Виталий Гладкий
Посох царя Московии
«…Зверь, подобен есть коню, страшен и непобедим, промеж ушию имать рог велик, тело его медяно, в роге имать всю силу. И внегда гоним, возбегнет на высоту и ввержет себя долу, без накости пребывает. Подружия себе не имать, живет 532 лета. И егда скидает свой рог вскрай моря и от него возрастает червь; а от того бывает зверь единорог. А старый зверь без рога бывает не силен, сиротеет и умирает».
«Азбуковник», XVI век
Пролог
Казалось, что в этой части джунглей никогда не ступала нога человека. Но охотник Бходжи был чересчур опытен, чтобы поддаться самообману. Держа оружие наготове, он скользил, как тень, среди огромных деревьев, перевитых лианами. Бходжи знал, что в любой момент может столкнуться с охотниками племени кирата, которые страшнее тигра-людоеда и для которых его голова будет не менее ценным трофеем, нежели большая четырехрогая антилопа.
Вообще-то охотника звали не просто Бходжи, а Бходжи-Рожденный-Красной-Луной-Который-Всегда-Приносит-Добычу. Он был молод, и его полное имя считалось совсем коротким, в отличие, например, от имен старейшин племени или жрецов. Но имя каждого соплеменника содержало слово «бходжи», потому что так называлось племя, к которому принадлежал охотник.
Наконец звериная тропа, по которой пробирался Бходжи, начала подниматься вверх и джунгли как бы расступились. Здесь и деревья были пониже, и росли они не так густо, а лианы стали совсем тонкими и свисали с деревьев не прочными канатами, а нечастой бахромой. Когда появились заросли кимшука[1] обсыпанные большими красными цветами, охотник облегченно вздохнул – это было то место, куда он стремился. Бходжи знал, что зверь, за которым он охотится, обожает цветы этого дерева. Чтобы не уходить далеко от «пастбища», обычно очень осторожный зверь даже устраивает на время цветения кимшука свои лежки в его зарослях.
Теперь Бходжи стал похож на охотничьего пса. Он не только прислушивался к каждому подозрительному шороху, не только замечал своими острыми, глубоко посаженными глазами малейшие изменения в окружающей обстановке, но еще и начал принюхиваться, глубоко втягивая в легкие напоенный весенними ароматами воздух джунглей.
Обоняние Бходжи и впрямь мало отличалось от звериного. Все его предки из джати[2], к которой он относился, были нишада – охотниками, добытчиками. За долгие века жизни среди девственной природы все их органы чувств обострились до предела. Поэтому нос Бходжи был первоклассным газоанализатором, способным не только улавливать огромное количество даже самых слабых запахов, но и классифицировать их.
Терпковато-мускусный запах гаура[3] Джхаши он почуял сразу же. Но порадоваться не успел, потому что следующая волна запахов заставила охотника как можно быстрее искать спасения на ближайшем дереве. Гибкий и цепкий как сам предводитель обезьян Ришабха, он в мгновение ока вскарабкался повыше, уселся в удобной развилке и стал наблюдать за развитием захватывающих событий, которые происходили в зарослях тика.
Джхаши пасся в настоящем цветнике. На фоне красного цветочного ковра с зелеными лиственными узорами он казался огромным шмелем. Только гаур не пил нектар, а аккуратно обрывал соцветия и, прикрыв веки с длинными пушистыми ресницами, с видимым удовольствием жевал свое любимое лакомство.
С высоты своего насеста Бходжи восхищенно наблюдал за этим древним легендарным зверем. На горизонте синели крутые отроги Виндхья, или Виндийских гор; где-то там, в глубоких лесистых ущельях, практически недоступных человеку, скрывались реликтовые и малочисленные гауры Джхаши. Только весной, когда зацветал кимшука, они выходили из горных теснин в джунгли; и только в этот период у охотников была возможность добыть очень ценный трофей – завитый спиралью огромный прямой рог, торчавший посреди лба гаура Джхаши.
