Виктория Платова
Такси для ангела
Но какой же она оказалась уютной! Она была создана для другого города и другой страны. Да и для другого времени тоже. Наверное, в этом пальто хорошо было мокнуть под дождем и посещать крохотные кофейни, кормить голубей, греть руки над жаровнями, выбирать обезумевшие от нафталина безделушки на каком-нибудь «блошином» рынке.
В нем хорошо было отправиться куда-нибудь автостопом. И сойти на обочине черно-белого, как старая кинолента, времени. Но я точно знала, что никуда не отправлюсь и нигде не сойду. И от этого мое сердце наполнялось печалью. Светлой, ни с чем не сравнимой печалью, похожей на финал фильма «Украденные поцелуи».
Возможно, если бы я выкупила пальто, если бы оставила его у себя, моя жизнь повернулась бы по-другому.
Но я отдала его хозяйке, жалкая неудачница.
Я прошла мимо него, как проходят мимо главной и единственной в жизни любви. И светлая печаль забылась сама собой.
А сейчас – вспомнилась.
И всему виной была Аглая Канунникова с ее совсем не кровожадным «Такси для ангела». Но особо заморачиваться этим я побоялась. И, покончив с одной детективной интригой, переключилась на другую.
Почему Дашка так ненавидит Канунникову?
Аглая Канунникова не конъюнктурщица, кичем в этом ангельском средстве передвижения и не пахнет. Наоборот, в некоторых местах я даже забывала, что читаю беллетристику. Совсем неплохая и нестыдная работа.
Я, пожалуй, смогла бы выполнить Дашкину просьбу…
Об этом я и заявила своей подруге, когда она вернулась домой. Но, вместо того чтобы обрадоваться, Дарья почему-то поскучнела.
– Ты начала читать? – после недолгого молчания спросила она.
– Уже.
– Что – уже?
– Уже прочитала. Не понимаю, почему ты так на нее окрысилась…
– Нас ждут, – ушла от ответа Дарья. – Собирайся.
…Коктейль в галерее оказался самой обыкновенной пьянкой: нечесаные художники-нонконформисты и сомкнувшийся с ними нечесаный музандеграунд потчевали всех желающих водкой, пивом и жареным арахисом. Дашка надралась в первые полчаса, я же (верная своей утренней клятве) пила только воду из-под крана.
В богемном приюте не было даже минералки.
А галерейная начинка – инсталляции и богоборческие (свят, свят, свят!) иконы с порнодушком – не поразила мое воображение. Зато его поразила Дашка, устроившая просветительскую лекцию в таком же, как и галерея, нонконформистском ватерклозете (с деревенским очком вместо унитаза). Я сама спровоцировала ее, сказав, что возьмусь за рецензию.
– Значит, ты тоже подсела на эту суку Аглаю!
– С чего ты взяла?
– А все на нее подсаживаются.
– Ты преувеличиваешь.
– Да я не то что преувеличиваю – я ее терпеть не могу! Лицемерка поганая! Водит всех за нос. Копалась бы в своем жанре, так нет: в учителя жизни лезет, свои взгляды навязывает. Обо всем высказалась, ничего не забыла!.. Даже по поводу профилактических прививок детям Руанды у нее, видите ли, собственное мнение… Даже по поводу выращивания патиссонов и селекции трехцветного вьюнка!..
– Ладно, – первой не выдержала я. – Черт с ней.
– Вот именно! – Дашка попыталась плюхнуться на отполированный многими сомнительными задницами толчок, и я с трудом ее удержала.
Через час, когда Дашка окончательно превратилась в патиссон, о котором так пламенно распространялась, в галерее появился роскошный молодой человек в белом свитере и с такими же белыми выгоревшими волосами. Проигнорировав многочисленные приветствия и поддоны с пивом, он направился прямиком к Дашке, пытавшейся улечься на инсталляцию «Балканские войны-13». Легко подняв тело моей подруги, он потащил его к выходу.
– В чем дело? – спросила я, ухватив Дашку за край платья.
Молодой человек даже не сбросил скорости. А у самого выхода процедил:
– Откройте дверь.
– А вы кто такой?
– А вы кто такая?
Дарья, до этого больше напоминавшая мешок с картошкой, неожиданно приподняла голову.
