Владимир Александрович Андриенко
Шут императрицы: Халиф на час
У герцога Бирона.
Вечером 19 октября 1740 года Либман в точности пересказал Бирону разговор принца с вице-канцлером. Лейба хорошо платил слугам принца и те верно служили ему.
– Меня это не удивило, Эрнест. Я чего-то такого и ждал от Остермана. Он, по-прежнему, жаждет высшей власти. Стоять за твоей спиной он не желает. Он желает быть впереди тебя.
– Тогда он поставил не на ту фигуру. Принц Антон – регент? Это смешно.
– Пока да. Но Остерман не торопится. Он подождет, когда власть младенца-императора укрепиться. А вот затем попытается убрать тебя. Пока он боится Елизаветы.
– Но соглядатаи доносят, что она спокойна и беспечна, как всегда. К власти она не стремиться.
– Не спеши делать выводы, Эрнест. Елизавета уже не та, что десять лет назад. Она умеет думать, эта красивая принцесса. И теперь она своего не упустит.
– Ты считаешь, что она решится на переворот? Она захочет стать императрицей? – спросил Бирон.
– Да. Я так считаю. Но сделает это не сейчас. Она выжидает. И ждет она, когда немцы при дворе перегрызутся. А грызня между нами уже началась. Остерман снова начал плести паутину. Неизвестно чего ждать от фельдмаршала Миниха. Мне снова нужен Пьетро.
– Он желает заняться организацией своей капеллы при моем дворе.
– Некогда сейчас думать о музыке, Эрнест. Каждый верный и ловкий человек на счету.
– Я попрошу его помочь. Но что ты задумал, Лейба?
– Мне нужно знать не только то, что происходит во дворце и в домах знати, Эрнест. Я хочу знать, что говорят на улицах и кабаках Санкт-Петербурга.
– И Пьетро сможет тебе в сем помочь?
– Да. Не только он. К нему присоединится Кульковский. Он давно жаждет тебе послужить. А Кульковский умен.
– Помню, как же. Я сам его в шуты выдвинул и государыне представил. Но умный шут – не умный шпион, Лейба. Разве нет?
– Кульковский мог бы стать и министром, Эрнест. И на улицах совместно с Пьетро они смогут сделать многое. Нам с тобой надобно чтобы в кабаках больше поносили имя принца Антона, а не твое. Пусть он станет главным врагом русских. Он, а не ты. Пусть про него сочиняют стишки и его обвиняют во всем.
– И, думаешь, Пьетро и Кульковский с этим справятся?
– Да. Я уверен в этом, Эрнест. Ведь Остерман уже разослал своих людей по городу с целью ругать тебя. Он пытается возбудить против тебя народ и гвардию…
***
Год 1740, октябрь, 20 дня. Санкт-Петербург.
На улицах города.
Солдаты армейских полков шумели на улицах Петербурга и в кабаках. Остерман не ждал. Он начал действовать. Его люди поили служивых за счет вице-канцлера и разносили слухи о «злом Бироне» кровопийце и казнокраде.
– Неужто нам Бирону подчиняться? – говорил пьяный мужичонка в рваном армяке. – Пропала, Расея!
– Совсем по миру скоро пойдем!
– Дак, его императрица правителем сделала, – ответил кучер, сидевший рядом.
– Кака императрица? – возразил кучеру солдат-ветеран в полинялом мундире. – Говорят, что царица не Бирона при малолетнем-то царе оставила.
– Вона! А кого?
– Ты скажи, человече, коли знаешь?
Солдат с тревогой осмотрелся по сторонам, нет ли фискалов, и, понизив голос, продолжил:
– Дак Анна-то наша принца Антона в правители желала. А Бирон проклятый подпись государыни на документе подделал. Так и сел на нашу шею.
– А министры то чего молчат? – спросил кто-то.
– А им-то чего? Они с Бироном заодно. Им то не голодно, – ответил солдат и снова заказал штоф водки для всей кумпании.
– И то правда! – поддержали солдата другие. – Чего от Бирона нам ждать хорошего?
В трактир зашли новые люди. Это были два оборванных солдата. Они сели в дальний конец в темном углу трактира. Все посмотрели на них с опаской. Фискалы из тайной канцелярии!
– Слыш-ко, – прошептал кучер. – Смотри, что за птицы залетели.