Будь на месте Бходжи ученый-натуралист, он признал бы в Джхаши животное, отдаленно похожее на ископаемого зубра Bos Primogentius, воспоминания о котором восходят к «Септуагинте», переводу Библии на греческий язык, сделанному в III веке до новой эры по указанию египетского царя Птолемея II. Но охотнику такие мудрствования были ни к чему. Он знал лишь то, что зверя, сильнее гаура Джхаши, в джунглях нет. Своим огромным и очень острым рогом длиной больше двух хаста[4], он мог убить даже слона.
Впрочем, гаур Джхаши и слон Хатхи были взаимовежливы и всегда уступали друг другу дорогу. Наверное, они понимали, что их схватка будет сродни самоубийству.
Предполагаемая добыча, за которой наблюдал охотник, оказалась молодым, но уже набравшим силу самцом. Его единственный, растущий посреди лба угольно-черный рог, острый конец которого был темно-красного цвета, казался тщательно отполированным. Бходжи на глаз определил, что длина гаура Джхаши была около четырнадцати хаста, а рост равнялся примерно шести хаста. Джхаши одновременно был похож на лошадь и быка – длинная, совсем не бычья шея, густая темная грива, аккуратные уши торчком и чересчур массивное, как для лошади, мускулистое туловище, а также короткий голый хвост с пышной кисточкой на конце. Его светло-серая, в едва заметных пятнышках, шерсть была короткой и лоснилась, словно гаура каждый день чистили скребком и щеткой.
Гаур казался неповоротливым, но охотник знал, что, когда нужно, зверь может бегать быстрее молодого жеребца. При этом Джхаши сметал все со своего пути. Однако длинные и мощные ноги гаура не имели копыт и были немного похожи на слоновьи.
Джхаши пасся и не подозревал, что к нему подкрадывается его злейший и, пожалуй, единственный враг (естественно, за исключением человека). Гаур настолько увлекся процессом поедания редкого цветочного лакомства, что совершенно забыл об осторожности, всегда присущей этому редкому зверю.
На Джхаши охотилась огромная кошка. Подбираясь к гауру, она передвигалась настолько медленно, что казалось стояла на одном месте. Кошка совершенно бесшумно скользила среди густых зарослей, просачиваясь между близко стоящими стволами словно большая водяная капля и неотвратимо приближаясь к ничего не подозревающему гауру Джхаши.
Это была странная помесь тигра и льва, каким-то чудом сохранившаяся с незапамятных времен в диких Виндийских горах, где никогда не ступала нога человека. Его почти черная грива была короче, чем у царя зверей, а на гибком теле, покрытом короткой шерстью песочного цвета, достаточно отчетливо просматривались светло-коричневые полосы (особенно на спине). Огромные клыки, выглядывающие из пасти тигрольва, могли в мгновение ока перегрызть ногу буйвола – как сухую ветку.
Зверь, который охотился на гаура Джхаши, скорее всего был дальним родственником пещерного льва. Это понятие не было известно Бходже, но он точно знал, что почуяв запах Пишача[5] – так называли тигрольва соплеменники охотника, – все звери джунглей (в том числе тигры и даже слоны) в ужасе бежали куда глаза глядят.
Наверное, имя зверя не совсем соответствовало действительности. Возможно, в голодные дни Пишача и питался падалью, но Бходжи точно знал, что тигролев предпочитает живых антилоп и буйволов-гайялов. Однако самой желанной добычей Пишача считал гаура Джхашу. Возможно, в древние времена он был обычной пищей тигрольвов, и большая приверженность к мясу гаура была у Пишача на подсознательном уровне.
Гаур Джхаши опоздал с защитой на долю секунды. Полосатая молния тигрольва ударила в его самое уязвимое место – горло. И все же гаур успел дернуться, и клыки Пишача вонзились не в глотку, а немного ниже. Джхаши издал пронзительный крик, в котором смешались ярость и боль, и началась захватывающая борьба не на жизнь, а на смерть.
