Владимир Александрович Жуков
Саркома
4. Грубый шантаж
Олег Грибков проявил служебное рвение: в семь часов вечера он положил на стол Калача водительское удостоверение Федора Николаевича Цыгейка.
– Что с «Жигули»?
– На штрафной площадке, – ответил начальник отделения ГАИ. – Задержали за превышение скорости движения.
– Молодец, так держать! – Вячеслав Георгиевич поднялся с кресла и пожал руку подчиненного.
– Рад стараться, – ответил капитан.
– Походатайствую о досрочном присвоении очередного звания, – пообещал Калач. – А где нарушитель?
– В вашей приемной под охраной сержанта ДПС, чтобы не сбежал.
Майор подошел к сейфу, открыл стальную дверцу и достал початую бутылку коньяка. Наполнил рюмку золотистым напитком и предложил:
– Выпей для бодрости и моторности.
– Я за баранкой, – смутился Олег.
– Сто граммов не навредят.
Офицер выпил залпом.
– Свободен, пусть войдет Цыгейка, а сержант подождет за дверью.
Начальник отделения ГАИ вышел и тут же появился задержанный водитель.
– Товарищ майор, за что? – сорвалось у него с губ.
– Садись, Цыгейка-телогрейка, – добродушно произнес Калач. – В ногах правды нет.
– За что задержали, забрали удостоверение и автомобиль?
– За лихачество. Должен не возмущаться, а благодарить инспектора за то, что предотвратил ДТП с тяжелыми последствиями. Часто те, кто любит прокатиться с ветерком, совершают аварии, сбивают насмерть пешеходов и… отправляются на нары в камеру с парашей. Тебя такая перспектива устраивает?
– Не устраивает, – понурил голову Цыгейка.
– Тогда слушай и мотай на ус, – велел майор. – Ты, мужик башковитый, понимаешь, что задержали тебя не случайно. Это прежде гаишники на твои шалости закрывали глаза, но ситуация резко изменилась.
– Догадываюсь, всему причиной случай на дороге с моим шефом, которого вы избили, покалечили жезлом.
– Ты, что, Федор, белены объелся? – повысил голос начальник РОВД. – Избил, покалечил, ты эти фантазии выкинь из головы. Твой шеф был пьян и первым оказал физическое сопротивление представителю власти при исполнении служебных обязанностей…
– Вы – не сотрудник ГАИ, – возразил Цыгейка.
– Начальник милиции обязан быть универсалом, – парировал майор.
– Александр Петрович тоже представитель власти.
– Он – партийный функционер.
– Но по званию выше вас, он – полковник.
– Возможно, но армейский полковник, а не милиции или госбезопасности, поэтому мне не указ. Мои прямые начальники: генерал и министр МВД. Вот, что, Федор, если кто-либо из представителей обкома партии, прокуратуры или КГБ спросит о происшествии со Слипчуком, то скажешь, что он был под «мухой», первым полез в драку. Поцарапал мне лицо и нос, спровоцировал конфликт.
– Александр Петрович меня с треском уволит, – посетовал водитель. – К тому же за дачу заведомо ложных показаний могут привлечь к административной и, даже уголовной, ответственности. А у меня жена, дети…
– Знаток, – усмехнулся майор. – Без водительского удостоверения никого возить ты не будешь. Да и «Жигули» можем конфисковать.
– За что?
– За частный извоз, как средство нетрудовых доходов.
– У вас нет доказательств?
– Не проблема, будут свидетели из числа пассажиров, которым ты оказывал услуги. Федор, ты же себе не враг?
Цыгейка призадумался.
– Не ломай голову. Индюк тоже думал и в суп попал, – поторопил его Калач. – Если Слипчук тебя уволит, то без работы не останешься, возьму на службу в ДПС. Постоянно будешь иметь левый доход. У тебя какое образование?
– Среднее техническое, окончил Симферопольский автодорожный техникум, водитель первого класса.
– Годится. Получишь офицерское звание и кум королю. Почет, уважения и блага тебе гарантированы, не только среди автомобилистов, но и руководителей предприятий, совхозов и колхозов.
– Что от меня требуется? – взвесив все «за» и «против», спросил Федор.