– Кровопивцы из тайной канцелярии. Коли чего услышат, так сразу орать «слово и дело».
– Сколь человеков в подвалах замучили. Страсть, – проговорил солдат. – Я сам видал как эти слуги Диавола трупы в Неве топили.
– Кто того не видел. Звери чистые.
– Оно так.
– Сиди да не мели языком.
– И когда это кончится? Когда вздохнем свободно?
– Тихо! Не дай бог услышат.
****
Между тем вновь прибывшие заказали водки и закусок. Они собирались сидеть долго. Солдаты положили на стол свои старые треуголки и бросили на лавки плащи.
– Пришли мы в паршивое место, – прошептал один по-немецки.
– А в таком и можно узнать то чего нам с тобой надобно, – ответил на том же языке второй. – Здесь и работают люди Остермана. Они станут ругать Бирона. И слухи поползут по Петербургу.
– На нас все смотрят с подозрением, – прошептал первый.
– Думают, что мы из тайной канцелярии. Люди Ушакова также не спят. Хотя они уже не так хватают на улицах и в кабаках людей. Время не то. Им нужно выждать, как и всем сейчас.
– Думаешь? А я слыхал иное. Подвалы тайной канцелярии забиты до отказа. Ушаков по-прежнему пытает людей по «слову и делу».
– Пытает, то правда. Но хватают не всех. При Анне не так было. Там за одно слово хватали. Нынче не так….
***
Через час выпито было достаточно, и солдаты-ветераны решили потешиться мордобоем. И почесать свои кулаки они решили о фискалов.
– Эй! – один солдат подошел к столу. – Расскажи нам как Бирон завещание императрицы подделал. Что скажешь, фискал?
– Я с Бироном не кумился, – ответил тот. – И не фискал я вовсе.
– А кто ты есть? – спросил солдат.
– Я солдат полка ингерманладского абшидованный (отставной) по ранению. И доносами не промышляю.
– Не промышляешь, стало быть? А коли я тебе зубы выбью?
– А коли я тебе?
Началась драка. Дрались двое на двое и расквасили друг другу носы. После этого солдаты выпили вместе. И сели за один стол. Драка перешла в совместное распитие водки и поедание закусок.
– А коли он не фискал, то честный солдат! Он солдат и я солдат. Выпьем.
Выпили.
– Я противу Бирона стою. Пусть принц Антон будет при мальце-императоре.
– И-то правда.
– Принц Антон? Да ты что? Ты знаешь, что сей Антошка обещался всех русских генералов в Неву покидать? А нам немчуру поставить? Ведаешь про то? Дурак!
– Откель знаешь?
– Да твой Антон Остермана слушает. А когда Остерман русского жалел?
– А по мне все одно, что Бирон, что принц Антон! Хрен редьки не слаще! Матушку Елизавету Петровну надобно на трон сажать!
– Верно! Долой немчуру! Виват Лизавета!
– Да ты не ори так! А то «слова и дела» дождешься.
– Сколь терпеть можно? Русские мы али нет?
– И верно!
Снова выпили. И кричать стали громче. Больше в этой компании ничего не опасались. Они готовы были бросить вызов всему Петербургу…
***
Год 1740, октябрь, 21 дня. Санкт-Петербург.
Тайная розыскных дел канцелярия.
Генерал Андрей Ушаков слушал своего секретаря Ивана Топильского. Тот докладывал, что сегодняшние заарестованные людишки лишь небольшая часть тех, кого следовало взять в железа (арестовать).
– Во всех кабаках Петербурга недовольные говорят во весь голос, ваше превосходительство. Всех не перехватаешь.
– И все против Бирона?
– Нет. И против семейства Брауншвейгского говорят. Мол принц Антон давно продался сам и Россию продал. Видать Либман своих людей в город послал говорить против принца Антона.
– Ты говори, да не заговаривайся, – оборвал его генерал. – Ты против кого говоришь! Либман человек регента!
– И что с того? Вы меня спрашиваете, а я отвечаю. Давеча взяли мы человека, а он имя Либмана назвал и грамотку нам показал. Пришлось его отпустить восвояси.
–И верно сделали, что отпустили. А чего говорил сей человек?
– Ругал принца Антона, да принцессу Анну Леопольдовну. И понял я, что Либман своих людишек по городу разослал, дабы они ненависть черни на семейство Брауншвейгское направили. Остерман же своих людей подговорил противу герцога Бирона толпу подзуживать.
