Винсент Носе
Подделки на аукционах. Дело Руффини. Самое громкое преступление в искусстве
Бернару Женье, в Динар, слеза в океане
Предисловие
Отличить ложь от правды
Этот рассказ – результат пяти лет расследования, начавшегося с момента, когда первый, а потом второй свидетель пришли побеседовать со мной и рассказать о своих невероятных приключениях в закулисье арт-рынка, где заключаются миллионные сделки, плетутся интриги, случаются молниеносные падения и головокружительные взлеты.
Я уже тогда не сомневался в масштабах потрясения, которое вызовет эта информация, и в том, что его отголоски распространятся по всей планете. Лувр, Национальная галерея в Лондоне, музей Метрополитен в Нью-Йорке, Музей истории искусства в Вене, Национальный музей в Парме, отделения Sotheby’s и Christie’s в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, многие престижные галереи Лондона и Парижа, не считая различных экспертов из Европы и США, оказались замешаны в разразившемся скандале – естественно, против своей воли. Юридические процедуры проводились в Париже, Нью-Йорке, Лондоне и Милане. Несмотря на различные заявления, сделанные в ходе расследования, ни один из участников событий до сих пор не был осужден. Официально расследование началось во Франции в 2015 году по делу о художественных подделках, мошенничестве и отмывании денег, но до сих пор неизвестно, какой будет его развязка. А пока оно идет, следует помнить, что вина подозреваемых еще не доказана.
К сожалению, на картины презумпция невиновности не распространяется. После серии научных исследований, часть которых была инициирована следствием, многие из них были объявлены подделками – иногда блестящими, иногда не очень, но обязательно создающими иллюзию подлинности. Тем не менее, прежде чем подвергнуться лабораторным анализам, эти картины были вознесены на пьедестал авторитетными экспертами, и в некоторых случаях споры об их происхождении продолжаются до сих пор. Здесь приходит на ум крылатое выражение Оскара Уайльда: «Правда редко бывает чистой и никогда не бывает простой». Историки искусства постоянно противоречат друг другу, а научная экспертиза натыкается на проблемы, которые на первый взгляд кажутся неразрешимыми. В своей книге я постарался привести аргументы разных сторон. Читателю предстоит прийти к собственному заключению в ожидании, пока судьи разберутся, где правда, а где ложь.
Французское законодательство, приходится признать, мало чем может им в этом помочь. Закон о борьбе с подделками в искусстве не редактировался с 1895 года, поэтому полицейские, жандармы и судьи, сталкиваясь с фальсификаторами, выдвигают против них обвинения по другим статьям, например о мошенничестве. Сам термин «подделка» может иметь разные значения. Искусствоведы, эти кладези мудрости, различают, например, «реплики» (произведения того же автора, который повторяет свои композиции для разных заказчиков) и «копии» или «пастиши» (основанные на исходном произведении, но не повторяющие его полностью), выполненные без мошеннических целей, как правило, в ту же эпоху, что и оригинал. Совсем другое дело – намеренное создание таких копий с целью получить с жертвы деньги, порой весьма значительные. Намерение, соответственно, имеет здесь принципиальное значение.
В обычном языке все гораздо проще. «Подделка» – это то, что не является оригиналом. Вот почему пресса регулярно поднимает шум, сообщая об обнаружении «поддельного Рембрандта», в то время как речь идет о произведении какого-нибудь его одаренного ученика, которое впоследствии спутали с работой учителя.
В юридической терминологии значение этого слова таково: подделками называют предметы, созданные с мошеннической целью, откуда и уничижительная коннотация. Точно так же, если в обыденной речи «контрафакт» считается синонимом подделки, то, по французскому законодательству, трактующему данный термин более конкретно – это нарушение авторских прав, будь то плагиат или репродуцирование произведения без разрешения автора.
