Владимир Гурвич
Федеральный наемник
Алексей засуетился.
– Садись вон в то кресло, включай, что душа просит: телек, видик, музыкальный центр. А я сейчас быстро соображу на стол.
– Ладно, соображай, а я посмотрю чего показывает твое окно в мир. Давно отвык от него.
Я включил телевизор; передавали последние известия. Наши войска вновь вошли в Южную республику, там шли, как выразился комментатор «локальные бои с сепаратистыми».
Вошел Алексей с запотевшей бутылкой в руках. Он посмотрел на экран.
– Опять они затеяли эту чертову авантюру. Мало им что ли того, что уже было. Не сочти меня трусом, но я чертовски рад, что на этот раз я не имею к этому никакого отношения. Я выполнил честно свой долг, а то, что все оказалось напрасно, не наша вина. Ведь так?
Я кивнул головой. Мне не хотелось развивать эту тему. Та первая война затянулась у меня по сравнению с другими на три дополнительных года. Их как раз хватило, чтобы нашим войскам прийти в себя и вторгнуться туда опять.
Алексей расставил на столе рюмки, закуску. Сел напротив меня. – Выпьем за наших ребят, которые там остались навсегда.
От такого тоста я не мог отказаться.
– Честно говоря, даже не знаю, о чем тебя спрашивать. Хочешь ли ты рассказывать, о том что там было?
– А ничего не было, что ты не знаешь, как живут у нас заключенные. Я ничем от них не отличался. Лучше расскажи, где теперь наши?
Алексей тут же оживился; я понимал его, найдена удобная и вполне безопасная тема для разговора. Я слушал рассказ Синицына с каким-то странным чувством; он говорил о ребятах, с которыми я шел на смерть, делил все трудности и лишения, но у меня было такое чувство, что к этим людям я не имею никакого отношения. Увы, для меня они навсегда остались в другой жизни.
Алексей исчерпал весь запас информации на эту тему и замолчал, растерянно смотря на меня. Пришлось прийти ему на помощь.
– А ты не встречал капитана Майорова?
Алексей вновь оживился.
– Как же встречал и даже совсем недавно. Только теперь он не капитан. Если раньше он не дотягивал до своей фамилии, то теперь ее перешагнул. Он – подполковник.
– Молодец, делает карьеру.
Синицын как-то странно посмотрел на меня.
– Так что он тебе поведал интересного? – спросил я.
– Да в общем ничего такого, он теперь начальник штаба полка. Насколько я его понял, службой доволен. Надеется, что на этом звездопад на погоны не прервется.
– Обо мне случайно не вспоминали?
– Нет. Да мы и виделись недолго. Мы ж с ним не приятели; так, повстречались, расстались. Вот и все.
Последние фразы Алексей произносил так, словно извинялся передо мной за эту встречу. Я же старался оставаться спокойным, так как совсем не хотел, чтобы во мне вновь разыгрались чувства, так как это случилось на суде. Прошлого не изменишь, а искать встречу с Майоровом бессмысленно. Зная себя, я почти не сомневался, что она плохо кончится.
Мы еще поговорили, еще раз выпили, еще раз закусили. Я уже не сомневался, что Алексей тяготится мною, радость от нашей встречи если она и была в начале, то уже исчерпала себя. Я раздумывал, как поступить мне в этой деликатной ситуации.
– А что ты намерен делать? – наконец поинтересовался Алексей, хотя должен был спросить об этом гораздо раньше.
Я пожал плечами.
– Честно говоря, на данный момент у меня нет никаких планов. Хотя что-то делать надо и как можно быстрей – деньги скоро кончатся.
– А может быть, к нам в службу безопасности. Там такие бравые ребята очень ценятся. Хотя нет, не получится, президент банка тебя не возьмет. Как узнает, где ты был последние три года. Он чертовски щепетильный на этот счет.
– Нет, так нет, – сказал я с деланным равнодушием, хотя на первое время этот вариант был бы не самым плохим. Но Алексей тут прав, с таким послужным списком, как у меня, в приличную охранную фирму не возьмут, а в ту, что под крышей у бандитов, идти я не собирался. Не потому что мне так уж не нравились эти братки, а потому, что рисковать самой драгоценной вещью, что я имел, – свободой я не собирался ни при каких обстоятельствах.
– А вообще, что ты думаешь о своей дальнейшей жизни, какой курс собираешься проводить в жизнь? – спросил вдруг Алексей, с напряжением посматривая на меня. Я понял: этот вопрос его по каким-то причинам интересует больше всех остальных.
– Курс мой самый простой, отныне я служу только одному господину – самому себе. Помнишь все наши разговоры о долге, о Родине, о необходимости ее защищать, уничтожать ее врагов, не жалея живота своего.
– Помню, – почему-то со вздохом, словно сожалея о чем-то, ответил Синицын.
– Так вот, отныне и навсегда я на все это плевал с Эвереста. После того, как Родина таким вот замечательным образом отблагодарила меня за все, что я для нее сделал, я не считаю, что у меня есть какие-то перед ней обязательства. Это она обязана мне. Многим обязана. И я хочу получить с нее этот должок.
– Понятно, – как-то разочарованно произнес Алексей. – И каким образом ты собираешься это сделать?
– Пока не знаю, – честно признался я, – но что-нибудь придет на ум. Знаешь, после трехлетней отсидки чертовски хочется жить. Тебе это не понять, для этого надо сперва побывать там. Ты привык ко всему этому, – обвел я глазами комнату, – поди и не замечаешь, в каком богатстве обитаешь. А у меня нет абсолютно ничего: ни квартиры, ни жены, ни сына. Из этого можешь легко понять, как много мне надо.
– Ты изменился, – констатировал Алексей. – Я знаю, что стал другим, но про тебя я почему-то думал, что ты останешься прежним.
– Ну ясно, – усмехнулся я, – тебе хотелось бы, чтобы я остался таким же наивным идеалистом и тем самым ты бы сохранил себя во мне, а сам бы продолжал вести свое роскошное существование. А я бы служил твоим оправданием; дескать есть кто-то, кто сохраняет неиспорченной свою душу. Ну уж нет, дорогуша, так у нас не получится. У меня больше не осталось ни одной искорки желания идти на жертвы. Извини, коли разочаровал.
– Да нет, все нормально, – тускло сказал Алексей. – Давай еще раз выпьем.
– Давай выпьем, да я пойду. А то твои придут, застанут двух пьяных мужиков, напугаются. Скандал получится.
– Но куда ты пойдешь, у тебя же нет своего угла. Переночуешь сегодня у меня.
– Не беспокойся, найду. В таком большом городе бывшему спецназовцу не отыскать уголка для ночлега? Быть такого не может.
Алексей не стал настаивать, мое решение явно пришлось ему по душе. Мы выпили на посошок, я встал и направился к выходу.
– Прощай, – сказал я. – Рад был повидаться.
– Но ты же еще зайдешь, мы встретимся, посидим как раньше в пивбаре.
– Поживим, увидим.
Мы пожали друг другу руки, и я стал спускаться на лифте вниз. Немного не такой я представлял встречу с боевым другом.
При Алексее я немного хохорился, хотя на самом деле ситуация была хреновой. Идти-то мне было действительно некуда. Конечно, были те, что могли меня приютить, но я вдруг ясно понял, что не хочу ни от кого зависеть. Даже встречаться больше ни с кем не желаю. Я почувствовал, как мне трудно находить с людьми общий язык; те три годы, что я провел в изоляции от них, как оказалось, проложили между нами, широкую межу. И сейчас я не знал, сколько у меня займет времени, чтобы ее засеять новой травой.
Я задумчиво шел по городу, взяв за основу при выборе маршрута выражение: «куда глаза глядят». У меня было ощущение попавшего в западню зверя. Я был на свободе, шел по огромному городу, но при этом чувствовал, что обложен со всех сторон. Этому городу я абсолютно не нужен, как вещь ребенку, из которой он вырос. Когда-то я был тут своим, и я был настолько органично вписан в него, что почти не замечал, где я нахожусь, как ко мне относятся, Я черпал из этого источника и силы, и знания, и средства, мне казалось, что он бесконечен, что его не только хватит на всю мою жизнь, но еще останется моим детям. Но оказалось все совсем не так, он вдруг стал для меня совершенно чужим, как детдому его выросший воспитанник.
Утром я вышел на перрон из вагона с ощущением радости, теперь на меня все сильнее наступали тревога и даже страх. Я не знал ни где переночевать, ни на что жить – еще несколько дней и деньги кончатся. И вот тогда будет дело труба.
Еще в зоне мне рассказывали, что московские власти открыли несколько ночлежек для таких бездомных бродяг вроде меня. Это было единственное место мне по карману, снятие номера даже в самой дешевой гостинице меня бы разорило. Правда я не знал адреса ни одного такого прибежища, но узнать его – не проблема. Отправляюсь на вокзал, где слоняется много всякого опустившегося сброда, у кого-нибудь узнаю где расположено пристанище для тех, кто выброшен из жизни.
Но пока идти туда было еще рано, я решил где-нибудь посидеть, покурить, подумать о том, что же делать дальше. Мне хотелось отыскать какое-нибудь тихое и уютное местечко, где бы я мог, не привлекая ничье внимание, провести час-другой. В его поисках я зашел во двор большого дома.
Двор оказался прекрасно обухоженным, его даже украшала какая-то не совсем понятная скульптурная композиция. И главное он был почти пуст. Я отыскал свободную скамейку в укромном месте. Погода была замечательная, солнце светило, но не обжигало, легкий ветерок обдувал лицо, словно веер. Я сел и закрыл глаза, наслаждаясь ласками лета. Все же при всех минусах нынешней моей ситуации есть один гигантский плюс – я на свободе! Лишь тот, кому довелось ее потерять, способен понять, какое это счастье – обрести ее снова.
Незаметно для себя я погрузился в дремотное состояние. Какие-то неясные звуки доносились до моего сознания, но оно хотя и фиксировало их, погруженное в сладостную негу полусна ни на что не реагировало.
Внезапно я очнулся, так как мне показалось, что кто-то больно ударил меня по бедру. Еще не понимая, снится ли мне это или происходит на самом деле, я открыл глаза. Рядом со мной по обе стороны сидели двое мужчин, еще трое окружали меня стоя. При этом все они внимательно наблюдали за мной, как слуги за падишахом.
– Проснулся, дорогой? – спросил тот, что сидел справа от меня. – Как спалось?
Я подтянулся на скамейке и заметил, что это мое телодвижение не осталось не замеченным – все дружно двинулись ко мне, подойдя почти вплотную.
– Кто вы такие и чего вам надо? – спросил я.
– Тихо, – сказал тот, что был справа от меня, – только не шуми, дорогой. Нам ты нужен. Больно уж ты нам всем нравишься. И больше ничего.
Только сейчас до меня дошло, что все, кто меня окружают, пришельцы с Кавказа. Учитывая же некоторые моменты моей биографии, такая встреча могла для меня закончиться весьма печально. Я вспомнил взгляд на своей спине; теперь ясно, кто за мной следил.
– Идите-ка, ребятки по своим делам и оставьте меня в покое, – проговорил я.
– Послушай, друг, с тобой желает поговорить один очень уважаемый человек. Это очень большая честь. Если он приглашает к себе, то ему никто не отказывает. Мы должны сейчас отправиться к этому важному господину. Давай вставай и пойдем. Только прошу, веди себя спокойно, мои джигиты не любят когда-нибудь не выполняет их приказов. Ты все понял теперь?
Но единственное, что я понял из этого монолога кавказца, что мне угрожает большая опасность. Во все же разговоры про какого-то человека, охваченного страстным желанием побеседовать со мной, я не верил, это примитивный прием, чтобы заставить меня вести себя спокойно, позволить им без проблем привезти меня в какое-нибудь уединенное место на заклание. Ну уж нет, этого они от меня не дождутся.
– Вставай, – негромко, но повелительно скомандовал тот, что был справа.
