Виктория Ивановна Алефиренко
И еще была любовь
– Орел, настоящий орел, – подхалимничали дети.
– Курррит, засррранка! – тут же продавала меня с потрохами птица голосом мамы, недавно побывавшей у нас в гостях. Угрозы отправить его за это на историческую родину – то есть в холодный Дворец – не вызывали никакой реакции, кроме очередного взрыва смеха у детей. Вообще эти деточки росли такими шустрыми – палец в рот не клади.
Зимой принесли с улицы котенка – не минула и меня чаша сия. Его вымыли, вывели блох и накормили («Краткая инструкция по кошководству», п. 1). Ради того, чтобы кот остался жить в доме, детки были готовы на все: обещали мыть полы, ходить в магазин, уж не говоря об уроках. Вот тут я и допустила большую стратегическую ошибку – сердце дрогнуло, котенка, не мудрствуя лукаво, назвали Васькой и оставили в доме.
Он был очень хорошенький – серый, пушистый, с белыми ушками и такими же лапками. Но такой шустрый – скакал по окнам как обезьяна – все занавески в квартире, с любовью пошитые мной, тут же были изорваны в клочья. Ночью Васька «выходил на променад». Разбегался из комнаты, мчался по коридору и взлетал по стене под потолок. Когти застревали в пеноплене – мягких обоях на стенах коридора – кот зависал под потолком и орал. Мы спали, а он орал – орал до хрипоты. Я вставала, снимала «альпиниста» со стены и ложилась спать дальше – не тут-то было! Этот гад повторял все сначала: разбег, прыжок, вис на когтях и вопли. Чтобы прекратить это безобразие, пыталась запереть кота в туалете – куда там – он поднимал такой скандал, что приходилось тут же выпускать.
Проголодавшись, Васька приходил на кухню гипнотизировать холодильник – садился напротив и смотрел на дверцу, не отводя глаз. Не дождавшись результата, начинал орать противным мявом, словно умирал. Тогда я доставала из морозилки кошачью еду – он бросался грызть свою замерзшую рыбку, та не поддавалась – и Васька падал в «голодный обморок».
…И помутилось в головушке у котика, и рухнул он спиной на пол распластавшись на кухне аки мертвый, закатив глаза, разбросав лапы и вытянув хвост («Песнь о коте», часть вторая). Недоумевающей соседке так и объясняли:
– Кот – отпал.
***
Сегодня суббота, с неба идет нудный дождик, я дежурю во Дворце. Борис возится с моими детьми у меня дома – после той ссоры наши отношения все же продолжились. Продолжились без особой страсти – с цветочками, но без признаний в любви.
Рабочий день заканчивается, я уже собираюсь уходить домой, но тут объявляется Алексей:
– Алло! Дорогая моя, выходи скорее, жду тебя на улице!
Мои намерения сразу меняются, становится ясно – домой попаду не скоро.
…В своей кожаной куртке мой летчик мокнет на углу напротив Дворца, пряча за спиной цветы:
– Извини малыш, роз не было!
Я беру букет алых гвоздик, а он стряхивает капли дождя с фуражки, обняв за плечи, ведет вдоль по улице – мне все равно куда, только бы рядом с ним. В голове навязчивая мысль:
– «Господи, что я делаю, ведь дома Борис!» И тут же оправдываюсь:
– «Борис ясно дал понять – у него семья и надеяться мне не на что…»
Свидание было недолгим – пару часов в любимой кафешке, обнимашки-поцелуйчики у лифта – и все.
Нести с собой эти гвоздики естественно нельзя, заскакиваю к Люське:
– Поставь в вазу Лешкины цветочки, а то у меня Борис! – та хихикнула, но букетик взяла.
А я поднимаюсь на следующий этаж, захожу домой и вижу – это надо же! – на столе точно такие же гвоздики – как две капли воды!
Потом была приготовленная Борисом курочка из духовки – к плите меня не допускали, а потом – потом он ушел домой, как делал это всегда.
…На следующий день Алексей, появившись на моей кухне, показывает на гвоздики, стоящие на столе, и спрашивает, заглядывая в глаза:
– Малыш, кто подарил тебе эти цветочки?