Мошенники всегда обаятельны – при их профессии это необходимо. А вот богатые покупатели редко вызывают сочувствие широкой публики. Мы относимся к ним, скорее, с недоверием и даже злорадствуем, когда их обманывают. Нам может быть за это стыдно, но такова уж человеческая натура. Но прежде чем обвинять – с точки зрения морали, а не юриспруденции – персонажей этой книги, стоит напомнить себе о том, что все мы можем ошибаться. Честных людей на свете все-таки больше. Право на ошибку есть у каждого, а подделки могут быть крайне убедительными. Если бы лаборатории, проверявшие упомянутые в книге картины, единогласно подтвердили, что они фальшивые, их автора следовало бы занести в пантеон величайших фальсификаторов нашего времени. Получилось бы, что он сумел подделать произведения максимально разных стилей, причем с использованием старинных материалов. Тут на сцену выступают скептики, которые говорят, что одному художнику просто невозможно скопировать столько великих мастеров из разных эпох. Да и большинство экспертов не допускают мысли о том, чтобы фальсификатор замахнулся на портреты Золотого века и одновременно – на алтарные образы Ренессанса. Но ведь то же самое говорили и о мебели из королевских дворцов. К несчастью, реальность опровергла это убеждение, свидетельством чего стало дело о фальшивых креслах Марии-Антуанетты, купленных Версальским дворцом, и масштабном производстве поддельной мебели Булля, краснодеревщика Людовика XIV.
Несмотря на бурные дебаты, неоднократно разражавшиеся в прессе в последние несколько десятилетий, нельзя недооценивать фальсификаторов, ведь так мы рискуем превратить их в героев нашего времени, проникнутого либертарианством. Практически всегда они и их пособники – это преступники, охваченные жаждой наживы. Те, кому доводилось слышать, о чем говорят между собой по телефону арт-дилеры, знают, что они постоянно препираются по поводу раздела прибыли, не гнушаясь даже шантажом и угрозами. Их объединяют жадность, цинизм и эгоизм – порой приводя к достижению больших высот в профессии, а порой к редкостной глупости в ведении дел.
Ахиллесова пята этих людей – стремление к славе; большинство из них – фантазеры, постоянно преувеличивающие свои подвиги. Этот же нарциссизм свойствен и фальсификаторам. Все они гордятся своими произведениями. Но главный судья, которого никому из них не избежать – это время. Испытание временем подделки не проходят: пастиш всегда носит отпечаток той эпохи, в которую был создан. «Дело в том, – пишет Жан-Луи Гэллемен в своей книге Слишком хорошо, чтобы быть правдой[1] – что создатель подделки не только ориентируется на представление о подлиннике, которое довольно мимолетно, но еще и использует те элементы, которые привлекают его современников». Это может происходить ненамеренно, даже непроизвольно. Но подделка неизбежно выдает время, когда она была создана. Правда, должны пройти годы, чтобы все встало на свои места. Как заметил мой уважаемый коллега Гарри Беллет, с неподражаемой иронией описывая крупные аферы прошлого в серии статей, опубликованных в 2015 году в журнале Le Monde (изданы в виде сборника под названием Знаменитые фальсификаторы[2]), журналистам, которые славятся своей ленью, легко говорить задним числом, что подделка сразу была очевидна. Очень мало кто из представителей этой профессии замечает это вовремя – и еще меньше осмеливаются заявить о своих подозрениях вслух.
Вот почему перед коллекционерами остро встает вопрос: как же определяется стоимость произведения, если экспертиза не может установить даже его подлинность? Множащиеся скандалы подрывают основы, на которых строился мир искусства. Знаменитая нью-йоркская галерея Нодлер[3], которая оказалась вовлечена в грандиозный скандал с поддельными картинами, пережить его не смогла. Остальные на очереди.