– Это – наш Главный… А это…
Выпитый «коктейль» оказался сильнее: так и не договорив, очаровательная пьянчужка закрыла глаза и отрубилась.
– А это ее подруга из Питера, – закончила за Дарью я и улыбнулась Главному.
– Что-то припоминаю. Открывайте дверь, подруга из Питера.
Вдвоем мы выволокли бесчувственную тушку на улицу и погрузили ее в такую же белобрысую, как и он сам, тачку Главного.
– Нам к проспекту Мира…
– Знаю, – процедил Главный и в лучших московских традициях сорвал машину с места.
Теперь, во всяком случае, мне стало понятно происхождение мужских парфюмов в ванной и мужских комнатных тапок в прихожей.
Некоторое время мы ехали молча.
– Дарья говорила мне о вас, – он первым нарушил молчание.
– Мы учились вместе. Я тоже закончила журфак. – Кто знает, может быть, это он и есть – мой единственный шанс, о котором говорила Дашка.
– Это не имеет значения.
Ничего не поделаешь: первый же выстрел оказался холостым.
– Но статью все же напишите, – тотчас исправился Главный. – А там посмотрим.
– Об Аглае Канунниковой?
– Да о чем угодно.
Ай да Дарья! Похоже, она уже провела подготовительную работу. Милая, заботливая, замечательная моя подруга! Ангел с крыльями, а не человек! От неожиданно открывшейся перспективы у меня даже закружилась голова.
– Может быть, вы в курсе… Почему она так ненавидит Канунникову?
– А вы сами не догадываетесь? Дарья тоже пыталась писать книги. Но у нее ничего не получилось. Журналистика – совсем другое дело…
Вот оно что! Вот он – корень всему: самая банальная профессиональная зависть.
Больше Главный не сказал ни слова. Он даже отказался от кофе, когда мы поднялись в квартиру. Проводив гостя и уложив Дашку в постель, я снова засела за Канунникову. Теперь, после беседы с холеным начальником «Роад Муви», Канунникова становилась не целью, а средством. С ее помощью я – если не буду дурой – попытаюсь вернуться в давно потерянную профессиональную жизнь.
…Оставшиеся до отъезда дни я провела за книгами Канунниковой и Дашкиным ноутбуком. Порочная связка альпинистов «Бывший – продюсерша – старая грымза» была напрочь забыта. И когда опомнившаяся Дарья приволокла с работы шикарно изданный двухтомник «Развожусь: за и против», я только пожала плечами. «Дервиш взрывает Париж» меня больше не интересовал.
За сутки до моего отъезда рецензия была готова. Вернее, это была не рецензия даже, а пространное эссе. Я сдобрила его своими собственными размышлениями, унавозила историей о пальто и снабдила заголовком «Украденные поцелуи».
Из соображений безопасности я отдала эссе только на вокзале, за три минуты до отправления поезда. Дарья обещала показать его Главному сегодня же (я подозревала, что торжественный акт показа состоится в постели) и обязательно позвонить, когда все прояснится.
* * *
…Дарья не позвонила.
Ни через три дня, ни через пять, ни через две недели.
Должно быть, я полностью дисквалифицировалась. Не уловила ритм покачивающихся бедер «Роад Муви». И сотрудником московского издания мне не быть никогда. И журналисткой – тоже.
Я отметила закат так и не начавшейся карьеры в кафе-мороженом «Пингвин». В полном одиночестве. А потом вернулась к своей «Минерве» с ножным приводом. И к скудным заказам театральной студии Дома культуры им. В. Кингисеппа: бесстрашные студийцы замахнулись на сказку «Снежная королева».
Звонок раздался, когда я пришивала воротник к костюму Маленькой разбойницы.
– Я могу поговорить с Алисой Зданович? – Голос был женский, усталый и вальяжный одновременно.
Такой голос мог принадлежать только богатой клиентке, и я сразу же вспомнила, что моя старая заказчица, мадам Цапник (62-й размер), обещала подкинуть очередную работенку: пальто и два костюма для деловой женщины с изюминкой.
– Слушаю. Вы по поводу пальто? – бодро спросила я.
На другом конце трубки повисло непродолжительное молчание.
– И по поводу пальто тоже, – голос дрогнул.