– Дашь показания против Слипчука, – майор подал водителю чистый лист бумаги, шариковую ручку и велел. – Обязательно напиши, что он был пьяный, на бровях, выпил триста граммов коньяка в обкомовском буфете и при встрече со мною проявил агрессию.
– Вдруг спросят, откуда я знаю, что он пил коньяк в обкомовской столовой, если водителей в здание не пускают, на входе милицейский пост?
– Соображаешь,– похвалил Калач. И предложил другую версию. – Скажешь, что по пути домой Слипчук велел остановиться у ресторана «Старая крепость», что в Топодевке. Депутаты, чиновники, директора совхозов и колхозов из Керчи, Феодосии, Ленинского района часто там устраивают застолья. Это для них стало ритуалом, традицией. Поэтому твои показания будут убедительны. Скажешь, что в ресторане Слипчук заложил за воротник, едва держался на ногах. Ты помог ему дойти до автомобиля.
– Да, этот ресторан в Тополевке очень популярный у начальства. Кроме того, часто останавливаются в селе Радостное, чтобы запастись родниковой водой, подкрепиться чебуреками.
Минут через пять Цыгейка управился с объяснительной запиской и подал майору. Тот внимательно прочитал и одобрил.
– Приятно иметь дело с умным человеком. Но имей в виллу, если в последний момент струсишь и пойдешь пятками назад, то посажу тебя в камеру к уголовникам. Они тебя опустят, кастрируют, сделают «петухом». Если хочешь кушать бутерброды с маслом, черной и красной икрой, а не тюремную баланду, ходить на унитаз, а не на парашу, то следуй моим советам. Усек?
– Усек. Вдруг узнают, что солгал, оклеветал Слипчука, привлекут к уголовной ответственности? – опасливо спросил Цыгейка.
– Не привлекут, – заверил майор. – Если наложишь в штаны, заартачишься, то после отсидки в СИЗО, если тебе удастся выжить среди сокамерников, отправлю на «химию» поднимать народное хозяйство. Может тебя такая «романтика» устраивает?
– Упаси, Господь от такой участи, – вздохнул Федор. Калач отдал ему водительское удостоверение.
– А «Жигули»? Я без колес, как без рук.
– Заберешь со штрафплощадки. Скажешь капитану Грибкову, что я приказал.
– Спасибо, Вячеслав Георгиевич, век не забуду, – водитель учтиво склонил голову.
– Долг платежом красен. Помни наш уговор.
– Обязательно, у меня с памятью нет проблем.
5. Партийный приказ
На следующий день, за час до полудня, дверь палаты отворилась, вошел среднего роста мужчина в темно-синем костюме, белой сорочке и галстуке. В нем Слипчук узнал помощника первого секретаря обкома Льва Платоновича Гнедого. Он приблизился к кровати пациента, вкрадчиво и заботливо произнес:
– Добрый день, Александр Петрович. Как ты себя чувствуешь?
– Неважно, суставы ломит, будто их пропустили через камнедробилку. От острой, тупой боли спасают обезболивающие инъекции. А то бы, хоть волком вой и на стену карабкайся…
– Мы потрясены, до глубины души возмущены случившимся. Не ожидали от Калача такой подлой дерзости, – посетовал Гнедой.
– Это не дерзость, а мерзкое, коварное преступление, – возразил Слипчук. – По Уголовному кодексу квалифицируется, как умышленное причинение тяжких телесных повреждений. Я ему этого зверства никогда не прощу.
– Понятно, – вздохнул Лев Платонович. – Тебя переполняют чувства обиды и мести, а надо руководствоваться разумом, следует задуматься о последствиях. Если инцидент получит широкий резонанс, то пострадает не только Калач, но и твоя политическая, деловая репутация. Прослывешь бабником, аморальным типом. Поэтому лучше дело замять, спустить на тормозах. Как говорится, выйти сухим из воды.
– Это мнение Виктора Сергеевича? – спросил Александр Петрович.