– Человек, который меня любит! – пряча улыбку, отвечаю совершенно серьезно.
– Да Лерик, очень люблю! – подтверждает Алексей.
А гвоздики-то Борькины…
…Прости мне, Господи!
***
Коллектив Дворца работал на особом подъеме. Каждое утро, просыпаясь, бежали на работу, как на праздник. Вокруг было великое множество интересных людей. Чувство удачи, прекрасной жизни не покидало. Проснешься однажды утром, и внезапно понимаешь – сегодня у тебя получится все, сегодня можно закончить самые непробиваемые дела, решить залежавшиеся проблемы. И поднималась, и бежала, и действительно пробивала непробиваемое, решала нерешаемое.
Например, сегодня утром Лариса напомнила:
– Валентине в кружок «Умелые руки» нужна фанера – выпиливать лобзиком. Много фанеры!
– Где ее брали до сих пор?
– Дети приносят из дома посылочные ящики, но их все равно мало.
– Нет, это не дело! – соглашаюсь я, а Лариса подсказывает:
– Фанеру – по разнарядке – можно получить в снабженческой организации «Упрснабсбыт». Только …
– Только у нас разнарядки нет, придется идти выпрашивать! – я тут же открываю служебный справочник, нахожу телефон начальника этой организации, договариваюсь о встрече.
Приезжаю. В кабинете сидит важный, синеглазый и абсолютно лысый дядечка в светлом костюме и объясняет мне свысока:
– Какая фанера? Ваш Дворец даже не включен в список получателей, и не надейтесь! – вот прямо: «Проходите дальше, гражданочка, по средам не подаем!»
Но так просто я сегодня отсюда не уйду, ни за что не уйду.
В запасе есть несколько фокусов, начинаем. Сначала кокетничаю: глазки в угол – на нос – на предмет, обаятельная (тренировалась) улыбка. Играю руками, показывая красивый свежий маникюр. Смотрит, усмехается, но не клюет, гад! Ладно, попробуем по-другому.
Отбросив кокетство, начинаю объяснять по-деловому, намеренно сгущая краски:
– У нас, во Дворце пионеров, есть кружки, где мальчики приобретают умения, нужные каждому мужчине. В том числе учатся пилить лобзиком.
– А я при чем? – удивляется тот.
– Как вы не понимаете! Для этого им нужна фанера. Иначе они придут не к нам, а отправятся на улицу – курить папиросы, пить водку и совершать преступления.
Но на дядечкином лице опять не вижу нужных мне эмоций. Значит, остается одно – надо плакать.
Так, чтобы такое вспомнить, чтобы пустить слезу? Слеза нужна всего одна – потом она попадет в глаза, начнет щипать тушь и процесс пойдет! Что же – что же? Ах да! Мерила сегодня новые туфли – не влезла самую малость, обидно до слез – и эта слеза пошла на удивление легко. Одна, другая – постепенно набирая обороты уже реву, приговаривая:
– У вас же у самого дети, внуки! Я ведь не для себя – для детей прошу! – и в этот раз сработало.
Дядькиной важности как не бывало – выскочив в приемную к секретарше, он потребовал себе зама и мне воды. Мне сунул в руки стакан с водой, а прибежавшему заму дал указание выделить нам в порядке шефской помощи в этом квартале три куба фанеры. Но я и тут влезла:
– И на два оставшихся квартала тоже по три куба!
Смеялись втроем – я утирала слезы, размазывая по щекам тушь, а серьезный начальник ворчал, опять напустив строгость:
– На ходу подметки рвет, вымогательница. Я её сразу раскусил, как только она вошла в мой кабинет!
***
…Утро еще не наступило – оно только подбирается к городу. Бледный рассвет чуть синеет за окнами, четыре часа утра.
– Лешечка, вставай, – открываю я глаза, но ты уже не спишь – в очередной раз, выкроив для меня ночь, собираешься на полеты…
Борис тоже еще присутствует в моей жизни – что же с вами делать, как развязать этот узел?
***
Ко мне приехала мамочка, в очередной раз подарив нам несколько дней из своей сумасшедшей круговерти генерального директора огромной трикотажной фабрики. Дорога из командировки – из Москвы домой – у нее обязательно проходила через наш город, хотя это совсем не по пути.