– Подъезжайте. Васильевский остров, улица Шевченко…
– Видите ли… Я очень занятой человек. А вы сами не могли бы приехать?
Я ухватилась за телефонный шнур. Мадам Цапник не соврала: женщина действительно оказалась деловой. А с преуспевающих бизнес-самок, которые беспокоили меня крайне редко, я обычно брала по двойному тарифу.
– Диктуйте адрес.
– Гостиница «Астория», номер 103.
Это несколько меня озадачило. При чем здесь гостиница?..
– Жду вас через час.
– Но…
Женщина повесила трубку, оставив меня в полной растерянности. Странный звонок, странные тексты… А может, это вовсе не наводка мадам? Тогда что? Голос не принадлежал никому из моих знакомых, я никогда не слышала его раньше, но имя и фамилия – мои, телефон тоже мой…
Озарение пришло только тогда, когда швейцар распахнул передо мной тяжелую дверь «Астории».
Дашка. Ну, конечно же, Дашка!
Приехала в Питер по своим богемно-журналистским делам и решила меня разыграть. Добить окончательно. Ты, мол, сидишь с выкройкой и булавками во рту, а я – в дорогой гостинице. Месть за эссе удалась, ничего не скажешь.
Я подошла к стойке суетливо-подобострастного портье.
– Номер сто три. Меня ждут.
Портье сделал неопределенный жест рукой, и за моей спиной вырос молодой человек в строгом костюме. Болтавшаяся на лацкане его пиджака бирка уведомила меня, что я имею дело со службой безопасности отеля. И дальнейшее сопротивление бесполезно.
Молодой человек с биркой аккуратно подхватил меня под локоть.
– Не стоит, я еще сама в состоянии идти, – пролепетала я.
– Пройдемте, – он не обратил на мои слова никакого внимания.
И мы прошли в гостиничный бар. Теперь я была совершенно уверена, что звонок – Дашкиных рук дело. И мадам Цапник с ее деловой протеже здесь ни при чем: не буду же я снимать мерки в точке общепита, в самом деле!..
Но Дашки в полупустом баре не оказалось. И пока я соображала, что бы это могло значить, охранник подвел меня к самому дальнему столику. За ним расположилась какая-то женщина. Она кивнула охраннику и сделала приглашающий жест рукой.
– Прошу.
– Меня? – переспросила я.
– Вы ведь Алиса? Садитесь.
Поколебавшись секунду, я все-таки устроилась напротив. И робко произнесла:
– Вы от Эмилии Ефимовны?
Эмилией Ефимовной звали мою добрую стотридцатикилограммовую фею мадам Цапник.
– Нет. Я сама по себе.
Женщина подперла рукой подбородок и принялась откровенно меня изучать. Так откровенно, что в первую секунду я разозлилась. А во вторую решила: черт с тобой, изучай, я и слова не скажу.
Точно определить возраст сидевшей передо мной дамы было невозможно. Но ставки начинались с сорока пяти. В этом возрасте она проболтается еще лет двадцать, если, конечно, будет делать подтяжки и посещать массажные кабинеты. Женщины подобного типа никогда не страдают гипертонией, пьют исключительно черный, крепко заваренный кофе, выкуривают не меньше двух пачек сигарет в день, мало спят, коротко стригутся и никогда не закрашивают седину (это придает им дополнительный шарм). Котов в качестве домашних животных они не переносят, зато всегда заводят собак крупных пород и молодых любовников.
Как клиентки, они достаточно непритязательны, потому что в одежде предпочитают спортивный стиль.
В просторечии такой женский подвид называется «баба с яйцами».
И передо мной – типичная представительница этого подвида. Умное, волевое лицо, резко очерченные губы, едва тронутые светлой помадой, и эксклюзивное серебро на всех пальцах. Такого серебра не найти ни в одном магазине, оно передается исключительно по наследству. Или завоевывается как трофей – вместе с карьерой, деньгами и мужскими скальпами…
Закончить анализ я не успела. Женщина вынула из стоящей рядом с ней сумки журнал и швырнула его на стол.
– Ваших рук дело? – спросила она.
Черт возьми, это был «Роад Муви»! Последний выпуск, датированный июлем. От нехорошего предчувствия у меня засосало под ложечкой. Если это действительно Дашкин розыгрыш, то он чересчур пышно обставлен. И несколько затянулся.
