Владимир Гурвич
Любовь и власть
Часть 1
Тот, кто знает, не говорит.
Тот, говорит, не знает.
Лао-цзы
Глава 1
Разлогов посмотрел на часы. Еще час и они приедут. Позади осталась длинная полубессонная, плотно заполненная размышлениями ночь, после которой у него слегка от перенапряжения побаливала голова. Он всегда легко и даже с удовольствием переносил дорогу, а вот это совсем не такое уж и длинное путешествие досталось ему трудно. Он понимал, что дело тут не в том, что из-за экономии денег пришлось взять билет в плацкартный вагон, который за все время, что они ехали, проводница ни разу так и не подмела, а в том, что закончилась одна часть жизни и через каких-то шестьдесят минут начнется другая, абсолютно неизвестная. Слишком много неопределенностей ждало его впереди. И не то, что ему так уж и хотелось окунуться в топкое болото размеренного, как ход хронометра, существования, вовсе нет, но иначе ему будет трудно сохранить семью. А это столь хрупкий организм, что с трудом переносит втряски и потрясения.
Разлогов взглянул на жену. Ольга поймала его взгляд и пересела с соседней скамьи к нему. По ее глазам он понял, что она настроена серьезно. Он вздохнул про себя. Почему-то он никогда не любил тех моментов, когда у них начинался важный разговор, сразу же чувствовал себя не в своей тарелке. Еще ни разу эти беседы не приносили какого-то положительного результата, обычно все такие попытки кончались взаимным отчуждением. Правда к счастью обычно недолгим.
– Саша, – тихо сказала она, дабы не привлекать внимание детей к разговору родителей, – скажи честно, что ты обо всем этом думаешь?
Он отлично знал, что она имела в виду, но сделал вид, что не понимает намеков супруги.
– Ты о чем? – спросил он.
– Ты знаешь не хуже меня, – разгадала Ольга его не слишком хитрый маневр. – Мы не можем так жить вечно, мы меняем уже третье место. Если ты будешь продолжать себя вести, как и раньше, то и здесь долго не задержимся. Подумай хоть раз, но не как ты привык только о себе, но хотя бы о детях. Про себя уж молчу. Какое образование они получат, если все время будут кочевать по стране?
Он понимал, что она права, но от этого желание соглашаться с ней не только не прибавилось, но скорей убавилось.
– Ты знаешь, – хмуро произнес он, – я не собирался никуда уходить, но меня вынудили.
– Это ты их своим поведением вынудил заставить тебя уйти из университета. Кто бы мог долго вытерпеть твою заносчивость.
– Это совсем не заносчивость. Но я считаю, что каждый человек имеет право быть таким, какой он есть, иметь те убеждения, какими обладает.
Ольга не выдержила и ее голос зазвенел от нахлынувших эмоций.
– Да где ты видел, чтобы кому-нибудь позволяли бы быть самим собой. Разве только сумасшедним и большим знаменитостям. Но то особая статья. А все остальные приспосабливаются.
– Ты знаешь не хуже меня: приспосабливаться, значит терять.
– Это мы потеряли, а не они.
Ее голос зазвучал уже так громко, что на них стали обарачиваться не только рядом сидящие их дети, но и в другие пассажиры.
Разлогов понял, что надо во что бы то ни стало потушить разгорающийся пожар скандала. Не хватало только менее чем за час до приезда поссориться.
– Я думаю, что тут нам ничего не грозит, – примирительно проговорил он. – Здесь не такое, как другие место. В этом университете пытаются внедрять новые формы обучения. Потому-то меня и пригласили. Ты же знаешь, я не просил ни о чем, они сами меня нашли и предложили работу. Таких хороших условий у нас еще не было. Вот увидишь, все будет просто замечательно.
Эти слова немного успокоили Ольгу, он увидел, что на ее лице появилась надежда, что на этот раз все сложится иначе, более благополучно. Он обнял ее за плечи и притянул к себе. Она доверчиво прижалась к мужу.