– Он очень обеспокоен твоим состоянием и не только физическим, но и морально-психологическим, – помощник уклонился от прямого ответа. – Если не будешь возражать, то вертолетом экстренной медицины доставят в областную больницу имени Семашко или же в нашу обкомовскую поликлинику. Там квалификация врачей выше, практикуют профессора и кандидаты наук из Крымского медицинского института.
– Не возражаю, сам об этом хотел попросить, – отозвался Александр Петрович. – В районной больнице оборудование не ахти, какое, да и врачи без ученых степеней и богатой практики.
– Считай, что вопрос решен. Дорогой коллега, у тебя от партии не должно быть никаких секретов.
– О чем речь, Лев Платонович?
– Тема весьма деликатная. Прежде, чем комиссия партийного контроля займется персональным делом Калача, я обязан узнать, были ли у него основания для расправы. Имею в виду твои неформальные, интимные отношения с его женой? Только не лукавь, отвечай честно, как на духу.
– Лев Платонович, тебе известно, что я по своим функциональным обязанностям курирую идеологию и гуманитарную сферу: народное образование, здравоохранение, культуру, спорт. В этих отраслях в основном в качестве руководителей работают женщины. Поэтому хочу я того или нет, вынужден с ними постоянно общаться, контактировать. И совершенно понятно, что не только Калач, но другие мужья ревнуют меня к своим женам, особенно к молодым, красивым и соблазнительным.
К женщинам я отношусь с уважением, по-рыцарски, делаю подчиненным комплименты, иногда балую скромными подарками на 8 Марта, дни рождения и юбилеи. Не скрою, что наиболее эмоциональные и темпераментные особы эти знаки внимания воспринимают, как ухаживания и готовы ответить взаимностью. Догадываетесь, какой?
– Безусловно, женщина способна обезоружить и пленить мужчину, – сдержанно улыбнулся Гнедой.
– Если кому-то из них я не отказывал, то по взаимному согласию и желанию, – признался секретарь. – Действовал осторожно, аккуратно, чтобы не оплодотворить, не нажить себе и им проблем с нежелательной беременностью. Я же не виноват, что бабы по мне сохнут, сами в постель ложатся. Если бы кого из них не удовлетворил, то затаили бы обиду. Отвергнутая женщина способна на коварство и месть.
– Да, природа тебя статной фигурой и обаянием, не обделила, – с завистью заметил партийный аппаратчик, почесав рукой затылок своей грушевидной головы с проплешиной на темени.
– Каждому свое, Лев Платонович. Тебе – карьера, высокая должность, блага и привилегии при первом секретаре обкома, а мне – женские ласки и наслаждения.
– Супруга Калача тоже попала в коллекцию соблазненных и обманутых женщин?
– Лариса из тех, кому и хочется, и колется. Противилась интиму, а может, набивала себе цену. Желала получить высокую должность, либо дорогие подарки, украшения, импортную одежду и обувь, французские духи, косметику. Еще не встречал женщину, которая бы после красивых ухаживаний сама не отдалась. В желании секса, влечение и похоти женщина превосходит мужчину.
– Надо же, не знал об этом, – удивился Гнедой. – Похоже, теперь тебе не скоро удастся удовлетворить, порадовать свою плоть?
– Сейчас мне не до утех, не остаться бы калекой в инвалидной коляске, – горестно произнес Слипчук.
– Значит, нет дыма без огня. Калач не случайно воспылал к тебе ненавистью на почве ревности?
– Это не дает повода для зверства, тем более что Лариса Юрьевна осталась нетронутой. Как мужчина, ты должен меня понять. Порою очень трудно, невозможно устоять, когда красивая женщина сама готова одарить своими прелестями. Никто из тех красавиц, с кем я был в близких отношениях, не в обиде. Напротив, желали продолжения отношений.
– Что думаешь делать с Калачом? – Лев Платонович неожиданно сменил тему.
– Я же сказал, что не прощу ему жестокости.
– Александр Петрович, ты дал повод, спровоцировал его жестокие действия. Намеревался соблазнить его законную жену, а ревность очень сильное и страшное, часто неконтролируемое разумом, чувство. Возможно, он пребывал в состоянии аффекта.
– Аффект – это внезапная, мгновенная вспышка гнева, а майор подготовился заранее, подстерег меня на трассе в роли инспектором ГАИ, проявил себя, как бандит с большой дороги.