По-видимому, он был главный у всей этой кампании. Одновременно я почувствовал как с левой стороны стал царапать мой бок нож. После того, как в дело пошел нож, я уже не сомневался, что меня собираются убить. Я оглядел диспозицию, но ничего хорошего для себя не увидел; кавказцы окружили меня так плотно, что не оставили никакой лазейки для отступления. И все же я не собирался без сопротивления отдавать себя, словно жертвенный баран, на заклание, как никак я все же офицер, ну бывший. И все же даже бывшему офицеру не гоже мне сдаваться без боя.
Я встал, затем резко опустился вниз, схватившись за колено и состроив болевую гримасу. Кавказцы, удивленные моим поведением, молча наблюдали мной. Это мне и было надо. Внезапно я схватил их предводителя за ногу и резко дернул на себя. Тот упал. Я выпрямился и ударом кулаком в скулу отбросил другого. Третий отлетел от меня, наткнувшись на мою ступню, которая врезалась ему в грудь. Теперь мне казалось, что я добился своей цели, проложил себе дорогу для бегства. Но в это самое мгновение сзади на меня набросился противник, я попытался его сбросить со своей спины, но он оказался очень сильным. Несколько секунд мы безрезультатно боролись, но затем на меня налетели еще двое. Общими усилиями они повалили меня на землю и сдавили горло. Еще одно движение с их стороны и у был бы просто задушен.
Надо мной наклонился их предводитель; после падения его светлые дорогие брюки были испещрены черными полосами и пятнами. Я видел, что эта грязь на одежде приводит его буквально в бешенство. Несколько мгновений он смотрел мне в лицо, затем плюнул и больно ударил острым носком своих щтиблет по моей коленной чашечке.
Бить он умел, и я не смог сдержать стон.
– Заткнись, ублюдок, – прошипел он. – Иначе тебе будет очень плохо. Тащите его в машину, – сказал он своим подручным.
Машины ждала кавказцев совсем рядом. Они втащили меня в одну из них, бросили, словно авоську, на заднее сиденье, плотно зажав меня своими крепкими телами с двух сторон так что я практически не мог пошевелиться.
Предводитель банды кавказцев сидел на переднем сиденье. То и дело он посматривал в зеркальце заднего вида, в котором отражалась моя помятая в схватке физиономия.
– Ну как там в зоне, говорят там не так уж и плохо, – проговорил он, оборачиваясь ко мне и издевательски улыбаясь. – Ты в этом совсем скоро сможешь убедиться; то, что тебя ждет, тебе покажется адом по сравнению с тем, где ты недавно был. Готовься. Мы все знаем про то, как ты убивал наших ребят. Теперь твой черед. Как у вас говорят: долг платежом красен. Кстати, ты меня не помнишь?
– Нет, – выдавил я из себя.
– А я тебя помню. Документы ты однажды у меня проверял, я тогда из окруженного вами селения выходил. Под местного жителя нарядился, пистолет бросил. Ты поверил.
– Жаль.
– Что поделать, за ошибки надо платить. Ты тогда не убил, тебя сейчас убьют. Таков закон.
Я отвернулся от горца и закрыл глаза; поддерживать светскую беседу по пути на казнь было свыше моих сил. Но такое мое невежливое поведение кавказцу не понравилось. Он ударил меня кулаком в зубы. Из разбитой губы закапала на рубашку и брюки кровь.
– Не отворачивайся, когда я с тобой говорю, – злобно прошипел кавказец. – А тебе известно, что ты убил моего друга. Я расспрашивал тех, кто там был, они говорят: пристрелил самолично.
– Когда это было? – спросил я.
– В Высокогорном, помнишь.
– Я тогда многих ваших убил, больно вас было там много и прямо лезли на мой пулемет. Потом мы выяснили, что все накачались наркотиками.
– Зато ты ничего не потребляешь, уйдешь на тот свет при полном сознании. Думаешь так оно легче?
– Туда не пробовал еще уходить, не знаю.
– Ничего, испытаешь по полной программе, я тебе это обещаю. А мое слово твердое, тебе всякий подтвердит.
Вылив накопившуюся на меня злость, кавказец отвернулся и стал смотреть вперед. Я тоже бросил взгляд в окно. Пока мы мило беседовали, автомобиль вырвался из узких уличных протоков и сейчас мчался на большой скорости по катку кольцевой дороге. Что же, констатировал я, они поступают правильно, завезут меня в какое-нибудь тихое местечко, прикончат, зароют. Таким образом я могу пролежать не найденным лет сто. Стоило ли ради такого конца выходить из заключения; по крайней мере там я был в безопасности.
Каким-либо образом изменить ситуацию я не мог, меня продолжали крепко держать с обеих сторон. И мне ничего не оставалось делать, как только покориться своей несчастной судьбе и достойно встретить свой конец. Я неоднократно смотрел смерти в лицо, посмотрю снова, в последний раз. Когда-то же должен он наступить.
Уже начало темнеть. Я не знал, куда мы мчимся, так эти места мне были незнакомы. Автомобиль съехал с главной магистрали и теперь он мчался по узкой асфальтовой тропинке. Я заметил, что вдали находится лесной массив. Не он ли является конечной точкой этой поездки?
Я снова и снова думал о том, что у меня в жизни осталось последнее дело – достойно принять смерть, не дать насладиться этим бандитам картиной моего унижения. У меня не было ни малейшего желания проявлять геройство, но в ситуации, когда нет выбора, лучше вести себя как подобает мужчине.
Я не ошибся, мы в самом деле приближались к лесу. Он был виден все яснее. Судя по всему это большой лесной массив, надежно спрятать в нем тело не представляло большого труда.
Машина остановилась на опушке. Меня вытолкнули из нее и повели в лес. Два кавказца держали меня за руки, еще двое шли рядом с пистолетом наготове. Их предводитель двигался впереди, указывая путь.
Впрочем, он оказался совсем недолгим, мы углубились в лес всего метров на двести. Предводитель остановился и все остановились в след за ним.
Он приблизился ко мне.
– Вот здесь ты и закончишь свои поганые дни, – сказал он мне. Его пистолет уткнулся мне в живот. – Как тебе тут, нравится?
Место было красивое, нас окружали стройные, как гимнастки, сосны. Но что я мог ему ответить? Поэтому я молчал. Но мое молчание приводило его в ярость.
– Запомни, шакал: если я тебя спрашиваю о чем-либо, ты обязан немедленно отвечать. Говори, собака, нравится тебе это место?
– Нравится, – выдавил я себя.
– Я тебя застрелю так, что ты будешь долго мучится, истекать кровью, медленно слабеть. Ты будешь чувствовать, как жизнь покидает твое тело, каплей за каплей. Но ты никого не сумеешь позвать на помощь, так как руки твои будут связаны, а во рту – кляп. Вот что тебе предстоит в ближайшие минуты. На колени! – вдруг закричал он.
Так как я не выказал желание выполнить приказание, два держащих меня кавказца силой поставили меня на колени.
– А теперь молись, – сказал их предводитель. Его пистолет снова уперся в мой живот.
То были секунды равные вечности. Хотя надо мной шумели деревья, я ничего не слышал, меня вдруг накрыла абсолютная тишина. Словно природа, прощаясь со мной, заглушила все звуки, дабы ничего бы не мешало мне в полной мере ощутить последние мгновения жизни.
Я ждал выстрела. Но вместо выстрела я почувствовал сильный удар в спину. Я упал.
– Ладно, пока хватит с тебя. Вставай, нас поди уже заждались. – На губах кавказца показалась непонятная мне улыбка. Впрочем, мне было не до таких ребусов, так как в мое сознание вдруг ворвалась счастливая мысль, что меня, кажется, сейчас не убьют. Почему они не хотят покончить со мной, я не знал, но что ближайшие часы я скорей всего буду жить, это я уже понимал.
Я встал с земли, отряхнулся и вместе со всеми направился к машине.
На этот раз наша поездка была недолгой – минут десять и к большому моему облегчению проходила в полной тишине. Машина въехала в какой-то поселок, застроенный самыми настоящими замками. В последние годы вокруг Москвы образовался целый астероидный пояс из таких коттеджных поселений. Судя по гигантским размерам дворцов, это было одно из самых богатых из них.
