В. Г. Белинский
Московский театр
Стечение публики было большое: на афишке стояло имя г. Каратыгина{10}, сверх того, г-жа Репина дебютировала в роли Луизы. Публика встретила г-жу Репину с изъявлением живейшего восторга: несколько минут продолжались ее единодушные рукоплескания. Г-н Каратыгин был также встречен рукоплесканиями, хотя и далеко не единодушными. Он играл просто, благородно, с достоинством, а потому и – прекрасно. Ум и ловкость могут много делать, даже заменять, в глазах толпы, талант. То же самое можно сказать и о г-же Репиной, но только в отношении к одному этому представлению, потому что роль Луизы не может одушевить артистки с истинным и глубоким дарованием, какою мы почитаем г-жу Репину. Мы желали бы ее видеть в роли Юлии Шекспира: в этой роли есть чем одушевиться и есть где показать свое дарование. Об этом же представлении мы можем сказать только то, что г-жа Репина беспрестанно оспаривала у г. Каратыгина благосклонность публики.
По это все еще не то, что мы хотели сказать: факт вот в чем:
Г-н Усачев, тот самый актер, который в драме на московской сцене занимает место какого-то статиста и который в трагических ролях точно возбуждает сострадание, только не к лицу, которое представляет, а к самому себе, – этот самый г. Усачев превосходно сыграл роль Вурма, сыграл ее, как истинный художник.
Г-жа Львова-Синецкая, в роли леди Мильфорт, как-то забывшись, что она играет в трагедии, сошла с трагического котурна, заговорила живым, естественным человеческим языком – и публика с жаром аплодировала ей, наравне с г-жою Репиною и г. Каратыгиным.
Г-н Волков, известный своею дрожаще-певучею дикциею, играя роль Миллера [1], в третьем акте забыл, что он играет «царя Эдипа», и заговорил живым человеческим языком – и публика аплодировала ему с жаром, наравне с г-жою Репиною и г. Каратыгиным.
Всех лучше играл г. Усачев, но ему не аплодировали; всех хуже играл г. Сосницкий [2], но ему аплодировали.
Но несправедливость публики видна была только в отношении к г. Усачеву: рукоплескания с громким смехом, изъявлявшим полное удовольствие, неслись маршалу сверху…
Итак, эти люди, которые выставляются образцами бездарности, нашли же в себе и силы и таланта, чтобы не только быть сносными в продолжение четырех часов и не портить своих ролей, но даже и восхищать публику в некоторых местах своих ролей.
Это факт!
Уважения к своему искусству, своему званию, внимания к себе, изучения, постоянного, строгого изучения – вот чего недостает большей части наших артистов.
Но вот и еще факт.
Кажется, 17 мая в театре Петровского парка давали «Ревизора».
Какое очаровательное гулянье этот Петровский парк! Нет лучшего гулянья ни в Москве, ни в ее окрестностях! Эти дороги, по которым можно ездить, окайменные дорожками, по которым можно только ходить, эти поляны, луга – зеленые острова с купами деревьев, пруды, красивые, живописные домики, строение воксала, этот театр-игрушка, этот фантастический Петровский замок, полузакрытый деревьями{11}, эти толпы народа, то волнующиеся по дорожкам, то разбросанные по лугу, отдельными обществами, под деревьями, на столиках пьющие чай – какая очаровательная, одушевленная, полная жизни картина! И когда вечер тихо спустится с сурового, хотя и чистого неба, и все начнет становиться тише, торжественнее, неопределеннее, березы сильнее задышат своим ароматом, разноцветные шляпки, шали, манто, с прелестнейшими головками, чудеснейшими личиками, сольются во что-то неопределенное и целое – какая фантастическая, волшебная картина! Да, Петровский парк – лучшее гулянье Москвы; нельзя было сделать московской публике лучшего подарка, как превратив это обыкновенное место в какой-то эдем!..
