Влада Ольховская
Дом мистера Кристи
Она проводила их в столовую, где уже был накрыт стол – разумеется, не ею. Унаследовав состояние Яна, она с готовностью прибегала к услугам его ассистентов. Но теперь в квартире никого не было: она не хотела, чтобы этот разговор подслушивали.
Говорил в основном Дмитрий, Леон молчал, делая вид, что его интересует только интерьер квартиры. Но он наблюдал за ней украдкой, а она наблюдала за ним. Анна не хотела эмоциональных привязанностей, не рвалась к ним, однако, когда они возникали, признавала их, как и любую уязвимость. Эти месяцы ничего не изменили… По крайней мере, для нее. Для него-то она теперь другой человек: вдова, наследница, убийца своего мужа.
Знание правды меняет мир, и они, получается, теперь жили в разных мирах. Анна и рада была бы ему все рассказать, но она не могла – не имела права. С некоторыми бедами нужно справляться или одной, или никак. Поэтому она предпочла сосредоточиться на том, ради чего они пришли, – на расследовании.
– Значит, вы хотите, чтобы я определила, может ли в это быть втянут серийный убийца? – поинтересовалась она, когда Дмитрий закончил.
– Да… Тут ничего не понятно! Их обеих изнасиловали и задушили. Но другие обстоятельства смерти отличаются! Майкову не избивали, ее отравили перед смертью, однако это ее не убило. У нее не было детей… И Гордейчик, подозреваемый этот, на момент смерти Майковой был в другом городе. Короче, есть аргументы «за» и «против», нужно твое мнение.
– Думаю, вам скорее нужен однозначный ответ, – усмехнулась Анна, помешивая кофе в изящной фарфоровой чашке. Ян всегда любил красивую посуду, и здесь хватало оригинальных вещиц, служивших лучшим напоминанием о нем. – Мог ли это сделать серийный убийца – вот что вы хотите знать. А кто такой серийный убийца?
– Если бы я знал, я бы не пришел к тебе, – указал Дмитрий.
– Псих, который убивает ради удовольствия, – пожал плечами Леон.
Но оба они не были ни в чем уверены. И не зря – понимание того, кто такой серийный убийца, чаще всего было интуитивным. Это то знание, которое у всех есть, но которое словами не выразишь. Анна и сама искала ответ не один год, но она работала с такими людьми, поэтому ей сейчас было проще, чем ее гостям.
– Есть разные подходы к этому, и у каждого свои преимущества и недостатки, – отметила она. – Давай сюда отчеты по вскрытиям и все, что ты там притащил. Так вот, касательно серийных убийц… ФБР, например, считает, что серийный убийца – это человек, совершивший три и более убийств на протяжении как минимум месяца. Видишь? Два критерия – время и количество. Но они сомнительные, потому что если человек, настроенный убивать, совершил два убийства, он на них не остановится, и глупо ждать третьей жертвы, чтобы объявить его серийным убийцей. Национальный институт правосудия США пошел другим путем. С их точки зрения, серийным считается убийца, у которого больше двух жертв и которым движут психологические мотивы, чаще всего – садистские сексуальные отклонения. Но, как видите, и тут не все однозначно. Большинство маньяков действовали во власти сексуальных желаний – поэтому тут и позволительно слово «маньяки». Но не все. К серийным убийцам не раз причислялись те, кто убивал ради собственной выгоды, пусть и не по заказу. Да и среди психологических мотивов не всегда правит бал желание секса – вспомнить хоть того же Зодиака, для него секс никогда не имел значения, его манил страх.
– Зачем нам все это знать? – не выдержал Дмитрий.
– Вы ведь хотите понять, столкнулись ли с серийным убийцей, так? Я вам просто подсказываю, кого нужно искать. Истина, как всегда, скрывается где-то между разными определениями. Если так, то можно уверенно брать следующие критерии: больше двух жертв, убиты не одновременно и не в одни сутки, но одним человеком. Это все. В вашем случае, мотив лучше не трогать, даже если кажется, что он на виду – сексуальное насилие. Метод убийства тоже не так важен, далеко не у всех маньяков есть своя фишка. В случае, который вы мне принесли, вроде как все есть: две жертвы, убиты в разные дни. Осталось только определить, одним ли человеком.
Она была совсем не уверена, что это действительно маньяк. Даже не так – Анна была почти уверена, что это не серийный убийца. Удушение – распространенный вид убийства после изнасилования или даже во время изнасилования. А раз сам Дмитрий Аграновский сомневается, что это было сделано рукой одного человека, значит, поводов хватает. Это просто две несчастные женщины, которым очень не повезло, и все. То, что они оказались перед одним судмедэкспертом, – всего лишь совпадение.
Так что изначально, забирая у Дмитрия файлы, Анна была настроена скептически. Но чем больше подробностей она видела, тем сильнее становилось чувство настороженности в ее душе. На словах Дмитрий рассказал ей не все! Он-то считал, что упомянул самое главное – изнасилование и удушение. Но важнейшие детали остались здесь, на страницах отчета, на фотографиях.
Отравление бытовым газом. Изнасилование. Удушение. Избиение – первое и единственное. Пропавший ребенок. Обвиненный муж. Для большинства людей, к которым в этом случае относились Дмитрий и Леон, это был просто набор фактов. Но для Анны они сплетались в единую цепочку, в которую невозможно было поверить.
Слишком точно, так не бывает…
Она была так поражена, что не смогла этого скрыть. Обычно она контролировала себя куда лучше, однако Анна просто не ожидала такого. Перед ней словно разворачивалась история, которую она прекрасно знала!
Она не могла похвастаться тем, что помнила истории всех маньяков, когда-либо живших на Земле. Но самые важные она изучила – они помогали ей понять новые проявления безумия. Именно новые, а тут, в этих убийствах…
– Что случилось? – спросил Леон. – С тобой все в порядке?
Он легко заметил перемену ее настроения и все понял правильно. Это Дмитрий мог такое пропустить, потому что не хотел видеть, он – нет. Но, как ни странно, эта его способность не раздражала Анну. Она ведь сама позволила ему узнать достаточно, чтобы понять ее!
– Со мной – да, – задумчиво отозвалась она. – С этими делами – не факт.
– Значит, это все-таки серийный убийца? – уточнил Дмитрий.
– Рано говорить.
– А когда уже не рано? Слушай, я уже и так себя двадцать раз в паранойе обвинил!
Анна оторвалась от отчетов и бросила на него удивленный взгляд.
– Это еще почему?
– Да потому что ищу преступления там, где их нет, – покачал головой Дмитрий. – Это ли не попытка отвлечься от собственной жизни, нормальной жизни, на какой-то бред? Мне нужно искать способ помириться с женой, а не высматривать маньяков в тумане!
– Ну вот, включилась твоя любимая фишка: про норму говорить, – вздохнула Анна. – Неужели ты еще не понял, что нормы нет?
– Она есть, и она у меня была! А теперь что? Ты думаешь, я хочу, чтобы мне всюду маньяки мерещились? Если учитывать историю нашей семьи, до добра это не доведет!
– У нашей семьи не худшая история, не все в ней совершали преступления, – заметил Леон. – А дела, которые ты нашел, действительно странные.
– Да знаю я, но… Это же не моя работа, понимаешь? Мое дело – трупы вскрывать, и это я сделал. Если я нашел что-то подозрительное, мне нужно сообщить следователю. Это я тоже сделал!
– Но следователь тебя проигнорировал.
– Разве это не лучший знак того, что не нужно соваться в такие истории? Все, моя совесть чиста, все выполнено как надо!
Похоже, расставание с женой повлияло на него куда хуже, чем предполагала Анна. Он стал нервным, неуверенным… Раньше у него была своя точка опоры – дом, в который он мог вернуться. Теперь он этого лишился, а новые ценности не нашел. Это плохо. Дмитрий Аграновский был из тех людей, которых она, при всех их недостатках, назвала бы хорошими. Анне было нужно, чтобы он таким и остался.
Она разложила перед собой страницы отчета и фотографии, чтобы получше изучить их, и обратилась к Дмитрию, не глядя на него.
– Знаешь, что такое синдром Дженовезе?
– Да вроде, слышал, но сейчас не вспомню…
– Значит, не знаешь, – рассудила Анна. – Это психологический эффект, назван по имени Китти Дженовезе. Красивая была девушка, надо сказать, если посмотришь фото – сам признаешь. Жила себе тихо, работала, никому ничего плохого не сделала. Вся ее вина заключалась в том, что однажды по пути домой она остановилась на красный сигнал светофора, и в этот момент ее увидел Уинстон Мозли. А этот очаровательный джентльмен, заметь, потом на суде признал: он той ночью вышел из дома только для того, чтобы убить женщину. Захотелось. Одни в два часа ночи просыпаются, потому что им хочется воды попить, а Мозли – чтобы убить.
– И что, она с работы возвращалась в два часа ночи? – удивился Дмитрий.
– Это не так уж странно, если учитывать, что работала она в баре. Так вот, загорелся зеленый свет, Китти поехала дальше – а Уинстон Мозли поехал за ней. Она припарковала машину примерно в тридцати метрах от дома и уже направлялась к двери, когда он напал на нее, набросился, два раза ударил охотничьим ножом. Раны были очень серьезны, но они не убили Китти и не лишили ее сознания. Ее мольбы о помощи разбудили нескольких соседей, но только один из них удосужился выйти и крикнуть, чтобы Мозли оставил женщину в покое. Мозли, как и большинство трусов, сбежал, услышав мужской голос. Китти поднялась, вероятно, в состоянии аффекта, и направилась к двери. Никто не вышел ей на помощь, а при звонке в полицию сообщили, что «На улице мужчина ударил женщину, но она встала и пошла». Понятное дело, в полиции не придали этому вызову приоритетное значение, и медиков туда никто не направил.
Для Анны этот случай был важным, одним из ориентиров, которые вели ее вперед. Сейчас она могла рассказывать об этом спокойно, между делом. А когда она впервые читала материалы по делу Дженовезе, ей сложно было сдержать злость и бессильную ярость из-за того, что жизнь была потеряна – когда ее так легко было спасти.
Китти добралась до черного хода, но внутрь войти не смогла: дверь была заперта. От потери крови она упала на ступеньки, хотя не лишилась сознания. Она наверняка была в ужасе, но верила, что выживет, раз безумец, напавший на нее, отступил.
Ей не повезло – так сильно не повезло, что это было больше похоже на проклятье. Мозли не отступил, его просто спугнули. Ему настолько хотелось убить, что он вернулся на место преступления. Он обыскал парковку и территорию вокруг дома и, в отличие от свидетелей, нашел еле живую Китти.
Он ударил ее ножом еще много, много раз, а потом изнасиловал. Судя по ранам, оставшимся на руках, она была в сознании и пыталась защищаться, она кричала и звала на помощь. Ее наверняка слышали, люди, пусть и немногочисленные, проходили мимо, но никто не вмешался. Издевательства продолжались полчаса, Мозли развлекся и ушел по своей воле, оставив истерзанную жертву в озере крови. Ее нашли, вызвали «скорую» – но было уже поздно. Китти не доехала до больницы.
– Сначала дело попытались замять, но потом шум поднялся жуткий, – продолжила Анна. – Газеты утрировали, писали, что свидетелями стали чуть ли не сорок человек. Это, конечно, бред. Но с десяток свидетелей там наберется – и никто из них не помог Китти. Хотя многие могли! Учитывая трусость Мозли, самого появления рядом взрослых мужчин хватило бы, чтобы он свалил со скоростью ветра. Но – нет. Они не вышли, не позвонили, промолчали. Случай стал хрестоматийным. Синдром Дженовезе также называют эффектом наблюдателя. Это ситуация, когда свидетели видят перед собой жертв, но не помогают – по разным причинам. Кто-то верит, что ему не обязательно вмешиваться, жертве помогут другие, раз преступление очевидно. Кто-то убеждает себя, что преступление и вовсе не так серьезно, как кажется, раз другие не помогают. Внутренняя мотивация может быть разной, результат один: свидетель смотрит и ничего не делает, мысленно ссылаясь на других свидетелей. Пусть они, а не я! Этот эффект обычно работает в толпе, тогда как единственный свидетель преступления действует куда решительней, зная, что больше не поможет никто. Понимаешь, почему я вспомнила эффект Дженовезе? Потому что именно с ним ты сейчас и столкнулся. Ты видишь преступление – но его не видят другие. Те, кому положено: следователи и другие эксперты. Ты начинаешь сомневаться, искать у себя паранойю, ты готов отказаться от своих слов, лишь бы не высовываться и не выглядеть нервным идиотом. Но что если преступление есть, Дим? И ты проходишь мимо него? Что если это действительно маньяк, а вовсе не бытовое насилие? Тогда на двух женщинах он не остановится.
Дмитрий не ответил ей, но это было и не обязательно. Она видела, что он избавился от сомнений – и это хорошо. Потому что если ее догадки были верны, проблема куда серьезней, чем он предполагал, причем у всех.
– Так а что с убийцей-то? – поинтересовался Леон. – Поймали или нет?
– Поймали, естественно, он был далеко не гений. Таких, как Мозли, называют неорганизованный убийца: они убивают по первому желанию, ни к чему не готовятся и не заметают следы. Но, как показывает случай Китти Дженовезе, им порой везет. Оказалось, что она была не первой, а третьей его жертвой. Мозли, женатый человек и отец трех детей, был некрофилом и продолжил бы убивать, такие не останавливаются. Вот вам типичный серийный убийца, настолько примитивный, что история его даже не запомнила. Хотя кое-чем он все же примечателен… Наглостью. Мозли так активно сотрудничал со следствием, чуть ли не ноги целовал, что смертную казнь ему заменили на пожизненное заключение. Через четыре года он сам себе нанес легкое ранение и по пути в больницу сбежал. На свободе он долго не задержался, но развлекся по полной, изнасиловав еще одну женщину. В восемьдесят четвертом, через двадцать лет после убийства Китти, он подал прошение о помиловании, решив, что уже отсидел достаточно. Ну, убивал, грабил, насиловал – с кем не бывает?
– Ты додумываешь за него, – буркнул Дмитрий.
– О нет, я не додумываю, примерно так он и относился к жизни. В американских тюрьмах прошение о помиловании заключенный обсуждает с комиссией по освобождению. Так вот, Мозли не раскаялся в содеянном. Он просто стал утверждать, что убил Китти в результате ограбления, дипломатично опустив подробности про изнасилование и полчаса пыток. Он так и сказал: «При ограблениях люди иногда умирают, такое случается». Естественно, его отправили обратно за решетку, но жизнь его ничему не научила. Уже при следующем прошении он сделал ставку на то, что жертва – он, а не Китти.
– Это она его изнасиловала и убила? – удивленно спросил Леон.
– Нет, там логика была еще круче: мол, убитой – помучаться часок-другой и свободна, а ему, бедному, страдать всю жизнь. Что любопытно, он не требовал смертной казни, которая завершила бы для него все быстро, он хотел свободы. Он потом не раз просил о помиловании, но так и не раскаялся, он просто придумывал все новые причины, по которым не так уж страшно, что он убил Китти. Мозли не выпустили, он умер в две тысячи шестнадцатом году, прожив долгую и не самую несчастную жизнь – в тюрьме он получил степень бакалавра и весьма гордился собой. Он среди рекордсменов США по времени, проведенному за решеткой. Но его уже нет – а эффект Дженовезе остался. Это не редкость, преступления, при которых свидетели могли спасти жертву, но не вмешались, повторялись и, увы, будут повторяться. «Это не мое дело», «А вдруг все не так и меня сочтут истеричкой», «Не надо мне с этим связываться» – и прочая лирика. Это печальная реальность, но все ведь не обязательно должно быть именно так! А у вас, ребята, даже меньше прав наблюдать и ничего не делать, чем у остальных. Судмедэксперт и следователь, пусть даже бывший, да вы первыми реагировать должны!
Дмитрий был смущен, Леон – нет.
– Именно поэтому мы сейчас у тебя, – заметил он. – Но ты так и не сказала, может это быть серийный убийца или нет.
– Может, – помрачнела Анна. Догадка, появившаяся при просмотре отчетов, теперь давила на нее. – Как минимум, Гордейчик ваш вряд ли виноват. На обеих жертвах не нашли следов спермы насильника, и вот вопрос: если муж в порыве тупой ярости насиловал жену, стал бы он озадачиваться презервативом? Так что да, это повышает шансы, что они были жертвами серийного убийцы. А еще это может быть нечто гораздо худшее, чем просто серийный убийца.
– В смысле?
– Пока рано говорить. Вам партийное задание: проверьте все убийства по Москве за… Ну, допустим, за год. Ищите молодую девушку лет двадцати-двадцати пяти. Она была изнасилована и задушена, но не избита и ничем не отравлена. Проверяйте всех жертв, которые так или иначе подходят под это описание, и смотрите фото – не повторяется ли уже знакомая вам петля.
– Что? – нахмурился Дмитрий. – Что за бред? Как это вообще понимать?
Она могла бы им объяснить – но не хотела. Анна знала, что оставшееся неведение вынудит их работать быстрее. Да и потом, она не хотела, чтобы они начинали самостоятельное расследование в обход нее, слишком уж странным могло оказаться это дело.
– Просто сделай, что я прошу, – сказала она. – То, о чем я думаю, невероятно, и я, скорее всего, ошиблась… Но если вы все же найдете подходящую девушку – бегом ко мне. Потому что такого серийного убийцу даже я еще не встречала.
* * *
Видеть ее было одновременно тяжело и легко. Тяжело – потому что между ними оставались нерешенные споры, недоверие и обиды, которых, по идее, быть не должно, но они, как сорняки, откуда-то появились. Легко – потому что она каждый раз была новой, и так просто было поверить, что после этого обновления она забудет прошлое.
Леон уже привык к тому, что у нее в запасе тысяча образов, для любой ситуации подходящий найдется. Теперь она жила образом вдовы известного музыканта. В этой странной роли она была богемной девой, не красивой хищницей, охотящейся за деньгами, а существом не от мира сего в длинном белом платье, с льняными волосами, закрывающими ее спину и плечи, частично скрывающими лицо. Она не казалась скорбящей, но не потому, что ей было все равно, а потому, что для таких созданий смерть – это просто смена одной фазы существования на другую.
Она что-то затеяла. Леон не просто знал ее, иногда ему казалось, что он ее чувствует, хотя объяснить это было сложно. Если изначально эта афера с мужем просто раздражала его, то теперь появилось ощущение, что он упустил нечто бесконечно важное.
Но если Анна была спокойна, то атмосфера вокруг дома накалялась. Те, кому очень хотелось обвинить ее в смерти Мещерского, устроили настоящий пикет. Они к каждому, кто проходил мимо, присматривались с настороженностью, словно надеялись разглядеть у него на лбу слово «Враг». В действиях толпы чувствовалась странная организованность, которая настораживала его.
Он не собирался ни с кем разговаривать. Дмитрий сейчас думал о расследовании, Леон – об Анне, и они прошли мимо шумной толпы, игнорируя все обращенные к ним вопросы. Казалось, что на этом все и закончится, но – нет. Возле машины их уже ждали.
Их было двое: мужчина и женщина лет тридцати пяти-сорока. Оба были не слишком высокими, кряжистыми, и женщина казалась даже массивней мужчины. У них хватало и других похожих черт: светлая кожа, ставшая красноватой от первого весеннего загара, грубоватые черты лица. У мужчины волосы были русыми, у женщины – выкрашенными в желтый цвет, однако это различие все равно не мешало понять, что они родственники. Возраст позволял предположить, что брат и сестра.
Они даже не пытались сделать вид, что оказались здесь случайно, они преграждали путь к машине. Но агрессивными они не выглядели: мужчина отводил взгляд, а женщина пыталась улыбнуться, но получалось неловко.
Она обратилась к ним первой:
– Здравствуйте! Вы ведь приходили к той женщине, да? К Анне? Вы были у нее долго, значит, вы ее хорошо знаете?
– С чего вы взяли, что мы были именно там? – изумился Дмитрий. – Вы что, следили за нами?
– Нет, что вы! Я, знаете ли, позволила себе войти за вами в подъезд и посмотреть, на какой этаж поднимется лифт. Он был на ее этаже, а там живет только она, соседняя квартира пустует.
– То есть, следили, – заключил Леон. – Вы кто вообще?
– Меня зовут Люба… Любовь Сирягина, я – старшая сестра Яна Мещерского, а это Андрей, его брат.
Когда Леон узнал, что Анну обвиняют в убийстве собственного мужа, он навел справки о Яне Мещерском. Он не верил, что она действительно убила его ради денег. Нет, она что-то затеяла, но спрашивать ее об этом было бесполезно, и он решил все вычислить сам. Пока не получалось, зато он выяснил, что близких родственников у Яна не осталось. А Любовь и Андрей Сирягины – старшие дети его отчима. У них с Яном не было ни единой капли общей крови, но по закону они приходились ему родственниками.
– Допустим, мы у нее были, – кивнул Леон.
– А кто вы ей?
– Вам какое дело?
Он не хотел быть с ними грубым – но иначе не получалось. Они были угрозой для Анны…
Леон понимал, что это не самая правильная реакция с его стороны, однако по-другому он уже не мог. Да и потом, эти двое сами полезли, он их не трогал.
– Мы должны знать! – гордо заявил Андрей. – Нас теперь все касается!
– Спорно.
Любовь бросила на брата предостерегающий взгляд. Похоже, дипломат среди них был только один, а Андрею полагалось молчать с видом невинно обиженного агнца.
– Послушайте, мы не хотим ничего плохого, – Любовь выдала еще одну неубедительную улыбку. – Мы давно уже пытаемся наладить контакт с Анной, но она избегает нас.
– Пытайтесь дальше, мы-то здесь при чем? – поинтересовался Дмитрий.
– Мы бы не отказались от посредников…
– Не заинтересованы.
– Да вы хотя бы выслушайте нас, нашу историю, а потом уже решайте!
Это было любопытно. Леон знал, что вряд ли чего-то добьется от Анны – если она сама не захочет говорить. Поэтому ему хотелось узнать, что скажут эти двое, устроившие ей настоящую травлю.
– Хорошо, давайте поговорим, – кивнул Леон.
– Ты серьезно? – поразился Дмитрий.
– Тебе не обязательно в этом участвовать, подожди в машине.
– Да я уж лучше подожду, не хватало еще на это время тратить! И ты долго не броди.
– Мы вас не задержим, – заверила его Любовь. – Вы, простите, кто?
– Это не важно, мы с ней работаем вместе, и я не прочь узнать, что вы о ней думаете.
Такой подход их вдохновил. Возможно, к другу Анны они отнеслись бы настороженно, но в деловом партнере они видели возможный рычаг давления.
Они отошли в сторону от дома, чтобы не привлекать внимание толпы. Чувствовалось, что Сирягины не отказались бы от присутствия журналистов, но они боялись спугнуть потенциального союзника.