При всем несходстве их натур, при возникающих периодически разногласиях у них все же хорошая семья, думал Разлогов, смотря на мелькающий за окном поезда пейзаж. Он же не осел, чтобы не понимать простой вещи: существует совсем немного женщин на свете, способных вытерпеть такого мужа, как он. А Ольга однажды взвалила на себя этот крест и с тех пор несет его, несмотря ни на что. Да и женщина она красивая, а для него это всегда было немаловажным обстоятельством. Иногда он в шутку говорил, что некрасивая женщина – это ошибка природы, допущенный ею во время работы брак. И слава богу, что ему досталась ее качественное изделие.
– Ты мне обещаешь, что на этот раз все сложится по-другому? – посмотрела Ольга в лицо мужа.
– Клянусь, – торжественно произнес он. – И пусть я окаменею, если нарушу свою клятву.
Он увидел, что Ольга полностью удовлетворена разговором. Он же в глубине души был не уверен, что сумеет выполнить данное только что обещание. Человек – это всего лишь игрушка обстоятельств, и если они решат подчинить его своей воли, вряд ли у него хватит сил, дабы воспротивиться им. Так в его жизни уже случалось не раз. И хотя он поклялся сейчас, что теперь будет иначе, его вдруг охватило неясное и неизвестно откуда прилетевшее предчувствие, что все и на этот раз обернется против него.
Впрочем, стоит ли заранее готовиться к таким испытаниям, портить настроение себе и близким. А вдруг на удивление все сложется хорошо. Должно же быть где-то место на земле, где могут прижиться такие люди, как он. Иначе зачем их создала природа? Не для вечного же скитания. Хотя, кто знает, может, и для вечного.
Поезд вдруг резко сбросил ход. Разлогов снова посмотрел в окно и обнаружил, что состав уже движется вдоль перрона. Ну вот, это короткое путешествие подошло к концу. Эх, знать бы что его ждет впереди. И почему люди не наделены даром предвидения? Хотя в этом случае жизнь бы потеряло всякий смысл, лишилась бы любых проявлений новизны. Зато обрела бы невероятную устойчивость. То, чего так не достает Ольги, и что она мечтает приобрести. Но в таком случае… Он прервал мысль в самом начале. Поезд остановился.
– Приехали, – произнесла Ольга и к удивлению Разлогова перекрестилась. Это был едва ли не первый раз, когда она совершила этот обряд. И по этому ее поступку он понял, что она боится будущего настолько, что готова на помощь призвать Бога. А кого еще, если так рассудить. Не своего же мужа, вот уж на кого трудно надеяться. И все же он постарается сделать все от него зависящее, чтобы ей и детям было бы тут хорошо.
Разлогов поднял тяжелый чемодан.
– Идите за мной! – решительно провозгласил он.
Глава 2
Квартира им понравилась, трехкомнатная, хотя и не слишком большая, зато чистая, после ремонта и в очень приятном месте, рядом не то с большим парком, не то с маленьким лесом. Особенно этому соседству обрадовались дети. Они сразу же решили, что летом тут будут гулять, очищать легкие от бензиновых паров городской атмосферы, а зимой кататься на лыжах. Да и сам город произвел приятное впечатление, ни маленький, ни большой, со старинными церквями и дворцами давно сгинувшей в небытие знати и которые новые владельцы постепенно начинали приводить в порядок после десятилетий запустенья.
Университет представлял из себя целый, хотя и компактно расположенный, городок. Здания блистали новыми яркими красками, что свидетельствовало о том, что совсем недавно по ним гуляли кисти маляров. И на Разлогову, когда он впервые попал сюда, все здесь произвело благоприятное впечатление. Ему понравилась не только чистота улиц, свежесть отреставрированных фасадов, но и какая-то непривычная атмосфера непринужденности и свободы, которыми, казалось, был насыщен здешний воздух. Обычно весьма отчужденные, разделенные невидимым, но прочным барьером, студенты и преподаватели на этих улицах двигались, если не вместе, то рядом. Иногда прямо на них между ними завязывались оживленные диалоги. И было видно, что никого такое панибратство не смущало, не удивляло, все относились к этому как к должному. И Разлогов вдруг почувствовал здесь себя уютно, как будто бы после долгих странствий попал к себе домой.
