В. Г. Белинский
Сельское чтение…

Полная версия

И этот последний разряд статей, по выполнению, не оставляет желать ничего лучшего; но особенным мастерством изложения отличаются – русская история г. Заблоцкого и «Что такое чертеж» кн. Одоевского. Первая рассказана на семнадцати страничках, – и между тем в ней сказано все, что нужно и можно знать, на первый случай, ничего не знающему простому человеку. «Рассказ» оканчивается историею Петра Великого, занимающею с небольшим девять страниц. Какие православные государи царствовали после Петра Великого, о том автор обещает своим читателям рассказать особо. – В статье кн. Одоевского ни слова не говорится об экваторе, эклиптике и тому подобных мудростях, непостижимых для простого ума; ее цель проще, зато и действительнее: это – снять кору с грубого ума и натолкнуть его на размышление о том, что за штука такая чертеж и к чему он пригоден. Без этого толковать о мысленных кругах земли и неба – значит только тешить самого себя. Кн. Одоевский прекрасно выполнил свое дело, как это сами читатели могут видеть:

В конце этой книжки приложен чертеж; разверни и посмотри на него попристальнее; здесь дело любопытное и полезное. Ты видишь: в одном месте написано Москва, в другом Киев, в третьем Волга. Хочешь ли знать, что все это значит и для чего это?

Объясню тебе примером: положим, что у тебя родные на дальней стороне; ты к ним приехал повидаться, вот дядя у тебя спрашивает: «А что, Ванюша, как поживаешь? Я слышал, тебе, по милости начальства, новую избу выстроили; расскажи-ка, как у тебя что, где что стоит? Сперва, где святые иконы у тебя стоят; а потом скажи, где у тебя стол, где печка с полатями, где поставец, где окошко?» Вот ты и начнешь рассказывать; только говорком все непонятно, то и дело сбиваешься, и дядя-то в толк не возьмет. Хочешь ли, чтоб и тебе легче было рассказать и дяде-то было бы внятнее? Ты возьми уголек да лист бумаги, а не то хоть доску, да проведи по ней угольком черту: вот-де стена, а вот другая, вот третья и четвертая; вот здесь-де дверь, а против нее в переднем углу иконы стоят, а в том же углу стол, а вокруг скамьи; вот здесь печка, а тут дверь в чуланец; и, вестимо дело, стены избы большим четыреугольником означишь, а нечку, например, маленьким. Дядя понял: «Хорошо, – говорит, – ты живешь; все у тебя на порядках; благодари господа бога и своих набольших; только я не вижу, где у тебя закут, где хлевок для скотинки, где двор, где колодец и все, что для хозяйства потребно?» Вот ты хочешь начертить, где у тебя хлевок, ан видишь, что у тебя доски не хватает, не поместить на ней и избы и двора. Что тут делать? Ты сотри, что начертил, да и черти другое; а другое вот что: проведи черту одну, другую, третью, четвертую, как доски хватает, и скажи: вот-де двор, а во дворе здесь закут, здесь хлевок, здесь колодец, а здесь вот изба. Только, сам ты разумеешь, что уж тут нельзя такой большой избы начертить, как ты прежде чертил, а можно ее означить лишь маленьким четыреуголышком; а в этом маленьком четыреугольнике уже нельзя начертить ни где двор, ни где печка, ни где поставец.

Дядя понял: «Хорошо, – говорит, – вижу, что все у тебя как следует; только я не вижу, как у тебя на улице дом стоит, где у тебя огород, где поле, где у тебя соседи живут».

Как тут быть – как сделать, чтоб дяде внятнее было? – Да опять по-прежнему.

Сотри, что начертил, да и черти снова: маленьким четыреугольником означь дом с двором; а вот здесь-де улица идет, а против моего дома брат Никитка живет, по левую сторону Семка слесарь, а по правую Устиновна вдова; а вот здесь у меня огород, а за огородом канава, чрез канаву мосток, а с мостка озимое поле. Начертил – дядя понял; только посмотри: уже там, где ты свой дом начертил, уж там не можешь означить ни хлева, ни колодца, потому что места на доске не хватает.

А дядя все спрашивает: «Где же, – говорит, – у вас тут лес, где ваши земли под чужие подходят?» Нечего делать, сотри, да и черти снова на той же доске. – Вот-де наша деревня, а от деревни вон тянется большая дорога да подходит к реке, а по правому берегу наш лес и наша мельница, а чрез реку соседние заливные луга, а река-то тянется да подходит к городу, и так далее, что знаешь. Но только заметь опять: на этом чертеже уж и дома твоего не видать, да и всю деревню-то должен означить точками, а вместо дороги у тебя одна черта, да и вместо реки-то тоже.

Теперь ты уж понимаешь, что чем больше земли хочешь обхватить, тем мельче у тебя черты на доске будут выходить. Например, хотел бы ты весь уезд начертить, где в нем город, где село, где деревня, где лес, где река, где дорога, – то уж на таком чертеже и всю деревню твою должен одной точкой означить.