Пролог
Вторник, 29 октября 2019 года. Болонья. Неприметный силуэт проскальзывает в Дворец правосудия – мужчина среднестатистической внешности, в котором ничто не говорит, что однажды он может стать мировой знаменитостью. В этом прекрасном городе, сохранившем шарм, которого Венеция и Флоренция давно лишились, здание суда из розового песчаника стоит на месте бывшей крепости, исчезнувшей с лица земли. Возле таблички с запретом на курение под угрозой штрафа на сумму от 27,50 до 2700 евро (итальянцам свойствен размах), полицейский, охраняющий вход, спокойно попыхивает сигареткой. В третьем зале апелляционного суда, почти пустом, окна закрыты пожелтевшими бумажными жалюзи. Временно протянутые электрические провода, видимо, ставшие постоянными, свисают со стен грязно-серого цвета.
Заседание начинается с полуторачасовым опозданием. Слушается дело местного художника по имени Лино Фронджа, который все это время терпеливо ожидал, сидя на скамье. Он знает, что его судьба на будущие годы (сейчас ему шестьдесят один) зависит от решения судьи. С тех пор как его имя всплыло в ходе расследования по громкому делу о поддельных картинах, он не сделал ни одного заявления, даже чтобы объявить о своей невиновности. Слегка похудевший, лысоватый, с седыми усами и бакенбардами, он хранит молчание. Его адвокат из Рима, Татьяна Минчарелли, пытается воспользоваться задержкой, чтобы изгнать из зала случайного журналиста – она уверяет его, против правды, что заседание пройдет при закрытых дверях.
Судья открывает сессию, с пулеметной скоростью зачитывая содержание дела. Адвоката, наконец, приглашают выступить; клиенту в ходе заседания слова так и не дадут. Минчарелли заявляет об отсутствии «достаточных оснований для утверждения ордера на арест», выданного во Франции в отношении ее клиента.
Суд берет четыре месяца на размышление, чтобы вынести свой вердикт. Так уж работает юстиция. Адвокат обещает запросить обоснование ордера у парижской прокуратуры. Несколькими днями позже она добьется снятия полицейского наблюдения, которое следовало за художником с момента его задержания в Эмилии 10 сентября на основании ордера, выданного четыре месяца назад. Опасаясь побега подозреваемого, представительница прокуратуры пыталась этому воспротивиться и напомнила суду, что Лино Фронджа получил на свой счет в Швейцарии перевод на сумму 740 000 евро от Матье Руффини, сына некого Джулиано Руффини. Она заявила, что ей не кажутся убедительными объяснения подозреваемого насчет того, что это оплата за реставрацию и научный анализ картины, выставленной на продажу в галерее Хэзлитт в Лондоне. Матье Руффини, со своей стороны, сообщил мне, не вдаваясь в подробности, что «никогда не участвовал в продаже или покупке этой картины и в каких бы то ни было финансовых операциях». Он также уточнил, что «никто его не задерживал» и уж тем более не допрашивал, и что на него не выдавался общеевропейский ордер на арест.
Од Бюрези, судья по финансовым делам, в мае 2019 года выдала ордер на арест его отца, проживающего в Эмилии. Он тут же опротестовал его в апелляционном суде Милана, заседание которого переносилось несколько раз. 28 февраля и 4 марта 2020 года были вынесены решения: итальянское правосудие не утвердило – по крайней мере, на тот момент – ордер на арест подозреваемых и их перевозку во Францию.