– Страница пятьдесят четыре, – подсказала женщина.
Я подтянула к себе журнал и – не без опасений – раскрыла его на указанной странице.
Буквы запрыгали у меня перед глазами: в рубрике «Гамбургский петух» сияло и переливалось мое собственное эссе «Украденные поцелуи». Конечно же, оно было на добрых две трети меньше первоначального варианта, но оно было!
Дашка, корова, почему ты не сообщила мне об этом?!
– Вы от Дарьи? – спросила я.
– Странные у вас вопросы, – женщина нахмурила тонкие брови. – Я ведь уже сказала. Я – сама по себе. Меня зовут Аглая Канунникова.
Кажется, у меня отвисла челюсть. Или вскрылись все поры на лице. Или выпали все волосы. Во всяком случае, дама, представившаяся как Аглая Канунникова, посмотрела на меня с сожалением. А потом хорошо заточенным ногтем отчеркнула название.
– Почему?
– Что – «почему»? – Я была совершенно сбита с толку.
– Почему вы так ее назвали?
– Есть такой фильм. У Франсуа Трюффо, французского режиссера…
Канунникова досадливо поморщилась.
– Я знаю. Но почему вы назвали свою писульку именно так?
– Просто… Это мой любимый фильм. Мне показалось…
– Плевать мне на то, что вам показалось.
Да, забыла добавить, что бабы с яйцами отличаются бесцеремонностью и роковым влечением к ненормативной лексике.
– Я, пожалуй, пойду, – сказала я и сделала попытку встать из-за стола.
– Сядьте. Я заказала кофе. Но могу заказать и что-нибудь покрепче, если… – она не договорила и снова уставилась на меня.
– Если?..
– Если вы то, что я думаю. Значит, «Украденные поцелуи»… Там есть посвящение, в самом начале фильма. Кому?
Ситуация была просто идиотской. Еще большей идиоткой оказалась я, клюнув на этот звонок и на этот глупый розыгрыш. Аглая Канунникова, надо же! Бабы с яйцами не пишут уютные книги!..
Видимо, на моем лице отразилась такая борьба чувств, что самозванка-экстремистка не выдержала. И припечатала журнал книгой.
– Это один из моих первых романов, – она перевернула книгу и показала мне обложку с фотографией. – Изображение как на могильной плите, но узнать можно. Похожа?
Книга действительно принадлежала Канунниковой. А фотография на тыльной стороне – женщине напротив.
– Убедились?
– Да.
– Мне повторить вопрос?
– Зачем же, я помню. Французской синематеке, вот кому они посвящались, «Украденные поцелуи».
– Отлично, – Аглая раздвинула губы в улыбке. – Вы предпочитаете виски или коньяк?
Виски и коньяк относились к категории «что-нибудь покрепче».
«Что-нибудь покрепче, если вы то, что я думаю». Ах ты, пресыщенная суперпопулярная сука! Дарья права, знаменитости не вызывают ничего, кроме раздражения. Такая может и серную кислоту в рожу плеснуть, и по судам затаскает, если я что-то не то крякнула в своей, будь она проклята, статейке!..
– Я жду, – еще шире улыбнулась Аглая, и только теперь я заметила, что передний зуб у нее сколот.
Самую малость сколот. Интересно, куда смотрит ее дантист?
– Я не пью спиртного.
– Жаль.
Подбитый зуб притягивал меня как магнит. Совершенно алогичный, неправильный зуб. У знаменитостей не должно быть изъянов во рту, от этого зависит их распроклятый имидж. Они готовы терпеть во рту целые кладбища мертвого фарфора, лишь бы не выпасть из обоймы.
В чем дело, Аглая? Или ты не играешь по общим правилам?
Канунникова подозвала официанта сухим пощелкиванием пальцев и что-то шепнула ему на ухо. Официант затряс набриолиненным пробором и сразу же исчез.
– Вы профессиональная журналистка? – продолжила допрос Аглая.
– Я давно не работаю по специальности.
– Очень хорошо, – почему-то обрадовалась она.
– Может быть, объясните мне, что происходит?
– Чуть позже. Вы хорошо зарабатываете?
Только этого не хватало!
