Владимир Иванович Вернадский
Начало и вечность жизни
10
Все такого рода предположения имеют значение в науке, во‑первых, только тогда, когда они могут быть научно проверяемы – когда они ставят проблемы, доступные научной проверке. И, во‑вторых, когда они одновременно с этим ставят в связь явления, которые раньше казались случайными и независимыми.
Это мы имеем в данном случае. Ибо ставится проблема изучения пород лаврентьевской системы с точки зрения проявления в них процессов выветривания. Процессы метаморфизма должны в них быть отличными, так как исходные тела были иные, чем для верхнеархейских слоев, например. Получается зависимость между всеми тектонически активными периодами в истории Земли, являющимися периодами затухания исходного потрясения – образования земного спутника из земного вещества (вначале в форме двойной звезды). Объем Тихоокеанской впадины, меньший, чем объем Луны, не противоречит такому генезису, так как это явление одного порядка (объем Луны – около 5,0 × 109км3, объем Тихого океана – 1,3 × 109км3).
Дальнейшее геологическое изучение покажет, насколько представление о единовременности создания биосферы (появление жизни абиогенезом или извне и начала процесса эволюции видов), образования Тихого океана (диссимметрии земной коры) и создания Луны соответствует действительности – есть начало той планеты, которую мы изучаем и основные черты которой с тех пор недвижны. Также недвижны, как недвижны механизмы Солнечной и звездных систем, то есть недвижны в пределах, в которых научно работает сейчас человеческая мысль.
Изучение явлений жизни и новая физика
Доклад, прочитанный в Ленинградском обществе естествоиспытателей 17 ноября 1929 года. Напечатан впервые во Франции, в авторском переводе, в академическом журнале «Revue général des Sciences pures et appliqués». 1930. Vol. 41. № 24. P. 695–712. По-русски напечатан в журнале «Известия АН СССР». 7 сер. ОМЕН. 1931. № 3. С. 403–437. (https://www.mathnet.ru/links/342bd9874cbcacb402ce725d3467e80a/im5208.pdf) Статья посвящена проблеме времени, как бы в ответ на новую картину мира, составленную на основании идей А. Эйнштейна и квантовой физики. Здесь впервые употреблен и определен термин «биологическое время». Редакция предварила статью привычным уведомлением РИСО Академии: «Не разделяя ряда основных положений автора. Ред. – Изд. Совет, тем не менее, публикует его статью ввиду глубокого интереса затрагиваемых ею вопросов». (Ред.)
1
Переворот, совершающийся в нашем XX веке в физике, ставит в научном мышлении на очередь пересмотр основных биологических представлений. По-видимому, он впервые позволяет в чисто научной концепции мироздания поставить Космос на подобающее место явления жизни. Впервые в течение трех столетий вскрывается возможность преодолеть созданное ходом истории мысли глубочайшее противоречие между научно построенным Космосом и человеческой жизнью – между пониманием окружающего нас мира, связанным с человеческим сознанием, и его научным выражением. С XVI века это противоречие проникает всю нашу умственную жизнь и глубочайшим образом на каждом шагу нами ощущается. Его последствия неисчислимы.
Поэтому с вниманием и с вдумчивостью необходимо следить за ростом новой физики, ибо глубоки и разнообразны должны быть изменения, которые может внести в нашу жизнь преодоление противоречия с жизнью в той новой научной картине Космоса, которая выявляется из учений новой физики.
В не меньшей степени должен этот переворот отразиться на основном орудии научного мышления – на текущей научной работе, на психологии научных исследователей. Ибо, как мы увидим, и здесь создалось в течение последних столетий резкое несоответствие полученной научной картины Вселенной с тем научным трудом, который кладется в ее основу.
Перед нами совершается один из величайших процессов хода научного мышления, один из переломов векового человеческого сознания.
2
Наша научная картина Космоса получила свое начало впервые в эпоху Возрождения.
В XVI столетии ярко выразил Джордано Бруно бесконечность Вселенной и то малое место, которое наше Солнце, не говоря уже о Земле, занимает в мироздании. Бруно выразил ярче других то, что с разных сторон подымалось в это время в человеческом сознании. В действительности построение Бруно не было научным достижением, но он сделал небывалые философские выводы из новых научных открытий – выводы, шедшие дальше того, что тогда было научно известно – выводы, оказавшиеся в согласии с дальнейшим развитием научного познания.