Болонский суд в деле Лино Фронджа повел себя еще жестче, решив, что французские власти не предъявили никаких доказательств в поддержку обвинения, где говорилось, что художник был «главным фальсификатором, услугами которого пользовался Джулиано Руффини, в течение двадцати лет поставлявший на рынок поддельные картины». Единственным связующим звеном между ними в этом предполагаемом мошенничестве гигантского размаха была картина Эль Греко, принадлежавшая Фронджа. Однако суд возразил, что «простое владение подделкой», если она не выставляется на продажу, «не преследуется по закону». Кроме того, «ни одно из правонарушений», вменяемых художнику, не было, по мнению суда, «совершено во Франции». Единственным «существенным элементом» в его глазах являлось сообщение Руффини из их с Фронджа переписки, где упоминалась картина «Ecce homo», приписываемая Соларио[4], которая находилась в Лондоне: там говорилось, что «сюжет тот же самый, но наша побольше» (у нас еще будет возможность вернуться к запутанной истории этих произведений). Суд не счел обоснованными и претензии к переводам средств между Руффини и Лино Фронджа. В их числе упоминались инвестиции последнего в торговлю драгоценными металлами на сумму 1 112 250 евро, которые французские следователи нашли несовместимыми с деятельностью «скромного художника». Однако адвокаты защиты напомнили, что реставрация его дома проводилась на заемные средства и что «Мазератти», на котором он ездит, был куплен подержанным за 16 000 евро.
В Милане апелляционный суд также не утвердил ордер на арест Джулиано Руффини, хотя и на других основаниях. Несмотря на протесты прокуратуры, суд постановил – имея на то полное право, – что сначала следует дождаться окончания дела об уклонении от налогов, которое может затянуться на годы. Пока же подозреваемому, которому на данный момент 74 года, следует оставаться в распоряжении налоговых органов.
Обратившись в кассационный суд, последний добился положительного заключения прокурора, который предложил просто-напросто отклонить французский ордер на том основании, что судебную процедуру по данному делу следует проводить в Италии. Этот аргумент звучал довольно странно, поскольку практически все транзакции, на которых основывались подозрения в мошенничестве, совершались во Франции. 11 июля 2020 года кассационный суд не последовал рекомендации и подтвердил, что Руффини следует выдать французским властям, но только после окончания расследования по делу об уклонении от налогов на сумму 6 000 000 евро. Решение суда в Болонье легко было опротестовать: заседание неоднократно переносилось, и, кроме того, на нем рассматривались детали дела, в то время как достаточно было ограничиться лишь оценкой обоснованности ордера на арест и соблюдения юридических процедур. Однако генеральный прокурор решил по-другому и в утверждении ордера отказал, так что Лино Фронджа может и дальше жить спокойно, если не станет выезжать за пределы страны.
Для уголовного расследования, проводившегося во Франции, это стало тяжелым ударом.
Французским следователям разрешили допрашивать Лино Фронджа и Джулиано Руффини, а также его сына, но только по месту жительства. Они могут сами приехать в Париж и ответить на все вопросы, но только добровольно. Естественно, это не входит в их планы. Собравшись покинуть полуостров, они рискуют оказаться под арестом.
Если когда-нибудь следствию все-таки удастся собрать достаточно улик, то суд в Париже можно будет провести и без их личного присутствия. Но так судья не сможет выслушать аргументы обеих сторон, и выяснить правду станет еще более проблематично.
Часть I
«Венера с вуалью»
Глава 1
Похищение «Венеры»
Несколько месяцев французские следователи из Центрального управления по борьбе с незаконным оборотом культурных ценностей (OCBC) в условиях строгой секретности следили за всеми действиями Джулиано Руффини, скрывавшегося в горах между Пармой и Реджо.
1 марта 2016 года факт расследования стал достоянием общественности в результате изъятия небольшой картины, экспонировавшейся в рамках выставки коллекции князя Лихтенштейна в Художественном центре Hotel de Caumont в Экс-ан-Прованс. «Маленькая, но изысканная», – писал князь Ханс-Адам II в предисловии к каталогу, называя далее «Венеру Кранаха Старшего» самым драгоценным из сорока полотен, представленных им к этому случаю, среди которых имелись также работы Рембрандта, Рубенса и Ван Дейка. «Картина, приобретенная достаточно недавно, Гольбейн потрясающего качества и свежести», – похвастался перед камерами телеканала France 3 во время вернисажа его брат, князь Филипп, перепутав двух мастеров Ренессанса из-за вполне объяснимого волнения перед грандиозностью события.