– Если ты обратишься с заявлением в прокуратуру, то это чревато большим скандалом. Будь рядовым коммунистом, то еще, куда не шло, а то ведь партработник, боец идеологического фронта. Начнется следствие, судебный процесс и все любовные похождения вылезут наружу, станут известны общественности. Это нанесет моральный урон авторитету партии. Может тебя устраивает, чтобы все, кому не лень, полоскали грязное белье?
– Нет, конечно, нет. Злая молва страшнее пистолета.
– Рад, что ты это осознаешь. Думаю, что Виктор Сергеевич будет против того, чтобы этот инцидент получил широкий резонанс. Не дай Бог, если информации докатиться до ЦК, самого Леонида Ильича или главного идеолога Михаила Суслова. Сразу же последуют оргвыводы и полетят головы. Скандал ударит бумерангом по безупречной репутации Макарца и других ответственных товарищей обкома и райкома партии. Тебе тоже не поздоровится за аморальное поведение. Кто в перспективе захочет иметь дело с партработником, замешанным в амурных приключениях? Никто всерьез не воспримет твои утверждения о том, что женщины более похотливы, чем мужчины, что их следует удовлетворять втайне от официальных мужей-рогоносцев.
– Насчет степени похотливости, не моя версия, а выводы врачей сексологов и гинекологов. Лев Платонович, ты наверняка читал «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса? – неожиданно спросил Слипчук.
– Конечно, читал, как же без этого? – удивился он вопросу. – Какое отношение к ситуации имеет этот фундаментальный труд?
– Прямое. В нем изложена мысль об общности жен, то есть мужчина вправе удовлетворять свои сексуальные потребности с любой женщиной, независимо от того, замужем она или нет, – пояснил Александр Петрович.
– Ты, дорогой, форсируешь события, опережаешь время. Это станет реальным при окончательной победе коммунизма, когда наступит всеобщее равенство и свобода, в том числе в любовных отношениях. Мы с тобой, пока что живем в условиях развитого социализма, поэтому будь добр, соблюдай моральный кодекс строителя коммунизма в его последней редакции. Там нет положения об общности жен и полной свободе в интимной сфере.
– Да, долго ждать придется.
– Ты, что же, не веришь в коммунизм, в светлое будущее? – насторожился Гнедой.
– Верю, конечно, верю, – вяло ответил Слипчук. – Без этой веры невозможно успешно вести пропаганду и агитацию.
– Заговорил я тебя, Александр Петрович, а ведь врач разрешила всего на пять минут, – посетовал Лев Платонович. – Ты не паникуй, бывают ситуации и хуже. Вспомни Павку Корчагина из романа «Как закалялась сталь».
– Тогда шла гражданская война, а этот бандит напал на меня в мирное время, средь бела дня. Искалечил жезлом. Это все равно, что нанести удар ножом в спину.
– Через полчаса у меня встреча с Калачом, что ему передать?
– Дай ему под зад кренделя, – со злостью произнес потерпевший. – Если бы ты, Лев Платонович слышал, какого он мнения о нашей ленинской партии. Это же диссидент, классовый враг, затесавшийся в ряды КПСС. Я не удивлюсь, если узнаю, что он тайно читает книги Александра Солженицына, Виктора Некрасова и других диссидентов, сочувствует академику Сахарову. Куда только наши доблестные чекисты, рыцари плаща и кинжала смотрят?
– Что же он такое крамольное сказал?
– После того, как он нанес удары, я пригрозил ему пленумом райкома. Калач заявил, что наложил он на пленум, плевал с высокой колокольни.
– Прямо так и сказал?
– Дословно. Гнать надо в шею из партии, которую он в грош не ставит, деяниями и клеветой подрывает ее авторитет.
– Что же ты сразу мне об этом не сказал? – упрекнул Гнедой. – Очень серьезный факт. У тебя есть неопровержимые доказательства? Кто-нибудь слышал его мерзкое высказывание?
– Возможно оба водителя. Мой, конечно, подтвердит, а вот его, вряд ли. К тому же оба они беспартийные.
