В. Г. Белинский
Сочинения Николая Греча
Вы называете сей и оный местоимениями – а по какому праву? Уважаем ваше глубокое знание духа и свойств русского языка, ваши важные заслуги по этой части, но на слово не поверим вам. Местоимение заменяет имя и потому может быть подлежащим в речи, не заставляя подразумевать при себе имени, но заставляя подразумевать за себя имя; но сей и оный, равно как тот и этот, всегда имеют при себе имя, которое определяют собою или заставляют его подразумевать при себе. Очевидно, что это слова определительные.{28} Вы говорите еще, что оный необходимо для различения в именительном и винительных падежах имен, предметов личных и неодушевленных и что оное в этом случае не может быть заменено его; – прекрасно, но если никто не прибегает к этому средству для ясности? Вольно, отвечаете вы. Нет, не вольно, а невольно, возражаем мы вам: филологи, грамматики и литераторы не творят языка, а только сознают его законы и приводят их в ясность; язык творится сам собою, и даже не народом, а из народа.
Не говоря о слоге, посмотрите, что у нас делается в правописании, которое у всякого журнала, почти у всякой книги свое. Что это значит? То, что язык еще не установился ни в каком отношении. И где же ему установиться, когда у нас пишут уже давно, а говорить только еще начинают? Без живого участия общества одни литераторы не сделают всего, а общество наше по-французски знает лучше, чем по-русски. Но самая разноголосица в орфографии показывает уже движение единства. Нелепые попытки уничтожатся сами собою, а удачные, в духе языка сделанные нововведения удержатся и примутся всеми. Поэтому кому какое дело до других; пусть всякий пишет, как признает за лучшее. Но вот факт: давно ли произошла эта разноголосица в орфографии? И вот другой факт: в этой разноголосице уже не начинается ли какое-то единогласие, т. е. уже не приняты ли некоторые правила всеми без исключения? И вот еще третий факт: в новом издании ваших сочинений, почтеннейший Николай Иванович, нет ли в орфографии значительных против прежнего изменений? Кажется, что есть? – справьтесь-ко. А кто причиною этого изменения в правилах орфографии, со стороны опытного учителя русского языка? – предоставляю вам самим угадать…
Брошюрка г. Греча есть образец сильной, энергической и в то же время благородной полемики. Увлекаясь иногда пристрастием, автор говорит много и истинного, глубоко верного о языке вообще и русском в особенности. Советуем всем молодым людям читать его брошюрку, а для доказательства, что наш совет полезен, выписываем из нее еще отрывок.
Только тот из писателей может подвинуть язык, кто им обладает в совершенстве, кто всосал его с молоком матери, кто на этом языке думает, кого другой язык не смущает и не сбивает с толку. И этот писатель тогда только будет успешно действовать на язык, когда он, как мы выше сказали, напишет творения, и по содержанию своему достойные перейти в потомство. Так действовали в свое время и действуют на свой язык Кантемир, Ломоносов, Державин, Карамзин, Озеров, Грибоедов, Пушкин, Жуковский. В них творчество соединялось с совершенным знанием языка, знанием не приобретенным, не вычитанным, не нахватанным, а врожденным, воспитанным с ними самими.
Всякий язык состоит из трех частей. Первая часть, материальная, есть данное ему количество слов, предмет лексикографии. Вторая, формальная, – окончания, изменения, сочетания данных слов, дело грамматики. Третья часть есть духовная, метафизика языка, дух его, органическая его жизнь, неосязаемое, невидимое, таинственное наследие народа. Вы можете выучить все слова языка, можете знать все его формы, всегдашние и неизменяющиеся, но при всем том не будете в состоянии выражаться этим языком, если не вникнете в дух его. В первых двух отношениях я могу сказать вам: «Это слово не употребительно; посмотрите, его нет в лексиконе; изберите, вот это» или: «Это окончание неправильно на основании такого-то параграфа грамматики; напишите вот так». В третьем – нет доказательств печатных. Это дух, страсть, любовь. Это так, потому что так…
Да, это сильно, энергически, даже красноречиво. Тут вы видите человека, вошедшего в свою сферу, живо затронутого в том, что составляет сущность, действительность его жизни.
Несправедливо было бы требовать у «Библиотеки» строгого отчета о языке в последнем его отношении. Мы с нею не поняли бы друг друга.
Так заключает Греч свои мысли о языке, и это отчасти справедливо; но тем более чести иноплеменнику, который до того успел в чуждом ему языке, что почел себя вправе (хотя и преувеличенно, но не совсем безосновательно) объявить себя его преобразователем.