Бходжи много чего повидал на своем, пока еще не очень длинном веку. Однажды он даже подсмотрел, как слоны расправляются с тигром, дерзнувшим напасть на слоненка. Когда буйство огромных животных закончилось, от полосатого хищника осталось лишь мокрое место. Но такой схватки диких зверей ему никогда не приходилось видеть.
Пишача держался из последних сил. Он висел на гауре, который метался среди деревьев как ураган, превращая в щепки тонкие стволы кимшука. Древесные сколы больно ранили тигрольва, но он не отпускал Джхашу, потому как знал, что тогда ему придет быстрый конец.
Спустя какое-то время гаур начал слабеть от потери крови. Его движения уже были не такими сильными и резкими; в какой-то момент он упал на колени, чем тут же не преминул воспользоваться Пишача. Он на мгновение разомкнул свои мощные челюсти с намерением добраться до горла гаура, которое находилось так близко, и это было его большой ошибкой.
Джхаши словно выстрелил вверх и встал на прямые ноги. Тигролев как-то неуклюже попытался отскочить в сторону, но уже было поздно – рог гаура проткнул его насквозь, как острога рыбака протыкает большую рыбину. Хриплый рев Пишача потряс джунгли, которые тут же пришли в движение. Звери бросились бежать, словно начался сухой сезон и в джунглях забушевал пожар…
Гаур бросил тигрольва на землю и начал на нем топтаться. Но это продолжалось недолго. Скоро силы совсем покинули лесного гиганта и он, зашатавшись, рухнул рядом с безжизненным телом своего врага. Бходжи не мог поверить своей удаче. Такая знатная добыча и так легко ему досталась! Если он принесет в селение племени не только рог Джхаши, но еще и шкуру, а также клыки Пишачи, его имя станет легендой!
Немного подождав – пока гаур не перестал биться в конвульсиях, – охотник быстро спустился на землю и, держа наготове лук, приблизился к поверженным зверям. Этот лук был особый. Бходжи изготовил его специально для охоты на Джхашу. Он знал, что для гаура отравленные стрелы не представляют никакой опасности. Поэтому зверя нужно было целить в сердце. А чтобы пробить толстую шкуру гаура, требовались очень сильный лук и большие стрелы, похожие на дротики.
Если поставить лук на землю, то он доставал Бходжи до подбородка; а охотник был ростом около четырех с половиной хаста. (В его племени все были высокими.) Бходжи изготовил лук из рогов дикого гайяла, а наконечники стрел, похожие на листья фикуса, ему ковал лучший кузнец джати. Примерно такая же стрела, выпущенная из подобного лука во время штурма индийской крепости, пробила доспех самого Александра Македонского.
Гаур Джхашу был еще жив, но уже на последнем издыхании. Он смотрел своими огромными фиолетовыми глазищами на охотника… и плакал! Наверное, от бессилья. А может от того, что знал – ему уже никогда не вернуться к родным лежкам в Виндийских горах.
Бходжи опустил лук и нахмурился. Его охотничий азарт куда-то пропал, а на душу словно лег тяжелый камень. Ему было очень жалко гаура. Если б не строгий наказ главного жреца племени и старейшин, он никогда не осмелился бы охотиться на Джхашу. Охотника утешало лишь одно – то, что он фактически не виновен в смерти зверя…
Бходжи сидел на помосте, застеленном циновками, и неотрывно наблюдал за высоким керамическим кувшином. На его голой мускулистой груди висело ожерелье из клыков тигрольва. Рядом с ним сидели старейшины племени и жрецы. Их глаза тоже были прикованы к невзрачному глиняному сосуду, словно он был изготовлен из драгоценнейшего китайского фарфора и в нем плескалось то дорогое и восхитительно вкусное вино, что пьет сам раджа.