– Да зачем сие? – спросил генерал. – Ведь герцог Бирон регент при малолетнем императоре Иване. А принц Антон отец Ивана. Нельзя им нынче ссориться.
– И я так думаю. Но сии немцы, что пауки в банке, ваше превосходительство.
Ушаков задумался. Будущее было непонятным. Сам Андрей Иванович привык, по-своему, честно выполнять свои обязанности и устои власти государственной охранял. Но вот теперь стало непонятно что есть сия власть, а что враждебно сей власти.
Бирон регент империи и правитель России. Но и принц Антон лицо не последнее. И вице-канцлер Остерман.
– Ты меня слушай, Ваня, – обратился Ушаков к Топильскому. – Мы с тобой разбираться в интригах и коньюктурах придворных не станем. Что будет далее одному богу известно.
– Одно могу сказать, Андрей Иваныч, Бирону долго не усидеть.
– Тихо. И здесь уши Либмана и герцога есть. Али на дыбу захотел?
– На кой мне дыба.
– Вот и помалкивай более, Ваня. А людей, особливо офицеров, что за принцессу Елизавету стоят трогать не стоит.
– Отпускать? – спросил Топильский.
– Не отпускать сразу. Коли «слово и дело» кричали то заарестовывать сих людишек стоит. Но затем выпускать их по-тихому, али давать бежать. Вон недавно сержанта семеновского полка Петьку Шувалова взяли. А он ведь при дворе Елизаветы трется. А коли она завтра императрицей станет? Сей сержант в генерала превратится, али в обер-камергера. Вот и кумекай.
– Пережить бы все сие. Устал я от сего, Андрей Иваныч.
– Что делать, Ваня. Время такое…
***
Год 1740, октябрь, 21 дня. Санкт-Петербург.
В доме у Либмана.
Пьетро Мира и Кульковский пришли в дом банкира уже под вечер. Рожи у них были побитые и несло от них перегаром изрядно. Банкир поморщился и прикрыл нос платком надушенным.
– Ох, и несет от вас.
– Дак задание у нас было такое, пить и гулять, – проговорил Кульковский.
– Русские удивительный народ, – Мира потер подбитый глаз. – Мне никогда их не понять.
– Вы все сделали как надобно? – спросил Либман.
– Да, – ответил Кульковский. – И люди твои, банкир, работают хорошо. Принца Антона скоро станут ругать по всему Петербургу.
– Но и герцога любить больше не станут, – честно признался Мира. – Бирона ругают и обвиняют во всех грехах. Русским надобен тот, кто во всем виноват будет. И они нашли такого человека – Бирона. Принц Антон совсем не того пошиба фигура, Лейба. Он слишком ничтожен. Ему ли тягаться с герцогом Бироном?
– Это ничего, – спокойно сказал Либман. – Русских, иногда, не трудно обмануть. Главное, чтобы принца Антона ненавидели больше, чем Бирона. Народ в России такой что….
Банкир махнул рукой и замолчал. Он хорошо понимал, что Бирон в России не популярен и популярности ему в ближайшее время не достичь, даже если он все свои средства раздаст нищим. И здесь можно было всего лишь найти того, кого стали бы ненавидеть больше герцога. На эту роль подходил принц Антон Брауншвейгский. Да сей молодой принц – ничтожество. Но кто кроме него? Остерман слишком хитер. Такого просто так не подставишь. Миних – фельдмаршал и военный. Его не сделаешь «козлом отпущения», как говорят эти русские. Рейнгольд Левенвольде – не слишком большая фигура. С Бироном его не сравнить.
Если бы немецкая партия при дворе была едина и сплочена! Тогда можно было бы перейти к более решительным действиям. Но Остерман и Миних враги Бирону. Только и думают, как сожрать один другого. Дураки! А еще называют себя умными и просвещенными немцами.
Принцесса Анна Леопольдовна дура набитая. Требует вызвать в Петербург своего любовника графа Линара. Большей ей ничего не надобно. Она слишком ленива дабы править государством. Ей было лень даже причесаться по утрам и одеться. Служанок с юбками, платьями и чулками она гнала прочь и требовала вина и закусок разных, которые поглощала совместно со своей подругой. Она иногда до вечера шаталась по своим покоям в халате.
Покойная императрица была права. Она предвидела все это. Либман тяжело вздохнул.