Ура! – теперь буду спокойно сидеть на работе, не переживая за детей – они будут под присмотром, а значит – вовремя накормлены и напоены. Ура! – она сводит их в кино и в цирк, поможет выучить уроки Ирочке, прочитает новые книжки Ромочке и нравоучения всем:
– В жизненных ситуациях никогда нельзя унывать – надо действовать.
– В достижении цели будь упорной: тебя выгнали в дверь, а ты лезь в окно!
– И всегда улыбайся, будь благожелательна к людям, – и так далее до бесконечности…
По вечерам мы долго сидим на кухне – разговариваем, смеемся, пьем чай. Ромочка так и заснет у мамы на руках, положив голову ей на грудь и обняв за шею своими ручонками. А Ира будет скакать по кухне, демонстрируя бабушке па, которым учат ее в балетной студии и с высоты своих двенадцати лет объяснять нам прописные жизненные истины. Мы смотрим друг на друга и улыбаемся оттого, что чай ароматный, пирог удался, все дома, и можно закрывать на ночь входную дверь. А потом, уложив детей, еще долго секретничаем – я поверяю свои сердечные тайны, а она вздыхает:
– Прямо голливудские страсти!
В доме мамочка наведет идеальный порядок, вещи в шкафах лягут на свои места и мне еще долго не придется выуживать детские майки и трусы из вывалившейся кучи, запихивая все назад в таком же виде. Потому, что разложить эту кучу по полочкам, ну совершенно некогда…
Запахнет сладкими мамиными духами «Каир», на плите появится сковородка с котлетами, огромная кастрюля с борщом и такая же с пирожками. Рожицы моих детей будут сиять от удовольствия – удовольствия встречи с любимой бабушкой, кучи привезенных ею подарков и всего происходящего. Можно не спешить после работы в детский садик за сыном, а в преддверии нового года посидеть с девчатами в чешском ресторане «Острава», что рядом с Дворцом пионеров.
Было это двадцать восьмого декабря, но я забыла о нашем юбилее. Только заявившись домой поздним вечером, увидела большую пушистую елку, стоящую в углу, а мама сказала:
– Приходил твой летчик …
***
Любовь это? Очень похоже,
Когда среди летнего дня
Мороз пробегает по коже
От мысли: – Ты есть у меня!
Пришел день, когда я вдруг поняла, что люблю по-настоящему. Ты нужен весь без остатка, меня уже не устраивают тайные встречи – это чувство было впервые в жизни.
– Лешка, не могу больше так – почему мы должны прятаться?
– Провалиться мне на этом месте, если я думаю иначе! – ты немного помолчал и продолжил:
– Знаешь, малыш, сегодня руководил полетами – сидел на вышке, на пульте управления, шарил по эфиру, думал о тебе, о наших отношениях, и вдруг, словно ответ на мои мысли, услышал песню: «Возьми меня с собой, в свой день и час любой» …
– Возьмешь? В свой день и час?
И оба молчим в растерянности – что же нам делать, как быть?
Мы не носили свою любовь втайне друг от друга – просто не успели этого сделать – она обрушилась как летний ливень, как стихийное бедствие, как солнце, выглянувшее из-за туч и залившее в один миг зеленеющую долину. Это было настоящее озарение – будто зародившись где-то в вышине, любовь сразу заполнила собой всё вокруг.
В этот день ты остался у меня, как думалось, навсегда.
Казалось, так к месту была эта извечная клятва всех влюбленных:
– Я тебя никому не отдам! – но ты не учел еще один вариант – ведь можно уйти самому…
А события оказались нам неподвластны – они развивались совсем не так, как хотелось бы. Видно, где-то там наверху решено было переписать нашу жизнь по-другому сценарию…
***
Мимо моего кабинета ходит женщина в белом полушубке. Боковым зрением замечаю ее, но рассмотреть более подробно не хватает времени – у меня, как всегда, цейтнот. Наконец, видимо на что-то решившись, она появляется в дверях:
– К вам можно? – ее голос слегка дрожит.
Собираюсь сказать: «Нет, немного попозже», но вдруг каким-то седьмым чувством понимаю – это твоя жена. Внутри все замирает – как себя вести, что говорить?