Все ждали, когда закончится испытание добытого Бходжей рога гаура Джхаши. Рог поместили в кувшин, бросили туда с десяток живых скорпионов и плотно закрыли сосуд крышкой. Жрецы тихо бормотали заклинания, а глава старейшин ерзал от нетерпения, предвкушая, сколько золота отвалит ему за этот бесценный рог туранский купец, прибытие которого в селение ожидалось со дня на день.
Наконец главный жрец племени, высокий костистый старик с седой бородой до пояса, поднялся, в торжественной тишине снял с кувшина крышку, осторожно вынул из него рог (который младшие жрецы тут же бережно положили на сафьяновую подушечку) и вытряхнул из сосуда скорпионов. Все затаили дыхание и уставились на ядовитых насекомых. Они были неподвижны. Для верности жрец потрогал их палочкой, но скорпионы по-прежнему не подавали никаких признаков жизни.
И тогда раздался общий вздох облегчения. Все вдруг радостно заговорили, задвигались, затем встали и начали благожелательно похлопывать по плечу сияющего Бходжу-Рожденного-Красной-Луной-Который-Всегда-Приносит-Добычу.
Охотник был на седьмом небе от счастья. Испытания показало, что Джхаша уже вошел в пору зрелости и рог гаура обладает своим главным и самым ценным качеством – предохраняет его владельца от ядов. Испарения от рога не только нейтрализовали яд скорпионов, но и убили насекомых…
* * *
По Большому шелковому пути шел караван весьма предприимчивого туранского купца Афросиаба. Это был наиболее протяженный участок пути, который проходил через территории Центральной Азии. Караваны, груженные шелком и фарфором из Китая, пряностями и самоцветами из Индии, серебряными изделиями из Ирана, керамикой и многими другими товарами, шли по пустыням Каракумы и Кызылкум, через оазисы Мерва и Хорезма, по безбрежным степям Сары Арки, одолевали перевалы Памира, Тянь-Шаня, Алтая, переправлялись через реки Мургаб, Амударью и Сырдарью. Большой шелковый путь словно на длинную нить нанизывал города Мерв, Бухару, Самарканд, Ургенч, Хиву, Отрар, Джуль, Суяб, Новокент, Баласагун, Борскоон, Таш-Рабат, Ош, Узген…
Это был очень длинный путь, и редко какой купец мог пройти его туда и обратно без смертельного риска для своей жизни. Многим вообще хватало одного раза, за что они потом долго возносили благодарственные молитвы своим богам-покровителям. И только удачливый и смелый Афросиаб регулярно – раз в два года – водил караваны в Индию на протяжении шестнадцати лет.
Купцу уже перевалило за сорок, но в отличие от многих своих товарищей по ремеслу, фигуры которых напоминали курдюк с бараньим жиром, он был худощавый, живой и подвижный. Вместо того чтобы трястись на мягких подушках в паланкине, установленном на самом выносливом верблюде, Афросиаб предпочел доброго быстроногого жеребца, способного унести его от любой погони.
Эта предосторожность была далеко не лишней. Вдруг разбойники узнают, что он держит в тщательно притороченном к седлу пенале из бамбуковых дощечек… Афросиаб нервно вздрогнул и вознес молитвы всем богам, которых знал. А затем мечтательно сощурился: если он довезет рог гаура Джхаши (или аликорн, как его называют европейцы) в целости и сохранности домой, то получит от ганзейских купцов столько денег, что хватит и ему, и его многочисленному потомству до скончания века.
Тогда можно будет поручить водить караваны в Китай старшему сыну Джамшиду, а сам он займется розничной торговлей в лавке на базаре, чтобы в любой момент можно было предаться усладам в обществе прекрасных юных гурий. Представив этот момент, Афросиаб покраснел, словно его обдало жаром, и в очередной раз вздрогнул – но уже от вожделения.