Это ощущение радовало его, вселяло надежду на то, что как знать, может быть, и он наконец нашел свою гавань, тот причал, где корабль его судьбы простоит много лет. И не то, что он особенно уж мечтал о такой долгой стоянке, но отлитчно знал, как это обстоятельство обрадует Ольгу. Только тогда, когда она убедится, что это не оптический обман, она успокоится, обретет твердую почву под ногами, которую не ощущает с того самого момента, когда связала с ним свою судьбу. Однажды, довольно давно, в минуту откровенности, жена призналась ему в этой своей неуверенности. Те слова запали в его душу, садня и царапая ее нежную поверхность. И если тут ему удастся залечить эту ее рану, то он тоже будет счастлив.
Он уже имел короткую встречу с деканом философского факультета Григорием Валентиновичем Каменским, от которого остались у него вполне приятные впечатления. Он показался ему милым, приветливым и умным человеком.
Невольно он вспоминал прежнего своего начальника, конфликт с которым вынудил его покинуть предыдущее место работы. Их отношения иначе как враждебными было трудно назвать. Правда, вспомнил совсем не кстати Разлогов, по началу они складывались вполне благоприятно, прежний декан даже покровительствовал ему, помогал в работе, шел на встречу. Но постепенно между ними начала расти напряженность, слишком уж разные взгляды на многие вопросы оказались у них. А потому нельзя исключить, что и на этот раз все может произойти по старому сценарию. Хотя и очень бы не хотелось.
Хотя лето клонилось к закату, но день был теплый, солнечный, и Разлогов, наслаждаясь хорошей погодой, неторопливо шел по университетскому городку. На себе он ловил любопытные взгляды студентов, а еще чаще студенток, и честно признавался себе, что они волнуют его. А что, насмешливо думал он о себе, вполне видный мужчина, не старый, довольно высокий, с приятным интеллигентным лицом. Почему бы ему и не нравится молодым девушкам.
Он тоже бросал на них взгляды и убеждался, как же много собралось тут на этом пяточке прелестных созданий… Пожалуй, нигде он видел такого их богатого собрания. Что за удивительная тут почва, коли расцвел такой яркий цветник. Он вдруг ясно отдал себе отчет в том, что данное обстоятельство еще больше повышает привлекательность этого места. И дело вовсе не в том, чтобы завести с кем-нибудь роман; когда они с Ольгой поженились, то дали клятву, что не будут нарушать супружескую верность. И что касается его, то он оставался ей верен все это время. Но присутствие большого числа красивых девушек невольно разогревает его творческое воображение, как ни странно, но стимулирует мысль казалось бы далеких от этой областях. Он замечал, что такое происходило с ним и раньше, и он уже предчувствует, что тоже самое будет и здесь. И это не может не вызывать у него прилив положительных эмоций.
Незаметно для себя он подошел к зданию своего факультета. Оно сразу понравилось ему своими ясными и четкими классическими формами. Он остановился на крыльце, словно в раздумье. Вот здесь и будет отныне происходить все самое важное в его жизни. Долго ли?
Двери отворились и из них быстро вышла группа студентов. Среди них была только одна девушка, и их взгляды на несколько мгновений соединились.
Ее лицо мгновенно отпечаталось в памяти Разлогова. Его нельзя было назвать красивым, скорей для него больше подходило слово: одухотворенное. Про таких частенько говорят: не от мира сего. Впрочем, и про себя он нередко слышал такое определение. Однако он никогда не считал его обидным или тем более оскорбительным. В конце концов еще доподлинно неизвестно, в каком из миров мы по-настоящему живаем. Так что это высказывание можно трактовать совершенно по разному, а не только таким примитивным способом, как это делают большинство.
