Владимир Буев
Мёд с корицей
медленно плывут святые груши,
нимбами красуясь при дворе.
Травы за сараями примяты
оттого, что встретили пчелу
дикие, ушастые котята
в мусоре, оставленном в углу.
И теперь не то, что подорожник,
чистотел лежит, как заводной
и идти, поэтому, несложно
к крану за поливочной водой.
Хорошо здесь. Солнце как пружина
стягивает свет за тополя
и встаёт над точкою зажима
мертвенная, лунная петля.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Во дворе у дома красоваться
не сравнимо с тем, что при дворе
с тамошнею публикой общаться.
Царский терем не ровня дыре.
Груши могут путь удобный выбрать:
плыть на юг, на север иль восток
(с Западом опасны эти игры).
Но святые груши? Это – шок.
Как сумели души погрузиться
в груши, расплескав своё нутро?
…Завтра будет суше: обратится
золотом червонным серебро.
Вот просохну – нимбы растекутся.
С груш стекут текучей пастилой.
Дикие котята разбегутся,
будучи ужалены пчелой.
Утро тёмной ночи мудренее,
вечера – тем паче. Ветерок
утром выгладит лицо нежнее,
нежели вечерний посошок.
Я шагну к поливочному крану,
литра два волью в себя воды.
Небо ало – всё теперь по плану.
Жизнь прекрасна, нет в петле нужды.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
колышет воздух волны ветел
шуршит струной по всем ладам
чуть выше странствующий ветер
стучит по голым проводам
и чистота стоит в округе
как будто вылился эфир
как будто выполнил услуги
работник клининговых фирм
но нарушают диаграмму
косые стайки воробьих
они разыгрывают драму
мужей чирикают своих
над воробьями суд верховен
им в прокуроры будет зван
один лишь людвиг ван бетховен
один бетховен людвиг ван
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Работник клининга сегодня
округу чистил поутру.
Отмыл он в небе лик Господний,
Почистил и зажёг зарю.
Ему заданье дал начальник:
Мол, экологию спасай,
эфир загажен, как свинарник,
ступай, природу возрождай.
Но с воробьями сам не сладил
работник клининговых фирм.
Он столько сил на них потратил —
всё без толку, молчит эфир.
Он от художественных свистов
вконец охрип, стал уставать.
На субподряд специалиста
решил для верности позвать.
Пришлось работнику изрядно
карман свой жалкий растрясти.
Бетховен мастер хоть и знатный,
но дорог, мог не снизойти.
Торг оказался неуместен.
Чтобы согласье получить,
пришлось не денежку отвесить,
а лжесвидетельством платить.
Бетховен ведь не просто мастер.
В петлицах. Бравый прокурор.
Он стаям намекнул на карцер —
и воробьиный спелся хор.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Стоят коралловые клёны,
проспекта линия пряма,
и город кажется влюблённым
в свои высокие дома.
Народу осенью несладко,
и здесь обходится не без
полубезумия осадков,
косноязычия небес.
Листва стекает понемногу,
но не берет меня хандра,
мне хорошо – я верю в Бога,
в победу света и добра.
Кустарник птицами забанен,
он сверху кажется литым,
как будто лично мэр Собянин
листву покрасил золотым.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Столица любит что повыше:
дома, деревья, небеса.
Влюбиться можно даже в крышу,
коль отказали тормоза.
Собянин рассадил по веткам
пернатых, по шесткам – сверчков.
И за одну лишь пятилетку
очистил город от ларьков.
В году менял по пять раз плитку
в местах одних и тех же мэр.
Он менеджер крутой и прыткий,
Всё было честно, без афер.
Листву теперь решил покрасить
во славу светлых добрых дел.
В нём куча разных ипостасей.
…Бордюры клал вчера, пострел.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Склеили из плоти и духа,
а потом ушли, обманули.
Если пуля свищет над ухом,
уклоняйся, детка, от пули.
Выглянешь на улицу – ветер
гонит на убой самолёты,
направляйся, детка, на север
к леммингам, песцам и койотам.