Автомобиль остановился возле одного из таких замков. Но я не мог его как следует рассмотреть, так как мой взгляд упирался в высокий едва ли не в два человеческих роста забор. Предводитель кавказцев вышел из машины, подошел к железным воротам, нажал на кнопку селекторной связи и что-то сказал в микрофон на своем языке. Через пару секунд двери отворились, и мы въехали на территорию дворца.
Я не ошибся в своем определении, это слово вполне подходило для описания этого палаццо. Дворец состоял из трех этажей, не считая мансарды, само же сооружение представляло из себя весьма причудливое архитектурное произведение с бесконечным количество каких-то изгибов, переходов, странных архитектурных элементов, название которых я не знал. Один из углов здания был застеклен; я предположил, что там располагался зимний сад.
– Чего стоишь, иди, – сильно толкнул меня предводитель. – Ждут тебя, не дождутся.
В моей голове вновь замелькали мысли о том, нельзя ли как-нибудь сбежать отсюда, но затем они быстро исчезли. Из дверей дома вышло трое кавказцев, в руках они держали короткоствольные автоматы. Выбора у меня не было, и я пошел навстречу своей судьбе.
Идти на свидание с ней оказалось совсем недалеко, меня провели по коридору, а затем втолкнули в комнату. Я оказался в большом просторном помещении, обставленном не просто богато, а роскошно. На диване в коротком халате, открывающим поросшие густой растительностью ноги, полулежал человек. При виде меня он не изменил позу, только поднял голову и посмотрел мне в лицо.
– Добро пожаловать ко мне в гости, Командир, – проговорил он. – Садись.
Я сел. Неподалеку от меня расположились охранники с автоматами.
– Не обращай на них внимание, это так, на всякий случай, – сказал мужчина, заметив, что я не свожу глаз с охранников. – Я уверен, что ты будешь вести себя хорошо. Но все же кто тебя знает, вдруг лагерь тебя не переменил. Я же помню, какой ты был прыткий. А ты меня разве не помнишь?
Я пристально вглядывался в разлегшегося на диване человека. Его лицо мне показалось знакомым сразу же, едва я вошел сюда, но я никак не мог вспомнить, где я его видел.
Мужчина понял мои затруднения.
– Видать тебе на зоне память отбили, – засмеялся он. – А может не только память? Ты еще на что-нибудь способен. Ну так как, не припоминаешь?
– Нет, – сказал я.
– Я – Сулейман Аджоев или как меня звали в тем местах: где мы с тобой встречались: «Степной Волк». Правда меня уже давненько так никто не величает, но ты случай особый, я тебе разрешаю. Так как вспомнил?
Я кивнул головой, пораженный тем, что я сразу же не признал этого человека. Правда виделись мы друг с другом совсем немного, кажется, пару раз и недолго. И все же было очень странно, что я мог его позабыть. В самом деле, годы отсидки не прошли для меня даром, многое придется восстанавливать.
– Ну вот и свиделись. Признайся, что ты не ожидал меня увидеть, да еще здесь, да еще в таких интерьерах. – Сулейман довольно засмеялся.
– Признаю, – ответил я. – Даже в страшном сне я не мог себе представить, что наша встреча произойдет в такой обстановке.
– Вот видишь. Никому не дано знать, что ждет человека. На все воля Аллаха. Ты вот был капитаном, командиром спецподразделения, гонялся за мной, как за бешеной собакой, два раза едва меня не отправил к праотцам. А потом вдруг оказался сам почти что в моей ситуации, угодил за колючую проволоку. Ну а я вот видишь в какой хибарке теперь обитаю. А ты сидишь тут передо мной в полной моей власти. Что захочу с тобой сделать, то и сделаю. Как тебе такая загогулинка?
– Честно говоря, во все это трудно поверить.
– Я тебя понимаю, я и сам, когда на все это смотрю, иногда не верю, что это все мое. Да вот поди же, мое, даже документы на каждый кирпичек, на каждое креслице имеется. А как же, налоги плачу, все как полагается четному гражданину. Не веришь?