– Думаю, это некорректный вопрос, – я постаралась вложить в свои слова максимум достоинства.
– Отчего же! Это деловой вопрос.
– Зачем вам это нужно?..
Ответить Аглая не успела: вернулся официант с бутылкой коньяка, шоколадом и кофе. И бутылкой минеральной – очевидно, для меня.
Я была растрогана.
И к тому же этот зуб! Он опускал Аглаю с заоблачных высот прямиком в городскую подземку, напичканную ее книжками. И ставил ее в один ряд с простыми смертными.
Аглая посмотрела на меня сквозь рюмку с коньяком, и от этого я почувствовала себя так же уютно, как если бы сидела на электрическом стуле.
– Итак, продолжим, – она сделала маленький глоток. – Вы хорошо зарабатываете?
– Вы хотите предложить мне больше, чем я зарабатываю? – съязвила я.
– Хочу, – просто сказала она.
Да-а… Коньяк бы мне не помешал!
– А за что, если не секрет?
– Если, конечно, у вас нет мужа. Или друга… Чушь, – оборвала Аглая сама себя. – Никакого мужа, а тем паче – друга у вас нет. Хотя бы на сегодняшний момент.
– Почему вы так решили?
Действительно, почему? На подиумах мне, конечно, не блистать, но и ничего особенно отталкивающего в моей внешности нет. И размер лифчика самый ходовой – третий. Иногда ко мне даже обращаются с вопросом «Который час?» молодые люди. И не в самое темное время суток. И не какие-нибудь маньяки, а заслуживающие доверия офицеры вооруженных сил в чине не ниже капитана. Или любители виниловых пластинок, баночного пива и барда Олега Митяева.
Аглая перегнулась через стол и приблизила ко мне лицо. А потом повела коротким решительным носом.
– Чувствуете запах? – шепотом спросила она.
– Запах? – Я не на шутку перепугалась. – Какой запах? Никакого запаха я не чувствую.
– Вот именно. И я не чувствую. Вы ничем не пахнете. Абсолютно стерильны. А мужчина проявляет в женщине запахи. Он служит катализатором, он их стимулирует.
– Идите к черту, – сказала я.
Она резко откинулась на спинку стула и захохотала.
– Прежде чем пойти к черту, – отсмеявшись, сказала Аглая, – я хочу предложить вам работу личного секретаря.
– Не поняла?
– Будете моим личным секретарем?
– Я?!
– Вы.
Я никак не могла отделаться от чувства нереальности происходящего. Напротив меня сидела одна из самых раскупаемых писательниц в стране, если не самая раскупаемая. Почти классик, почти гуру и уж точно кумир домохозяек, секретарш, скучающих жен богатых мужей, студенток-дипломниц и мосластых посетительниц фитнес-клубов.
– Но почему я?
Вместо ответа Аглая постучала пальцем по журналу.
– «Украденные поцелуи», – мечтательно произнесла она. – Это ведь и мой любимый фильм. Я никогда и нигде об этом не упоминала. Мне нужен не просто секретарь, мне нужна единомышленница. А человеку, который влюблен в «Украденные поцелуи», я могу доверять всецело.
Чудны дела твои, господи!
– Но почему я? Поискали бы кандидата среди кинокритиков. Наверняка кто-нибудь когда-нибудь стряпал монографии по Трюффо…
– Вы неглупая, довольно остроумная, со склонностью к анализу. Звезд с неба, конечно, не хватаете, но не лишены оригинальности суждений.
– Откуда вы знаете? – обижаться на Аглаю было так же глупо, как обижаться на стихийное бедствие. Или на дворец-музей, потому что там заставляют ходить в тапочках. – Откуда вы знаете, вы же меня первый раз видите!
– Мне достаточно того, что я прочла, – в который раз Аглая апеллировала к злосчастному «Роад Муви».
– И там это написано?
– Между строк. Я ведь все-таки пишу детективы, девочка. Так что вы скажете о моем предложении?
– Я не могу, – проблеяла я. – Так сразу… И потом, я не знаю, что нужно делать…
Черт возьми, что я несу? Мне нужно сейчас же отодрать зад от стула и распроститься с сумасшедшей детективщицей!