Она берет стул, садится напротив моего стола, спрашивает:
– Я хочу знать, что происходит.
Очень трудно, просто невозможно говорить, но отвечаю, пересилив себя:
– Происходит вот что – мы с Лешей любим друг друга, так случилось. Поверьте, никто не виноват. Я очень рассудительная женщина – если бы мне неделю назад кто-нибудь предсказал происходящее – никогда бы не поверила. Но… – развела я руками.
– Тогда давайте решать, с кем останется Алексей! – как-то подозрительно быстро сдается она.
– Мы с вами? Будем думать, с кем останется Алексей? Ну, уж нет – это решать только ему! – та будто только и ждала этих слов:
– В таком случае мне с ним надо сегодня увидеться, чтобы решить ряд хозяйственных вопросов.
…Жена знала тебя лучше и ушла, пряча победную улыбку, которую я не рассмотрела.
В тот вечер к нему на свидание она привела двоих детей – гениальная по своей простоте идея – мне бы до такого никогда не додуматься! Аргумент был железный – устоять перед детьми он не смог.
– Прости меня! Прости… Ну… в общем… я ухожу домой! – ты стоишь у моего порога не поднимая глаз, рядом – жена. Она-то здесь зачем? До меня с трудом доходит происходящее – это что, предательство? Если да, то кого ты предал – её, меня или нашу любовь? И что все это значит? На моем лице застывшая маска – шевелиться нельзя, чтобы не выдать, что творится в душе: как же так – ведь только вчера ты обещал… Говорил, что… Что ты там говорил вчера?!
Смысл таких фраз как «каменное выражение лица», «ненаглядный мой» начинаешь понимать, только примерив их на себя. Ненаглядный мой – это тот, на кого смотришь, и наглядеться не можешь – так было всего час назад. А каменное выражение лица – это то, что у меня сейчас…
Твоя жена волнуется не меньше, но ей надо поставить точки над «и»:
– Вы ошибаетесь, думая, что Алексей вас любит. У него так бывает – у него это скоро пройдет. Уверяю вас, это мой крест, и нести его мне…, – как-то тускло и совсем не так пафосно, как звучит эта фраза в фильме «Покровские ворота», произнесла моя «спасительница» и добавила:
– Поверьте, вам он совсем не нужен. Простите меня, я думала о вас хуже. Простите…
Вот и все, дверь захлопнулась – никого уже нет. На столе в кухне лежат принесенные тобой продукты – зачем? – мне от тебя ничего не надо. Теперь можно заплакать – но слез нет – только ошеломляющая боль. Стою, не двигаясь, застыв в прежней позе…
Где же он? Где тот летчик, у которого слова не расходятся с делом?
А летчик-то… летчик просто взял… и ушел…
Ты ушел – и мир потускнел, стерлись краски, исчезли запахи и звуки.
Ты ушел – хорошо, что есть дети, иначе незачем было бы жить. Нет злости, нет даже чувства потери, только звенящая пустота – теперь надо учиться жить без тебя. Как это она сказала – «бывает и пройдет» – разве можно брать на себя такую ответственность, гарантируя что «это пройдет»?
– «А вот никогда не пройдет»! – мелькнула злая мысль, но, не встретив участия с моей стороны, растаяла вдали…
И такая досада – кажется, что вот сейчас открою глаза, и все это окажется просто сном – жутким кошмарным сном…
…Я уж было подумала, что проживу жизнь, тебя не встретив.
Но ты есть, есть и будешь – только не со мной. Мне нет никакого дела, любишь ты меня или нет – достаточно знать, что живешь где-то рядом – мне этого достаточно. Я не могу быть с тобой – я буду с тобой всегда и всюду:
Ты! Теперь я знаю,
Ты на свете есть…
Но есть твоя жена, жена и дети:
Нет мне ничего не надо от тебя
Нет, все чего хочу я
Тенью на твоем мелькнув пути
Несколько шагов пройти…
Нет, не так! В глубине сердца все равно теплится надежда:
Не отрекаются любя,
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
А ты придешь совсем внезапно…
…Ты пришел через неделю, сказал, глядя прямо в глаза:
– Малыш, понимаешь какое дело – мне от тебя никуда не деться! – потом крепко обнял:
– Еще раз прошу – прости меня, прости, что причинил боль! Люблю только тебя и хочу, чтобы ты всегда это знала.