Где-то впереди каравана загудел карнай[6]. Это караван-баши Бахрам подавал сигнал, что пора останавливаться на ночлег. Афросиаб посмотрел на пламенеющий закат и тяжело вздохнул: «О, боги! Вы так не постоянны в своих милостях к нам, смертным… Кто знает, что ждет меня впереди. Если доберусь домой в целости и сохранности, клянусь, что в вашу честь сделаю гекатомбу[7]».
На гористую местность, по которой шел караван, опускались сумерки…
Глава 1. Заговор
Сэр Уильям Сесил, государственный секретарь и основатель тайной службы королевы Англии Елизаветы I, был сильно озабочен. Его подняли с постели среди ночи, и теперь он, не выспавшийся, а от того злой, как тысяча чертей, трясся в скрипучей карете по скверным лондонским улицам, проклиная и паршивую сырую погоду, и свою служебную должность при дворе, и саму королеву-девственницу, которая, на удивление тех, кто привел Елизавету к власти, оказалась весьма деятельной и беспокойной.
То ли дело ее отец, король Генрих VIII… Сэр Уильям Сесил ностальгически вздохнул, вспомнив прежние времена. Король-сибарит и сам грешил напропалую, и на проделки своих придворных, в отличие от Елизаветы с ее пуританскими наклонностями, смотрел сквозь пальцы. А уж как обстоятельно он разбирался со своими недругами…
«К дьяволу воспоминания!» – мысленно воскликнул глава английской тайной службы. Действительно, предаваться воспоминаниям и впрямь было недосуг. Зачем он понадобился королеве в такое позднее время?! Сэр Сесил машинально погладил пухлую кожаную сумку, лежавшую на сиденье, – на всякий случай он захватил все самые важные и безотлагательные дела, которые могли интересовать королеву.
И тем не менее на душе у него было очень неспокойно. Похоже, случилось что-то из ряда вон выходящее. А он, глава королевской тайной службы, ничего об этом не знает!
Если это так, то ему ничего иного не останется, как немедленно уйти в отставку. Тем более что заменить его есть кем. Френсис Уолсингем – достойный кандидат. Несомненно, королева поддержит его кандидатуру, хотя бы потому, что Уолсингем – ее дальний родственник. Уолсингем находился в родстве (впрочем, весьма отдаленном) с Марией Болейн, старшей сестрой матери королевы, Анны Болейн. Королева благоволила к Уолсингему и даже прозвала его Мавром – талантливый юрист (он изучал право сначала в Кембридже, затем в Падуанском университете) был очень смуглым и черноволосым.
Елизавета прониклась к Уолсингему большим доверием после того, как он, став одним из помощников сэра Сесила, предотвратил покушение на королеву, подготавливаемое Гизами[8]. Уолсингему удалось завербовать некоего капитана Франсуа. Под этим псевдонимом скрывался Томазо Франсиотто, протестант из города Лукки, который сорок лет работал на французскую разведку. Он и передал Уолсингему список заговорщиков.
Карету сильно тряхнуло на очередном ухабе; глава тайной службы подпрыгнул на сиденье, больно ударился головой и в который раз выругался. После этого его мысли свернули в другое русло. А что, если ночной вызов к королеве связан с русским посланником Андреем Совиным? Он приехал в столицу Англии вместе с дьяком Семеном Савостьяновым и привез письмо от царя Московии[9] Иоанна Васильевича. Вчера вечером посланник московитов был удостоен королевской аудиенции.
Возможно, весьма возможно… Сэр Сесил озабоченно нахмурился. Этот московит, этот неотесанный мужлан, варвар, очень настойчив. Он имеет наглость просить руки самой королевы Англии! Иоанн ведет переписку с Елизаветой начиная с октября 1562 года. Совин приехал в Лондон по этому поводу уже третий раз. А она все водит царя Московии за нос с помощью отписок, тексты которых составляют самые опытные и ушлые королевские крючкотворы.