–Вам стоит продолжать делать то, что вы делали, господа, – сказал банкир Кульковскому и Мире.
–Но я бы хотел заняться …, – начал Мира.
–Нет, Пьетро, – прервал его Либман. – Пока ты станешь делать то, что я говорю. А ты, Кульковский, говорят, продал свой дом в Петербурге?
–Да, – согласился Кульковский. – Может быть, скоро придет такое время, когда мне лучше быть подалее от Петербурга. Ведь все шуты нашей кувыр коллегии разбегаются. Вчера уехали Квасник с Бужениновой. И как уехали. С шиком. В собственной карете с гербами. В паспортах у них имена князя и княгини Голицыных. В Москву поехали. Говорят Буженинова даже имение присмотрела в Подмосковье. Станут жить барами. Балакирев также уехал. Юшкова в Москву подалась. И также в собственной карете и со слугами. Богатая барыня.
–Я тебя не осуждаю, Кульковский. Может быть, и мне скоро придется вернуться в Митаву.
–Если дадут, – проговорил Кульковский.
–Я всегда сумею уехать. Я ведь не герцог и не граф. Я банкир и у меня связи по всей Европе. И при любом государе меня отпустят из России. Тронуть финансиста дело не столь простое. Его легче отпустить восвояси….
***
Год 1740, октябрь, 22 дня. Санкт-Петербург.
В доме у Елизаветы Петровны.
Цесаревна Елизавета Петровна была уже не та, что десять лет назад. Уже тогда она могла получить корону государства Российского, если бы захотела. Но ей лень было бороться за власть, и она гуляла со своими любовниками, не приближаясь к власти.
Елизавета сумела понять за десятилетие царствования Анны Ивановны, что самое её рождение не позволит ей остаться в стороне от дел престольных. Почтенная тетушка Анна весьма желала упечь её в монастырь. А чего ждать от Анны Леопольдовны и от Бирона? Рано или поздно они примутся за неё, ибо видят в ней угрозу. Она дочь Петра Великого и сим все сказано!
Жано Листок требовал быстрых действий и постоянно торопил принцессу.
– Ваше высочество, вы уже упустили время однажды. Не повторяйте ошибок.
– И что ты советуешь? – Елизавета посмотрела на своего медика.
– Вам надобно на трон российский садиться. Вот что я скажу! Чего время тянуть? А то не дай бог поздно будет.
– Нет, – вскричал Петр Шувалов. – Пока действовать рано. Немцы сильны при дворе. И Бирон все-таки регент по слову умершей государыни. Гвардия бурлит, но к перевороту она не готова. Рисковать нельзя.
– Сама о том знаю, – сказала Елизавета. – А ты, Жано, не торопись. Еще рано начинать. Пусть немцы между собой грызутся. Им пока не до нас. Пусть Остерман сам Бирона сбросит. Нам то на руку.
– Все вы разговоры опасные ведете, – проговорил Алексей Разумовский. – Про тайную канцелярию забыли?
– А ты не трясись, Алеша, – ответила ему Елизавета. – Здесь все люди мне верные. Но надобно мне еще в число моих сторонников некую персону привлечь.
– Какую, ваше высочество? – спросил Жано Листок.
– Алексея Бестужева-Рюмина….
****
Год 1740, октябрь, 22 дня. Санкт-Петербург.
Тайная розыскных дел канцелярия.
Генерал Андрей Ушаков совершенно случайно в сей день раскрыл заговор против герцога Бирона. В пыточную его людишки притащили капитана гвардии семеновского полка Егорова Андрюшку. Тот прямо на улице облаял герцога Бирона матерно и заявил нагло, что де герцогу токмо хвосты лошадям в манеже крутить, а не править империей. Тут его сердешного по «слову и делу» и скрутили.
Ушаков велел вздернуть капитана на дыбу и палачи быстро его разоблачили и ловко просунули ноги и руки в петли. И повис сердешный говорливый гвардеец между бревнами.
Генерал начал с ним говорить мягко:
– Ты сейчас просто так висишь, мил человек. А коли прикажу, так мои палачи блоки подернут, и ты растянешься, и кожа твоя в натяжение придет. Смекаешь?
Капитан угрюмо молчал.
– А когда растянут тебя, то и кнут станет с тебя кожу лоскутами рвать. Того не каждый мужик выдержит. А ты, капитан, жидковат. Потому говори мне всю правду с поспешанием.