Все научное миропонимание коренным образом менялось. Разрушалась тысячелетняя традиция. Философские построения, исходящие из новых научных фактов и эмпирических обобщений, предвосхитили на несколько поколений то, к чему впоследствии пришла точная научная мысль.
Опираясь на телескоп, в течение немногих поколений выявилось новое научное понимание – чувство Вселенной. Коперник, Кеплер, Галилей, Ньютон в течение немногих десятков лет разорвали веками установившуюся связь между человеком и Вселенной.
Научная картина Вселенной, охваченная законами Ньютона, не оставила в ней места ни одному из проявлений жизни и вместе с тем она, казалось, достигла предельного научного совершенства.
Не только человек, не только все живое, но и вся наша планета потерялась в бесконечности Космоса. До тех пор и в научных, и в религиозных, и в философских, и в художественных построениях человек, а через него явления жизни, занимал центральное положение в Космосе. В конце XVII века эти представления исчезли из научных концепций мироздания.
Увеличивая мир до чрезвычайных размеров, новое научное мировоззрение в то же время низводило человека со всеми его интересами и достижениями – низводило все явления жизни – на положение ничтожной подробности в Космосе.
Казалось, чем дальше шел ход человеческой мысли, тем резче и ярче выступал такой чуждый живому, человеческой личности и его жизни, стихийно непонятный человеку научно построяемый Космос.
Непрерывно после Ньютона, вне всяких философских и религиозных представлений – благодаря научному наблюдению окружающего – все упрочнялась безжизненная картина Вселенной, охваченной научной мыслью.
Особенно усиливалось ее значение в эпохи крупных успехов звездной астрономии.
Первой такой эпохой был конец XVIII и начало XIX века – эпоха В. Гершеля и его сестры Каролины Гершель, открывших нам новый мир и впервые выявивших правильность его строения, в частности, существование, бесчисленных туманностей, космических систем звезд.
Другую мы переживаем сейчас в XX веке. Этот новый расцвет звездной астрономии создан главным образом благодаря, с одной стороны, новым могущественным методам наблюдения, развитым с небывалой силой американскими обсерваториями, а с другой стороны – немедленному охвату научных наблюдений физикой. Астрофизические достижения нашей эпохи сливаются с новой физикой и все более проникаются ее построениями.
Этим новые успехи звездной астрономии коренным образом отличают ее от бывших доселе – от научных обобщений Гиппарха, Птолемея, Браге, Гершелей, Струве.
И в XVIII и в XX веке и из среды ученых, и из среды образованных людей неизменно немедленно подымались голоса, указывавшие с тревогой на выясняемую этим путем ничтожность жизни, всех величайших человеческих исканий по сравнению с грандиозностью открывавшейся картины Космоса. В космогониях, которые явились следствием этих наблюдений, эти настроения находили себе выражение и оправдание. Еще недавно ярко выразил их английский астроном Д. Джинс в речах, обративших на себя общее внимание. Бренность и ничтожность жизни, ее случайность в Космосе, казалось, все более подтверждались успехами точного знания.
Но этот новый рост научной картины Вселенной, строящийся в старых рамках научной мысли, впервые встретился с другим, более глубоким течением научного миропонимания, коренным образом изменяющим эмпирически получаемую картину Космоса.
Не философский анализ и не религиозное чувство, но научная мысль начинает вносить поправки, освещать по-новому давно знакомую, чуждую человеческой жизни научную картину Космоса.
Основанная на астрофизических обобщениях и теориях, она меняется – неожиданно для современников – под влиянием глубочайшего переворота в основных построениях физики.
Подымается новая волна нового научного построения Вселенной. И она ставит в новые рамки длящееся века жгучее противоречие.
3
До сих пор человек мог разрешать противоречие между своим сознанием мира и его научной картиной, только обращаясь к философии или к религии.
В течение ряда столетий человек, не мирящийся с тем, что и он сам и все живое – и все сознание, вся мысль и разум – все для него самое высокое ни в каких формах не отражается в научной картине Космоса – мог вносить поправку в даваемое наукой построение Космоса только из других областей духовной жизни человечества – из философии, религии и отчасти художественного творчества.
Оставаясь на почве чисто научного мировоззрения, он должен был мириться с чуждой жизни картиной Космоса и считать ошибкой и иллюзией то значение, которое он неизменно в жизни придавал разуму, сознанию и всему живому, часть которого он сам составляет.
Так как в действительности научно нельзя было свести явления жизни на физико-химические явления, которые лежат в основе картины Космоса недавнего времени, в научной среде и в образованном обществе сильно было убеждение, что рано ли, поздно ли это будет достигнуто.
