В размеры стройные стекались
Мои послушные слова
И звонкой рифмой замыкались.
В гармонии соперник мой
Был шум лесов, иль вихорь буйной,
Иль иволги напев живой,
Иль ночью моря гул глухой,
Иль шепот речки тихоструйной{3}.
Да, прекрасное было то время! Но что нам до времени? оно прошло, а прекрасные плоды его остались, и они все так же свежи, так же благоуханны!..
В том же «Разговоре книгопродавца с поэтом» поразило нас грустным чувством еще одно обстоятельство: помните ли вы место, где поэт, разочарованный в женщинах, отказывается, в своем благородном негодовании, воспевать их? В первом издании «Евгения Онегина», при котором был приложен и этот поэтический «Разговор», поэт говорит:
Пускай их Шаликов поет,
Любезный баловень природы!
Теперь эти стихи напечатаны так:
Пускай их юноша поет,
Любезный баловень природы!
Увы!.. Sic transit gloria mundi!..[3]
Но в четвертой части стихотворений Пушкина есть одно драгоценное перло, напомнившее нам его былую поэзию, напомнившее нам былого поэта: это «Элегия». Вот она:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье,
Но как вино, печаль минувших дней
В моей душе чем старей, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе