Владимир Алексеевич Козлов
Родиться царём
– Отлично! – обрадовался Олег, беря из рук кадровика направление.
– Удачи Олег Матвеевич! – бросил кадровик уходящему парню в спину.
Когда за Грачёвым закрылась дверь, он, потирая руки, произнёс:
– Вот у Лопатина тебе охоту к юмору обязательно отобьют, а работать уж наверняка научат! Через горнило этого звена немало разных ухарей прошло, и никто надолго не задержался. Пороху не хватило. Ну а тебе – то я в любом случае не дам зачахнуть, земляков надо беречь. В крайнем случае, переведу плиточником. Там и деньги неплохие платят и работа чище. Да и народ грамотней.
Глава 3
Олег Грачёв тянуть не стал с оформлением, и через два дня ему выдали спецовку кровельщика. Особой радости к первой своей выбранной профессии он не испытывал, но задумка корректно отомстить за беды друга, отметала все неудобства в душе. Да и перспектива получить гуманитарную квартиру с удобствами, тоже лишней бы не была.
И вот настал первый рабочий день. Дата вроде знаменательная, но запомнилась она ему не с лучшей стороны. Полного знакомства с бригадой не получилось, так как она на этот момент была разделена на три звена. Как и говорил кадровик, все звенья трудились на разных объектах. Его направили в звено, в которое он и стремился попасть. Звено трудилось на сельском объекте в большом селе Федино. Что ему сразу бросилось в глаза, у всех мужиков в руках были увесистые авоськи. В обед он понял, что это были их обеды, которые они называли термосами. Члены звена все поголовно до одного, были выходцы из деревень, хотя жили в городе уже по нескольку лет. После военной разрухи в стране им было не до учёбы. Важнее тогда было помогать своим родителям по хозяйству, да и школы в те времена не в каждой деревне были. Поэтому грамотой они не блистали. Поголовно все мужики, из азбуки знали только букву «А», да «Я», а ещё могли без труда прочитать самоё популярное заборное слово из трёх букв. И любая газета или книга для них была детищем иного мира, в который они слепо верили, слушая в автобусе, что пишут в прессе. Но зато эти неучи очень грамотно могли ехидничать, играть в карты на деньги и пить бурачный самогон. Единственный мужик Кашин, носивший редкое имя Модест, не досаждал Олегу и охотно помогал по работе. Это был тот мужчина, о котором Мартын отзывался положительно. Он был невысокого роста, с небольшим животиком и кривыми ногами. Имел дурную привычку постоянно при разговоре сквозь зубы выкидывать тонкую, словно нитка слюну. Кургузую рабочую фуражку натягивал на лоб до отказа, так что глаз не было видно, поэтому голова его была похожа в этой несуразной фуражке на половинку разрезанного арбуза с хвостиком. Но когда он снимал этот неказистый картуз с головы, чтобы утереть пот со лба, то помимо лысины можно было заметить, умные глаза. Тем боле речь у него была содержательней, чем у остальных мужиков. Так что с первого взгляда и не скажешь, что он совершенно безграмотный человек. Олегу этот мужик сразу пришёлся по душе. Модест не только доходчиво объяснил ему с чего начинать надо работу, но и сам заправил бак соляркой, зажёг форсунку под котлом. Затем они вместе начали рубить битум и загружать котёл. Проходившая мимо их бытовки маляр, увидав, что в звене кровельщиков работает новичок, крикнула Олегу:
– Он тебя не только битум научит рубить, но и в обед обязательно познаешь азартные игры. Смотри не втянись с ним в это порочное дело, – наказала та. – Да и зачем ты такой хорошенький, как плюшевый мишка, к ним работать подался? Шёл бы к нам в бригаду малярничать. Мы бабы покладистые никогда не обидим. А у них ты и за писаря будешь, и за смоляного кашевара. Ну и конечно обяжут тебя исполнять функции скорохода в магазин. В общем, быть тебе спринтером, но не сказочным, а настоящим бегуном.