Угол наклонения оси
изменился. Тронулась суша.
А медведей, детка, не бойся,
человек страшнее и хуже.
Наши шкуры – верх дешевизны,
удаляйся, жми на педали,
этот мир опасен для жизни,
но другого не предлагали.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Я могу бесценных советов
надавать и взрослым, и детям.
Если бьют тебя как поэта,
значит, стоит спеться дуэтом.
Если бьют кастетом, то надо
убежать иль пулей ответить.
Если полетела граната,
главное – штаны не пометить.
Если же ядрёную бомбу
(ядерная – ох как ядрёна)
в небе зришь, то и в катакомбах
не спастись железобетонных.
Потому готовиться нужно
загодя и тщательно очень:
пусть не встретит Север радушно,
шанс ещё пожить правомочен.
Так вперёд на северный полюс
к леммингам, песцам и койотам.
Пусть там не цветёт гладиолус,
Но туда летят вертолёты.
Взрослые и дети, спасайтесь,
кто как может и кто не может.
…А советов глупых чурайтесь,
даже если я их умножу.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Мы брали снег и делали огонь,
но нам сказали, ждите, будет осень,
на пустыре, похожем на ладонь,
сегодня, возле виселицы, в восемь.
Мы так решили: встанем и пойдём,
посмотрим, для кого она желтела,
среди травы, исколотой дождём,
найдём её измученное тело
и воскресим. Пусть радость чистоты
красивых женщин, что на распродаже
себе купили новые зонты,
но ими не воспользовались даже,
пусть эта радость капает с крыльца
на острова засушенных газонов,
на двери, на улыбку без лица,
на улицы повешенных сезонов.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Огонь не крали, словно Прометей,
но делали они его из снега.
Мошенники, стяжавшие люлей?
Волшебники из сказочного века?
Им заявили: осень только будет,
её дождитесь, в прошлое – ни-ни!
Они, решив, что с ними просто шутят,
под снег свои впихнули пятерни.
Листвы пожухлой отыскать хотели,
чтоб, лето пропустивши, оживить
труп осени (без марта и апреля,
без мая). Воскреся – крестить.
Мудрили с мертвецом без маски
Волшебники. И тут явились
«Двенадцать месяцев». Как в сказке.
Зонты подснежником раскрылись.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Медлительно, как древняя пирога,
боками дымноватыми алея,
плывёт рассвет. Окраина. Дорога.
Век двадцать первый. Эра Водолея.
Земля нетленна, густонаселённа,
над ней столбы застыли часовые,
внутри двора от тополя до клёна
натянуты верёвки бельевые.
Поэзия закончилась. Ни песню
не сочинишь, ни горестную оду.
Лишь изморось над крышами, хоть тресни,
да санкции на зимнюю погоду.
Мой дом выходит окнами на небо —
я на него смотреть предпочитаю,
но Бог давненько в наших сферах не был,
здесь Докинза архангелы читают.
Вот и лежу в миру материальном,
смотрю из незаправленной кровати,
на то, что оказалось идеальным:
косяк двери, розетку, выключатель.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Что вижу, то пою. Чего не вижу,
О том я тоже песню сочиню.
Поэзия отыщет свою нишу,
Хоть оды не живут в моём меню.
«Ходил большой тайга» я тут намедни
(ходила же, конечно, не ходил)
и землю наблюдала не в передней,
а в тех местах, в каких медведь бродил.
Я заблудилась, долго я металась
(вокруг сплошные ели, не аллеи),
но не отчаялась, в итоге оказалась
я на дороге… в эре Водолея.
И как так сразу в двадцать первом веке?
Ведь только что в глухой тайге бродила.
И вдруг верёвки, тополя, калеки.
Ой, нет калек – у атеистов сила.
Я пó миру пошла… ой, нет, по миру:
в материальном есть определённость.
Я прозреваю, мозг не тихомирю:
В тайге какая ж густонаселённость?
Лежу в кровати, дальше прозреваю
косяк двери, розетку, выключатель.
Я не хочу в тайгу. Я оды знаю.
