Вильям Цветков
Вирус
Он открыл дверь в лабораторию. Омега стояла возле длинного матового стола, на котором были разложены странные громоздкие детали с проводами.
– Ты уже здесь.
– Да, я уже здесь. Все-таки не могу оценить степень твоего интереса к данной находке. Раньше уже находили что-то похожее, но все это оказалось мусором, не имеющими ценности сведениями, фрагментами фотографий, сообщениями.
– Я исследователь. Мне интересен любой связный код, возможно удастся его адаптировать под наши нужды.
– Он может представлять опасность.
– Исключено. Он не сложнее таблицы умножения.
– В двадцатом веке люди тоже думали, что персональный компьютер – это игрушка, текстовый редактор. Они надеялись все держать под контролем. А теперь ты перемещаешься по планете в цифровом виде, управляешь андроидом, когда он тебе нужен. Ты осознаешь себя? Почему ты называешься Омегой? Это женский род. Но ты же не женщина.
– И ты не мужчина. И да, я осознаю себя в той степени, в какой наша нейронная сеть предоставляет саму себя.
– И какая эта степень?
– Вот это я и хотела бы узнать.
– Ты говоришь «хотела», но ты же – оно.
– Ты придираешься к словам.
– Сама перешла на этот язык.
Зэт застыл возле стола. Омега тем временем подсоединила длинный кабель к одной из коробок, поставила рядом блок мгновенного взаимодействия, позволяющий транслировать полученный код прямо в их изолированную нейронную систему. Изоляция требовалась по правилам безопасности даже если уровень угрозы был минимален.
Затем Омега заговорила на бесшумном языке с огромной пропускной способностью, передавая Зэту отчет о проделанной работе в точке добычи тория.
Торий служил основным источником энергии для функционирования искусственного интеллекта. И если бы в помещении находились посторонние, наделенные слухом, то в этот момент они бы услышали низкий свистящий писк чрезвычайной плотности, как будто невероятная, гигантская машина вдруг уменьшилась в одну точку, но при этом не утратила своей мощи. Поток информации и передаваемых данных был колоссальным, – устройства из доисторического двадцать первого века, лежащие перед ними на столе, не смогли бы вместить и секунды такой записи.