Потом добавил: – Но у меня двое детей – они еще совсем маленькие – от них пока нельзя уйти.
Это прозвучало очень знакомо – кажется, в моей жизни так уже было – Игорь тоже предлагал «дожить до лучших времен». И хотя умом понимаю, что ты прав, но сердце не хочет слышать это «пока», сердце не соглашается ждать.
…Двое детей? А раньше ты что, не знал об этом!?
***
Почему я не задумывалась о чувствах твоей жены? О том, что на её долю выпали неуютные военные гарнизоны на краю земли, ожидания мужа с бесконечных дежурств, а самое главное – с полетов, когда замирает душа и все валится из рук, когда предрассветный поцелуй уходящего на службу летчика – святой обязательный ритуал…
Еще приходили мысли – как можно навязывать себя? Или у меня наивное представление о жизни, может именно так и надо? Может её появление в моей квартире и есть борьба за свое счастье?
***
Любовь очень хрупкое чувство – она может быть разрушена в один миг – все, что создавалось годами, семейные традиции и праздники – все потеряет смысл, станет ненужным и неуместным.
Любовь такая настырная – порой чем больше ее гонишь, тем ярче разгорается, и мы любим, очертя голову, принося страдания близким – детям и родителям, супругам и даже друзьям. Любим, отнимая себя у них – отнимая свое время, внимание и просто присутствие.
Бывает любовь правильная, а бывает – неправильная.
Любовь правильная случается в нужное время, с людьми, не связанными никакими обязательствами, свободными от семьи и детей – ее плоды будут прекрасны.
Наша любовь была неправильной.
Неправильной, но… прекрасной! Она была именно тогда, когда была, и ничего с этим не поделать.
Просто случилась любовь…
***
Все суждения в те юные годы были категоричными – существовало только два цвета: белое или черное, два ответа: да или нет. После всего произошедшего я совершенно честно пыталась выбросить тебя из своей жизни. Вот так просто собраться с силой и забыть, как могла это делать с другими.
Не зацикливаясь на причинявших боль, шла дальше: предавшие подруги переставали для меня существовать, обидевшие мужчины навсегда исчезали с горизонта. Никогда не позволяла себе опускаться до мести – за меня расправлялась сама жизнь. На обидчика тут же сваливались разные напасти, мне оставалось только наблюдать со стороны.
Сейчас этот трюк не проходил, и я решила – не стану принимать эту историю всерьез. Но ничего не получалось: твои ласковые глаза преследовали повсюду – и ночью и днем, независимо от моего сознания. Замороженная душа не слушалась и не хотела отпускать свою любовь. Появившаяся в сердце льдинка чуть-чуть оттаивала рядом с тобой, но теперь по ночам у меня оставалась только подушка с родным запахом. Я сдерживала любовь изо всех сил, не давая ей командовать мною. Иногда получалось – чаще нет…
Боль – я пестовала её в своей груди, нянчилась с ней, как с маленьким ребенком – какой же сладкой была эта боль! Каждый миг думать о тебе – и запрещать себе думать. Запрещала себе думать – и думала каждую минуточку. Запрещала ждать – и ждала постоянно, и днем, и ночью.
Не было меня – был ты.
Но ты мешал мне жить, работать и спать спокойно – это надо немедленно прекращать. Ты приходил поздним вечером – я выгоняла. А потом, стоя у зимнего окна, долго смотрела вслед, как на твоем пути, на мосту, кружат вихри поземки – они бросают в лицо охапки снега, лезут за воротник, задирают полы шинели. И мороз, и одиноко скрипит на ветру фонарь, освещая все вокруг тусклым желтым светом. И хочется плакать – от жалости к себе и от жалости к тебе, от жалости к твоей жене…
Мы больше никогда не говорили о ней – на этом лежало табу, но наши встречи стали еще острее. Я любила – но того, прежнего Алексея, было уже не вернуть. Исчезла какая-то замечательная нотка – доверие или безоглядность? А может безоглядное доверие? О, если бы тогда, у моей двери, ты произнес другие слова…
***
Расставшись с мужем, я сохранила хорошие отношения с его родителями – в нашем разводе они были на моей стороне.