– Обязанности самые простые, но отнимают довольно много времени. Вы разбираете почту, отвечаете на письма, договариваетесь об интервью, вычитываете их. Занимаетесь моим сайтом в Интернете. Это так, навскидку… Надеюсь, слово «компьютер» не заставляет вас искать веревку и мыло?
– Нет.
– Замечательно. Вы согласны?
– Мне нужно подумать.
– Соглашайтесь, – Аглая в который раз улыбнулась мне. – Вам ведь очень хотелось использовать свой шанс. Вам очень хотелось понравиться столице.
– Это вы тоже вычитали между строк?
– Тоже. Вы переберетесь в Москву, сможете завести нужные знакомства. Мое нынешнее положение позволит вам это сделать. И со временем… Кто знает… Может быть, и ваши амбиции будут удовлетворены.
Я явственно почувствовала запах серы и услыхала легкое постукивание: это Аглая била по полу кончиком хвоста. Она искушала меня, дьяволица, она брала меня штурмом. И я вдруг с тоской поняла, что швейной машинке «Минерва» не выдержать лобовой атаки. Да и отряду заказчиц во главе с мадам Цапник стриженая знаменитость не по зубам.
А костюм Маленькой разбойницы?.. Его придется дошивать в любом случае.
– Я даже не представляю себе… Как это можно осуществить… Практически.
– Все очень просто, – дожимала меня Аглая. – Ближайшие три дня я здесь. У меня встречи с читателями. Трех дней вам хватит, чтобы утрясти все дела?
Маленькая разбойница, Северный олень, накидка для Герды… Трех дней должно хватить.
– Подыщем вам квартиру. Это обойдется долларов в сто – сто пятьдесят. Я буду платить вам семьсот. Или скажем, семьсот пятьдесят в месяц.
– Восемьсот, – нагло заявила я и потянулась к коньяку. – И за квартиру – отдельно.
– Хорошо. Пусть будет восемьсот. Но вместе с квартирой. – Аглая, как и положено бабе с яйцами, умела торговаться. – Два выходных. Сегодня понедельник. В пятницу мы должны выехать. Устраивает вас такой расклад?
Меньше всего такой расклад устраивал театральную студию с ее экспериментальной «Снежной королевой». Три года я шила студийцам костюмы за смешные деньги. Может быть, у кого-то и восемьсот баксов вызовут смех. Но только не у меня. И потом, кто меня зовет! Не какая-нибудь одноразовая беллетристка Михрюткина, а сама знаменитая Канунникова!
– Испытательный срок – месяц, – голос Аглаи опустил меня с небес на землю.
– Интересно, его хоть кто-нибудь выдерживал?
Аглая позвенела браслетами на запястьях, стерла улыбку с лица и припечатала:
– Никто.
– Понятно.
Я опрокинула в себя коньяк. Будь что будет. Сейчас я скажу ей «да».
Но «да» пришлось отложить, поскольку к нашему столику подползли две упакованные мамзельки и в ритме хорошо темперированного клавира запричитали:
– Простите, ради бога! Вы… Вы не Аглая Канунникова?
– Да. Я могу вам чем-нибудь помочь? – Аглая была сама кротость.
Первая мамзелька толкнула вторую в бок, туго обтянутый прорезиненным платьем. И до меня донесся громкий шепот.
– Я же говорила тебе!..
– Мы такие ваши поклонницы, такие поклонницы… Мы вас видели по телевизору… Вы бы не могли оставить нам автограф?
– С удовольствием. На чем?
Поклонницы переглянулись, а потом одна из них щелкнула замком сумочки. Напрасный труд. Максимум, что могла поглотить сумочка, – набор презервативов, газовый баллончик и пачку жевательной резинки. Интересно, за что они ухватятся? Выбор невелик: салфетки, меню, карта вин и фольга от недогрызенного нами шоколада.
Ну, соображайте быстрее, кокотки!
Я и глазом не успела моргнуть, как Канунникова придвинула к себе «Роад Муви». Тот самый, который принесла в качестве затравки для разговора со мной. Девицы перестали мяться, едва лишь Аглая щелкнула ручкой.
– Если можно… Анюте и Марине.
Когда Анюта и Марина, прижимая к себе журнал, удалились, я хмыкнула.