– Верю, но с большим трудом.
Сулейман в очередной раз засмеялся.
– И правильно делаешь. Хотя налоги я плачу. Я же теперь бизнесмен, у меня несколько фирм. Я веду большие дела. Знал бы ты с какими людьми у меня деловые партнерства. А что есть у тебя? Насколько я знаю, ничего. Ты как бездомный пес, рыщешь по городу в поисках пристанища. Стоило ли ради такой жизни рисковать своей шкурой.
– Я рисковал шкурой не ради этого, а чтобы такие как ты бандиты не разгуливали бы на свободе.
Сулейман сморщил лицо, словно только что проглотил горькое лекарство.
– Некрасиво говоришь, все же ты у меня в гостях, – с деланным огорчением произнес он. – У нас на Кавказе такие слова не прощают. За них кровью платят. Но так и быть, я не стану таить зла; все же мы с тобой старые друзья, поэтому я извиняю тебя. А что мы с тобой так сидим? – Внезапно Сулейман вскочил с дивана. – Эй, – крикнул кому-то он, – несите все сюда самое лучшее. У меня в доме дорогой гость.
Сулейман продолжал стоять, давая мне возможность получше рассмотреть его. За эти годы, что мы не виделись, он сильно переменился; тогда это был типичный бандит, поджарый, очень юркий, для которого одну минуту оставаться в неподвижном состоянии было также трудно, как стоять на одной ноге. Теперь же он располнел, в движениях появилась солидность, его волосы были мастерски уложены парикмахером и блестели от покрывающего их лака. Он производил впечатление холеного мужчины, который очень заботится о своей внешности.
Молодая очень красивая девушка-кавказка не вошла, а вплыла с уставленным яствами подносом. Она поставила его на стол и так же бесшумно удалилась, но успев бросить на меня своими черными глазами любопытный взгляд.
– Как она тебе, понравилась? – спросил Сулейман. – Моя жена, всего неделю как сыграли свадьбу.
– Поздравляю, – сказал я.
Он взглянул на меня.
– Знаю, тебе в этом деле не повезло. Но не печалься, все еще впереди. Давай-ка выпьем за то, чтобы нас никогда не покидали женщины и удача. Хотя на счет женщин это еще как сказать.
Сулейман разлил коньяк по стопкам.
– Ты же мусульманин, я помню, ты гордился тем, что не пьешь.
Сулейман усмехнулся.
– Это я там мусульманин, а здесь я обыкновенный человек, такой как все. Тут у вас нельзя делать дела и не пить. А если делаешь большие дела, то надо много пить. Так что давай выпьем. Много выпьем, – многозначительно произнес он.
Мы выпили. Коньяк, который употреблял Сулейман, был высшего класса, я такой еще не пробовал.
– Не стесняйся, закусывай, – предложил он. – Ты сегодня почти ничего не ел. Свой первый день на свободе, Командир, ты провел голодным. Нужна ли тебе такая свобода?
Я посмотрел на Сулеймана, затем на расставленные передо мной яства. Внезапно я почувствовал просто звериный голод. Не знаю, чем завершится для меня сегодняшний день, но даже на тот свет вовсе не обязательно отправляться на пустой желудок. Если предположить, что это последняя трапеза в моей нелепой жизни, то хоть наемся до отвала. И пока я наслаждаюсь изысканной пищей, плевать мне на все остальное.
Сулейман молча наблюдал за тем, как я поглощаю закуски. Но мне было глубоко абсолютно все равно, что он при этом думает: торжествует, презирает меня или испытывает еще какие-то чувства. Я даже не мог припомнить, когда я ел в последний раз с таким удовольствием. Тем более все было необычайно вкусно, а я давно отвык от подобных деликатесов, даже позабыл вкус многих из них. А кое-что из того, что находилось на столе, вообще раньше не пробовал.
Наконец мой порыв стал иссякать, впервые за последние минут десять я взглянул на Сулеймана, который продолжал молча наблюдать за моими действиями.
– Ну как, маленько полегчало? – даже участливо спросил он.