В тот момент князь Лихтенштейна еще не знал, что продавцом картины являлся Джулиано Руффини, попавший в поле зрения ОСВС после анонимного письма (за ним, в мае 2019-го, последовало и второе). В марте 2015 года следователи получили показания от первого свидетеля. Старый партнер Джулиано Руффини назвал подделками около двадцати картин и рисунков, выставленных им на продажу, в том числе эту римскую богиню красоты. И этим счет далеко не ограничивался…
1 марта 2016 года следователи вместе с судьей Од Бюрези отправились в Экс, где, сразу после завтрака, явились в тот самый частный особняк, управляемый обществом Culturespaces. На глазах у потрясенных сотрудников и нескольких посетителей они поднялись на второй этаж и сняли со стены картину размером примерно 40х25 см. Изображенная на ней девушка, которая придерживает кончиками пальцев прозрачную вуаль, скорее, подчеркивающую, нежели скрывающую ее наготу, выглядела вполне типичной для Лукаса Кранаха, известного как Старший – в отличие от сына, носившего то же имя.
Од Бюрези – судья финансовой полиции, расположенной на рю-дез-Итальен в бывшем здании Monde. Она предпочитает избегать внимания прессы и фотографов, а также не посещает светских вечеринок. Молодая женщина среднего роста, шатенка, которую чаще можно увидеть в джинсах и кроссовках, нежели в платье и на каблуках, Од славится своим воинственным нравом. Бывшая руководительница независимого профсоюза работников суда, она доказала свою решимость во многих сложных финансовых расследованиях и политико-юридических скандалах, гремевших в новостях. Достаточно упомянуть, что дело, которое они вели вместе с Сержем Тунером, лишило Франсуа Фийона шансов победить на президентских выборах. Од занималась отслеживанием финансирования Национального фронта, а также средств из Ливии, якобы предназначавшихся для поддержки предвыборной кампании Николя Саркози. Как часто бывает в подобных громких делах, замешанные в них лица не скупились на обвинения в адрес судьи, не говоря уже о многочисленных жалобах на несоблюдение юридической тайны из-за неизбежных утечек в прессе. Адвокаты разделились в ее отношении на два лагеря: одни восхищались ее умом и аналитическими способностями, другие ставили ей в укор враждебность по отношению к подозреваемым. Но все признавали ее упорство. А еще несдержанность – как у многих ее коллег. Также Од прославилась тем, что никогда не меняет своего мнения и «прет как бульдозер» – по выражению одного полицейского. Расследование дела о «Венере с вуалью» из-за напряженности между судьей и сотрудниками OCBC едва не было сорвано на полпути.
Если в 2016 году Од и хотела продолжать расследование в тайне, это ей не удалось. Изъятие подобного сокровища прямо во время выставки остаться незамеченным точно не могло. Хранители княжеской коллекции немедленно ей отомстили – глаза Од узнаваемой миндалевидной формы украсили обложку их каталога, а также афиши и рекламные плакаты по всей стране. «Истинный шедевр, – восхищался Le Journal des Arts, – “Венера” Кранаха, бесценная в своей дерзости, мгновенно приковывает взгляд».
Во Франции можно конфисковать произведения искусства, не дожидаясь ордера, хотя в других странах это кажется чуть ли не инквизиторством. Пресса была поражена тем, что судья решила изъять картину до завершения выставки вместо того, чтобы сохранить секретность и подождать три недели, а заодно избежать лишнего унижения в адрес князя. Его адвокаты, Анн-Софи Нардон и Жан Вейл, потребовали возврата картины, обвинив французскую сторону в незаконном захвате имущества главы иностранного государства – правда, пока это дело развития не получило.