– Щедрый жест, – я вспомнила подшивку, которую изучала в Дашкином кабинете. – Пятьдесят рублей в розничной продаже.
– Мне он достался бесплатно. Подарок главного редактора.
Где Главный, там и Дашка. Теперь понятно, откуда Аглая узнала мой телефон. И совершенно ясно, что список почитательниц Канунниковой может быть расширен еще и за счет гостиничных шлюх. Аглая всем пришлась ко двору. И нашим, и вашим. Дашка бы в этом случае добавила: «за копейку спляшем»…
Что ж, пора говорить «да».
– У вас очень широкий круг читателей, Аглая… – Я вопросительно посмотрела на Канунникову, в надежде, что она подскажет мне отчество.
– Можете называть меня просто Аглая.
– Думаете, они вас действительно читали? – Я выразительно посмотрела в сторону девах, пришвартовавшихся к стойке.
– Думаю, они читали только букварь. И надписи на купюрах.
– Думаю, если бы вам пришло в голову организовать своих фанатов в партию, вы прошли бы в парламент.
Аглая снова уставилась на меня.
– Не тратьте силы, девочка. Я ведь уже сказала вам, что вы довольно остроумны.
«Это как раз то, чего тебе не хватает», – мстительно подумала я. С чем с чем, а с юмором у Канунниковой было слабовато. Во всяком случае, в ее неспешных, обстоятельных детективах.
Но в любом случае пора сдаваться.
– Я согласна.
– Отлично. – Аглая, до сих пор окучивавшая меня в довольно неторопливом ключе, резко засобиралась. – Я позвоню вам в четверг. А теперь мне пора идти, я и так потратила на вас непростительно много времени. Расплатитесь, пожалуйста, по счету, и будем считать, что вы приступили к выполнению своих обязанностей.
Все произошло так быстро, что я даже рта не успела раскрыть. И опомнилась только тогда, когда в руках у меня оказались две пятисотенные. А Аглая, со спины напоминавшая разрядницу по спортивной акробатике, скрылась в дверях бара.
…Остаток недели был проведен в душевной смуте. Во вторник я запорола выкройку к балахону Северного оленя и укололась иголкой (последний раз это случилось со мной на уроке труда в пятом классе). А в среду отказала перспективной протеже мадам Цапник и сделала ручкой студийцам Дома культуры им. В. Кингисеппа. Я сожгла за собой все мосты и теперь убивала время, наблюдая за тем, как они горят.
Если Аглая не объявится, то…
Аглая объявилась в четверг, как и обещала. И сообщила, что в пятницу, в двадцать два часа, она будет ждать меня в Университете профсоюзов, после чего мы отправляемся на вокзал. Я покивала трубке головой, осторожно положила ее на рычаг и отправилась в ванную, собирать щетки, пасты, шампуни и пену для ванн.
– Сумасшедшая, – сказала я сама себе, стоило мне оказаться лицом к лицу с зеркалом. – И то, что ты собираешься сделать, – это авантюра чистой воды.
Мысль об авантюре не вылезала из моей башки все эти дни, хотя идею розыгрыша я отмела почти сразу. Не та персона, чтобы водить вокруг меня долгие, многофигурные хороводы с привлечением гостиничных шлюх в качестве солисток. Да и вряд ли такой занятой человек, как Аглая, может себе это позволить. А в том, что давешняя баба с яйцами и есть сама Канунникова, сомневаться не приходится: слишком уж лицо запоминающееся.
И расхватанное большинством журналов, газет и телепрограмм с грифом «Для семейного просмотра».
– Сумасшедшая! – Я выдавила на стекло остатки зубной пасты из окаменевшего тюбика: получился довольно красноречивый восклицательный знак. – Сумасшедшая. И диагноз поставить некому.
Это была чистая правда. Обычно советовала, заклинала и ставила диагнозы Дарья, но теперь – теперь совсем другое дело. Одно лишь упоминание о Канунниковой, один лишь слог ее имени действуют на мою подругу как красная тряпка на быка.
