздержание даётся с трудом.
– Ты хочешь много чего?
– Даже не представляешь, как сильно.
Я целую его в шею, сообщая этим то, о чём не осмеливаюсь попросить словами. Но он снова каменеет. Напрягается так, словно я его же стрелой целюсь ему в лоб. Мне ничего не остаётся, кроме как прикинуться невинной в своих намерениях: обнимаю его грудь – это уже привычный ему жест, и уткнувшись носом в плечо – это тоже ему знакомо, с чувством зеваю.
Он расслабляется.
– Альфа… – решаюсь, когда темнота сгущается настолько, что он не разглядит выражение моего лица даже если захочет.
– Ум?
– Что такое… секс?
В темноте у него есть время подумать. Я ведь тоже не в состоянии ничего разглядеть.
– Секс, это когда я трогаю тебя, и тебе это приятно настолько, что ты просишь меня не останавливаться и сделать больше.
Это объяснение производит фурор не только в моей впечатлительной душе – ритм его дыхания тоже изменился.
– Насколько больше?
Он не отвечает, но его рука сжимает мою ладонь. Я замираю, потому что не имею представления, чего от него ждать в этот момент. Мою ладонь опускают на джинсы. Едва я успеваю подумать, что за такой толстенной тканью вряд ли удастся что-нибудь понять, как сразу убеждаюсь в обратном. Этого обратного так много, что кровь приливает к моим щекам, ушам, пробирается на затылок и оттуда вдоль позвоночника устремляется ко всем самым важным частям тела.
Но мне мало. Мне хочется чего-то ещё, хоть я и не понимаю до конца, чего именно.
– Рэйчел говорила, у парней… есть… – последнее слово я решаюсь произнести только шёпотом и у самого его уха, – семена.
Он сглатывает, прежде чем, ответить:
– Да, это почти здесь.
– Почти?
На этот раз он не медлит, прежде чем сдвинуть мою руку ещё дальше и ещё ниже.
Мне приятно то, что я ощущаю. Настолько, что глаза жмурятся сами собой, словно их ослепили, хотя темнее этой ночи вообще не бывает.
– Это сейчас у нас секс? – спрашиваю его.
– Почти…
– Мне приятно. Очень, – признаюсь ему.
Он долго молчит и ничего не делает, а я снова в недоумении: ну что опять не так?
– Секс – это больше.
– Намного?
– Смотря с кем.
До меня не сразу доходит. А когда это случается, вышибает из «приятности» со свистом и грохотом. Моя рука сама собой отдёргивается от него, как от углей костра. Но он и не думал меня останавливать или хотя бы спрашивать, почему я это сделала.
Я разворачиваюсь к нему спиной и закрываю глаза, чтобы спать.
Выждав довольно приличное время, а точнее, дождавшись, пока моё желание кого-то убить приобретёт степень неукротимого, сосед по кровати резко разворачивает меня на спину и прежде, чем я успеваю заехать ему, арестовывает мои руки, ловко пришпилив их своей одной прямо у меня над головой. Дёргаться я тоже не могу – мои ноги так же безнадёжно обездвижены, как и руки. Всё, что мне осталось – это говорить, но и это не успеваю.
– В том, что я помню, есть только ты! – получаю.
Мне не приходило в голову, что он может вот так легко меня обезвредить во всех смыслах. Я не могу пошевелиться, и сказать мне теперь тоже нечего.
Остаётся только спрашивать, пока отвечают:
– И много меня?
– Очень.
– Какая я?
– Непреодолимо… сексуальная.
– Ещё какая?
– Нежная. Очень…
От его слов у меня мурашки и жар… везде.
– А в жизни? – пытаюсь себя остудить.
– Ты будешь смеяться, – неожиданно ухмыляется он, – но это всё, что я помню.
– Серьёзно? Секс – это всё, что ты помнишь?
– Угу.
Можно было оставить себе одно воспоминание – кажется, так Рэйчел говорила? А как же выживание? Помнил он или на ходу соображал? А секс… он ведь в темноте случается, как я обратила внимание в лагере.
– А ты точно уверен, что это я? – делюсь сомнениями.
Альфа приближает своё лицо и целует в губы с таким чувством, что я на мгновение забываю обо всех так сильно волнующих меня вопросах.
– Вот в такие моменты, как этот, абсолютно уверен, – отвечает он, отпуская мои запястья, а за ними и ноги. – Но, когда ты не слушаешь меня, кричишь, ругаешься, обижаешь, я начинаю сомневаться.
Я понимаю, к чему он клонит.
– А когда откидываешь мои руки – эти сомнения становятся непреодолимыми.
– Это называется манипуляцией. Если хочешь заняться сексом, так и скажи – возможно, я буду не против. Но я для себя выяснила одно: там было темно, и ты наверняка не уверен, я в твоих эротических воспоминаниях или не я, так что вполне вероятно, что мы никакая не пара, и по возвращению домой тебя ждёт жена с тремя детьми.
