В. Г. Белинский
Русские журналы
Теперь вы имеете понятие, какова критика «Сына отечества», то есть, к какому веку, к какому времени она относится и до какой степени принадлежит она нашему времени?..
Теперь мы должны сказать о собственных критических статьях редактора «Сына отечества». Еще в прошлом году изумил он весь русский читающий мир своею статьею о «Курсе словесности» И. И. Давыдова{37}. Очень жалеем, что не имеем ни времени, ни места, ни охоты, ни терпения разобрать эту статью, дивную во статьях. В ней наш критик решительно убивает книгу почтенного профессора, говоря, что она есть не что иное, как «слова, слова, слова»;{38} и вслед за тем строит свою систему словесности, которая именно есть не что иное, как «слова, слова, слова». В нынешнем году почтенный редактор «Сына отечества» размахнулся тремя статейками: «Критические исследования касательно современной русской литературы» – «Мнение о новом правописании г. Лажечникова, в романе его: «Басурман»«– «Вредит ли критика современной русской словесности?» (возражение на статью Н. В. Кукольника){39}. Общий характер всех этих статей состоит в богатстве слов, бедности мыслей и апатическом изложении. Г-н Лажечников сделал попытку на реформу русского правописания, дело не удалось и тем и кончилось; скажите, из чего тут шуметь и заводить важные споры? Чтобы дать понятие, как спорит г. Полевой об этих важных предметах, выпишем здесь его спор с г. Краевским о правописании.
Г-н Краевский говорит:
Восстают против слияния предлогов, имеющих в кончании букву ъ, с существительными именами, и восстают те, которые сами пишут, например: отчасти, впрочем, кстати, вместо, а не отъ части, къ стати, въ прочем, въ место. Отчего же? Вероятно, оттого, что эти слова они признают нераздельными, хотя они и составлены из предлогов и имен. Но эти господа никак не позволяют вам написать: вследствие, ксожалению, кнесчастию и так далее, не соображая того, что когда предлог, присоединенный к другому слову, образует с ним другую часть речи, то отделить его от того слона значит уничтожить значение этой части речи, происшедшей от соединения предлога с словом. Например, как вы различите без этого: вследствие закона и – въ следствие это вкралось; впрочем, лежачего не бьют и – мы видим въ прочем вздоре его сочинений; ксожалению, он не понимает и – его нахальство приводит меня къ сожалению; взаключение всего должно бы его презреть, и – въ заключении его видна сущая нелепость? – Но, нет, мы уже привыкли так писать, так отцы и деды наши писывали, так и нас учили{40}.
Г-н Полевой отвечает:
Видим, что им вовсе не известно, что слова: кстати, впрочем, вместо суть наречия, подобные словам: сегодня, завтра, где слиты слова: сего дня, за утра. Но и слова: вследствие, ксожалению. взаключение суть наречия: почему же не сливать их? – кроме того, что СИИ слова, но и куда-нибудь, и может быть, и отнюдь нет наречия, и самые деепричастия суть наречия (времени и бытия), но сливать их не должно, ИБО они принимают только смысл наречий, а не составляют прямых наречий{41}.
Но почему же это так? – спрашиваете вы; не спрашивайте: это навсегда должно остаться для вас тайною, потому что оно остается тайною и для г. адвоката старинного правописания.
Курьезнее всех статья «Вредит ли критика современной русской словесности». Во-первых: вопрос так не мудрен и ясен, что толковать о нем – значит рассуждать о том, что «науки суть полезны». Мы понимаем, что на подобный вопрос можно ответить несколькими фразами, вроде следующих: «Дарование, которое можно убить порицанием, недостойно жить, и чем скорей умрет, тем лучше для литературы, потому что через это она избавляется от вредного пустоцвета»; но мы решительно не понимаем, как можно сделать целую статью из решения подобного вопроса, и еще – как можно назвать такую статью критикою? Неужели критика есть пересыпание из пустого в порожнее?.. Во-вторых: сколько диковинок и что за диковинки в этой критике… Истинное вавилонское столпотворение слов без мыслей!.. Не угодно ли полюбоваться хоть одною диковинкою?