А то, что я собираюсь совершить, иначе чем предательством не назовешь. Я попрала нашу многолетнюю дружбу, я растоптала память об университетской спайке и попугае Кеше, я супостатка, сволочь, вероотступница, – и буду оставаться такой до конца дней своих. Или до конца дней Аглаи Канунниковой…
…Но до конца было еще далеко, и следующим вечером, в половине десятого, со свеженьким клеймом предательницы на щеке, я уже прогуливалась возле Университета профсоюзов, бросая косые взгляды на плакат:
«ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР
АГЛАИ КАНУННИКОВОЙ. НАЧАЛО В 19.30»
За плечами у меня болтался рюкзак со шмотками на первое время, а на душе скребли кошки: перед самым выходом из дома на меня обрушился телефонный звонок.
Звонила Дарья.
Дарья, вестей от которой я и ждать-то перестала!
Она начала в своем обычном стиле – с наезда без знаков препинания: куда пропала архаровка я тут рву за тебя задницу пробиваю место поздравляю твоя статья вышла в последнем номере ты понравилась есть серьезное предложение приезжай без проблем поживешь у меня первое время в кройку и шитье пинком под зад тебя ждет Москва ну и как тебе такие новости?
Я выдержала мхатовскую паузу, а потом бухнула, как мне казалось, совершенно нейтральную фразу:
– Я подумаю.
Дарья откликнулась только через минуту:
– Не поняла? Что значит – «подумаю»? После того, что я сказала, ты уже должна быть на вокзале и штурмовать кассу.
– Я понимаю… Но у меня изменились обстоятельства…
– Какие обстоятельства?! Замуж вышла? Или уже родила, не дай-то господи?
– Нет, но…
– Ты что? Не въезжаешь? – Дарья терпеть не могла, когда ее благородным порывам вставляли палки в колеса. – Место может уплыть…
– Вот если бы через месяц… Через месяц я бы могла сказать тебе точно…
– Через месяц ты будешь нужна только своей швейной машинке. Два дня. У тебя есть всего лишь два дня.
В трубке послышались безапелляционные гудки. Засранка! Ну почему, почему ты не позвонила неделю назад?.. Или хотя бы в понедельник утром?..
Я едва не расплакалась. Все было бы проще, если бы я не согласилась на предложение Аглаи – тогда бы у меня была свобода маневра. Но я согласилась и уже не могу взять свои слова обратно. Потому что обязательность – главная черта моего характера. Наряду с застенчивостью, мнительностью, первым разрядом по шахматам и абсолютной неприспособленностью к жизни. Дарья называет это «синдромом курочки Рябы». По большому счету, я и девственности лишилась только потому, что не смогла сказать «нет» первому попавшемуся подслеповатому мини-плейбою то ли с мехмата, то ли с геофака.
…Пока я мучилась угрызениями совести и проклинала собственную мягкотелость, из дверей Университета профсоюзов хлынула толпа просветленных фанатов Аглаи. Сама же Канунникова появилась только в начале одиннадцатого. К ней прилагались цветы и эскорт, который состоял из одинаково скучных мужчин и женщин. Аглая сразу же заметила меня и, спускаясь по ступенькам лестницы, бросила:
– Вы пришли. Очень хорошо. Поедете со мной.
И мы поехали.
Сначала был представительский «Мерседес». Потом – «Красная стрела».
А потом – в самом конце пути – Москва, в которую я не чаяла вернуться. И в которую возвращалась самым удивительным образом: по прихоти малознакомой мне женщины, знавшей толк в украденных поцелуях.
Если бы я только знала тогда, чем все обернется!..
* * *
…Аглая свила себе гнездо у метро «Аэропорт», в серой «сталинке», выходящей окнами на Ленинградский проспект.
Попасть в гнездо оказалось довольно затруднительным делом: и все из-за частокола людей, через который нам пришлось продираться. С таксистом, доставившим нас на место, все прошло более или менее гладко: очевидно, книжек Аглаи он не читал, многочисленные передачи с ее участием видел в гробу в белых тапках и потому попытался содрать с нас вдвое больше денег, чем стоила сама поездка. Мелкая склока завершилась победой Аглаи (в том, что она создана, чтобы побеждать, мне еще предстояло убедиться).
– Вы жлоб, голубчик, – сказала таксисту Аглая, когда мы покидали салон. – Рвач и хапуга, поверьте моему жизненному опыту!
Двор, куда привез нас таксист, был самым обыкновенным московским двором, отделенным от Ленинградки чугунной оградой и заросшим тополями.