…Не всякой жизни хочет созерцатель.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Деревья раскачивал ветер,
дождило, шуршала листва,
что может быть лучше, чем эти
особенности естества.
Стучат полуночные оси,
заснуть бы сейчас под шумок,
но жизнь осмысления просит,
и кошкою трётся у ног.
Вот с неба сбежавшие воды,
а это гардина с пятном,
на червы из старой колоды
похожа листва за окном.
И вот потому, потому я
Брожу в долговязом плаще,
смотрю на листву поцелуя,
на тополь, на мир вообще.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
В болото жизнь меня не гонит,
ведь не жестянка жизнь моя.
и не поганка. Урезонит
любые хныканья кутья.
Хоть жизнь хвостом и не виляет,
но твёрдо держит хвост трубой.
Она мяукает (не лает),
Грустит, но дарит мне покой.
Грущу по-светлому. В округе
шуршит листва: дождит с небес.
Любые мрачные потуги
погибнут в зарослях словес.
В соседнем доме окна жолты,
по вечерам и по ночам
скрипят задумчивые болты,
сомкнуться не дают очам.
Картишки, плащик долговязый,
гардина – моему чутью
бананово-лимонных связей
недостаёт для сна в раю
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Смеркается. Встроенный в бок магазина
зеленым горит банкомат.
Над новым районом, над старой осиной
навис полосатый закат.
Шумливо, умышленно, слезоточаще,
стирая балконную тишь,
прощальные капли зимы уходящей
срываются с жалобных крыш.
Я горечь весны с удовольствием выпью —
теперь холода не страшны.
Дома бесконечны. Оранжевой сыпью
их панцири поражены.
И хочется с тем, кто разумней и злее
беседовать начистоту,
и хочется долго по мокрой аллее
идти и идти в темноту.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Район у нас нов, но осина – старушка.
Зелёный горит банкомат,
а возле него, словно на побегушках,
потомки Адама кружат.
Закат полосатый, прощальные капли,
оранжевый панцирь домов,
балконная тишь. Даже крыши одрябли,
прощаясь с остатком снегов.
Зима позади, и весенние краски
Желают поэта завлечь.
Но сумрак сгустился. Я сбросила маски
и музу могу поберечь.
Мой взор не стесняется больше стесняться:
теперь на зелёный косит.
Цвет зелени любит на доллар равняться:
то манит меня, то манит.
По мокрой аллее, пустынной и тёмной
(плевать на любой компромат)
я в сторону брошусь, где светом зелёным
Горит и манит банкомат.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Я проснулась на рассвете,
подошла к балкону, глядь —
обволакивает ветер
туч резиновую гладь.
Ночь – предмет аксессуара —
спала с ворота, и вот,
по неспешным тротуарам
путешествует народ.
Он идёт на автомате,
через площадь, напрямик,
но сегодня на закате
ночь поднимет воротник.
Шарф надену потеплее,
выйду, встроюсь в эпизод,
прогуляюсь по аллее,
я ведь тоже пешеход.
Есть погода, есть надежда,
есть фонарик на крыле,
лишь осенняя одежда
тянет тяжестью к земле.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Ночь – предмет аксессуара.
Вечер, утро, даже день.
Для прогулок и пиара
всё иное – дребедень.
В путешествиях нет смысла
на юга и на моря.
Тротуар – вот тут зависла
я, сама себя дуря.
Сколько мелких эпизодов
в путешествиях подчас
приключается с народом,
что хоть год кричи «Атас!»
В самый мелкий и забавный
втиснусь, встроюсь эпизод.
Ночь тогда со мной на равных
воротник поднять рискнёт.
Я увижу – нет надежды.
Сердце бьётся – просто жуть.
Шарф – тяжелая одежда:
Хочется в земле уснуть.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Берега рыжебокой Пахры
очертили неровности суши —
бесконечны речные миры,
неизменны рыбацкие души.
Под водой колыхаться луне,
зеленеть над водой хлорофиллу —
рыба, рыба, рождайся во мне,
я себя на крючок наживила.
Эта речь холодна и тиха,
уготована прозе, но снова
богомольная самка стиха
пожирает партнёра по слову.
Лейся, песня, до устья реки,
дотянись до глубин океана,
до коралловых чудищ морских,
до магнитного меридиана.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Мелкий царь неизвестной реки
(и не царь даже, просто царёк)
добивался девичьей руки.
Не был нужен такой муженёк.
Ожидая морского царя,
я царька от себя отмела,
но потом оказалось, что зря:
мне судьба и царя не дала.
Я теперь на речном берегу
одиноко толкусь при луне.
И зудит в воспалённом мозгу:
«Рыба, рыба, рождайся во мне».
Но в царьке зуд ко мне поутих:
не желает водиться со мной.
Мне кого-то из чудищ морских
предстоит оказаться женой.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Ореолом своим звенит,
источается светом лап —
это солнце ползет в зенит,
неуклюжее, словно краб.
Тонок каждый его сустав,
металлический панцирь бел —
мы ведь тоже войдем в состав
каталога небесных тел.
Оставляя дымящий шлейф,
как бессмысленный атрибут,
унесемся, преодолев
силу трения о судьбу.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Я не знала о том, что есть
у небесных тел каталог.
Так и села, прослышав весть,
но мой мозг получил толчок.
Я на солнечный диск гляжу,
и меня осеняет вдруг.
Это «вдруг», я вам доложу,
Скрасит даме любой досуг.
Значит, вот почему звенит
и ссыхается цветом лап
это солнце, ползя в зенит,
неуклюжее, словно краб.
Металлический панцирь свой,
каждый свой лучевой сустав
хочет солнце кривой тропой
в каталожный включить состав.
Почему же тропой кривой?
В каталоге же есть статья.
…Не о мёртвом речь – о живой,
ведь светило дневнóe – я!
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Как неуместен, слеп и зыбок
несется снег по пустырю —
я с высоты своих ошибок
на поле белое смотрю.
Сейчас, как в северном Китае,
дождям бы слиться в хоровод,
но снег идет, идет, не тает,
не тает, тает, но идет.
В кругу такого водевиля,
в сезон инфекций и простуд,
тебя как бабочку пришпилят,
и выбор сделать не дадут;
и будешь дергаться, беспечно,
свое ругая острие —
жизнь коротка, а значит вечна,
и нет прекраснее ее.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Вот то ли дело как в Китае —
там дождь не то, что снег у нас.
Наш снег то тает, то не тает —
у них же пляшет дождь сейчас.
Дожди в Китае хороводят —
любого это вдохновит.
У нас же водевиль устроят
снега – глядеть на них стошнит.
У нас снег слеп и неуместен.
В Китае грациозен дождь,
изящен, лёгок и прелестен,
под ним вкус к жизни обретёшь.
Наш снег природе не сдаётся:
то тает, то не тает он.
Дождям в Китае удаётся
не лезть природе на рожон.
Наш снег – инфекция с простудой.
Китайский дождь – здоровья воз.
Дожди в Китае – это чудо.
Снега у нас – сплошной курьёз.
Какой же вывод безупречный
Из этих фраз фонтаном бьёт?
Жизнь коротка, а значит вечна,
(а бабочка за день помрёт).
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
По мягким полозьям вельвета
плывет, озаряя углы
невеста, продетая светом
в любовное ушко иглы.
Отец поцелует сердечно
в дизайнерский локон виска
и в море отпустит навечно.
Посмотрит с улыбкою, как
минуя нарядные лица,
плывет к ней ее водолаз,
с цветком в белоснежной петлице
с блестящими кошками глаз.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Худющая дева, как швабра,
(аж светится вся изнутри)
в фату белоснежную храбро
оделась, дождалась зари.
И после душевного шторма
любимого видит понты:
на нём водолазная форма,
а что же в руках? Не цветы.
В руках у него облаченье —
Второй водолазный костюм.
Какое тут скрыто значенье?
Здесь свежий мейнстрим или глум?
На то ли, что вместе в пучину
Грядёт погруженье, намёк?
