Холодный октябрьский вечер. В самом дальнем углу бара сидят двое. Посетителей в баре немного, меньше, чем когда-либо. Двое взрослых мужчин, склонившись над рюмками, вяло переговариваются.
– Знаешь, Борь, устал я что-то. От всего устал, – сказал один из них.
Как бы в подтверждение своих слов мужчина тяжко вздохнул, пригладил колкую щетину на щеках и хмуро посмотрел в окно.
– Шлюхи уже не прельщают. Денег вот куры не клюют, а радости все равно нет.
Борька заливисто хохотнул, качая преждевременно полысевшей головой.
– Да-а, вас, буржуев, хрен поймешь. Вот что тебе еще от этой жизни надо? – он почти вплотную приблизил к другу свое полное красное лицо. – Жена – красавица, ноги от ушей, раз, – он начал загибать пальцы, – бабла немерено – это два; везде тебе двери открыты, все тебя в городе уважают – три…
– Красив, молод и обаятелен – четыре, – подхватил Вадик.
– Не-е. Четыре – это то, что у тебя есть такой зашибенный кореш.
Вадик усмехнулся.
– Это ты про себя что ли?
– А много у тебя еще таких, как я?
Вадик призадумался, потом серьезно ответил:
– Нет, ты один такой на свете.
Боря сарказм распознал, за что Вадя и получил легкий дружественный удар по плечу.
– Ну полно, полно, – мужчина сбросил с себя руку товарища. – А не добавить ли нам еще по маленькой?
Борька то ли хрюкнул, то ли просто икнул, потом махнул рукой официанту. Подошел худой юноша с подносом. У него были карие, очень добрые глаза, но смотрели они на мир до крайности грустно, и даже веснушки, заботливо раскиданные матушкой-природой по его лицу, не придавали юноше жизнерадостного вида, которым грешат все веснушчатые люди.
Мыслями находясь далеко отсюда, молодой человек молча принял заказ. При этом его глаза как-то тревожно блеснули, словно бы снова решила напомнить о себе давняя боль, не дававшая юноше наслаждаться прелестями этой прекрасной жизни. Алкоголь затуманивал мозги приходящих в бар людей – юноша же был весь во власти вины. Она завладела каждой его порой, проникла в легкие, сожгла его кровь. Она все равно что медленно убивала его.
Парень ушел, а два старых друга продолжили разговор.
– А вообще, я тебя понимаю, – через какое-то время сказал Борька, опрокидывая рюмку себе в рот. – Сам такое недавно испытал. Вот моя – ну ты же знаешь ее, – мужчина скривился так, будто съел что-то гадкое. – Буквально вчера закобенилась, завыпендривалась. Говорит, в попу не могу – больно. В машине ей, видите ли, неудобно, упереться руками в пол, как я люблю, она не может: ее тошнит. В итоге вчера кое-как согласилась на «радугу желаний»… Ну и что ты думаешь? Мозги, стерва, потом все вытрахала. Нытья было столько, что проще удавиться.
Вадик, не скрываясь, в голос заржал.
– Да-а, повезло тебе, дружище, – он вытер выступившие на глазах слезы, потом зажал одну ноздрю и высморкался прямо на белый кафель. – А помнишь, как мы с тобой в Крыму…
При этих словах в пьяных глазах мужчин зажегся задорный мальчишеский огонек, стирая с их лица морщины и убавляя с десяток лет.
– Да, времена были… – Борька протяжно вздохнул. – Но я все-таки тогда тебя перещеголял. В то время, как ты уже дрых в собственной блевотине, мы с той красоткой еще час не вставали с постели. Нет, – он удовлетворенно кивнул, – я все-таки продержался дольше, чем ты.
– Так-то оно так, вот только кое в чем я тебя всё-таки переплюнул.
– Чёрт возьми! – Борька досадливо сплюнул. – Неужели получил больше бабла от того козла в девяносто втором? Так и знал, что падле нельзя верить.
– Да что ты всё про деньги да про деньги, – внезапно со злостью проговорил Вадик. – Что, больше ничего интересного нет?
– И что же?
– Есть кое-что… – Вадик пустыми глазами обвел душное помещение бара. Ему вспомнился запах девичьих духов, таких легких, таких будоражащих…
Опрокинув в себя полрюмки теплого, словно парное молоко, коньяка, он содрогнулся.