Стайка студентов скрылась за углом здания, и он решил, что и ему пора идти. Встреча с деканом должна была состояться ровно в двенадцать, и ему не хотелось, чтобы его работа под руководством этого человека, начиналось бы с опоздания. Он хочет оставить у него о себе благоприятное впечатление. Впрочем, не только у него.
Разлогов поднялся на второй этаж, нашел нужный кабинет и постучался. Услышав разрешие войти, открыл дверь.
Внешность Каменского по-видимому на всех производила благоприятное впечатление. Интеллигентное лицо, открытый взгляд, хорошо сшитый, хотя и не броский, костюм. Правда Разлогов до встречи с этим человеком никогда о нем не слышал, не читал его книг и статей, хотя знал уже, что они существуют. Впрочем, может быть, это даже к лучшему, такой декан скорей всего не будет активно вмешиваться в учебный процесс, а преимущественно займется административными делами. А это как раз ему и надо, с него хватит того контроля, который учредил над ним его последний начальник.
Каменский с радостной и, как показалось, Разлогову, искреней улыбкой, пошел на встречу. Мужчины обменялись рукопожатием.
– Садитесь, дорогой Алкександр Владимирович, там, где вам удобно. Правда выбор не слишком велик, – засмеялся Каменский.
Выбор в самом деле был не большой, из четырех стульев и одного кресла. Последнее он решил оставить Каменскому, хотя бы по причине его более пожилого возраста. Впрочем, признался он себе, и из некоторого угодничества тоже.
Они сели напротив друг друга.
– Как вы устроились, как квартира, понравилась ли супруге? Это же ведь самое главное в жизни, чтобы жена была бы всем довольна. Когда это происходит, все остальное воспринимается не так трагически.
Каменский произнес этот монолог весело-ироничным тоном, и Разлогов решил, что именно такие интонации и стоит взять на вооружение для их общения. По крайней мере до тех пор, пока лучше не узнает этого человека.
– Вы правы, когда жена довольна, мир выглядит совсем по-другому, чем когда она сердится. Даже стыдно становится от своей зависимости от ее настроения. А еще кто-то сомневается, кто главный в семье.
– Да, сомнений тут быть не может, – подтвердил, улыбаясь, Каменский, но Разлогову вдруг показалось, что одновременно он думает о чем-то другом. – Могу ли я быть с вами откровенным? – вдруг спросил он.
– А стоит ли разговаривать иначе?
– В самом деле, тут вы абсолютно правы, – с облегчением произнес декан. – Не скрою, когда я предложил ученому совету пригласить вас к нам на факультет, далеко не все были согласны с такой идеей. Разумеется, ни у кого даже в мыслях не возникло сомнений в вашем таланте и в ваших знаниях, но вы же понимаете, что в этой ситуации кандидатура рассматривается со всех сторон. В том числе и с тех, на которые, на мой взгляд, не всегда нужно обращать внимание. Но я убежден, что вы именно тот человек, который нам требуется.
– Спасибо за доверие, – даже отчасти растроганно поблагодарил Разлогов.
– Прошу вас, дорогой Александр Владимирович, никогда меня не благодарите. Я это сделал, исходя из интересов университета, студентов. Хотя вы, конечно, немало слышали о нашем учебном заведеиие, все же хочу, чтобы вы это услышали из первых уст. Когда в этом замечательном городе несколько лет назад на базе нескольких вузов решили создать университет, то была поставлена не совсем обычная задача. Мне ли вам говорить, что в том соревновании, которое сейчас происходит между государствами, победу одержат те страны, у которых человеческий капитал выше ка качеству. Любые технологии можно купить, в крайнем случае украсть, а вот если граждане мыслят неординароно, постоянно генерируют новые идеи, как технические, так и гуманитарные, предлагая их международному сообществу, такая держава рано или поздно вырывается вперед, становится мировым лидером. И именно решать эти задачи и призван теперь наш с вами университет. А для этого прежде всего требуются новые формы обучения, такие, которые высвобождали бы в студентах скрытый творческий потенциал. Поэтому главный упор у нас делается не на заучивание материала, а на созидательную работу, на поиск новых путей решений стоящих перед обществом, наукой, практикой проблем.