– Эх, этого недостаточно, ведь ты – заинтересованное лицо и поэтому не моешь быть объективным.
– Почему? Мне не доверяешь?
– Доверяю, но тобою, как пострадавшим, движет жажда мести. Вот, если бы магнитофонная запись.
– Кто же знал, что этот разбойник выйдет на большую дорогу, – вздохнул Слипчук. – Мой водитель предлагал не останавливаться, ударить по газам, но я решил уважить начальника милиции. Доверяй после этого…
– Ладно, постараюсь разобраться в ситуации и доложить Макарцу, – обнадежил Лев Платонович. – Виктор Сергеевич решит, дать делу ход? Но в любом случае сделает Калачу серьезное внушение? В какой форме, не знаю? Моя задача, предоставить ему достоверную информацию.
– Гнать надо Калача из партии и милиции метлой, – твердо стоял на своем Слипчук.
– Не горячись, не рви сердце. Тебе нужен покой, – внушал помощник. – Воздержись от заявлений и жалоб в прокуратуру, ЦК, газеты, иначе поставишь крест на своей карьере. Партийный приказ: не выносить сор из избы! Что касается Калача, то он безнаказанным не останется. Мы его, как следует, пропесочим, чтобы впредь не распускал руки. Я передал тебе мнение Виктора Сергеевича, а он слов на ветер не бросает. Не унывай, не падай духом. Постараюсь, чтобы завтра тебя отправили в Симферополь. Посидел бы рядом, но недосуг, надо еще опросить Калача и водителей, успеть с докладом к Макарцу. Прислушайся к его мудрому совету.
– Хорошо, заявлений, жалоб пока писать не буду.
– Правильное решение. Я не сомневался в твоем благоразумии, – Гнедой пожал его вялую руку. Степенно вышел из палаты в коридор к входной двери. У подъезда больницы его поджидала черного цвета «Волга».
6. Холодный прием
В приемной начальника РОВД путь в кабинет Калача преградила хрупкая секретарь-машинистка Анжела:
– Гражданин, туда нельзя!
Обескураженный чиновник, привыкший свободно входить в любые кабинеты, остановился и сообщил:
– Я – помощник первого секретаря обкома партии.
– Мг, помощник – не министр. У нашего районного прокурора и старший, и младший, и просто помощник есть. Одним словом, обслуга.
– Я – не обслуга, а правая рука Макарца. Вам эта фамилия о чем-то говорит?
– Хоть правая нога. Мы не делаем различия между посетителями, для всех порядок один.
– Не язвите, у меня к Калачу срочное дело.
– К майору все приходят со срочными, неотложными делами, – упорствовала секретарь-машинистка. У нас не проходной двор, а солидное учреждение. Товарищ майор сегодня не принимает, у него совещание с офицерами.
– Как это не принимает?
– Вам следовало заранее записаться на прием.
– Сообщите ему о моем прибытии.
– Он приказал не беспокоить.
– Как вас зовут?
– Анжела.
– Член КПСС?
– Нет, комсомолка.
– Жаль, я бы с вами по-другому поговорил, – огорчился Гнедой.
– Что вы голову морочите, предъявите удостоверение!
Лишь после того, как посетитель показал краснокожую книжицу, она прочитала и искренне рассмеялась:
– Ну, и фамилия у вас, жеребячья, Эх, гнедые, вороные в яблоках, залетные…
– Не ерничай, – одернул посетитель. Она сняла телефонную трубку с рычага аппарата:
– Товарищ майор, на прием просится гражданин Гнедой Лев Платонович, помощник из обкома партии. Клянется, что по срочному делу. Что прикажите, с ним делать?
Из публикаций в прессе, информации по ТВ и радио Калач знал о существовании помощника первого секретаря обкома по фамилии Гнедой. Считая свиту советников, помощников, инструкторов, лекторов мелкими клерками на побегушках, он не испытывал к ним пиетета. «Чиновник, не генерал, невелика шишка, подождет», – решил майор. Анжела, выслушав наставление, сухо сообщила:
– Начальник велел подождать до окончания совещания минут десять-пятнадцать.