Тем летом маленький Роман с бабушкой и дедушкой отдыхал за Волгой. Уютный домик на турбазе «Бакалда» свекор снимал на все лето. Мы с Борисом проведывали их каждую неделю.
На пароходике, везущем нас через Волгу, полно народу – едут отдыхающие на турбазы, едут дачники и жители деревенек, лежащих за рекой – лето вступило в свои права.
Загорелый ребятенок выглядит чудесно: здоров, сверкает белозубой улыбкой, показывает пойманную рыбу и маленькую лягушку, живущую под домом, взахлеб рассказывает, какого большого ежа они видели вчера. Окунувшись в праздную атмосферу лета, отдыха и безделья, вволю накупавшись вместе с Ромкой, оставляем привезенные продукты с гостинцами и отправляемся домой.
Но провожать нас не надо – у нас еще есть тут дела.
В одном из домиков, немного ближе к реке, отдыхает Валера с женой. Да, да – тот самый, теперь уже профессор, который встречался «с делегацией из Гонолулу» – помните? Они с Борисом коллеги – работают в одном научно-исследовательском институте. Только Валера, как вы помните, медик, а Борис – инженер.
Нас уже ждут: стол накрыт, свежая осетрина и черная икра входят в обязательный набор местных угощений. Коронный напиток наших мужчин – чистый медицинский спирт, разбавленный по особому рецепту растворимым кофе и другими приправами, пьется легко. В теплой компании неспешно течет время, но вот за Волгой садится солнце, наступает вечер и нам пора домой. Напоследок Валерка – не утерпел-таки – спрашивает о моем «бывшем»:
– Где теперь Игорь?
– На Крайнем Севере. После развода, уволенный с формулировкой «за развал семьи», плюнул на все: – «Пусть мне еще хуже будет»! и уехал в Салехард. Но ты ведь знаешь – всякий попавший в мир комсомольских работников никогда не пропадет – мастерство не пропьешь. Теперь он там председатель исполкома. Недавно даже звал меня к себе.
– А ты?
– Что ты, Валера! Я и здесь-то с ним не стала жить, так неужели отправлюсь в край вечной мерзлоты? Достаточно, что он видится с детьми, иногда присылает подарки, – и, усмехнувшись, добавила:
– Раньше очень хотелось «поплясать на его могилке», но время прошло, я успокоилась и не жду большого участия в нашей жизни – у нас… просто… общие… дети…
***
Вот надоело мне работать – надоело, и все! Середина лета, в отделе почти никого, да и годовой отчет надо писать. Что бы такое придумать?..
Как кстати замучил кашель – курить, конечно, надо меньше. Пошла к врачу – молодой терапевт, прослушав меня, сказал:
– Надо сделать рентген и показаться в стационаре – возможно, воспаление легких у вас, барышня!
Но в больницу не пошла – лежу дома, опять вызвала врача.
Борис суетится вокруг меня с чаем, аспирином, медом и прочими нужными болящим вещами. Картинно причитает, поднимая руки к небу:
– Господи, ты сам видишь, или тебе показать? Сколько раз говорилось: – «Лерочка, бросай курить»!
Приходит тот же самый терапевт. Теперь для меня самый ответственный момент. Закрыв глаза, тяжело дышу, что для курящего человека раз плюнуть, периодически надрывно кашляю, тихонько постанывая. Врач измеряет температуру. Борис, будучи не в курсе моей авантюры, принимает все за чистую монету:
– Я дал ей аспирин! – тоже мне, доктор нашелся, можно подумать аспирин меня вылечит!
– Ну да – температура упала, – подтверждает врач, – хотя общее состояние мне совсем не нравится.
Выписав кучу таблеток и направление в больницу, он уходит. Мой номер удался!
Следом за доктором отправляется в аптеку и Борис. А я никак не могу выйти из роли тяжело больной и продолжаю потихоньку стонать. Мысли текут ровно – одна за другой. И тут наступает неожиданный момент.