– Я понимаю и от всей души приветствую такой подход, – вставил фразу в декановский монолог Разлогов.
– Я и не сомневался, дорогой Александр Владимирович. Поэтому вы и были призваны. Более того, скажу откровенно, что вы, быть может, как никто другой нужны нам. Хотя наша кафедра философии небольшая, значение ей придается большое. Не мне вам объяснять, в какой ситуации пребывает современный мир. Повсюду разброд и шатание, никто не видит дороги вперед. А отсюда произрастает неверие в будущее, отрицание многих моральных и иных ценностей, которые человечество с таким напряжением, через кровь и пот выработало за последние несколько тысячилетий. Мы подошли к опасной черте, за которой бездна. Наша цивилизации погибнет, если не отыщет новые идеалы, соответствующие наступившим новым временам. Так уж мы, люди, устроены, что не способны существовать в идеологической пустоте; если человек не идет вперед, то он летит в пропасть. Но где они, эти идеалы, я вас спрашиваю, кто способен привнести их в современный мир и подарить их ему? Только философия. Но в каком она пребывает состоянии? В прежние времена слова философов ловили, как в древности пророчества оракулов. Сейчас же наш голос не слышен; если раньше философы были известны не меньше писателей, артистов или политиков, то нынче люди понятие не имеют ни о них самих, ни о том, чем они занимаются. Более того, зачастую на них смотрят, как на бездельников. И это очень печально. Если во главе колонны слепых не окажутся зрячие, то она когда-нибудь целиком свалится в пропасть. Отсюда вы понимаете, какая грандиозная и трудоемкая задача стоит перед нами. Нужно выйти из изоляции, нужно найти новые мысли, новые подходы которые придадут человеческой жизни новое понимание ее смысла. Речь идет вовсе не о теоретических разработках, речь идет о спасение всех нас. Ни больше, ни меньше. Вы теперь понимаете, зачем мы все здесь?
Разлогов внимательно слушал Каменского, пытаясь по привычке выйти на более глубинные пласты мысли декана, на те слои его сознания, которые и диктуют ему этот текст. Он давно понял, что истинные мотивы слов и поступков человека чаще всего находятся далеко от того, что он говорит или делает. И обычно этот разрыв даже не осознается, а говорящий пребывает в полной уверенности в своей честности и искренности. Но пока Разлогов не мог определить, какие побудительные причины двигают Каменским, он слишком мало знал этого человека. Хотя все произнесенное им, оставили в Разлогове двойственный след. Он был согласен с его словами и не согласен. Более того, все сказанное вызывала настороженность.
Он тихонько вздохнул, он рано радовался, не так-то просто и гладко будет ему тут. И все же то, что он только что услышал, по сравнению с тем, с чем он сталкивался ранее, являлось большим продвижением вперед. Ему надо будет, не афишируя, гнуть свою линию, внезапно нашел он выход из затруднения. Каменский в отличии от предыдущего его шефа, не похож на самовластного диктатора и не станет следить за каждым его шагом, фиксировать каждое произнесенное слово. Да и сама атмосфера здешнего университета гораздо раскованней и разяженней, он уже успел это почувствовать. А атмосфера – нередко определяет все, подчиняя своему влиянию даже тех, кто природой не приспособлен дышать воздухом свободы.