– Да, развели бюрократизм, – проворчал Лев Платонович, привыкший к тому, что при упоминании о должности перед ним, раскрывались любые двери. Он нервно прошел по приемной и присел на стул.
«Калач специально мурыжит, чтобы показать, какой он острый перец, хочет вывести из равновесия», – подумал Гнедой. Совещание завершилось через семнадцать минут. Из кабинета вышли несколько офицеров – начальников отделений. На тумбочке прозвучал зуммер телефона прямой связи. Анжела подняла трубку и, взглянув на посетителя, разрешила:
– Проходите, пожалуйста, товарищ майор ждет.
– Это я его ждал, – сухо отозвался партработник и порывисто прошел в кабинет.
– Вячеслав Георгиевич, вам, что партия, обком уже не указ? Словно рядового посетителя мурыжите в приемной,– вместо приветствия, строго потребовал партийный аппаратчик.
– Не шумите, не шумите, пощадите мои и свои барабанные перепонки, – жестом руки остановил начальник РОВД и перешел в атаку. – Уважаемый товарищ Гнедой, лучше скажите, какое у вас звание?
– Звание? – опешил Лев Платонович и, после паузы с гордостью сообщил. – Заслуженный работник народного просвещения. До назначения на должность помощника первого секретаря обкома работал заведующим городским отделом образования.
– Поздравляю! Я спрашиваю о воинском звании?
– Старший лейтенант. После переподготовки военком обещает присвоить звание полковник.
– Когда станете полковником, тогда и будете командовать парадом, а пока, будьте добры соблюдайте субординацию.
– Кроме субординации действует Устав КПСС, нормы партийной этики. Как коммунист, вы обязаны их соблюдать.
На эти доводы у Калача не нашлось убедительного контраргумента и поэтому, решив не обострять отношения, он смягчил тон:
– Извините, Лев Платонович, важное совещание, не имел права прервать. В раскрытии преступления оперативность действий имеют решающее значение, каждая минута на вес золота. Если не задержим преступника по «горячим следам», то шансы на успех будут минимальны. Вы же потом за низкие показатели снимите стружку.
– За позитивные результаты не снимем, – нравоучительно заметил Гнедой. – Надеюсь, догадались о причине моего визита?
– Я – не экстрасенс, не гадалка, сообщите, пожалуйста, – слукавил майор.
– Нетрудно сообразить. По поводу инцидента со Слипчуком.
– А-а, мелкая ссора, не стоящая выеденного яйца. Глубоко сожалению, что вам приходится на это тратить свое драгоценное время.
– Мелкая? Как бы не так. Почему после этой «мелкой ссоры» Александр Петрович с тяжелыми увечьями оказался на больничной койке с перспективой остаться инвалидом?
– Не знаю, где и когда он умудрился покалечиться? Работа у него вроде бы не связана с производством, станками, тракторами, машинами… Короче, непыльная, кабинетная с докладами, протоколами и прочими бумагами.
– Давайте, без иронии и юмора. Человек пребывает в тяжелом состоянии, а вы, как красная девица, ломаете комедию, – строго потребовал Гнедой.
– Что же, отвечу прямо в лоб. Имея юридическое образование, четко зная свои права, я действовал в рамках закона, в целях самообороны.
– Неадекватно реальной угрозе жизни, с превышением средств обороны, – заметил Гнедой. – Почему вы с жезлом напали на Александра Петровича?
– Какие могут быть претензии? Желз – не бейсбольная бита, не кувалда или дубинка, а рабочий инструмент инспектора ГАИ.
– Но вы не инспектор ГАИ?
– Начальник милиции обязан быть универсалом, чтобы в любой момент мог подменить не только инспектора ГАИ, но и следователя, участкового, сотрудника ППС, ДПС, медвытрезвителя или вневедомственной охраны. Лишь тогда, овладев многими функциями, вправе потребовать от подчиненных: делай, как я.
– Это пафос, громкие слова.
– Нет, реальная жизнь, – возразил майор и неожиданно озадачил вопросом. – Лев Платонович, кто вы по образованию?
– Историк.