Иль, что под простою личиной
Крутая натура, кивок?
Смущённый папашка коснётся
губами дочуриных щёк.
На занятость тут же сошлётся:
мол, я отлучусь на часок.
Отправится следом в изгнанье,
жених (вот невесте тоска!),
оставив без тени вниманья
дизайнерский локон виска.
Куда же вы, как на молебны,
фанатики водных широт?
На дайвинг иль вызов служебный
(цейтнот водолазных работ)?
Оставим читателю место
Полёты фантазий явить.
Ответ уже знает невеста,
И ей ли об этом тужить!
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Очнулись фрагменты декора:
рябина, береза, сосна.
Еще не случилось, но скоро
на головы рухнет весна.
Продумано все – корнеплоды
и каждый мечтательный лист —
деревья для теплой погоды
готовит верховный стилист.
Я тоже в вопросах фасона
ему доверяю вполне,
и стану красивой персоной
с зеленым листом наравне.
И пусть он, очки поправляя,
заметит на фоне рябом,
как я по проспектам гуляю,
то в розовом, то в голубом.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Намеки люблю, экивоки.
Двусмысленность тоже в чести.
То в розовом вклинюсь в потоки,
То вдруг в голубом. Но чисты,
чисты мои мысли и думы.
Я вся в предвкушеньи весны:
вся в образах (это без глума)
рябины, берёзы, сосны.
Верховный стилист пусть считает,
что розовый – это грешно,
и что голубой принижает;
зелёный, мол, только не дно.
В подручных весна у Стилиста.
И мне намекает она,
что я в балахоне из листьев
зелёных была бы модна.
Упорная я. И втупую
опять настою на своём.
Пойду на дорогу большую
и в розовом, и в голубом.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Не так уж много нужно человеку:
квартира, чайник, быстрый Интернет.
В конце зимы достроили аптеку
и сдвинули к палаткам турникет.
Хандра, простуды, авитаминозы —
нам обещали наморозь. Когда
явился март, исполнились прогнозы,
на город опустились холода.
Мы той весной на доли раздробили
привычный быт – внезапно разошлись.
Ругались, ненавидели, грубили,
винили, ненавидели, дрались.
Обида нас на части разрывала,
качала на невидимых весах,
мы были отраженьем коленвала,
вращавшегося где-то в небесах.
А в остальном привычная картина:
месил уборщик снежное желе,
стояла у обочины машина,
бежал сосед домой навеселе,
закат сливался с крышами у кромки,
мгновенно дочка выросла из брюк,
и самолет, медлительный и громкий,
летел из Домодедова на юг.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Всё было замечательно по-женски:
уютно в доме, был смиренным муж,
всю зиму вёл себя по-джентльменски.
Мы ждали марта и весенних луж.
Зимой я наслаждалась женским счастьем.
Но грянул март – морозец подкосил.
И слава богу, не кулак – запястье
он мне к глазам и к носу подносил.
Однако не сдержалась я. Схлестнулась.
Квартира – в хлам. Любимый чайник – вдрызг.
И скорость интернета разом сдулась.
Сосед грозит подать судебный иск.
В глазах всё помутилось и поплыло.
Волнение в груди – ну, просто жесть.
Тут торкнуло и память обновило:
аптека-новостройка ж рядом есть.
Я наяву увидела, как лихо
уборщик месит снежное желе,
подъезды отмывает дворничиха.
Я не пила, но как навеселе.
И вот уж в небесах весы повисли.
Никто не видит. Вижу только я.
И коленвал ракетой небо выстлал
(ракета – отражение меня).
Аптека рядом, в этом нет секрета.
Там есть валокордин или фрактал —
и снова самолёт, а не ракета,
и уж тем паче… нет, не коленвал.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
У меня внутри поют сверчки,
и блуждает леший с бородою,
беленая хата у реки,
вербы над прохладною водою.
Через реку переброшен мост,
за рекою – ивовая чаща,
где волшебный, одинокий дрозд
исполняет гимн животворящий.
Что ещё об этом рассказать?