Как ни различны теперь мнения русских критиков, но примеры убедят нас, что в последнее время каждое, чуть какую-либо надежду подававшее дарование было тотчас оценяемо и лелеемо читателями и критикою. Подолинский, Вельтман, Вронченко, гр. Р-на, Бенедиктов, Якубович, Лермонтов, Ершов, Даль, Панаев (И. И.), Соколовский, Губер, князь Одоевский, Шевырев, Бороздна, Маркович, Ободовский, барон Розен, Каменский, Владиславлев, Лажечников, Теплова, вы сами, милый{42} Нестор Васильевич, даже прасол Кольцов, все вы, принадлежащие к эпохе послепушкинской, все, более или менее, но отличенные дарованием бесспорным, не были ль вы все отличены критикою новейшею? не заслужили ль себе большей или меньшей почетности и известности? Что же нам еще прикажете делать? – хвалить сряду всех поэтов: г-д Теплякова, Федосеева, Менцова, Лаголова, Чистякова, Тимофеева, Бернета, Мызникова, Рудыковского, Чижова, Бахтурина, Лукашевича и пр., и пр., чьи имена мелькают в журналах? Все они, может быть, умные, ученые, добрые, любезные люди, но – поэты плохие! Довольно, что их печатают, а притом и похваливают…
Каково? – Имена кн. Одоевского, Лажечникова, Вельтмана, Вронченко – не только на ряду с именами молодых людей, еще только выступающих на поприще, хотя и подающих большие надежды, но на ряду с именами г-д Соколовского, Якубовича, Бороздны, барона Розена, Каменского!.. Хорошо, очень хорошо!.. мы не говорим уже о том, что г. Тепляков несравненно выше всех этих господ, – как попал с Федосеевыми и Тимофеевыми г. Бернет, молодой человек с несомненным поэтическим дарованием?.. Посмотрим, что дальше:
Да неужели и вас всех, вышеупомянутых, пожаловать прямо в гении? а совесть где? (да, – это вопрос!..) А где ваше оправдание трудами? – И вас, которых мы отличаем от других, неужели хвалить безусловно? никогда! Если Подолинскнй не оправдал мыслью своих прелестных звуков, если Каменскому (!..) советуют думать об языке при мысли, если князю Одоевскому говорят, что бальзаковская, практическая повесть не его род, если Губеру указывают на неверность его «Фауста», если Лажечникову советуют не вводить реформы в язык без достаточных причин, если Соколовскому говорят, что его духовная поэзия просто ошибка, если Далю сказывают, что он слишком хитрит в своем русизме, если Бенедиктова умоляют (?) пощадить свой звучный стих от изысканности – разве все это нападки, заговор против талантов?{43}
Конец концов – это из рук вон! У г. Каменского есть мысль (!..), да язык дурен, а у г. Подолинского звучен стих, да мысли нет!..
Что вы, о дальние потомки,
Помыслите о наших днях!..{44}
И кто все это пишет теперь!.. О, слава мира сего, как ты ненадежна! Великую правду сказал Наполеон, что от высокого до смешного только шаг{45}.
Но чтобы выставить во всем блеске добросовестность, беспристрастие, благородный тон, хладнокровие, умеренность, уважение к приличию, к чужой личности, соединенные с остроумием и энергией) выражения г. редактора «Сына отечества», выписываем вполне его приветствие «Московскому наблюдателю» – предмет, очень близкий к нашему сердцу{46}.
Мы получили наконец из Москвы первую книжку «Московского наблюдателя». Слухи не обманули нас. «Наблюдатель» выходит с нового года ежемесячно, толстыми книжками. В первой 22 листа. Он делится на семь отделов, обещает словесность, науки, критику, библиографию, русскую и иностранную, и смесь. Кто редактор его – не знаем. Издание принял типографщик Н. С. Степанов, который, по словам «Наблюдателя», «владеет всеми материяльными средствами к внутреннему и внешнему улучшению журнала». – И к внутреннему? Поздравляем добрую и Москву с русским Франклином и Ричардсоном, которые также были типографщики. Признаться, мы что-то худо понимаем, что это такое: материяльные средства к внутреннему улучшению? Вероятно, интеллектуальный конкретизм, которым г. Степанов выведет индивидуальное Я «Наблюдателя» в реальное Я = не Я из безусловного абсолютизма, в каком находился он в прошедшем году. Даруй, Гегель, успеха!
Читатели, живущие призрачною жизнью прекраснодушия, извинят нас за непонятный язык. Что делать? С волками надобно выть, по старой пословице.
Оставя шутки, скажем, что в прошедшем году «Наблюдатель» представлял какое-то странное явление. Он явился каким-то вздорливым юношею, а что всего хуже, пустился в философию и при конце года мог сказать:
«О философия! ты срезала меня!..»
Подлинно срезала! Мы упомянули в нашем обозрении русской литературы 1837 года («Сын отечества», кн. I), что не знаем даже, жив или скончался «Наблюдатель»? Он мертв на ту пору был, но в марте, когда оживает вся природа, ожил и он, и первым словом его было грозное восклицание на других:
«Не умер я, благодаря судьбу!..»
Говорила некогда г-жа Простакова о своем супруге, что на него иногда «находит, батюшка, так сказать, столбняк – выпуча глаза стоит, как вкопанный, а как столбняк попройдет, то занесет такую дичь, что у бога просишь опять столбняка». Почти то же случилось с «Наблюдателем»: занес дичь{47}, забросался во все стороны, заговорил таким языком, что не знали мы: смеяться? жалеть ли? Но то был сильный, кратковременный перелом к лучшему. «Наблюдатель» после того снова умер, не дожидаясь зимы, теперь опять ожил и сделался совсем другой журнал. Осталось от прежнего немножко раздражительности, немножко странности в языке, но какое сравнение с прошлым годом. В первой книжке дарит он нас несколькими хорошими стихами, двумя хорошенькими повестями, очень умною статьею в отделении наук, прекрасным отрывком из путешествия… И этого довольно для книги, если бы остальное и не соответствовало исчисленному нами. Впрочем, и в солнце есть пятна, а «Наблюдатель» не солнце, а разве комета без хвоста…
Не правда ли, что очень любезно – и тон такой благородный?.. Но не ожидайте от меня разделки, какой бы можно было ожидать, по пословице: «Как аукнется, так и откликнется». Во-первых, боже сохрани так откликаться, а во-вторых, я, молодой литератор, не хочу упустить случая, не хочу отказать себе в удовольствии – дать старому, почтенному и знаменитому литератору урок в вежливости и хорошем тоне… Итак, начинаю… но – что же буду я говорить г. Полевому? неужели читать ему азбучные правила о первых началах общежития? – Помилуйте, ведь он уже не дитя, не ребенок – напротив, он человек пожилой, что заметно уже и по одному образу его мыслей, не говоря уже об образе выражения…
