Прочитав ее, мы очень неприятно были поражены… ее больше чем легкостию, ее – извините – пустотою. От этого две первые статьи, служащие введением к ней, показались нам похожими на тот великолепный греческий портик, заслоняющий ветхую крестьянскую избу, который изображен на виньетке «Тарантаса» графа Соллогуба (стр. 35){4}. Статья состоит из суждения о современных русских журналах. Сказав свое мнение о «Библиотеке для чтения», автор вдруг переходит к «Маяку» и «Отечественным запискам» и начинает судить об этих изданиях, сравнивая их одно с другим. В «Маяке» он видит преувеличенную крайность восточного, а в «Отечественных записках» западного направления и уверяет, будто тому нет нужды читать «Отечественные записки», кто читает «Маяк», и наоборот, потому-де, что, «не читая одного журнала(,) можно знать его мнения из другого, понимая только все слова его в обратном значении». В этих словах, лишенных всякой вероятности, явно видно неудавшееся усилие сказать остроту: в самом деле, трудно в одно и то же время насильно сохранять спокойствие, которого нет внутри, и весело шутить… В таком принужденном положении не удаются остроты… Кто же поверит, чтоб автор статьи сам верил собственным словам?.. Мы «Маяка» не читаем и едва знаем о его существовании;{5} нам нельзя даже и противоположно сталкиваться с ним в суждениях, потому что мы никогда не говорим о том, о чем он говорит. Характер нашего журнала чисто литературный, а не теологический{6}. Общего между «Маяком» и «Отечественными записками» ничего нет, и сводить эти два журнала невозможно ни под какими точками зрения. Другое дело сличить «Маяк» с «Москвитянином»: кто б отважился на такой труд, тот мог бы сделать выводы по крайней мере забавные. Вместе с «Москвитянином» отдавая полную справедливость остроумию «Библиотеки для чтения», мы думаем, что она могла бы превосходно выполнить эту задачу… Что касается до нас, нам по этому предмету известно только, что «Маяк», ничем не разнясь от «Москвитянина» ни в духе, ни в направлении, превосходит его в последовательности и верности своим собственным началам. Это доказывается тем, что, как слышно, по его добродушному убеждению, Карамзин, Жуковский, Батюшков и, особенно, Пушкин испортили русский язык и ввели в русскую литературу вместо поэзии мишуру, но что честь спасения русского языка и русской поэзии принадлежит сотрудникам «Маяка»{7}, которых имен мы теперь не можем припомнить, а наводить о них справки считаем трудом бесполезным. По поводу же «Маяка» так же не может быть вопроса об «Отечественных записках», как по поводу «Отечественных записок» не может быть вопроса о «Маяке». Для изучения Европы кто же ездит в Китай, и наоборот?.. Впрочем, все это очень хорошо знает сам автор статьи «Москвитянина», и нам, право, грустно видеть, что он поставил себя в необходимость делать вид, будто этого не знает и будто говорит искренно. Сам он уверяет в своей статье, что «Маяк» нападает на «Отечественные записки», но что «Отечественные записки» мало заботятся о «Маяке», как журнале, и даже редко говорят о нем. Но в то же время прибавляет, будто «Отечественные записки» постоянно имеют в виду направление «Маяка» и крайности его направления стараются противопоставить крайность другого направления. Чему же верить? И верит ли сам автор собственным словам своим?..
По словам г. Киреевского, «Отечественные записки» только и делают, что гоняются за мнениями Запада, которых не понимают сами. Чтоб «Отечественные записки» гонялись за Западом, это едва ли правда. «Отечественные записки» находятся в том же самом отношении к Западу, в каком находится к нему все русское общество. Русский крестьянин старается подражать немецкой работе; русский помещик хлопочет о рациональном хозяйстве и иногда едет за границу для изучения его или читает иностранные сочинения по хозяйственной части; молодой ученый едет в Европу для довершения своего образования; все следят за ходом наук, искусств, ремесл, открытий, даже мод и форм жизни на Западе. Что же удивительного, если «Отечественные записки» делают то же самое в той мере, в какой это нужно и полезно для русского журнала, связанного, впрочем, с историческим развитием отечественной литературы и обязанного удовлетворять потребностям русского общества?
Но вот самое смелое и оригинальное изобретение «Москвитянина» насчет «Отечественных записок». Слушайте! слушайте! «Так, в сфере литературы заметили «Отечественные записки», что на Западе не без пользы для успешного движения образованности были уничтожены некоторые незаслуженные авторитеты, и, вследствие этого замечания, они стремятся унизить все наши известности, стараясь уменьшить литературную репутацию Державина, Карамзина, Жуковского, Баратынского, Языкова, Хомякова, и на месте их превозносят И. Тургенева и Ф.(?) Майкова, поставляя их таким образом в одну категорию с Лермонтовым, который, вероятно, сам избрал бы себе не это место в литературе нашей»[3]{8}.
Тут нет правды ни в одном слове. Автор так смешался в умышленном своем изобретении, что начал порицание «Отечественных записок» похвалою им выше меры, приписав им первым честь полезного уничтожения незаслуженных авторитетов. Торжественно отказываемся от чести прекрасного, но, увы! не принадлежащего нам подвига. Этот подвиг принадлежит покойному профессору Московского университета Мерзлякову, человеку известному и теперь, а в свое время игравшему важную роль в русской литературе. Он первый напал на незаслуженные авторитеты Сумарокова и Хераскова, особенно последнего{9}. В деле полезного уничтожения незаслуженных авторитетов заслуживает почетного упоминовения «Московский телеграф», журнал, имевший в свое время большое влияние на общественное мнение. Что же касается до манеры выговаривать прямо и без уверток свое мнение о великих писателях, – и в этом «Отечественные записки» были упреждены гораздо задолго до своего появления. Пусть вспомнит г. Киреевский, что и как писывалось о Карамзине в «Московском вестнике» г. Погодина{10} и «Московском телеграфе» г. Полевого;{11} что и как писывалось о Пушкине в «Вестнике Европы» 1829 и 1830 годов{12}. Для чего же тут было «Отечественным запискам» ходить на Запад за советом, когда примеров так много было дома? Зачем было г. Киреевскому так хитро объяснять самое обыкновенное дело?