Онъ глубоко погрузился въ воду, ошеломленный ударомъ и неожиданностью. Но прежде, чѣмъ дать себѣ точный отчетъ въ случившемся, онъ снова увидѣлъ себя на поверхности моря, размахивая руками и вдыхая въ себя свѣжій вѣтеръ. А баркасъ? Онъ уже исчезъ изъ виду. Mope было совершенно темно, темнѣе, чѣмъ оно казалось съ палубы лауда.
Хуанильо почудилось вдали какое-то бѣлое пятно, какой-то призракъ, качавшійся на волнахъ, и онъ поплылъ по направленію къ нему. Но вскорѣ пятно очутилось по другую сторону отъ него, и онъ перемѣнилъ направленіе, потерявъ всякое предстівленіе о своемъ положеніи и плывя, самъ не зная куда.
Башмаки были тяжелы, какъ свинцовые. Проклятые! Вотъ какъ они служили ему первый разъ, что онъ былъ обутъ. Шапка сдавливала ему виски, а брюки тянули его книзу, точно доставали до дна морского и цѣплялись за водоросли.
– He волнуйся, Хуанильо, не волнуйся.
И онъ сбросилъ шапку, жалѣя, что лишенъ возможности поступить такъже съ башмаками.
Хуанильо вѣрилъ въ свои силы. Онъ плавалъ хорошо и чувствовалъ, что способенъ продержаться на водѣ часа два. Экипажъ судна несомнѣнно повернетъ назадъ, чтобы вытащить его, и все дѣло ограничится хорошей ванной. Развѣ такъ умираютъ люди? Умереть въ бурю, какъ его дѣдъ и отецъ, это хорошо, но умереть отъ толчка паруса въ такую чудную ночь среди тихаго моря было бы весьма глупо.
Онъ все плылъ и плылъ, воображая, что видитъ передъ собою тотъ неясный призракъ, который мѣнялъ мѣсто, и ожидая, что изъ мрака выступитъ «Санъ-Рафаэль», воэвращающійся въ поискахъ за нимъ.
– Эй, баркасъ! Дядя Чиспасъ! Хозяинъ!
Но крики утомляли его, и два или три раза волны захлестывали ему ротъ. Проклятыя! Съ судна онѣ казались ему ничтожными, но среди моря, когда онъ былъ погруженъ въ воду по шею и вынужденъ все время работать руками, чтобы удержаться на поверхности, онѣ душили и били его своимъ глухимъ покачиваньемъ, открывали передъ нимъ глубокія и подвижныя ямы, смыкая затѣмъ края, какъ будто хотѣли поглотить его.