Глава тайной службы, наморщив лоб, вспомнил текст одного из писем Иоанна Васильевича (память у сэра Сесила, несмотря на годы, по-прежнему оставалась отменной):
«Ради милосердия Бога нашего мы, великий государь, царь и великий князь Иоанн Васильевич всея Руси королевне Елизавете Английской, Французской, Ирландской и иных.
Некоторое время тому назад брат твой, король Эдуард, послал своих людей под предводительством Ричарда для каких-то надобностей по всем странам мира и писал ко всем королям и князьям и властителям и управителям. А на наше имя ни одного слова послано не было. И те люди твоего брата, Ричард с людьми своими, неизвестно каким образом, вольно или невольно, пристали к морской пристани у нашей крепости на Двине. И тут мы, как подобает государям христианским, милостиво оказали им честь, приняли их за государевыми парадными столами, к брату твоему отпустили…»
Сэр Сесил с удовлетворением ухмыльнулся. Ричард был агентом тайной королевской службы и с этого путешествия привез отличную карту укреплений московитов.
«…И после того как к нам приехал от твоего брата Ричард Ричардов[10], мы послали к брату твоему своего посланника Осипа Григорьевича Непею. А купцам твоего брата и всем англичанам мы дали такую свободную жалованную грамоту, какую даже из наших купцов никто не получал, а надеялись за это на великую дружбу вашего брата и вас и на услуги от всех английских людей. В то время, когда мы послали своего посланника, брат твой Эдуард скончался и на престол вступила сестра твоя Мария, а потом она вышла замуж за испанского короля Филиппа. И испанский король Филипп и сестра твоя Мария приняли нашего посланника с. честью и к нам отпустили, а дела с ним никакого не передали.
А в то время ваши английские купцы начали творить нашим купцам многие обманы и свои товары начали продавать дороже тот чего они стоят. А после этого стало нам известно, что и сестра твоя, королевна Мария, скончалась, а испанского короля Филиппа англичане выслали из королевства, а на королевство посадили тебя. Но мы и тут не учинили твоим купцам никаких притеснений и велели им торговать по-прежнему.
А до сих пор, сколько ни приходило грамот, – хотя бы у одной была одинаковая печать! У всех грамот печати разные. Это не соответствует обычаю, принятому у государей, – таким грамотам ни в каких государствах не верят. У государей в государстве должна быть единая печать. Но мы и тут всем вашим грамотам доверяли и поступали в соответствии с этими грамотами».
Лорд Дадли нахмурился. С печатями получилась неувязка. Не стоит дразнить русского медведя без нужды подобными мелочами.
«…И после этого ты прислала к нам по торговым делам своего посланника Антона Янкина[11]. И мы, надеясь, что он у тебя в милости, привели его к присяге, да и другого твоего купца Ральфа Иванова[12] – как переводчика, потому что некому было быть переводчиком в таком великом деле, и передали с ним устно великие тайные дела, желая с тобой дружбы. Тебе же следовало к нам прислать своего ближнего человека. А от тебя никакой ни посланник, ни посол к нам не прибывал. Мы же ради этого дела дали твоим купцам другую свою жалованную грамоту; надеясь, что эти гости пользуются твоей милостью, мы даровали им свою милость свыше прежнего».
Уильям Сесил рассмеялся. Этот царь московитов так наивен… Это же надо – принять купца за официальное лицо, пусть и имеющее королевский торговый патент.
«…И после этого нам стало известно, что в Ругодив[13] приехал твой подданный, англичанин Эдуард Гудыван[14], с которым было много грамот, и мы велели спросить его об Антоне, но он ничего нам об Антоне не сообщил, а нашим посланникам, которые были к нему приставлены, говорил многие невежливые слова. Тогда мы велели расследовать, нет ли с ним грамот, и захватили у него многие грамоты, в которых о нашем государевом имени и нашем государстве говорится с презрением и написаны оскорбительные вести, будто в нашем царстве творятся недостойные дела. Но мы и тут отнеслись к нему милостиво – велели держать его с честью до тех пор, пока не станет известен ответ от тебя на те поручения, которые переданы с Антоном.