– Рассказывайте, – поторопил их Леон. – Что у вас там за вражда?
– Это не вражда… Мы ее по-настоящему и не знаем, просто неприятно получилось!
По версии Любови, их отец, очень обеспеченный и уважаемый человек, в свое время женился на «бесприданнице» – матери Яна. Она была совсем одна, с маленьким ребенком, понятно, почему она ухватилась за такую возможность! Но Дмитрий Сирягин был великодушен, он полностью ее обеспечил и любил ее сына, как родного.
– Может, даже больше, чем родного, – буркнул Андрей.
Именно благодаря Дмитрию Ян пошел в престижную школу, начал заниматься музыкой. Когда его мать умерла, отчим продолжил заботиться о мальчике, души в нем не чаял. Но позже случилась беда: партнеры по бизнесу решили подставить Дмитрия. Его обвинили в серии грязных преступлений, чтобы испортить ему репутацию. Яна забрали в приют, а Сирягин был вынужден проводить дни в судах. Правосудие оказалось на его стороне, он остался на свободе, но дело было сделано: он потерял деньги, уважение коллег и друзей, а главное, любовь обожаемого младшего сына. Ян так и остался в приюте, а Дмитрий скоро спился и погиб в результате несчастного случая: заснул пьяным прямо на дороге, и его переехала машина.
– Он до последнего очень любил Яна, только о нем и думал, – вздохнула Любовь. – А Ян, увы, поддался лжи, он послушал людей, которые поливали папу грязью, и не смог его простить. Хотя папина последняя воля доказывала, кто его любимчик: все свое состояние он завещал только Яну, мы ничего не получили. Было ли нам обидно? Да, конечно, не буду скрывать. Но Яна мы в этом не винили, не он ведь писал завещание. Мы сто раз пытались связаться с ним, наладить контакт, а он нас близко не подпускал. Он нас даже не знал! Наверно, наслушался чьих-то сплетен, не знаю… Это было очень тяжело. Когда он женился, мы порадовались за него, решили, что он станет добрее, общительнее… Но нет, его жена тоже не желала говорить с нами! А очень скоро он умер. Понимаете? Сгорел в пожаре, а все его деньги и, соответственно, деньги нашего отца перешли ей.
– Поэтому вы решили, что Анна убила его? – удивился Леон. – Потому что вы остались без денег?
– Нет, конечно! Мы просто хотим справедливости. Да, Ян болел. Но умер-то он не из-за болезни!
Они предусмотрительно умолчали о том, что до появления на горизонте Анны они были единственными наследниками Яна Мещерского. Не важно, какие отношения были между ними, по закону они все равно получили бы его деньги и дома. Все знали, что он серьезно болен, поэтому у Любови и Андрея были основания надеяться, что скоро деньги отца вернутся к ним. Но вот появилась какая-то жена – из ниоткуда!
Теперь у них была всего одна надежда: признать завещание недействительным. А для этого им нужно было доказать, что Анна – мошенница и убийца.
Помогать им Леон, естественно, не собирался. Он не до конца понимал, что происходит, да и признавал, что пожар, в котором погиб Мещерский, был очень странным. Если бы речь шла о ком-то другом, он бы еще допустил определенные подозрения.
Но это же она! Любая попытка обвинить ее в чем-то отзывалась в его душе гневом и презрением. Эти их заискивающие взгляды, угодливые улыбки… Они, изображая бескорыстных брата и сестру, сами что-то скрывали, он чувствовал.
– Спасибо, что рассказали мне, – сказал Леон. – Но мне нужно ехать.
– Вы поможете нам?
– Я поговорю с ней.
Это не было ложью, он действительно собирался поговорить с Анной.
– Пожалуйста, нам очень нужна помощь! – взмолилась Любовь. – У меня двое маленьких детей, у нас почти ничего нет! А она одна… зачем ей одной столько денег?!
– Всего доброго.
– Еще увидимся, – многозначительно произнес Андрей.