Модест бросил в котёл увесистый кусок битума, который был у него в руках и быстро подбежал к маляру. Грубо облапил её своими грязными от смолы рукавицами и на всю стройку закричал:
– Договоришься ты у меня Надежда, быстро в бытовку уволоку, и тогда конец твоему языку придёт. А то моду взяли помелом почём зря молотить. У Гальки, либо научились?
Женщина, ловко вывернувшись из его объятий, слегка оттолкнула нагловатого кровельщика. Затем кокетливо ударив Модеста по козырьку фуражки, произнесла:
– У Галины один язык, а у меня другой. Но если мы с ней объединимся на собрании, то беспощадно будем обстреливать вашу бригаду претензиями, как из зенитки. А что, разве я не права? Ты Кашин мужик то вроде ничего, но нездоровый азарт к картам порой дурно влияет на твой характер.
Не знала тогда ни Надежда, ни Кашин, что устроился в эту бригаду Олег не просто так, а по наводке своего друга Мартына, который уже испил в этой бригаде свою чашу жгучей смолы.
Все сотрудники управления хорошо знали, что карты, поглотили мужской коллектив строителей. Ни для кого это секретом не было. Если даже со стороны свежий человек посмотрит, то заметит, что в карты на стройке все играют поголовно, как рабочие, так и их, прорабы. Начиналась прикидка, с утра в служебном автобусе и продолжалась на объекте.
Олега кровельщики в свою питейную компанию в этот день не думали приглашать, сославшись на его молодой возраст. И посоветовали ему оттачивать мастерство около котла, где варится битум. Что Олег и делал, постоянно заглядывая в нутро этой гигантской – чаши, и периодически регулировал напор солярки, которая поступала через форсунку.
Через пару часов битум в котле уже начал закипать и подавал признаки недовольства. По поверхности пошли шипящие пузыри, и небольшой парок ровным слоем витал над котлом. Не знал Олег и ему никто из членов бригады не подсказал, что это были первые признаки непроизвольного возгорания котла, поэтому особо и не переживал.
Котёл вспыхнул так, что Олегу показалось, он оторвался от земли, подпрыгнул, расплескав излишки смолы на землю. От неожиданности Олег быстро отбежал от него на небольшое расстояние. Момент вроде и интересный, но не для него, а для дворовых мальчишек. Их бы куча собралась на подобное зрелище, будь они рядом. Для Олега же это была нештатная ситуация. Очаг возгорания был похож на бурлящий вулкан, изрыгая из себя не только огонь, но и клубы едкой как дёготь чёрной сажи. Олег растерялся и не зная, что делать в такой ситуации. И он, сориентировавшись на месте, бросился к металлической, диаметром три метра крышке, пытаясь ей ликвидировать пламя. Он думал прикроет крышкой котёл, и огонь отступит. Но крышка была тяжёлая и громоздкая и ему одному вручную её было не осилить. Бригада смотрела на него сверху и издевательски смеялась, когда он неумело возился с этой крышкой. Они что – то кричали и показывали руками, но Олег их не понимал. Он злился на себя и думал, если бы на этом фоне около чёртовой кастрюли и под знойным солнцем его увидала Регина, то наверняка бы сбежала от него, не дожидаясь дня свадьбы.
Он как волчок крутился у этого адского котла, но поделать ничего не мог с этим огромным, как летающая тарелка диском. Для него это возгорание было сравни проснувшемуся Везувию. Не зная, что это обычное дело у кровельщиков Олег в душе уже запаниковал, думая, что на такой вьющийся чуть ли не до неба дым, должен разбудить не один пожарный расчёт.
Выручил Модест, – он спустился сверху и помог ему прикрыть крышку котла. После чего он убавил напор солярки и вразумительно сказал:
– Ты не суетись, в этом случае. Если только котёл начнёт загораться, сразу кинь в него кусок особой третьей марки битума, и он потухнет. Ну а если до такой степени разгорится, то тут уже конечно надо пользоваться крышкой.
Он показал Олегу, где лежит третья марка, и поднялся наверх.
И всё равно к концу смены Олег был похож на негра, так как котёл вспыхивал ещё несколько раз. А на следующее утро Дорогой отхаркивался до обеда одной чернотой. Он понял, что его бригада специально поставила варить битум. Чтобы курс молодого бойца прошёл с укрощения горящей смолы, где без надлежащей сноровки не обойтись. Хотя по сути дела хитрого в этой работе ничего не было. Любой бы новичок за пару дней, ну от силы неделю, мог освоить эту профессию.
Однако первый рабочий день, был не его. И он стал ждать счастливого момента, где он с ними поменяется местами, где они опустятся с крыши вниз, а он поднимется на верх. Он ежедневно, внимательно присматривался к своим коллегам через кипящую смолу в котле. Тяжко ему приходилось, когда они напивались. Так как всю работу ему приходилось тащить одному. Он молча переносил всё это и ждал справедливого суда, где в роли судьи выступит собственной персоной.
В строительном управлении его бригаду открыто называли свора горлопанов. Своим грязным языком, они могли опошлить любого, невзирая на личность, будь – то разнорабочий или прораб. Олега в свою бригаду они приняли с притворной радостью. Для них он в любом случае был в ипостаси чужака или объектом для рабских обязанностей. Каждый из мужиков изощрялся в совсем ненужных, никому командах. Они на каждом шагу, старались его заарканить на непристойной шутке. Послать его, например, к незнакомому трактористу за компрессией или в сельмаге купить, помимо вина за двадцать копеек мохнатый штык.
Молчаливый Олег принимал их слова за чистую монету. И везде и ко всем ходил, исполняя их команды, но не торопясь. К трактористу подошёл, тот ему кукиш показал. Он этот кукиш принёс бригаде. В сельмаге купил вина, а вместо мохнатого штыка на стол им положил недозревший початок кукурузы. Бригада смеялась над его исполнениями, считая его чуть пришибленным. Он, молча всё это учитывал, воспринимал их издевательства за шутку, и никаких обид им не показывал. Он понимал, что трудностей после тюрьмы не миновать. Он так же понимал, что можно сорваться и проучить смоляным ковшом всех колхозников, чтобы они не думали, что Олег Грачёв, тот парень, на котором можно бесплатно битум возить. Один Модест соблюдал нейтралитет и особо не докучал Олегу, так как автоматически они стали напарниками. Но Олег понимал, что мысленно тот на их стороне. Вместе в карты играют, вместе пьют, да и общий стаж по крышам их давно сблизил – значит для себя они все свои в доску.
Дорогой делал героическую выдержку и пытливо наблюдал за ними дальше. В карты он с ними никогда не садился играть, хотя его постоянно подмывало наказать их, но время для этого ещё не пришло.
Олег проявил себя в бригаде очень скромным и безотказным парнем. Со всеми был вежлив и учтив. Никто от него не слышал ни одного нецензурного или жаргонного слова. Мужики восприняли его поведение как должное. Считали, что он не нюхал по-настоящему жизни, а носил до их работы на груди значок ВЛКСМ и выступал на пионерских слётах с пламенной речью. Все члены его звена, ошибочно считали, что Грачёв работу кровельщика воспринимает как одну из самых ведущих профессий их строительного управления. Они ежедневно вдалбливали ему, что у них самые высокие заработки. Они предрекали Олегу скорое получение квартиры, если он их во всём будет слушаться. И ещё одна немаловажная льгота ждёт Олега при уходе на пенсию, где он уйдёт на заслуженный отдых с пятидесяти пяти лет. Они думали, зная все эти преимущества перед другими специальностями, новичок будет бояться проявлять непослушание, чтобы не вызвать гнев у бригады, поэтому заискивал перед ними. Свою же профессию они приравнивали, чуть – ли не к глобальной науке.
Нередко выдавались дни, когда кровельщики, распивая на крыше бурачный самогон закусывая большими кусками мяса и дорогой колбасой, они, не вставая с места, указывали, что ему нужно делать. Мясные продукты они приносили на работу в изобилии.
«Неужели они так много зарабатывают, что за обед съедают мою месячную норму мяса»? – иногда задумывался Олег. Хотя вполне понимал, что мясопродукты ворованы.
Позже из их разговоров он узнает, что все их жёны, кроме жены Косарева, – широко мордастого мужика с больной поясницей, работают на мясокомбинате. Узнав про эту деталь, Олег сразу уяснил, что их жёны изрядно поворовывают каждую смену. Схема выноса была очень проста. Но он ждал всё равно уточнений. Залететь за шмат свинины ему не было никакого резона. В тюрьме бы его не поняли сокамерники, узнав о его кишечной статье. Он героически терпел уже неделю все их диктаторские команды и ехидные приколы. Для первого решающего удара, Олег выжидал удачный момент. Хотя эта строительная атмосфера ему порядком надоела. Голова дома болела после такой сумасшедшей работы. Ни только что-то делать по дому, но и разговаривать ни с кем не хотелось. Даже с молодой женой с начала трудовой деятельности спал порознь. Но создавшиеся обстоятельства и жажда классически отомстить этим сквалыгам, заставляли его мучительно сдерживаться от взрыва. Для него наказать их, было уже делом чести! Каждый вечер он засыпал только с одной мыслью, чтобы как можно быстрее настал его день справедливости.
И его ожидание было вознаграждено. Очень удачный момент судьба ему, наконец, то подарила. Да такой весомый, что ему пришлось нагнуть всё звено вместе с напарником, на которого он виды и не имел. Олег находился один на крыше школы. Шпаклевал в нестандартной позе утеплительные плиты фибролита. Мужики за час до обеда, все скопом пошли в колхозную столовую попить пивка и купить минеральной воды. Сверху ему было хорошо видно, что они свернули к металлической будке, где у них хранился рубероид, который Олег разгружал один буквально вчера. Около будки стояла самосвал, в который они, со спринтерской скоростью, озираясь по сторонам, погрузили несколько рулонов рубероида. Сколько именно, он определённо не знал. Но то, что рулонов было несколько десятков, это было точно. Завершив погрузку, они свернули к сельмагу.
Пришли кровельщики в час дня пьяные и с собой принесли много водки и вина. Постелив на крыше клеёнку, они разложили свою закуску с батареей бутылок и продолжили сабантуй. Разговор вели о фашистах, которые во время войны жили в их домах. Ничего плохого о них не говорили. Даже восхваляли за определённые характеры немецких солдат. Но этот пьяный разговор к счастью для Дорогого был коротким, что радовало. Приличная доза испитого спиртного, вскоре уложила их бесчувственные тела на пыльном фибролите в ряд. Этот фибролит укладывался на гидроизоляцию. И уж только потом делалась асфальтная или же растворная стяжка, на которую клеился рубероид.
Приласканными знойными лучами солнца, они крепко спали, иногда во сне крепко матерясь.
Олегу работа в одиночку была не по душе и он, отложив самопальный шпатель в сторону, начал перешагивать приморенных кровельщиков, нарочно задевая их своими просмолёнными ботинками, и громко покрикивал:
– Эге, бригада Елкиных, вы спать приехали или работать? У вас гражданская совесть есть? Придётся вас краном спускать с крыши или заблокирую вас здесь на ночь, а водителю автобуса скажу, что вы на вторую смену остались.
Сон был их крепок. Ни один из спящих даже ухом не повёл, на его сигналы.
Олег осмотрел их импровизированный стол. На клеёнке рядом с закуской и остатками спиртного он увидал связку ключей. В этой связке был ключ и от склада, где хранился рубероид. Ответственным ключником был курносый Митька. Нередко за этот примечательный дефект его все называли Ломоносовым. У него был с детства перебит нос, отчего нижняя половина носа была сильно задрана к верху, и он постоянно гундосил. Когда Митька выходил из себя, то его глаза значительно выкатывались из глазниц и становились похожими на переспелые абрикосы, но без аромата. Официально Ломоносов считался звеньевым и был кумом Возничего. Командовать звеном, – это было его любимое дело, но вот только мужики его не слушали никто и зачастую посылали на хутор бабочек ловить. А по большому счёту они все были либо друзья, либо с одной деревни. Как не подходи, всё равно свои. Поэтому Митька, на них обид не имел. Но он был самый вредный и жадный мужик. Сейчас он лежал в стельку пьяный и даже ни один лицевой мускул не вздрогнул, когда на его курносый нос взгромоздилась зелёная с перламутровыми крыльями муха.