И после этого приехал от тебя к нам в Ругодив посланник Юрий Милдентов по торговым делам. И мы его велели спросить про Антона Янкина, был ли он у тебя и когда он должен прибыть от тебя к нам. Но посланник твой Юрий ничего нам об этом не сказал и наших посланников и Антона облаял. Тогда мы также велели его задержать, пока не получим от тебя вестей о делах, порученных Антону.
После этого нам стало известно, что к Двинской пристани прибыл от тебя посол Томас Рандольф, и мы милостиво послали к нему своего сына боярского и приказали ему быть приставом при после, а послу оказали великую честь. А приказали спросить его, нет ли с ним Антона; он же нашему сыну боярскому ничего не сказал и начал говорить о мужицких торговых делах; а Антон с ним не пришел.
Когда он приехал в наше государство, мы много раз ему указывали, чтобы он известил наших бояр о том, есть ли у него приказ от тебя о делах, о которых мы передали тебе с Антоном. Но посол твой Томас Рандольф все время говорил о торговом деле, и едва его убедили поговорить о тех делах. Наконец договорились, как следует эти дела устроить, написали грамоты и привесили к ним печати. Тебе же следовало таким же образом написать грамоты и прислать к нам послами достойных людей и с ними вместе прислать Антона Янкина. Прислать Антона мы просили потому, что хотели его расспросить, передал ли он тебе те слова, которые мы ему говорили, угодны ли тебе наши предложения и каковы твои о них намерения. И вместе с твоим послом послали своего посла Андрея Григорьевича Совина.
Ныне ты к нам отпустила нашего посла, а своего посла с ним ты к нам не послала. А наше дело ты сделала не таким образом, как договорился твой посол. Грамоту же ты послала обычную, вроде как проезжую. Но такие дела не делаются без присяги и без обмена послами. А ты-то дело отложила в сторону, а вели переговоры с нашим послом твои бояре только о торговых делах, управляли же всем делом твои купцы – сэр Ульян Гарит[15] да сэр Ульян Честер. Мы надеялись, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государской чести и выгодах для государства, поэтому мы и затеяли с тобой эти переговоры. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании, как всякая простая девица. А тому, кто хотя бы и участвовал в нашем деле, да нам изменил, верить не следовало.
И если уж так, то мы те дела отставим в сторону. Пусть те торговые мужики, которые пренебрегали нашими государскими головами и государской честью и выгодами для страны, а заботятся о торговых делах, посмотрят, как они будут торговать! А Московское государство пока и без английских товаров не скудно было. А торговую грамоту, которую мы к тебе послали, ты прислала бы к нам. Даже если ты и не пришлешь ту грамоту, мы все равно не велим по ней ничего делать. Да и все наши грамоты, которые до сего дня мы давали о торговых делах, мы отныне за грамоты не считаем».
Глава тайной королевской службы досадливо крякнул. Худо дело. Теперь английским торговым людям больше нет в Московии тех вольностей и привилегий, что были раньше. «Московская компания»[16] вот-вот может пойти ко дну. Сие есть большая, непростительная оплошность сэра Кристофера Хаттона, который занимается этой проблемой. За такие промахи следует наказывать! Увы и ах, сэр Хаттон нынче в фаворе у Елизаветы, и его положение при дворе как никогда прочно…
Задумавшись, сэр Сесил не заметил, как карета наконец остановилась. И только тогда, когда слуга отворил дверку экипажа и сноровисто разложил ступеньки, лорд встрепенулся и, несмотря на свой возраст (ему уже минуло пятьдесят лет), по-юношески быстро опустился на изрядно отполированную колесами карет и подошвами сапог и туфлей брусчатку.