– Про что ты говоришь? – спросил Егоров Ушакова. – О какой правде? Про то как России на шею Бирона усадили?
– Вот и запел наш петушок. Стало быть, ты не доволен тем, что регентом стал герцог Бирон?
– А кто сим доволен? – огрызнулся капитан. – Царица кобеля своего нам посадила. Нам россиянам на горе.
– А ты, человече, назови недовольных поименно. Кто вместе с тобой заговор противу герцога Бирона готовил? – спросил Ушаков. – Кто слова злонамеренные говорил? Сказывай!
– Не стану я тебе ничего сказывать, дядя.
– Станешь, мил человек, – спокойно произнес Ушаков. – Со мной все говорят. Это они токмо поначалу запираются, а потом говорят. Эй! Петька! Натягивай помалу. Да смотри дабы сей гусь не обомлел сразу.
– Мы дело знаем, – пробормотал плачь, и взялся за блок. Тот заскрипел и Егоров застонал.
Затем второй палач ударил его по спине кнутом, и кожа на теле капитана лопнула. Тот завыл от страшной боли. Затем второй удар последовал и третий.
Ушаков сделал знак прекратить и снова задал вопрос:
– Кто говорил слова злонамеренные противу регента, и противу воли государыни покойной Анны Ивановны?
– Дак, полстолицы про сие говорит! – вскричал Егоров.
–Ты, человече, имена назови. Али еще спину твою кнутом погладить?
– Нет! – взмолился капитан.
Ушаков довольно ухмыльнулся. Он знал, что сей офицерик вида субтильного долго не протянет. Все выложит. Генерал здесь всяких повидал.
– Тогда сказывай!
– В полку у нас почитай все офицеры стоят за Елизавету Петровну. Да и в Преображенском полку такоже за ней и солдаты и офицеры. Никто Бирона видеть регентом не желает.
– Ты назови имена! Тех, кто более всех говорил против регента и что говорил.
– Поручик Яков Ремезов звал полк поднимать и идти во дворец свергать герцога. Капитан Михайло Стебенев такоже. Премьер-майор Иван Рукатов заявил, что Бирону служить не станет и надобно штыком его брюхо поганое проткнуть. Многие говорили, что Анне Леопольдовне не станут служить. Дескать, подстилка она немецкая….
И назвал Егоров еще около 20 фамилий. Ушаков велел писцам все записать и пытку на тот день велел прекратить. Дело дерьмовое выходило. Ежели, по нему аресты начать, то гвардия возмутиться.
Все кроме секретаря покинули помещение. Пытанного офицера такоже утащили. Андрей Иванович повернулся к Топильскому:
–Слыхал?
–Я про сие знал и без сего поручика.
–Знать одно. А сие показания пыточные! Изменные речи у нас противу регента! Да за такие разговоры на плаху бросать надобно. Но время нынче не то, Ваня. И потому сего офицера отпустить надобно. А бумаги пыточные в огонь.
Генерал швырнул листы опросные в камин. Их сразу захватило пламя, и бумага свернулась и принялась гореть, обращаясь в пепел. Не будет дела громкого изменного.
– Все верно, ваше превосходительство, – кивнул Топильский. – Но зачем тогда вы его на допрос поставили? Отчего сразу было не отпустить?
– А то, что его мои люди сюда притащили. И следствие я вынужден был учинить. Отпусти я его сразу – вдруг бы кто донес? Ты всем нашим людям веришь? То-то же! А так я следствие начал.
– Не усидеть Бирону долго в регентах, Андрей Иваныч.
– То я и сам знаю, но может времени у него нам с тобой башки открутить хватит. Так что надобно осторожность соблюдать. Про то помни, Ваня.
– Стало быть, предупреждать герцога про сие вы не станете?
– Не стану. Да и не надобно герцогу моего предупреждения, Ваня. Люди Либмана и лучше моего знают, что на улицах болтают.
Глава 4
Пьетро Мира действует шпагой и кулаками.
Год 1740, октябрь, 23 дня. Санкт-Петербург.
Пьетро Мира видел, как люди из канцелярии тайной пытались схватить на улице какого-то калеку, что ругал власти. Но на его защиту стали русские мужики в армяках и фискалов отогнали. Не бывало подобного, когда Анна Ивановна была жива.
Кульковский хохотнул.