Олег попробовал отогнать эту муху, но она отлетала и тут же опять садилась ему на лицо.
– Это называется, напились до кондиции, – бормотал Олег, – а это навозное насекомое знает на кого садиться. Не на Модеста села, а на Митьку, чует самую большую мерзкую кучку.
Озарение наказать нерадивых и жуликоватых мужиков к нему пришло сразу. Схватив ключи, он спустился вниз и пошёл в колхозные гаражи, которые стояла неподалёку от объекта. Там он и нашёл без труда покупателя на оставшийся рубероид.
Местного тракториста из этого села не понадобилось долго уговаривать, так – как Олег попросил у него по три рубля за рулон, что было ниже вдвое официальной цены:
– Сколько рулонов можешь продать? – не торгуясь, спросил тракторист.
– Все забирай, что есть, – сказал Олег. – Думаю там сейчас больше пятидесяти рулонов.
Тракторист в знак одобрения пожал Олегу руку:
– Сейчас я тележку подцеплю и подъеду.
За десять минут они погрузили в трактор пятьдесят пять рулонов рубероида. Тракторист рассчитался с Олегом и уехал довольный удачной сделкой, а Дорогой с месячной зарплатой в кармане поднялся на пылающую жаром крышу.
Положив ключи на место, он принялся за шпаклёвку крыши, намеренно производя шум, чтобы разбудить членов своей бригады. Первым поднялся Черныш, – это был худосочный и злонравный мужик. Особенно невыносим, Черныш бывал по утрам. После первого стакана он становился разговорчивым и немного ласковым. И начинал всем ежедневно привирать, как он был, когда – то в колхозе председателем товарищеского суда. После второго стакана, Черныш уже всем объяснял, что его и в народный суд приглашали работать, но он наотрез отказался, так как плохо владеет грамотой. А после третьего стакана разливая битум по крыше, он одновременно исполнял патриотические песни, в которых был ярко выражен сельский диалект. Черныш был единственным коммунистом в звене, и в отличие от всех немного разбирался в грамоте, слово из шести букв он мог прочитать только за пять минут. Усовершенствоваться в дальнейших познаниях не удосуживался, поэтому и читать он мог по слогам и то печатный шрифт.
Черных грязно выругался непонятно в чей-то адрес, громко отрыгнув, поднялся с пыльной фибролитовой плиты. Осмотревшись по сторонам, не понимая, где находится, он повторно отрыгнул, изображая из себя дракона. Краснеющие глаза от перепоя и от злости, ничего вразумительного не отражали. Весь мокрый, в волосах стружки – завитушки от фибролита и к плечу словно погон, прилипла просмолённая рукавица.
Он, проведя руками по волосам, взъерошив их, стал похож на натурального чёрта.
Олег подошёл к нему и осуждающе покачал головой:
– Иди к котлу с битумом, пока он горячий, а я сбегаю за селькором, пускай он тебя сфотографирует и в журнал «Кошмар Ада» отправит.
Но тот не понял, что ему Олег сказал, только недовольно пробурчал себе под нос и, дотянувшись до канистры с водой, допил остатки. А капли вылил себе на ладонь и оросил своё лицо, размазав только грязь:
– Грачёв ты чего расшумелся на всё село, не можешь тихо шпаклевать? – раздражительно произнёс Черныш.
– А вам не пора заканчивать спать? – сказал Олег, и показал на часы. – Скоро автобус за нами придёт, а вы все в дугу. Где ваша гражданская совесть?
Черныш, не поверив Олегу, посмотрел на свои часы и тут – же встрепенулся. На часах стрелки показывали 16 часов. Он стал тормошить своих собутыльников и приводить в чувство, обливая всех тёплым лимонадом:
– Вставайте пьяный хозрасчёт. Автобус нас ждать не будет. Задницу нам покажет и пылью нас припудрит. Пешим ходом сорок километров тогда придётся добираться до родных пенатов. Пора подсчитывать, сколько материала сегодня израсходовали и сколько сэкономили, и домой поедем.
Митька протёр глаза и прогундосил:
– Этот месяц у нас пробный будет. Бригадный подряд не в счёт. Пускай Возничий съездит вначале к Злобину по обмену опытом, потом и мы скромно, тихим шагом перейдём к этому проклятому хозрасчёту, а сейчас перед дорогой надо выпить ещё по стакану.
Обратно с работы они в карты не играли, но ехали с песнями. В репертуаре у кровельщиков в основном были украинские песни.
Глава 4
На следующий день, Олег пошёл на своё «почётное место», разжигать котёл с битумом. А кровельщики, переодевшись в спецовку, поднялись с хорошим настроением на крышу, зная, что после вчерашнего дня, наверху есть чем поправить здоровье.
Похмелившись, весёлые они спустились вниз и позвали Олега с собой, таскать из будки рубероид к лебёдке. Но, открыв дверь, увидали, как бессовестно гуляет сквозняк по складу.
На том месте, где лежал рубероид, валялся рваный облитый битумом резиновый сапог и старые тоже вымаранные битумом брезентовые брюки.
Кровельщик переглянулись между собой, и моментально протрезвели:
– Куда рубероид делся? – округлил глаза Митька, – мы же оставляли под обрез, чтобы доделать крышу.
– Не иначе деревенские мужики спёрли, – выдал свою версию Косарев. – Надо милицию срочно вызывать, пускай по дворам ищут, а то перепродадут в другое село и ищи ветра в поле.
– Правильно вызывайте, – подал голос Олег, – а я как член комсомола молчать не буду, всю правду скажу, как меня учил великий Ленин.
В комсомоле он, конечно, никогда не состоял, так как, в школе, считался отъявленным анархистом, отвергающий все патриотические собрания и различные митинги.
– Ты, что видел, кто своровал наш хлеб? – занервничал Черных.
– Конечно, видел, и номер машины записал, – спокойно сказал Олег.
– Это уже лучше, – облегчённо вздохнул Митька. – Мы сейчас пойдём в гаражи и по номеру машины узнаем шофёра. Поговорим с ним серьёзно, потребуем возврата и магарыч за молчание.
Олег подошёл к валявшему резиновому сапогу и с размаху ударив его ногой, артистически заявил:
– Вы что бригада коммунистического труда, совсем память потеряли? Мы вчера вместе с водопроводчиком обозревали, как вы загружали целый самосвал рубероидом, и потом пошли в магазин. У вас пир горой стоял от левого навара. Так что уважаемые коллеги выбирайте одно из двух; либо вы идёте к участковому, либо едете на лесоторговую базу и покупаете там сто пять рулонов рубероида по семь рублей за рулон. Я без зарплаты по причине вашего воровства сидеть не желаю, – напустил он на себя важности.
Олег в этот миг чувствовал себя хозяином положения. Ему нравилось наблюдать за этими алчными и пьяными рожами. Они хоть грамоты и не знали, но законы чтили, и по мере возможности соблюдали их. После веско угрожающего заявления Грачёва они мгновенно забыли об участковом. Им было уже не в руку к нему обращаться. Паника забралась в их подленькие душонки, и тревога отчётливо проявилась на трусливых физиономиях. Потому что знали, факт кражи был не оспорим и обратное, доказывать Грачёву они не собирались.
Первым из оцепенения вышел Черныш:
– Нам такое количество рулонов сюда не надо, хватит и пятидесяти, – завизжал Черныш. – Решили, что сделаем трёх слойку, а весь верх зальём битумом. Скинемся звеном по нужной сумме, и будет всё «хоккей»!
Олег сдержался, чтобы не рассмеяться. Его подтачивало всем им кинуть в рожу заслуженный упрёк:
«Что козлы, допились до беспамятства, теперь делайте свой личный материальный вклад в строительство школы».