Одна из фрейлин Елизаветы (сэр Сесил, весь в тревожном ожидании аудиенции, даже не заметил, кто это) впустила его в королевские покои и незаметно исчезла. Первый же взгляд, который глава тайной службы бросил на свою повелительницу, вынудил его принять смиренный вид. Елизавета Тюдор была взбешена. В таком состоянии сэр Сесил уже давно ее не видел – с той поры, как она узнала, что ее фаворит и друг детства Роберт Дадли, граф Лестер, сначала приударил, а затем и женился без королевского соизволения на фрейлине Летиции Ноллис.
Елизавета и в юности не блистала особой красотой (была хорошенькой, не более), а после того, как переболела оспой, и вовсе стала невзрачной на вид. С годами ее пышные ярко-рыжие волосы поблекли, стали редеть, и королеве приходилось носить парик. Но сейчас она встретила государственного секретаря в том виде, в котором собиралась отойти ко сну. То есть с растрепанной прической, без грима и в изрядно помятом белом атласном халате, расшитом золотыми нитями.
«Видели бы сейчас все эти наглые придворные парвеню[17] предмет своих желаний и воздыханий…» – едко подумал сэр Сесил. Елизавета Тюдор, считающая себя писаной красавицей, была падка на лесть и ее всегда и везде – даже на охоте – сопровождали толпы льстецов, нередко низкого звания и происхождения.
Не ответив на приветствие сэра Сесила, королева в гневе швырнула перед ним на стол бумажный свиток.
По оттиску восковой печати, на которой были начертаны всего лишь три цифры – «007», государственный секретарь понял, что причиной столь позднего вызова в Уайтхолл[18] было донесение доверенного лица Елизаветы, придворного астролога и секретного агента тайной службы Джона Ди[19]. Только он один из всех сотрудников сэра Уильяма Сесила имел право обращаться к королеве через голову своего начальника. В данный момент Джон Ди находился с тайной миссией в Италии.
Сэр Сесил, опытный придворный и дипломат, изобразил всем своим видом предельную степень почтения и внимания, но не проронил ни слова. Он понял, что сейчас разразиться буря, ураган, неистовый шторм, поэтому будет благоразумней опустить все свои паруса красноречия и рассудительности и спуститься в безопасный трюм терпеливого ожидания, чтобы подождать, пока королева не выдохнется.
Глава тайной службы не ошибся. Королева начала кричать и ругаться словно пьяный коучмен-хэкни[20]. Ее бледное лицо покрылось красными пятнами, а глаза сверкали как у разъяренной пантеры. Сэр Сесил терпеливо и безмолвно ждал.
– Тело Господне!.. – Елизавета наконец закончила свой длинный и весьма неприличный монолог. – Этот узколобый фанатик, папа Пий V, смеет мне угрожать! – Она артистично всплеснула руками и без сил упала в кресло с высокой прямой спинкой.
– Кгм!.. М-да… – подал голос и сэр Сесил; он покосился на свиток и опасливо отступил на шаг от стола, словно там лежало не донесение секретного агента, а ядовитая змея.
– Ознакомьтесь с донесением… – Голос королевы был слаб и бесцветен. – Это копия текста папской буллы.
Немного поколебавшись, государственный секретарь взял бумагу и, внимательно, обдумывая каждую фразу, начал читать:
«…Мы объявляем указанную Елизавету еретичкой и подстрекательницей еретиков, и те, кто является ее приверженцами, также осуждаются и отделяются от христианского мира… Мы лишаем указанную королеву ее мнимых прав на королевство и всех остальных прав… Мы запрещаем всем и каждому из ее дворян повиновение ее властям, ее приказам или ее законам».
– И все же, эту буллу никто так и не осмелился мне вручить, хотя издана она давно, в начале года. Никто! – В голосе королевы неожиданно прорезались торжествующие нотки. – А что вы на это скажете? – Елизавета, опершись на левую руку, смотрела на сэра Сесила исподлобья каким-то странным взглядом.
– Такие вещи нельзя оставлять без должного ответа! – жестко ответил глава тайной службы. – Очень жесткого ответа!