Он посмотрел на Каменского и по выражению его лица понял, что тот ждет реакции на его слова. Что ж, он попробует ее сейчас продемонстрировать.
– Мне кажется, Григорий Валентинович, вы очень правильно указали на главные болезни нашего времени. Мы зашли слшиком далеко, идя по одной и той же дороге. А рано или поздно все дороги кончаются. И мы все ближе к этому финишу. Вот все больше людей подсознательно и ощущают, что вот-вот они упрутся в непроходимую стенку. И им становится очень неуютно. Нельзя идти только по одному пути, рано или поздно за это ждет наказание. Пора менять направление.
– Именно это я имел в виду, дорогой Александр Владимирович, – горячо согласился Каменский. – Мы находимся на сломе эпох, а каждый таком слом требует осмысления и формулирование новых целей. И если наша страна, наши мыслители предложат их человечеству, то наше первенство окажется неоспоримым.
Вот значит что его гложет, он мечтает стать пророком нового времени. Или по крайней мере тем человеком, под руководством которого будут выработаны новые великие идеи и устремления.
– Но я не могу уверять вас в том, что знаю такие идеи, – заметил Разлогов. – По большому счету все идеи, даже самые грандиозные, преходящи, они не выражают самую сердцевину явления или процесса. В лучшем случае лишь создают иллюзию их выражения. А это всегда опасно.
Каменский несколько секунд молчал, обдумывая ответную реплику.
– Да, конечно, по большому счету вы правы. Но человек так устроен, он все время стремится оказаться в замкнутом пространстве. Оно может быть сколь угодно большим, но все равно замкнутое. И вот для того, чтобы чувствовать в нем себя комфортно, он должен понимать на сознательном или на подсознательном уровне, что представляет из себя эта геометрическая фигура. Мы должны видеть свои подлинные размеры. Когда же мы их преувеличиваем, а то и растягиваем до бесконечности, то вдруг оказываемся в безвоздушном пространстве. Нет, решительно мы не можем без кислорода.
Каменсккий вдруг смехом прервал себя.
– Что-то мы с вами прямо с места в карьер бросились спорить. Что значит философы. Их хлебом не корми, дай поразмышлять о мироздание и места человека в нем. У нас еще будет время поговорить на разные темы. А сейчас, если желаете, можете познакомиться кое с кем из своих коллег. Они в соседнем кабинете. Там и для вас стол приготовлен. Не знаю, как вам, а мне наша встреча доставила истинное удовлетворение.
– Мне – тоже, – ответил Разлогов. Но на самом деле он точно не мог определить, действительно ли ему понравился их обмен мнениями. В таком случае лучше всего не делать скоропалительных выводов.
– Что касается непосредственно рабочих вопросов, то у нас еще будет время их обсудить. До начало занятий – неделя. А теперь пойдемьте, я вас представлю вашим коллегам.
Каменский ввел его в довольно просторную комнату. В ней находились двое мужчин.
– Друзья, – проговорил декан, – позвольте представить вам вашего нового коллегу: Разлогова Александра Владимировича. Заочно он вам хорошо известен. Не удивляйтесь, – повернулся Каменский к Разлогову, – в прошлом семестре у нас был большой семинар по вашей книге: «Свобода от свободы». Признаюсь вам, что таких горячих споров давно не вызывал ни один труд.
Разлогов почувствовал приятное удивление. А он и не подозревал, что где-то внимательно штудируют первую его настоящую работу, которой он может гордиться. Правда после того, как она вышла, было несколько откликов, в том числе и из-за границы, но большой приливной волны критики труд не вызвал. Если говорить откровенно, это порождило у него разочарование; когда он его писал, то втайне лелеял надежду, что шум поднимется немалый. Пожалуй, все же прав Каменский, когда говорил о том, что современное общество заражено вирусом равнодушия к философии и вообще к любой серьезной, выходящей за рамки привычной, мыслительной деятельности. Уж очень многим кажется на этой планете, что на все вопросы найдены ответы и можно просто жить и наслаждатсья жизнью, ни о чем не задумываясь. Словно человек уже находится в раю. Хотя на самом деле он в предверие ада.