– Видал? Перестали бояться русские тайной канцелярии. Это плохой знак.
– Для кого плохой? Для принца Антона и принцессы Анны Леопольдовны или для герцога Бирона?
– Для всех плохой.
– Думаешь, что мы зря здесь шатаемся и ругаем принца Антона?
– А ты не чувствуешь, Пьетро, что носиться в столичном воздухе? – Кульковский посмотрел в глаза Пьетро. – В воздухе пахнет переворотом. Надобно чтобы Бирон вообще убрал гвардейцев из дворца. Пусть сменит все посты на армейские караулы. Пусть попросит фельдмаршала Миниха про это.
– Ты не веришь и измайловцам?
– Измайловский гвардейский полк был создан при Анне Ивановне. И полк верно служил государыне. Но станет ли он служить Бирону? Вот вопрос.
Мира задумался. Кульковский понимает больше него в русских делах. И, по всей видимости, Бирону стоит прислушаться к его совету.
Они прошли по улице и остановились у дверей трактира «Большая кружка».
–Зайдем? – спросил Миру Кульковский.
–Промочим голо? Пожалуй.
Они повернули к дверям питейного заведения. Но в этот момент рядом с ними остановилась карета. Пьетро едва успел отпрыгнуть в сторону, дабы колеса его на задели.
–Что за черт! – вскричал Мира по-итальянски.
Дверца кареты отворилась, и Пьетро увидел своего врага сеньора Франческо Арайя. Тот нагло улыбался.
–Какая встреча, сеньор Мира! Господин шут!
–Сеньор Арайя? С чего это вы стали столь смелы?
–Я увидел вас и решил поздороваться. А вы мне не рады? Говорят, вы создаете свою капеллу? Решили попробовать себя в музыке, коли ваше шутовство оказалось никому не нужным?
–А вам-то какое дело до этого? – строго спросил Пьетро.
–Просто так интересуюсь. Вы ведь начинали в моей капелле, сеньор. Но показать себя не смогли. И скатились до шутовства.
Пьетро понял капельмейстера. Он знал, что Арайя был принят при дворе Анны Леопольдовны и был обласкан принцессой и её мужем. С того и эта его наглость. И, стало быть, там наметились некие перемены. Они Бирона бояться перестали. А сие говорило о заговоре против герцога.
–Вы, сеньор, слишком много себе позволяете, – вмешался в разговор Кульковский.
–Ах, и вы здесь, сеньор шут. И таком же рванье, как и сеньор Мира. С чего это вы так вырядились?
Мира схватился рукой за дверцу кареты. Арайя пытался столкнуть его руку, но не смог.
–А не подрать ли нам роскошный камзол сеньора капельмейстера? – Пьетро повернулся к Кульковскому.
–А почему нет? – согласился Кульковский. – Он ведь позавидовал нашим с тобой лохмотьям. Так давай организуем ему такие же.
–Вы что? Что задумали?
Кучер кареты Арайя замахнулся на Кульковского кнутом:
–Не балуй!
Кульковский вытащил пистоль и показал мужику:
–Слушай меня, дядя, сиди тихо и не встревай!
–Верно! Ешь пирог с грибами и держи язык за зубами, дядя! – подсказал кучеру Мира.
Мужик опустил кнут. Пьетро обоими руками схватил сеньора Франческо за кафтан и выдернул из кареты. Тот выпал прямо в грязную лужу. Полы его малинового бархатного с золотым галуном кафтана покрылись грязью.
Пьетро приподнял Арайя и ударил его кулаком в лицо. Арайя снова упал в грязь. Его белый парик свалился в лужу. На лице у капельмейстера под левым глазом сразу появился синяк.
–Сеньор Мира! – заорал капельмейстер. – Вы за сие ответите!
–Перед кем? – Кульковский пнул Арайя ногой. – Перед кем мы станем отвечать?
–Я придворный капельмейстер!
–Нам сие известно! – Петро снова приподнял сеньора Франческо и бросил его в грязь. – Вот и ваш кафтан стал грязным и драным, сеньор! А вы еще насмехались над нами. И не стоит вам быть столь смелым. Или вы забыли, что герцог Бирон регент империи?
–Нет, – пробормотал «раздавленный» Арайя. – Не забыл. Но вы не позабудьте, сеньор Мира, что придет и мое время. Я вам отомщу!
