Возглавив телецентр, свин сказал: «Мы тоже власть, и нам не до игрушек!» С тех самых пор любой телеканал, Заточен исключительно под хрюшек.
Друзья! Оценим бегло свинский труд, Безрадостно по ящику пошарив: Там хрюшки пляшут, там они поют, А там их режут и едят поджарив.
Повсюду свиньи в поисках «лаве», Друг друга бьют, в хлеву навоз копая. Уже не просто это – хрю-ТВ, А хрю-идеология такая!
Поют «хрю-хрю» на радиоволне, С экрана визг знакомый вторит рядом. А что же свин? Похоже, он вполне Доволен этим свинством неприглядным.
Вы все, которым хрюканья милы, Едва ли эту басню прочитали. Хрю-хрю! Олени, волки и орлы! Хрю-хрю, друзья! Живите без морали…
Снегирь и воробей
Снегирь-коммунист с воробьём-демократом Сидели на ветке, любуясь закатом. И старый снегирь, и юнец воробей Судили о нём с колокольни своей.
«Причудлив оранжевый цитрус светила!» — Чирикнул проказник, подвижный, как ртуть. «Красно наше солнце, и в том его сила!» — Снегирь ухмыльнулся и выпятил грудь.
«Пусть так! Но пора бы ему закатиться», — В ответ снегиря воробьишка клюёт. «Вы зря обольстились, вертлявые птицы! Закат – это будущий красный восход!» —
Нашёлся снегирь. В это время сгустились Холодные сумерки. Выпал снежок. И тощие голуби в мусоре рылись, Вникать не желая в пустой диалог.
А к ночи ветрами совсем ледяными Ноябрь подул, становясь декабрём. И чтобы к утру оставаться живыми Друг к дружке прижались снегирь с воробьём.
Подполковник пеликан
Раз подполковник пеликан Вернулся щёголем с Балкан. (Он был посредник некой фирмы, Скупавшей технику для Бирмы).
Привёз он дочери игрушку, Жене шубейку и ночнушку, Подруге цапле два манто, Себе – японское авто.
Напившись горького вина, Изрёк наш щёголь: «Эх, война… Редеют роты и полки… Устали мы, фронтовики…»
И, опустив медаль в стакан, Всплакнул вояка пеликан.
Сольная карьера
В одной кухонной антресоли Жил-был брикет обычной соли, Нутром – поварен, телом – бел, Брикет всё время песни пел. Предавшись весь мечте невольной О будущей карьере сольной И попадая в ноту соль, Он находил, что в этом соль!
Его супруга – упаковка Конфет просроченных «Коровка», Певца тягучая му-муза Сказала как-то: «Ты – Карузо. Я даже думаю порой — Не соль, а сахар голос твой!» Любя супругу до мозолек, Он звал её своею Сольвейг…
Семья жила не в чистом поле, И вскоре всё на антресоли, Включая старый таз из меди, Уже твердили о соседе, Как о таланте уникальном В жестоком мире музыкальном…
Две дорогих аэрозоли Хвалили вкус и голос соли, А рядом пыльная картина — Брикет сравнила с Робертино Лоретти, споря с некой дамой Являвшейся её же рамой. Дырявый увалень – ковёр Решил, что он – антрепренёр. Зажав с валютою конверт, Он всё орал: «Даёшь концерт!..» В восторге перчики в рассоле Чуть не свалились с антресоли И всё же звонко голосили О некой сольной антре-силе… И лишь помойное ведро Съязвило: «Пусть поёт в метро!», Но эту цинковую тушу Никто и никогда не слушал, А впрочем, зря… Навет помойный Быть может, более достойный, Чем общий голос похвалы В совместной оргии гульбы…
Все о любви певцу кричали И на руках его качали, А кто-то выдал, что Шаляпин В сравненье с ним талант прошляпил…
И отстранить их всех не в силе Был наш солист, он всё терпел. Они же так любовь излили, Что наш герой… окаменел… Его потрогали руками И убедились: точно камень…
Сначала хором причитали, Потом на камне начертали: «Он был практически, как Лещенко, Теперь – кирпич, и сбоку трещинка».