– Разрешите мне представить вам ваших коллег, – снова произнес Каменский. – Палий Валерий Витальевич.
Из-за стола поднялся мужчина среднего роста, с приятным, можно даже сказать, красивым лицом. Он подошел к Разлогову, дружески улыбнулся ему и подал руку. Они обменялись рукопожатием.
Палий понравился Разлогову что называется с первого взгляда. Он, казалось, распространял вокруг себя сильную ауру обаяния. Причем, оно не было искусственным, а являлось естественной эманацией его натуры. И у Разлогова появилось предчувствие, что они подружатся.
– А это наш известный теолог, отец Дмитрий Тихонович Шамрин. Я думаю, вы читали его работы.
Разлогов действительно читал несколько его статей, которые кроме неприятия и отторжения ничего другого у него не вызвали. И то, что ему отныне придеться работать бок о бок с этим человеком, было весьма неприятным сюрпризом. Но, как известно, ни родителей, ни сослуживцев не выбирают. Придеться искать с ним общий язык, какой бы трудной задачей это бы не было.
– С вашего разрешения я вас оставлю, господа, у меня еще много дел, – откланялся Каменский. – А вы уж тут сами, пожалуйста.
Каменский удалился. Однако неловкая пауза, которая обычно возникает в таких случаях, продолжалась совсем недолго.
– Очень рад, что вы будете работать в нашем университете, – сказал Палий. – Я как только узнал о том, что вас к нам приглашают, сразу обрадовался. Здесь нужны такие люди, как вы. Правда Дмитрий Тихонович?
Разлогову показалось, что в этом вопросе заключался какой-то подтекст или даже подвох. Вполне вероятно, что речь шла о каких-то неизвестных ему спорах. Пока неизвестных.
Шамрин как бы нехотя взглянул на Разлогова. Он явно колебался с ответом. С одной стороны, ему хотелось быть любезным с новым коллегой, но с другой, он почти не скрывал, что не одобряет его появление здесь.
– Всякий человек создан Господом, а значит не нужных людей на земле не появляется. Каждый Ему угоден, каждый выполняет уготованную ему миссию.
На первый взгляд ответ теолога не вызывал возражений и был по своему справедливым. Но с другой стороны, Разлогов чувствовал, что на самом деле это едва скрытый выпад против него.
– Значит, и любой преступник, к примеру маньяк-убийца тоже выполняет полезную миссию? – засмеялся Палий.
Разлогов с любопытством посмотрел на Шамрина, ему было интересно, как он выйдет из этой ситуации.
– Что ж, грешник нужен не меньше праведника, он указывает нам на то, кем мы можем стать, если не будем выполнять Его наставления, – хмуро ответил Шамрин. – Прошу прощение, но мне надо идти. Надеюсь, у нас еще будет время для плодотворного общения, – посмотрел он на Разлогова.
– Без всякого сомнения, Дмитрий Тихонович, – отозвался Разлогов.
Шамрин вышел.
– Ну как вам наш падре? – засмеялся Палий.
– Нам будет друг с другом не легко, – оценил ситуация Разлогов.
– Не знаю, насколько вы в курсе, чем занимается отец Шамрин?
– Не в курсе.
– В каком-то смысле он разрабатывает новую церковную доктрину. Она держится под большим секретом, но кое-какие отрывки иногда проскальзывают в его речениях. Я думаю, у нас еще будет время поговорить на эту тему. А что вы намерены делать сейчас?
– Честно говоря, не знаю, – пожал плечами Разлогов. – Я так полагаю, что на сегодня все университетские дела завершены.
– В таком случае, не хотите ли немного посидеть в каком-нибудь уютном заведении. Я знаю, одно такое, оно расположено неподалеку. Там вполне прилично и не дорого. Что весьма существенно при наших зарплатах.