Вокруг них собрались люди и наблюдали за странным происшествием. Двое оборванных солдат среди бела дня били богато одетого господина. Такое на улицах Петербурга встречалось не часто.
К ним подошли два полицейских чина.
–В чем дело? – пробасил один из них.
–Арестуйте этих людей! – заорал Арайя, увидев поддержку. – Это преступники!
–Кто такие? – второй полицейский схватил Пьетро за руку.
Но бывший шут оттолкнул полицейского от себя. Тот пытался взяться за оружие, но Пьетро не дал ему этого сделать. Он снова взмахнул кулаком. Полицейский плюхнулся в грязь радом с капельмейстером.
Второй полицейский выхватил шпагу и пытался сделать выпад, но Кульковский отбил его клинок тростью. Сеньор Арайя выбрался из грязи и стал орать:
– Хватайте преступников! Помогите полиции! Чего вы стоите?! Хватайте!
Пьетро подскочил к нему и снова свалил его кулаком в грязь:
– Заткни глотку!
Кульковский тем временем выбил шпагу у полицейского и отбросил её в сторону.
– Уходим, друг! – позвал он Пьетро.
И шуты бросились бежать. Выпить в этом кабаке не удастся. Ну да кабаков да трактиров в столице империи хватало…
***
Год 1740, октябрь, 23 дня. Санкт-Петербург.
У герцога.
Герцог Бирон лично разбирал жалобы, поступившие в его канцелярию, зная, что секретари не отнесутся к сему делу с должным вниманием. К нему вошел Пьетро Мира.
Он уже успел переодеться в добротный серый кафтан с серебряным позументом.
Герцог посмотрел на своего друга и понял по лицу, что у того что-то произошло.
– Ты чего так светишься? – спросил герцог.
– Слишком много приключений в моей жизни появилось, Эрнест. И все это благодаря моей службе тебе.
– Тебе надоело шататься по улицам? – спросил герцог.
– Не в том дело, Эрнест. Сегодня со мной и с Кульковским произошел странный случай.
И Пьетро рассказал герцогу о том, что произошло между ним и Франческо Арайя. Бирона это насторожило.
– И он вот так открыто все тебе высказал?
– В том-то и дело. Я был удивлен его смелости, Эрнест. Ведь Арайя трус. С чего ему быть столь смелым?
– Не знаю, Пьетро. Стоит все это рассказать Либману. Я здесь уже два часа сижу над жалобами и пытаюсь разобрать всей по справедливости. Но вот кто сие оценит? Неужели против меня что-то снова замышляют?
– Кульковский советует тебе сменить все караулы во дворце на армейские.
– Они не желают даже дать мне шанса! – вскричал Бирон. – Может, я стану лучше, чем прежние их правители! Почему они не дают мне показать себя? Неужели Анна была права? Она советовала мне покинуть Россию и уехать в Курляндию.
– Не знаю, Эрнест. Мне нечего тебе сказать. Но тебе стоит быть осторожным. Хочешь, я останусь во дворце подле тебя?
– А что ты сможешь изменить? – спросил Бирон.
– Шпага друга лучше, чем ничего.
– Это так, Пьетро, но я не хочу подвергать тебя опасности. Если что-то случиться, и ты будешь здесь, то пострадаешь вместе со мной. А так о тебе могут и не вспомнить, и ты спокойно покинешь Россию.
– Эрнест, тебе стоит подумать о жене и дестях. Что будет с ними?
– Они разделят мою судьбу.
Бирон снял со своего пальца драгоценный перстень и подал его Мире.
– Возьми. Это может тебе пригодиться. Это подарок Анны. Жалко если пропадет.
– Эрнест…
– Бери, бери. Я хочу тебе это подарить. Мне кажется, что этот перстень сослужит тебе хорошую службу.
– Ты словно прощаешься со мной.
– Кто знает, что будет с нами завтра, Пьетро.
Если бы Пьетро Мира мог знать, что слова герцога Бирона оказалась пророческими. В следующий раз они встретятся только спустя много лет уже стариками….
***
Год 1740, октябрь, 23 дня. Санкт-Петербург.
В покоях у Брайншвейгского семейства.
Герцог Бирон в сопровождении свиты из курляндских дворян явился в покои к Анне Леопольдовне. Дворяне в плащах с гербами Курляндии гремели шпагами, и вид имели решительный.