– Идём, – мужчина встал со стола и почувствовал, как слегка закружилась голова. Сколько же они сегодня выпили?..
– Куда? – Борька лениво посмотрел на промозглую серую осень за окном.
– Идём, говорю тебе, – Вадик стукнул друга по плечу, и тот неприятно сморщился.
– Сдурел? Не хочу я никуда идти. Там сыро, и мокро, и темно уже.
– А что если, – Вадик заговорщицки понизил голос. – А что если мы с тобой на лям поспорим, что я удивлю тебя сегодня?
Брови Борьки поползли вверх. Борька – а для всех остальных Давыдов Борис Игоревич – был бывшим омоновцем, подполковником полиции, прошедшим ни одну передрягу и выйдя сухим ни из одной грязной аферы, и удивить его можно было мало чем. Вообще ничем, если быть точнее.
– Ну так что? На целый лям.
Борька присвистнул.
– Да ты гонишь!
– Ну так спорим? – не отставал Вадик.
– На лям?
– На него, на родимый.
Борька с кряхтением поднялся с табурета, потянулся.
– Ну пошли. Буду удивляться… – он залпом допил остатки водки. – Удивляться твоей глупости, когда ты мне свою тачку за бесценок отдашь.
– Ну, это мы еще посмотрим, – Вадик накинул куртку на плечи и кинул не глядя на стол пару бумажек. – Идём.
И они вместе вышли из бара.
Моросил мелкий дождь. Небо было сплошь задернуто серой сетью облаков, начинало темнеть. Выйдя на улицу, Борька с наслаждением втянул в легкие промозглый осенний воздух. Слабый ветер приятно щекотал нос и холодил разморенную, уже начавшую слегка побаливать голову. Борька пошел следом за Вадиком, который, повернув за угол, остановился около своей шикарной красотки – новенькой, с пылу с жара из салона аудюхе.
Борька затоптался на месте. Он думал, что они сядут в Вадину машину, поедут к нему домой и там его друг покажет ему редчайшую драгоценность, выкупленную у какого-нибудь нищего за гроши, или, на худой конец, куколку, от которой затвердеет в паху, но Борька ошибся.
Вадик приготовил ему кое-что другое.
– Мы что же, куда-то потащимся по такой погоде? – недовольно спросил Борька, видя, что его приятель не собирается впускать его в салон автомобиля.
– Ага, – беспечно отозвался мужчина, открывая багажник и вынимая оттуда две небольшие лопаты. – Мы пойдем в лес.
Борька, оценив шутку, беззаботно хохотнул.
– Ээ… – смех застрял в горле, когда Вадик всучил ему первобытное орудие труда. – Это чё еще за приколы?
Вадик, не обращая внимания на бестолково стоящего под дождем друга, развернулся и пошел к дороге.
– Тебе особое приглашение нужно? – крикнул он, оборачиваясь. – Или ты уже хочешь слиться?
Борька, раздраженно засопев, пошлепал к другу. Смахнув с лица мокрые капли, он хотел было что-то сказать, но Вадик приложил палец к губам и прошептал:
– Чшш… Спор уже начался, так что если дашь сейчас ход назад, соскочишь дураком.
Борька нахмурился. Не нравилось ему всё это.
– Мой спор – мои правила, – сказал Вадик, пожимая плечами. – Мы идем в лес, – он закинул лопату на плечо, – и меня не колышет, нравится тебе это или нет.
И они пошли по топкой дороге в стремительно темнеющий лес – что еще оставалось несчастному Борьке, уже пожалевшему, что он согласился на это дурацкое пари?
Идя за Вадиком мимо широченного поля, ступая по мокрой траве и волоча по земле тяжелую лопату, Борька хотел было пошутить насчет всей этой скрытности: что, дескать, вот они – двое высокоуважаемых в городе бизнесмена, крадутся ночью, словно воры, черт знает куда и черт знает зачем, но смолчал. Он успел заметить напряжение, овладевшее его другом, заметил он и то, как Вадик с легким беспокойством озирается по сторонам, точно боится встретить кого-нибудь из людей, и потому он ничего не говорил и не шутил, а просто молча шел за мужчиной в густой, мутно-черный лес.