Но Олег мудро промолчал. Только приблизился вплотную к брызгающему слюной Чернышу и небрежно водрузив ему свою руку на плечо, сказал:
– Не забывайте, ваша честь? Этот объект возводят для детей, а не для ваших ненасытных мясных утроб. Эта несчастная школа, не дожидаясь ввода в эксплуатацию, уже потерпела крушение ввиду промашек болгарских строителей. Хотите и вы себя опозорить? Давайте, вперёд! А я к вашей компании присоединяться не желаю.
– Как это не желаешь, мы же одна бригада, – пробубнил Черныш.
– Я позавчера товарищ коммунист разгрузил один машину, в которой было сто пять рулонов и не меньше, а вы без зазрения совести пропили его. И стелить мы будем четыре слоя, а не три, так как в этом здании будут находиться цветы жизни! А ты мне про единение толкуешь.
– Ты чего это комсомолец как Ленин с броневика перед нами выступаешь, – напал на Олега Митька. – Молчал, молчал всё время, а сегодня против коллектива идёшь, или газет правдивых начитался?
Олег резко развернулся лицом к Митьке:
– Не надо передо мной гопака отплясывать? – металлическим голосом заявил Олег. – Я вам сказал своё слово, а вы, как хотите, думайте, – закрепил своё доминирующее положение Дорогой, и хладнокровно добавил. – Тоже мне коллектив нашёл, как пить, так без меня, а как кражу погашать, так со мной. Нет, я свою совесть в утиль сливать не собираюсь! Не получится «хоккей», – передразнил он Черныша.
Митька, недовольно поводил по сторонам своим курносым носом. Выругался непонятно в чей – то адрес и, махнув рукой, гневно посмотрел на Олега:
– Ладно, комсомол, иди туши котёл? – Сегодня смысла нет битум варить.
В бытовке Олег по их просьбе подсчитал им убыток. Сумма была высокой – семьсот тридцать пять рублей. Эти цифры они каждый воспринял, как весьма крупную трагедию семейного бюджета. Олег до копейки поделил эту сумму на четверых, не обмолвившись ни одним словом о себе и предложил на следующий день возместить пропитые материалы.
В этот день все занимались только утеплением крыши, других работ не производили, отсутствие рубероида ощущалось. Олега в этот день никто не задевал плоскими шутками. Мало того в перерыв пригласили к своему хлебосольному столу, но он скромно отказался и вышел из бытовки, сославшись на то, что обедать, намерен в колхозной столовой.
Он уже с нетерпением предвкушал праздничные дни. Оставалось только до конца сбить спесь с этой передовой бригады.
Глава 5
Утром следующего дня, когда строители сели в заказной автобус, мужики из всех бригад начали раздавать карты. На банк клали по десять копеек, но при крупных сварах счастливчик снимал половину своего месячного заработка, а это сто пятьдесят рублей. Олег в это время находился в качестве зрителя. Из верхнего прозрачного кармана рубашки у него отчётливо просматривались несколько купюр красных десятирублёвок. Он специально одел, эту рубашку, чтобы засветить свои червонцы перед алчными мужиками. И это не убежало от их взглядов:
– Чего ты всегда зрителем бываешь? – спросил Черныш, – присоединяйся, может, повезёт. Новичкам говорят, всегда фартит.
– Нет, боже упаси, я в них никогда не играл, боюсь, проиграюсь в пух и прах, – начал притворно ломаться Олег.
– Посчитать очки сможешь и больше ничего не надо, – уговаривал Черныш.
Олег подсел ближе к картёжникам:
– Эх, была, не была, дай и мне карту попробую разок сыграть, – поставил Олег на банк деньги.
– Вот это по-нашенски, – обрадовался Митька, – карты всегда нас объединяют, и ты к нам ближе будешь.
– Не играй с ними Грачёв? – отговаривали Олега женщины отделочницы, – они тебя если не обманут, то горлом возьмут.
Олег за две минуты проиграл, шестьдесят копеек, но, когда пришла очередь раздавать ему, он сделал несколько свар, и на банке лежало уже не рубль, а четыреста рублей.
В общей сложности за какой-то неполный час к нему в карман перекочевали все их наличные деньги, чему были рады отделочницы.
– Так вам и надо пьяницы чёртовы, теперь долго играть не будете. Каждый, наверное, по своему твёрдому окладу проиграл, – донимали они кровельщиков.