– Вы? – принц вскочил на ноги, увидев Бирона.
– Да, это я. И я пришел поставить вас на место! И вас принц, и вас, принцесса!
– Что? – Анна поднялась на ноги и стул, на котором она сидела, опрокинулся.
–Вы забыли, кто вы есть такие?! – закроила герцог. – Недоумки плюгавые! Вам ли помышлять о власти государственной? Кто вам сказал, что вы сумете править такой страной как Россия?
Семейство Брауншвейгское притихло. Они подумали, что Бирон пришел их арестовать.
–Остерман стал к вам часто таскаться? Вы ему верите? Так?!
Принц и принцесса опустил головы.
–Я вас в порошок сотру, коли еще что о вас услышу! Сидите тихо в своих норах! И не дай вам бог еще раз хоть пикнуть! И я тебя, принц, из России вышвырну как кота плюгавого! А ты, – Бирон повернулся к Анне, – про графа Линара и думать забудь! А с Остерманом я разберусь! Более он к вам таскаться не станет!
Бирон резко повернулся, пнул сапогом собачку Анны Леопольдовны, и вышел из покоев. За ним последовали курлядцы. Молодую чету он напугал…
***
Год 1740 ноябрь, 8 дня. Санкт-Петербург.
Фельдмаршал действует.
Фельдмаршал Бурхард Христофор Миних в сопровождении своего адъютанта полковника Манштейна вечером 8 ноября 1740 года во главе роты солдат Ижорского пехотного полка всего с одним офицером двинулся к дворцу регента империи Российской.
Никто от фельдмаршала сего не ожидал. Пока напуганный до смерти Остерман думал о том, как устранить Бирона от власти, Миних стал действовать. Он никому кроме Манштейна о своих планах не сказал. Солдаты и капитан покорно шли за фельдмаршалом, не зная куда он ведет их. И только у самого дворца Миних остановил их и сказал:
–Ребята, вы знаете, куда я вас привел? Это дворец, где живет сейчас герцог Бирон. Его называют правителем России. Перед ним трепещут и ему кланяются до земли. Так делают многие, но так не делает фельдмаршал Миних! Я пришел сюда его арестовать! И привел сюда вас! Что скажете?
–Ура фельдмаршал! – заорал капитан.
–Ура! – подхватили солдаты.
–Веди нас!
–Умрем за тебя!
–Веди нас!
Солдаты обрадовались. Они были готовы сделать то, что предложил фельдмаршал. Давно в казармах говорили – стоит Елизавету на трон посадить. Миних знал о сих разговорах. И потому сейчас токмо про свержение Бирона сказал. О том, кому править после сего события он умолчал.
И они пошли во дворец. Караулы во дворце узнавали фельдмаршала и, узнав, зачем он пришел, присоединялись к нему. Защищать Бирона никто не захотел. Власть светлейшего герцога Курляндии, Лифляндии и Семигалии кончилась. Императрица Анна Ивановна была права, Эрнесту стоило ехать в Митаву и сидеть там тихо.
В приемной Бирона было двое курляндцев. Они вскочили и схватились за оружие. Но солдаты быстро их скрутили и изрядно помяли. Миних приказал их не убивать.
–Лишней крови не нужно. Коли надобно будет, им потом головы оттяпают на плахе.
Миних, Манштейн и солдаты вошли в спальню герцога. Кровать Бирона стояла посреди комнаты. Герцог крепко спал под расшитым балдахином желтого атласа, на котором были гербы курлядского герцогства.
Балдахин был сорван штыками. Бирона подняли с постели. Миних сдернул с него одеяло и произнес:
– Проснитесь, герцог.
– Что? – тот сел на кровати.
– Ваше время кончилось. Вы более не регент.
– Миних? – удивленно произнес Бирон. – Вы здесь? От чьего имени? Неужели Брауншвейгские полудурки решили на такое?
– Нет, герцог. На это решился Бурхард Христофор Миних. И со мной всего лишь два офицера – полковник и капитан. С сотней солдат я пришел тебя арестовать.
Бирон свесил ноги с кровати.
– Так просто? – прошептал он.
– Да, герцог. Твоя власть не была прочной. И теперь я сделаю правительницей Анну Леопольдовну.
Бирон засмеялся:
– Анну? Но она не способна править, Миних. И ты станешь за её спиной? Так?
– Ты прав, герцог. Теперь пришло мое время.