– Да, стало получше. Спасибо тебе.
– Знай, что я для тебя специально отобрал все самое лучшее что нашлось в доме. До чего хорошо быть сытым. Помню, как ты меня прижал, заставил прятаться в какой-то пещере. Я два дня ничего в рот не брал, готов был свою кожаную куртку жевать. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Может, тебя заставить тоже двое суток посидеть без пищи. За то, что мне пришлось пережить тогда. Как ты на это смотришь?
Я решил, что мне нет смысла отвечать на этот риторический вопрос: я мог только отрицательно смотреть на такую перспективу.
Сулейман откинулся на спинку дивана и положил одну волосатую ногу на другую.
– А скажи мне, Командир, что ты собирался делать на свободе?
Я пожал плечами.
– Я сам хотел бы это знать. У меня не было никаких планов.
– А повоевать? Вон, ваши опять вторглись?
– С меня хватит, пусть другие воюют, кому это еще в новинку. А я по горло сыт.
– Да, не повезло тебе. Другие, что были с тобой, уже майорами, да подполковниками ходят. С некоторыми я даже дружу, они тут бывают, им нравится здесь находиться. А ты все капитан, да и то разжалованный. Не завидуешь им?
На этот вопрос мне нелегко было отвечать; правду говорить не хотелось, а врать было бессмысленно, Сулейман бы все равно не поверил.
– Молчишь, хочешь, чтобы я сам ответил бы за тебя. Резкий ты был очень, непримиримый. Сколько моих друзей к Аллаху отправил. Перечислять – не только моих пальцев, но и пальцев вот этих ребят не хватит, – кивнул он на продолжающих молча сидеть телохранителей. – Ну рассуди по справедливости, разве не должен я тебя за это убить. Или я не мужчина?
Я посмотрел на охранников и заметил, что заключительная часть речи Сулеймана заставила их напрячься. Я подумал о том, что эти молодцы с большим удовольствием и весьма квалифицированно выполнят работу палача.
– Так что же мне с тобой делать? – произнес Сулейман, после умело выдержанной паузы, которую он заполнил тем, что налил себе стопку коньяка. Затем он опрокинул его в рот. Потом положил туда же тонкую дольку лимона. После чего его лицо расплылось в гримасе удовольствия.
И только проделав все это, он снова обратил на меня свое благосклонное внимание.
– Да, по всем делам получается, что надо тебя шлепнуть, – задумчиво проговорил он. – Мне там наши никогда не простят, когда узнают, что в моем доме был злейший враг моего народа, а я, как последний трус, отпустил его с миром.
Ситуация накалялась с каждой минутой, но как выпутываться из нее я не представлял: перевес сил был явно не на моей стороне. Телохранители Сулеймана ни на мгновение не спускали с меня своих темных кавказских глаз. И любое мое резкое телодвижение станет для меня последним.
Однако вопреки своим словам Сулейман пока не торопился привести приговор в исполнении. Вместо этого он то и дело поглядывал на меня и мне почему-то казалось, что он никак не мог решить, что все же со мной делать.
– А что в тюрьме ты форму не потерял? – вдруг поинтересовался Сулейман. – Я помню, как ты дрался. Я тогда подумал: если останусь в той мясорубке живым, научусь драться как ты. Три года я потратил на это, нанял учителя, да не простого, серебряного призера чемпионата мира. Хочешь остаться в живых?
– Да, – сказал я.
– Победишь меня, оставлю в живых, если моя победа – этот бой будет для тебя последним.
– А если я откажусь, какой вариант меня ожидает?
– У меня под домом есть глубокий цементный подвал. Специально, на всякий случай вырыл для таких строптивых гостей, вроде тебя. Ты же был у нас, знаешь зачем мы роем эти ямы.
– Чтобы держать там рабов и заложников.
– Ты прав. А в моем подвале я сделал специальные отсеки, кладешь в них тело и заливаешь его бетоном. Потом все выравниваешь. Могила, конечно, получается тесноватая, зато кто ее там обнаружит. Уже сегодня я предоставлю ее в полное твое распоряжение. Так ты принимаешь мой вызов?
