Платье, страшно сказать, попало ко мне из дешевого магазина, где пришлось ради него копаться вместе с подругами по несчастью в огромном контейнере, забитым доверху всяким, извиняюсь, дерьмом. Платье я выхватила из-под носа у местной. Типа, не зевай, мы москвички тоже вполне можем энергично копаться в контейнере. Платье стоило копейки и при этом у меня даже ничего не сперли из сумки. Я ее держала крепко. Это в бутике я как-то расслабилась. А не надо было.
Официант выходит за очередной порцией устриц. Видимо, народ активно пользуется предоставленной декабрем возможностью поедать прозрачную, бледно-серую жительницу ребристой ракушки. Официант уже мне не просто подмигивает, а улыбается во весь рот, как родной. Я снова посылаю ответную улыбку. Он мотает головой в сторону ресторана, мол, заходи. Я пытаюсь мимикой показать одновременно печаль от того, что войти не могу и благодарность за предложение. Для большей убедительности еще и руками чуть обреченно немного дрыгаю перед собой. Рукава, отороченные пушистым искусственным мехом (кому охота тратить деньги на натуральный, когда вокруг такая борьба Зеленых за экологию и животных, как ее неотъемлемую часть) эффектно мелькают в воздухе. Официант улыбается еще шире и скрывается внутри теплого прокуренного помещения.
Вдали виднеются золотые купола Инвалидов. Ну «инвалиды» – это достопримечательность такая парижская. Над зданием высятся, якобы, в честь России возведенные золотые купола, единственные на всю французскую столицу. Далее мост Александра Третьего. Он не виден, конечно, от Ротонды. Это просто я так к слову про связь между нами и французами. Как бы не только у меня связь с французами, но и у всех россиян в целом. Точнее, связь у меня с одним французом, а у россиян с французами. Что-то на ветру плохо соображается. Мой единственный француз опаздывает. Я мерзну. Официант подает устрицы.