– Вот и занимайтесь историей, а юриспруденцию оставьте специалистам, профессионалам. Они разберутся, превысил я меры самообороны или, наоборот, обезопасил себя от реальной угрозы жизни и здоровью. Этот, невыработанный в карьерах, бабник был в стельку пьян, не отдавал отчет своим действиям. Зять Леонида Ильича, первый замминистра МВД Щелокова генерал-лейтенант Чурбанов точно подметил, что человек, пребывающий в пьяном или наркотическом состоянии, является потенциальным преступником.
– Общеизвестная, прописная истина, – произнес Гнедой.
– Не отрицаю, но факты – упрямая вещь. Лучше разберитесь, почему партработники после совещаний лыка не вяжут, распускают руки. Кто им наливает горячительные напитки для подрыва авторитета партии? Куда смотрят наши чекисты?
– Мы дадим политическую, партийную оценку его и вашим действиям, – сурово пообещал помощник. – Сейчас речь о вас. На какой пленум райкома партии вы собирались наложить кучу фекалий и наплевать с высокой колокольни?
– Что вы, Лев Платонович, это бред сивой кобылы?! – возмутился Калач. – Вас дезинформировали для того, чтобы меня – борца с преступниками, расхитителями социалистической собственности – опорочить, оклеветать и скомпрометировать. У меня даже в мыслях такого не было. Партийный билет считаю выше любой должности и звания.
– Кто бы сомневался. Конечно, выше, ведь, если отберут партбилет, то лишитесь должности, звания, персонального авто и прочих благ.
– Разве это возможно? – насторожился начальник милиции.
– Вполне.
– Лев Платонович, посудите трезво. Слипчук после того, как получил по заслугам, находится в крайне возбужденном психическом состоянии. Лежит в палате, целый день таращит глаза в потолок. От тоски волком завоешь. Вот он из мести ко мне и сочиняет всякие небылицы, что в голову взбредет. Может, моча в голову бьет и сперма на череп давит? Пусть им займутся психиатр и сексопатолог. У него по этой части явные маниакальные отклонения от нормы. Ни одну юбку не пропустит мимо.
– Он заявил, что пальцем не прикоснулся к вашей жене.
– Значит, сожалеет, что не успел мне наставить рога, – усмехнулся Калач. – Даже, если он с Ларисой не переспал, то других женщин подмял под себя. Поэтому в качестве предупреждения, профилактики получил за порочную страсть, за чужих жен и дочерей, пострадавших от его сексуальных домогательств.
– Кто вам сказал, что они считают себя пострадавшими, может наоборот, счастливыми? Вы не осознали всей тяжести совершенного деяния, – сделал вывод Гнедой. – Готовьтесь к серьезному разговору в обкоме партии.
– К вашим услугам, – холодно отозвался майор.
– Кстати, в каком состоянии вы находились во время инцидента?
– В нормальном, трезвом. У меня на алкоголь аллергия.
– Все равно потребуется справка о медицинском освидетельствовании.
– Без проблем, – ответил Калач.
– За фекалии, плевок с колокольни, клевету на партию, придется ответить по всей строгости Устава КПСС, – напомнил Гнедой.
– С какой еще колокольни? – удивился майор.
– С высокой.
– Слово к делу не пришьешь. У Слипчука нет ни свидетелей, ни магнитофонной записи, а значит, веских доказательств, – заявил начальник РОВД. – Лев Платонович, поверьте мне, как юристу и опытному оперативнику, картина события банальна.
Слипчук – патологический бабник, пользуясь своим высоким партийным положением, возомнил, что ему все дозволено. Когда я его по-товарищески попросил оставить жену Ларису в покое, не домогаться близости с ней, он полез в драку. Я вынужден был в качестве самообороны оказать сопротивление в соответствии с нормами Уголовного кодекса и положения о милиции. Вправе был применить табельное оружие, сделать предупредительный выстрел, а второй – на поражение.
– Даже так?! – удивился Гнедой. – Не слишком ли круто?
– Не слишком. На Западе полисмены, копы при угрозе своему здоровью и жизни, стреляют без предупреждения, – сообщил майор.
– На буржуев, наших классовых врагов, эксплуататоров трудового народа, не следует равняться, – возразил помощник.
– Знаю, что нам с ними не по дороге, но кое-что полезное можно позаимствовать?