В своей душной бытовке кровельщики сидели до неимоверности озабоченные. В противовес солнечной погоде, у них были пасмурные лица так, как они смотрели, как Грачёв издевательски пересчитывал их деньги:
– Повезло как! – говорил радостно он. – Мне даже и не верится, выиграть тысяча двадцать рублей. У меня никогда таких денег в руках не было. Куплю себе аквариум большой с золотыми рыбками и кроликов. Займусь кролиководством, и обязательно куплю мопед – за травой в луга буду ездить, а остатки спрячу на чёрный день. Отпуск заработаю, поеду на море, а то я ни разу его не видел. Или потрачу на свадьбу.
Этим он совсем убил бригаду. Они в разнобой кидали ему нелицеприятные слова, на которые он не обращал внимания. А Митька от злости опрокинул на пол питьевой бачок. Кашин был тоже озадачен проигрышем, но голоса не подавал.
– Успокойтесь! – поднял руку вверх Дорогой, – вы меня сами затащили в эту игру. Теперь молчите. Я сказал кроликов куплю, значит куплю. Деньги мои и я волен с ними поступать, как сам захочу.
– Не спеши, – начал взахлёб говорить Косарев, – на крыше мы продолжим. Мы имеем права отыграться. В обед привезут зарплату, и сядем снова в круг. Размечтался кроликов, он купит. Кролики дело серьёзное! – важно заявил он, – я два года ими занимаюсь. Мороки с ними хватает, больше, чем с курами. А у тебя руки, как у неженки, – заметил Косарев. – Такими руками только кошек гладить.
– Ладно, руки, а шея, у него как зоб у индюка, – ввернул ехидну Черныш.
Олег пропустил мимо ушей комариный укол Черныша и, состроив несуразную гримасу, заявил:
– Нет, я больше играть, не согласен, а то проиграю и накроются все мои планы.
– Так нельзя, ты обязан нам дать шанс отыграться, – напирал Митька, – иначе мы тебя из бригады погоним.
– Ни за, что не буду, – продолжал Олег строить из себя простака. – Я знаю, второй раз мне не повезёт. Тем более, я зарплату не заработал ещё. Эти проиграешь, да и в долги к вам влезешь.
Он встал со своего обычного места. Подошёл к Ломоносову, склонился перед его ухом и тихо, с серьёзным выражением лица, прошептал:
– А будешь приставать ко мне, заложу вас сегодня участковому!
Митька от неожиданности резко отпрянул от наглого новичка и, с виноватой миной, вышел из бытовки.
До обеда все до одного работали молча и ударно. Только Косарев задавал иногда вопросы Олегу:
– Грачёв, а ты я смотрю, кроличье мясо любишь?
– Терпеть не могу, – отрезал Олег.
– А зачем кроликов хочешь разводить?
– Вы слышали, когда-нибудь про подопытных кроликов?
– Приходилось и не раз, – утвердительно ответил Косарев, – но какой смысл для опытов кроликов разводить, когда на рынке для этой процедуры можно всегда парочку или тройку закупить.
Олег изобразил умное лицо:
– Не о тех ты кроликах речь ведёшь Косарев. Я вот был на Украине в одном хуторе два года назад. У них там особые породы кроликов разводят. За счёт этих кроликов, каждая хата имеет автомобиль Волга. И хатами их дома назвать язык не поворачивается. Что ни дом, то дворец.
– Что это за кролики такие? Никак золотым помётом ходят? – не верил Косарев.
– Нет помёт как помёт. Он бывает вязкий, бывает твёрдый, но сила оздоровительная в нём громадная. Они его сами употребляют вместе с мёдом и стручковым перцем. Съешь такого двести граммов и забудешь про радикулиты и геморрои. Хохлы его закатывают в трёх литровые банки, как мы огурцы и продают во Францию за большие деньги. Те пригоняют к ним по две фуры в месяц. Наши соотечественники тоже хадж туда за помётом делают. Лечит практически от всех болезней. Один стакан двести рублей стоит. Это подороже паюсной икры будет.