Звонок в дверь воспринимаю спокойно:
– Боря, ты почему звонишь, где ключи? – встаю с постели, открываю дверь и теряю дар речи – на пороге стоит Алексей, а за его спиной растерянный Борис – с ключами и таблетками…
Мысль, идущая первой, испугалась раньше меня – мигом повернула вспять, на всем ходу столкнулась со следующей, и я подумала… Нет, думать в тот момент ничего еще не могла – ума почему-то сразу стало в обрез – стояла перед ними молча.
Борис смотрел на гостя, ничего не понимая, но вопросов не задавал. Пока не задавал. Алексей же не сводил глаз с меня.
Подкосились ноги – что кому из них говорить? – но ведь во все времена лучшей защитой было нападение:
– «Ну, с богом» – пронеслось в голове, я поглубже вздохнула, и – как в омут головой:
– Да Боря, это – Леша! – мой тон не предвещал ничего хорошего для них обеих.
– Алексей, а это – Борис – даже можете познакомиться – иногда у одной женщины бывает двое мужчин! – раздражение вырвалось наружу, я забыла про свою болезнь.
– И, пожалуйста, ребята, без претензий – у каждого из вас дома есть жена, так почему у меня не может быть вас двоих – имею полное, понимаете – пол-но-е пра-во! – от меня уже летели искры…
То-то было бесу радости – он веселился на всю катушку, хлопал в ладоши и подзуживал:
– Ату! Так их, заслужили, причем – оба! – вот гадость этот бес, все же дал им побывать в моей шкуре…
Борис, удивленно подняв брови, слушал новость молча. Потом, ничего не говоря, стал собираться, что-то уронил на кухне, бросил в мойку ложку, открыл дверь и вышел. Все его вопросы остались незаданными. В тот день он навсегда исчез из моей жизни, но мне было безразлично – наш узел развязался сам собой.
Алексей же очень удивил – он не обратил на соперника никакого внимания – как будто его и не было. Меня еще несло по инерции:
– Неужели думаешь, что я кроме тебя никому не нужна? Что не хочу сложить свою жизнь? Ты вернулся к жене – я в таком случае тоже получила свободу? – но Алексей быстро управился со мной:
– Не надо так – ножом по живому! – в его зеленых глазах стояла боль. – Тебе легче – Борис совершенно не в счет, – а я каждый раз рву душу, – произнес он, обнимая.
Тут я наконец разревелась:
– Рвешь душу? Тогда не ходи сюда.
– Не могу, мне надо видеть тебя каждый день!
– Зачем? Я же некрасивая. Игорь – мой бывший муж – часто говорил: «ты такая страшная – на тебя ни одна собака и ногу не поднимет!»
– Глупый малыш, он просто боялся тебя потерять. Знай, ты самая прекрасная женщина во вселенной! Поплачь, поплачь – тебя ничем не испортить!
Алексей убрал с моего лба непослушную челку, ласково заглянул в глаза:
– Лерочка, знаю, что виноват, но даже не надейся – я никогда не исчезну из твоей жизни. Придет время, и мы обязательно будем вместе!
Господи, ну зачем я его так люблю? И когда же наступит это «будем вместе» – видно опять придется ждать, а жизнь-то идет – вот уже сын пошел в школу…
В тот день я все же легла в больницу. Между процедурами и уколами спокойно закончила годовой отчет о работе отдела – никто никуда не торопил, можно было переписать неудавшуюся страничку или две. Получилось очень здорово. Прибавьте к тому же, что отоспалась и немного подлечилась – небольшой бронхит все же был – можно сказать, как в санатории побывала.
***
Двадцать один день в больнице позади, годовой отчет «в ажуре», с новыми силами выхожу на работу.
Павел, руководитель автомодельного кружка, уже стоит у входа. Ни слова не говоря, берет за руку, заводит в мой кабинет и сажает за стол, картинно отряхивая руки:
– Работай, дорогая, а я сыт отделом по горло – замещал тебя все это время!