– Ладно, обойдемся без полемики, – снисходительно промолвил Лев Платонович и, вспомнив о секретаре-машинистке, поинтересовался. – Откуда у вас такая строгая девица? Язвит и хамит. Причислила меня к обслуге, моя фамилия ей не понравилась, назвала ее жеребячьей. Нормальная фамилия. Не объяснять же каждому, что мои предки занимались лошадьми, профессия стала фамилией…
– Конокрадством что ли занимались? – бросил реплику Калач.
– И вы туда же, – обиделся партработник. – Конокрадством чаще всего промышляли цыгане, а мои предки честно зарабатывали свой хлеб насущный. Ходили за сохой, растили хлеб. Прадед работал в Сибири ямщиком, извозчиком. Это ныне технический прогресс потеснил гужевой транспорт, а прежде конь вместе с рабочим классом и крестьянством был основной производительной силой.
– Лев Платонович, ни за что не поверю, чтобы евреи ходили в конюхах и управляли кибиткой или санями, – заметил офицер. – Медицина, торговля, банк, цирк, эстрада – вот их удел. Испокон века они там, где меньше работы и больше денег. Наверняка, ваши предки действовали в сговоре с цыганами, которые воровали коней, а те их сбывали на базаре.
– Вячеслав Георгиевич, с чего вы взяли, что я еврей? Великого русского писателя Толстого тоже звали Львом.
– Знаю, что Львом Николаевичем, но не Платоновичем, – уличил его начальник милиции.
– Не уводите разговор в сторону, не смещайте акценты, – сухо произнес Гнедой. – Если я займусь вашей родословной, то обязательно обнаружу примесь еврейской крови. А, если окунуться глубже, то и монголо-татарской, ведь Русь триста лет была под игом Золотой орды. Азиаты много женщин перепортили.
– Лев Платонович, не обижайтесь, но у вас ярко выраженные признаки.
– Майор, не забывайтесь! Я указал на грубость секретарши, а вы туда же,– напомнил он.
– У нас здесь не институт благородных девиц. Вспомните припев из песни «наша служба и опасна, и трудна». Вынуждены постоянно общаться с деклассированными элементами, уголовниками, алкоголиками, проститутками, наркоманами, аферистками и прочим сбродом, и это накладывает отпечаток на характер. Поэтому сотрудники милиции суровы, жестки и принципиальны. Никому не дано право помыкать блюстителями закона и правопорядка. Здесь вам не театр, не концертная студия.
– Секретарь-машинистка не ловит преступников, а сидит за столом, отвечает на телефонные звонки, заваривает кофе и чай, – заметил Гнедой. – Может я не прав?
– Да, в оперативно-розыскных мероприятиях она не участвует, хотя, если потребуется, не откажется. Знает, что такое подъем ночью по тревоге.
– Тогда откуда такой гонор? Я на вашем месте заменил бы Анжелу на современную, культурную, вежливую женщину.
– Не могу, совесть не позволяет.
– Почему?
– Судьба ее обидела. Она – вдова нашего офицера, погибшего в Афганистане при исполнении интернационального долга. Он напоролся на засаду душманов. На ее иждивении двое несовершеннолетних детей.
– Печально, сочувствую. Но это не может быть поводом для грубости. Проведите с ней воспитательную беседу. Объясните, что к людям, особенно партийно-советским работникам, следует относиться с уважением.
– Хорошо, выкрою время, поговорю, – пообещал майор.
– Пора и честь знать, – произнес Гнедой, поднявшись с кресла.
– Что-то сухой у нас получился диалог, – посетовал Калач. – Лев Платонович, путь не близкий. Знаю, что вы в дороге проголодались? Предлагаю кофе с бутербродами или что-нибудь покрепче?
– Насчет покрепче, отставить! – властно произнес партаппаратчик. – Рабочий день еще не закончился.
– В милиции он не нормирован, – заметил хозяин кабинета. – Лев Платонович, не обижайтесь. Говоря о крепких напитках я, имел в виду вечер в ресторане «Золотой колос». Куда вам торопиться? Посидим, погудим. Угощаю на правах принимающей стороны…