Крабы в бане
Обслюнявив банный полок, Осьминог-политтехнолог Говорил, вспотевшим крабам: «Вам бы, братцы, всё по жабам… Под коряги… а в итоге Власть в стране возьмут миноги, А тогда… Но выход есть — Вот вам схема номер шесть! Надо только, чтоб Минфин Контролировал дельфин, А для этого кальмар Передаст ему товар. Дальше. К берегу подплыв, Мы устроим мощный взрыв, Обвинив во всём креветок — Мол, не жаль им даже деток, И оцепим все кораллы, В чём помогут нам нарвалы. Ската выставим скотом На экранах, а потом Надо будет лезть из кожи, Чтобы стаи молодёжи Под воздействием спиртного Перешли в атаку снова. Если всё случится так, Можно смело лезть на танк С главным лозунгом борьбы: «Жабы, крабы – не рабы!..» И тогда уже миноги Пусть готовят некрологи!» В этом месте осьминог Свой закончил монолог, Прошептав, что жизнь положит, Если Запад в том поможет!
После речи осьминога Крабы выпили немного И решили: так и будет! Победителей не судят!
Ворон и утка
У похотливой серой утки Был план «По пять клиентов в сутки». И день и ночь она дерзала На водоёме у вокзала… А чёрный ворон – участковый, Блюдя свой берег известковый, Лишь только видел кряквы тушку, Влетал в утиную кормушку И, в предвкушении икнув, Приоткрывал длиннющий клюв… Хозяйка хитро улыбалась, В роскошной сумочке копалась И, три купюры развернув, Совала их сержанту в клюв. Довольный ворон смачно хмыкал, Потом в карманы деньги ныкал, Потом глотал аперитив И доставал презерватив… А через час лихой и бравый, Как Пётр Первый под Полтавой, Наш предприимчивый сержант Гонял в участке салажат, Сажал ворону в воронок И, голубей сбивая с ног, Грозил бомжам арестом новым. (Он представлял себя Жегловым.)
А если строго рассуждать, То этот ворон та же…
Шавка-невидимка
А вот и шавка-невидимка! Весьма блохастая блондинка. Два уха врозь, пружинкой хвост, А принцип жизни очень прост — Живя в своей коросте, Глодать чужие кости И разносить по Сретенке Наветы, слухи, сплетенки. Они для невидимки Вкусней куска грудинки.
Казалось бы, такую шавку Должны давно загнать под лавку, Ан нет! Какого-то рожна Собакам всем она нужна.
Видать, у многих ставки На подлый норов шавки…
Крот в запое
Однажды крот полуслепой Ушёл в классический запой. Задраил крепко люк в норе, Водой разбавил спирт в ведре, Успел пельмешек налепить, Вздохнул, всплакнул и… начал пить, Всему придумав оправданье: Мол, одиночество, страданье… Да и откуда взять веселье, Когда повсюду подземелье?
Спирт шёл легко. Размякло тело, Душа общенья захотела, И ощутил наш друг решимость, Проверить ночью всех на вшивость.
Сначала крот звонил хорьку И предложил сходить к ларьку, Но тут же трижды плюнул в трубку, Грозя зверьку испортить шубку. Потом звонил знакомой выдре: «Алло! Ты, крыса, сопли вытри! И кстати, передай ежу, Что с ним я больше не дружу!» Потом глумился крот над белкой, Крича, что спать с обычной грелкой Ему гораздо интересней, Закончив спич какой-то песней.
Ещё беседовал с енотом, Назвав его скотом и жмотом, И крайне эмоционально Задел вопрос национальный. Кричал ужу, что верит в Бога, А тот в гадюк, и то – немного… Напомнил мышке полевой О пользе жизни половой.
Короче, пьяный до утра Крутил на трубке номера, А после рухнул с табуретки В свои окурки и объедки. Бунтарь, ведомый мелким бесом, С родным себя поссорил лесом.
Мне жалко моего героя. Он вряд ли выйдет из запоя.