Разъяренный князь, в собрание которого входит около тысячи семисот картин и скульптур, отказался в дальнейшем предоставлять Франции какие-либо экспонаты оттуда. Не могло быть и речи, чтобы несколько месяцев спустя после изъятия Венеры, принадлежащее ему монументальное полотно «Концерт» Валантена де Булонь приняло участие в масштабной ретроспективе этого последователя Караваджо, проходившей в Лувре. А Фонд Кустодия[5], расположенный в непосредственной близости от здания Национальной Ассамблеи, лишился главного экспоната выставки, посвященной взаимопроникновению рисунка и живописи в Золотой век голландцев, так как князь не предоставил портрет Михиля ван Мюссера, на котором художник изображен с эскизами, рассыпанными по земле, хотя на предыдущем этапе, в Вашингтоне, эта картина выставлялась.
Однако этого следовало ожидать: точно так же Ханс-Адам II отреагировал, когда немецкий суд отказался возвратить ему картину, конфискованную у его семьи сталинским режимом в Чехословакии в 1945 году.
Что касается Франции, князь уведомил, что «пока не принял окончательного решения», по крайней мере «на данный момент». Представители княжеского дома неоднократно подчеркивали, что такие жесткие меры подорвали репутацию страны в глазах других коллекционеров – не говоря уже об угрозе уничтожить полотно.
Это стало бы еще более серьезной ошибкой: ведь если картина подлинная, то ее уничтожение означало бы потерю части драгоценного наследия Ренессанса, а если это подделка, то ее просто необходимо сохранить как улику. Окружение князя возмущалось освещением операции, проведенной в Экс-ан-Прованс, средствами массовой информации, допустившими множество неточностей и ошибок.
Так или иначе, все сходились во мнении, что французская юстиция положила начало одному из наиболее громких скандалов современности в мире искусства.
Общество Culturespaces долгое время вело переписку с хранителем княжеской коллекции Йоганном Крафтнером, занимающим этот пост с 2004 года. Он сам отбирал экспонаты для выставки и очень радовался возможности продемонстрировать публике свое последнее драгоценное приобретение. Он же представил проект каталога. В справке, где подчеркивается «мастерское владение техникой масляной живописи» и «тонкость передачи поверхностей», которые «отражают манеру Кранаха в 1530-х гг.», за подписью Ориан Бофис, говорится кратко: «Подписано монограммой внизу слева, датировано 1531. Провенанс[6]: частная коллекция, Бельгия, с середины XIX века; приобретено в 2013 князем Хансом-Адамом II при посредничестве галереи Колнаги, Лондон». Лаконичное примечание не включает в себя никакой истории или библиографических ссылок, за исключением отметки, сделанной самим хранителем в каталоге коллекции князей Лихтенштейна, находящейся в их дворце в Вене. Разгневанный изъятием картины, Йоганн Крафтнер со свойственной ему самоуверенностью с тех пор неоднократно заявлял, что работа абсолютно точно подлинная.
Он приобрел ее в Лондоне, где картина выставлялась в галерее Колнаги[7] на неделе творчества старых мастеров, открытие которой состоялось 28 июня 2013 года. В действительности сделка была заключена не с лондонской галереей, как утверждал каталог выставки в Экс-ан-Прованс, а с ее тогдашним владельцем Конрадом Бернхеймером. Она стала одним из ключевых эпизодов первой Арт-недели в Лондоне, объединившей около пятидесяти выставочных залов. Каталог, выпущенный Колнаги, превозносит очарование этой Венеры, ее женственную фигуру, выписанную на черном фоне, отчего создается впечатление, будто она танцует на лунном диске. Там говорится также, что этот образ «очень близок» к Венере из берлинского музея, с картины, где они с Купидоном крадут мед. «В лице заметно сходство с Грацией справа на «Трех грациях» в Лувре», – пишет автор, упоминающий также «искажение телесных пропорций, над которым Кранах экспериментировал десятилетиями» и «тонкость очертаний и теплоту оттенков кожи». Он подчеркивает «идеальную сохранность» произведения, которую официально подтвердил в своем заключении реставратор Патрик Корбетт накануне Арт-недели.