Что я сказал об уезде, то разумей и о губернии, что о губернии, то о целой нашей матушке России, которая божьею волею куда широко раскинулась. Оттого можно с уменьем да с мерою всю нашу матушку Россию на план нанести; а что об России, то и о других землях разумей. Вот перед тобою на чертеже часть земли, которая называется Европой и об которой скажем после больше: вот ты видишь здесь Россия, с окружными землями; начнем хоть сверху; вот смотри: на полночь лежит Петербург, а под него подходит Балтийское море; к западу идет Пруссия, где живут наши союзники, а возле на полдень Австрия, или Цесария, где также наши союзники, все народ немецкий, смышленый, торговый, занимается всякими ремеслами и фабриками и к нам приезжает. Дальше к полудню Черное море, оно одной стороной к Одессе, а другою к Царьграду подходит. Заметь, какие славные реки в Черное море втекают: и Днестр, и Буг, и Днепр; далеко, далеко за Черное море на полдень стоит Иерусалим, где гроб господень; то же море подходит и к Кавказским горам, а за теми горами на восток Каспийское море, в которое втекает наша Волга-матушка; видишь, как она по святой Руси тянется, всюду загибает: из Астрахани и в Саратов, и в Симбирск, и в Казань, и в Нижний Новгород, и в Кострому, и в Ярославль, и в Рыбинск, и в Тверь; так что ты из Твери вниз до самой Астрахани можешь спуститься, ибо ты знаешь, я чаю, что всякая река в море бежит. В Каспийское же море на востоке втекает река Урал; а там идут Уральские горы, где есть и серебро, и золото, и медь, и железо. За Уральскими горами на восток и на север распахнулась Сибирь, о которой мы вдругоредь особо поговорим. От Уральских гор на север Белое море, что подходит к Архангельску; а от Белого моря, не так чтобы далеко, Ладога, а тут и Петербург. Вот видишь, перед тобой большая часть России, как на ладони, и Москва посередке.

Польза таких планов, или, как их называют, карт, – не малая; на первый раз хоть для того, чтоб знать, где какой город лежит, какая к нему дорога, идет ли рекою или через реку. А еще польза другая есть, и вот какая: ты знаешь, что государь приказал всем межеваться, для того чтоб всякому своим угодьем владеть безобидно на вечные времена, у соседей земли не отнимать, да и своей без толку не отдавать. Вот для того, ты видел, я чаю, ездят землемеры и также планы чертят, только немного помудрее, нежели как мы с тобою чертили. Видишь, в чем дело: когда в деревне плана на землю нет, та деревня то и дело что ссорится с соседями. Вы говорите: «Эта земля наша», – а соседи толкуют: «Нет, не ваша, а наша, а вы неправо запахали». Вы свое: «Наша земля, вот и старики запомнят, испокон века наша». Хвать за стариков, а старики-то давно умерли. Вот чтоб не было таких споров да толков, государь и велел планы делать на все деревни и все угодья означать. Ты видел, землемеры прежде землю смеряют, а потом на план нанесут; только как же это они делают? А вот как: нельзя такого листа бумаги достать, чтобы всю землю, как она есть, начертить, да и девать-то такого листа некуда – не особые же хоромы для него строить; землемеры и чертят так же, как мы с тобою для дяди твой дом и деревню чертили. Только вот разница: ты чертил наобум, а они с мерою; а чтобы большую землю деревни с угодьями или уезд на малом листе начертить, то и у них за десятину земли, на плане, вершок отвечает; то есть коли на земле у кого три десятины вокруг, то на плане они ее чертят в три вершка вокруг; где полдесятины – там на плане полвершка; где четверть десятины, там четверть вершка и так дальше. Вот зашел спор: сколько у такой-то деревни десятин леса? Стоит только по плану смерить: сколько на плане вершков, столько на земле и десятин. Ты сам разумеешь, что вместо вершка может на плане, смотря по листу, и полвершка и четверть вершка за десятину или сажень отвечать; стоит только на том уговор положить; а для этого посмотри вниз плана; там двойная черточка, Другими чертами разделено и подписано столько-то саженей; та черточка называется масштаб; она для того делается, чтобы видеть, какая мера на плане за десятину отвечает. Посмотрел, смерил, и всему спору конец; тотчас видно, откудова и докудова чья земля идет.

Так вот тебе, что такое план, или карта, и какая от них польза. Оно с виду кажется трудно, а выразумеешь, то легко, понятно и на дело пригодно. Коли выразумеешь, то вдругоредь еще потолкуем: авось-либо доберемся и до того, как бы самому для себя землемером быть и какая от того крестьянском быту польза есть. Русскому смышленому человеку не невидаль какая такое дело понять; но это вдругоредь, а теперь скажу тебе только одно:

Не забывай молиться богу за батюшку царя, который приказал всем межеваться и земли на планы наносить, чтобы всякий жил безбедно, бесспорно свое бы знал, чужого не отнимал и своего не терял.

Книжка украшена простыми политипажными картинками и виньетками, сообразно содержанию. И это очень хорошо: простые люди, что малые дети, – наглядность и заохочивает их к чтению и помогает понимать читаемое. Картинок числом семь, из них одна – очерк с картины Венецианова: «Мать, которая учит детей своих молиться», а другая – очерк с портрета Петра Великого.