– «Какой из него заведующий – вот уж действительно «за неимением горничной…», – думаю я, а тот подтверждает:
– Каюсь, раньше думал – тебе и делать-то нечего! Весь день ходишь по кабинетам, болтаешь с нами о всякой всячине – мне бы так. Но когда сел на твое место, понял – это не работа, это сумасшедший дом! С утра сыпятся срочные задания от директрисы, потом надо проверить журналы кружков, написать план работы на завтра, а то и на месяц. А эти бесконечные иностранные делегации? Но самое главное – постоянно идут руководители кружков, каждый со своими проблемами, и все их надо решать. Рутина ужасная! – и мой «калиф на час» направляется к двери:
– Все, пост сдал! Пошел к себе машинки собирать!
…Пашка – легкая небрежность в одежде, руки в карманах, рот до ушей – ну чисто Шура Балаганов – не смог понять – эта «рутина» доставляет мне огромное удовольствие и является частью моей жизни.
***
Утром мы с Люсей – соседкой и ближайшей подругой вышли покурить на мой балкон. С восьмого этажа открывается прекрасная панорама города: перед нами летний шумный проспект имени Ленина, утопающий в цветах и зелени деревьев, дальше здание цирка и мой Дворец пионеров. А если посмотреть направо, можно увидеть Родину-мать на Мамаевом кургане и ажурную башню телевидения. Обожаю этот вид – сразу ощущается ритм жизни, поднимается настроение.
На небе – ни облачка. Внимательно глядя на бегущие внизу машины, громко комментируем увиденное: вот водитель совершил неправильный обгон и помчался дальше (ну козеел!), вот бежит на красный свет бабка (калоша!), а вот …
– Лешка! – говорю я, увидев бежевые «Жигули», и слышу, как стукнуло и остановилось сердце.
– Нет, не Лешка, – поправляет подруга, и тут же продолжает, увидев следующую машину:
– А вот это – уже Лешка!
А тот, каким-то невообразимым образом распознав меня на балконе восьмого этажа, нарушая все правила дорожного движения, разворачивается прямо на мосту и направляется к моему дому. Зачем ему звонок – я уже стою в дверях…
Свидание мимолетное, но как сладко замирает и колотится сердце – ведь для счастья надо так мало: вдохнуть твой запах, и жить с ним целый день…
***
Мне, совсем юной девчонке, была дана ответственная должность. Часто приходилось решать судьбу человека, решать, где будет работать тот или иной руководитель кружка и будет ли он вообще работать у нас во Дворце. А ведь знаете: бытие определяет сознание, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Людям, живущим в отдаленных районах города, очень хотелось хотя бы работать в центре. И нужно с первого взгляда вникнуть в человеческую сущность – не каждый кандидат подходил для работы с детьми.
В тот день мы с Ларисой только собрались обсудить план работы на следующий месяц, как в кабинет вошел молодой мужчина:
– Я, типа, педагог, – объяснил он, усаживаясь на стул, – окончил пединститут.
– Какой факультет?
– «Физика с трудом», – пошутил тот, но мне было не до шуток.
– Какой кружок собираетесь у нас вести?
Парень утер нос рукавом:
– Как это какой? Радиотехники, конечно!
Я с сожалением посмотрела на его давно не глаженные брюки:
– Буду иметь вас ввиду. Оставьте в приемной телефон для связи – когда решится вопрос, вам позвонят.
Закрыв за ним дверь, покачала головой:
– Ну как я могу взять на работу такого педагога? Чему он «типа» научит детей – утирать нос рукавом?
– Да, – ту же схватила на лету мое настроение Лариса, отвергая не понравившегося «кадра», – и словарный запас и внешний вид оставляют желать лучшего!
Приходилось учиться говорить людям «нет» – говорить в глаза неприятные, но необходимые вещи, а это было нелегко – ведь по характеру я довольно добрый человек.
Но ведь научилась…
***
Сегодня, придя с работы, разогнала толпу Иркиных подружек, сказав с порога:
– Всем спасибо, все свободны! – (мне очень нравится эта фраза – так после окончания репетиции говорит Маргарита, мой режиссер массовых мероприятий) и занялась важным делом – начала клеить новые обои на кухне. Потому что старые уже было невозможно видеть – а ведь на них еще смотрели и дети – и у них, очевидно, портился вкус и настроение. Пусть они этого не понимали – настроение то все равно портилось, а этого нельзя было допускать.