– С удовольствием.
Они вышли из здания и пошли по территори университета. На встречу им попадались группы студентов. Некоторые здоровались с Палием.
– Знаете, здесь в самом деле собраны лучшие из лучших, – пояснил Палий. – Сюда намерено отбирали тех, кто действительны способны самостоятельно мыслить. И это создает для нас, преподавателей, уйму проблем. Как мы привыкли работать: излагаем материал, а затем спрашиваем. А тут все не так, здесь постоянно происходит сводобная дискуссия. Иногда даже не совсем понятно, кто же кого обучает? Бывает, что идешь на семинар со страхом, а вдруг тебя поставят в неловкое положение каким-нибудь вопросом или замечанием, и ты будешь выглядеть профаном. Вас случайно не пугает такая перспектива?
– Еще не знаю. Но в любом случае, это интересно. Терпеть не могу напыщенных профессоров, излагающих давно обкатанные, словно асфальтовыми катками, теории. Можно не знать ни одного из великих имен прошлого и быть подлинным филосфом, а можно быть набитым под завязку знанием их учений и быть всего лишь попугаем.
Палий засмеялся.
– Думаю, вам тут с вашими взглядами будет где развернуться.
Они вышли с территории университета, прошли еще немного и оказались возле кафе. Оно действительно оказалось вполне уютным и, как убедился, Разлогов, познакомившись с меню, недорогим.
– Кафе в основном посещают студенты, отсюда и цены, – пояснил Палий. – Я предлагаю выпить за знакомство. У меня есть предчувствие, что оно может оказаться обоюдо приятным.
– Мне тоже так показалось, – признался обраданный таким совпадением впечатлений Разлогов.
– В таком случае, как истые философы, предлагаю заказать водочки.
– Не возражаю, – улыбнулся Разлогов.
Они сделали подошедшей официантки заказ.
– За что же нам с вами выпить? – задумчиво произнес Палий, когда перед ними на столе появился графин с водкой вместе со скромной закуской к ней. – Может быть, просто за удачу. В нашем деле она особенно необходима. Каждый идущий следом философ полностью опровергает другого. Спрашивается, что же остается в осадке?
– Что-то да всегда остается. Опровержение часто на самом дле является развитием. А то, что выпадает в осадок, может по истечение времени как раз оказаться самым ценным.
– В таком случае выпьем за то, что остается с осадке. Даже в том случае, если он совсем микроскопический. Лишь бы был.
– Хороший тост, – одобрил Разлогов.
Они чокнулись и, дружески улыбаясь друг другу, выпили.
– А вас это не страшит? – вдруг спросил Палий.
– Выпасть в микроскопический осадок? – Разлогов задумался. – Наверное, это не самое приятное ощущение. Каждому хочется вписать свои имя в историю золотыми буквами. Или хотя бы позолоченными. Или на крайний случай просто вписать. Даже если понимаешь, что на самом деле это не имеет ровным счетом никакого значения. Разве важно, кто какое слово сказал. Важно, что оно произнесено. Когда я всякий раз ощущаю, что начинаю носиться с собственной персоной, что мне становится важным непременно сказать нечто первым, то понимаю, что на самом деле иду против самого себя.
– То есть идти к самому себе – это отказываться от самого себя.
– Именно так. Такое направление движения требует от нас истина. Только на этом пути она начинает приотрываться нашему взору. Быть самим собой – это одновременно быть всем и никем.
– Свобода от свободы. Об этом ваш труд.
Разлогов кивнул головой.
– Поиск сводобы делает нас несвободными, зависимыми от этого поиска. Свобода закабаляет так же, как и все остальное. А,может быть, даже и больше.
– И все же быть закабаленным свободой лучше, нежели чем-то рабстовм. Не так ли?
– Так, – согласился Разлогов. – Хотя на самом деле, если углубиться в предмет, то…