С XVI века Лукас Кранах считался одним из величайших немецких художников, наравне с Альбрехтом Дюрером. Он родился в 1472 году во Франконии, в Кронахе (откуда и фамилия), а в 1505-м переехал в Виттенберг, университетский и художественный центр процветающей Саксонии, где стал очевидцем раскола европейского континента. В хрониках датой этого раскола обозначено 31 октября 1517 года, когда, если верить свидетельству одного из членов кружка гуманистов, Филиппа Меланхтона, Мартин Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге свои тезисы (Disputatio) о торговле индульгенциями, обогащавшей папскую власть. Кранах был хорошим другом мятежного священника и неоднократно писал его портреты. Лютер доверял ему настолько, что, находясь в бегах, сообщил художнику в тайном послании место, где скрывался. Позднее Кранах стал свидетелем у него на свадьбе и крестным его первого сына – родившегося от союза священника-расстриги и монахини! В ответ художник пригласил теолога в крестные для своей дочери Анны.
Вне всякого сомнения, симпатии Кранаха были на стороне Реформы. Будучи владельцем издательства, он опубликовал многие тексты Лютера, а также его перевод Библии на немецкий язык. В 1529 году он написал полотно, где грех противопоставлялся милосердию – первое «протестантское» произведение искусства, считающееся художественным манифестом Реформы. Десять лет спустя он выполнил алтарный образ для лютеранской церкви в Шнеберге.
Но это не помешало художнику в те же 1520-е гг. активно сотрудничать с кардиналом Альбрехтом фон Брандебургом, главным противником Лютера. В этот период раскол еще не стал официальным, и Кранах, долгое время игравший важную политическую роль и являвшийся даже мэром города, пытался выступить посредником между двумя сторонами, чтобы избежать худшего. В Виттенберге он жил на дворцовой улице и считался значительной общественной фигурой. Кранах владел не только процветающим художественным цехом, где работали двое его сыновей, но также издательским домом, печатавшим собственную прессу, таверной и официальной придворной аптекой. Аптеке принадлежала монополия на торговлю лекарствами, специями, сахаром и, самое главное, принадлежностями для художников. Кранах, таким образом, имел возможность по оптовым ценам закупать красители на рынке в Лейпциге – привилегия, которой Дюрер, к примеру, был лишен. Отсюда можно сделать вывод, что он, вместе со своими ассистентами, прекрасно разбирался в художественных техниках – важный фактор в научных дискуссиях, развернувшихся по поводу Венеры князя Лихтенштейна.
Кранах был бизнесменом – ему удавалось совмещать работу на могущественную католическую церковь с созданием светских полотен для буржуазной клиентуры. Его обнаженные женские фигуры как нельзя лучше годились для этого рынка, а их откровенность оправдывалась нравоучительными сюжетами, которые использовало большинство художников той эпохи и с которых Кранах успешно снимал сливки. Изображая роковых героинь из Ветхого Завета в роскошных нарядах дам Ренессанса, художник насмехался над людской глупостью; он ставил себе на службу не только мифологию, переведенную Меланхтоном с греческого и латыни, но даже басни и народные песни. Идея таких заимствований из античности пришла из Северной Италии, но добавление нарядных шляп, колье и вуалей – это собственное изобретение Кранаха. По словам Гуннара Гейденрейха, ведущего специалиста по творчеству художника, Кранах «заново изобрел классическое ню», сочетая в своих работах готические традиции, господствовавшие в те времена в немецком искусстве, и основные принципы живописи Ренессанса: узкие плечи, прозрачная кожа, высокая талия, длинные ноги, чуть роскосые глаза, округлый живот и хрупкие тела, напоминающие статуэтки Конрада Мейта, скульптора, присоединившегося к мастерской в Виттенберге.