Притом будет достигнуто без сколько-нибудь коренного изменения основ научно построенного мироздания. Эти основы представлялись незыблемыми.
Считали, что разум, сознание – высшие проявления жизни – наряду со всеми другими физиологическими процессами должны были быть сведены к тем физико-химическим процессам, которые вошли в построение Космоса. Принималось, что все философские, художественные, религиозные проявления человеческого сознания всецело уложатся в рамки научного Ньютонова мироздания.
Философская мысль никогда не мирилась с таким представлением, и анализ философов и многих ученых, вдумывавшихся в основу своего знания, давно привел к убеждению, что это представление не вытекает из научного знания, а является в основе своей верой, исходящей из философских и даже метафизических представлений.
Философские, чуждые точному знанию предпосылки лежат в основе и другой, противоположной, научной попытки выхода из противоречия – признания в явлениях жизни особых, чуждых окружающему миру сил или форм энергии или энтелехии.
Эти виталистические представления равным образом не могли прочно войти в научную мысль, так как корни их не лежат в эмпирическом точном материале научных фактов и научных обобщений, а внесены в науку ей чуждыми философскими построениями и исканиями.
Исходя только из анализа основного содержания науки – научных фактов и на них построенных эмпирических обобщений, опираясь только на них – ученый должен был признать, что нет реальных оснований ни для веры в то, что физико-химические явления Ньютоновой картины мироздания достаточно глубоки и широки, чтобы охватить явления жизни, и в то же время что из этих явлений жизни нельзя из эмпирического материала вывести виталистические представления, которые бы дополнили картину мира.
В этом – помимо логического анализа основ научного знания и научно построенного мироздания – должно было убеждать его наблюдение истории научного знания за последние столетия.
В действительности за все протекшие века нет никакого успеха в объяснении жизни в схемах господствующего научного миропонимания. Между живым и неживым, косным веществом сохраняется та же пропасть, которая была во время Ньютона, и ни на шаг не подвинулся охват сознания, разума, логического мышления схемами и построениями физико-химических систем Ньютонова Космоса.
Ученый должен был или находить выход из противоречия в философской или в религиозной мысли, или считать, что научное мироздание должно быть в основе перестроено, причем при выработке его должны войти в него явления жизни в отвечающих им научных фактах и эмпирических обобщениях наряду с другими выявлениями реальной действительности.
4
Несмотря на широко распространенное убеждение в незыблемости научного представления о мироздании Нового времени, несмотря на огромные успехи в его уточнении за последнее столетие в основе своей оно не получило прочности и не являлось достаточно сильным, чтобы можно было считать, что то положение, которое занимает в нем живое, могло считаться доказанным, и чтобы ученый, стоя только на почве научного знания, должен был смириться в своей гордыне, покориться и признать бренность и ничтожность жизни в Космосе.
Религиозная и философская мысль давала живому совсем другое положение в мироздании, и философские искания непрерывно росли за эти три столетия – и как росли! – в направлении, противоположном научной картине мира, а в религиозных построениях непрерывно отпадали и отходили те их стороны, которые входили в столкновение с научным мышлением. И одновременно и в философии, и в религиозном творчестве, и в бытии человечества росло осознание явлений жизни, их огромного значения в Космосе.
Незаметно для современников ход истории научной мысли на фоне этой окружающей духовной жизни человечества все более и более подтачивал веру в возможность введения явлений жизни в научную картину мироздания без коренного ее изменения.
Больше того. Разрушение этой картины в этом его направлении стихийно подготовлялось новым явлением – ростом и структурой самой научной организации человечества.
Дело в следующем.
С ходом научной работы после блестящих успехов описательного естествознания в XVIII и XIX веках проникновение точных научных методов в область наук о человеке за те же века место, занимаемое научной картиной Космоса в добытом человеком знании, непрерывно уменьшается. По существу, картина Космоса строится только небольшой – пропорционально все меньшей и меньшей – частью ученых исследователей. Все бóльшая часть упорной научной работы человечества теряет связь с научно построяемой картиной Вселенной.
За два с половиной века после Ньютоновых Principia philosophiae naturalis лик науки совершенно изменяется – создались целые науки, не существовавшие в его время, и подавляющее большинство этих новых наук связано с изучением жизни и в частности человечества.
Едва ли можно сомневаться, что много более девяти десятых ученых исследователей работают в областях знания, которые никакого отношения не имеют к той картине Космоса, которая считается результатом научной работы. Они совершенно не заинтересованы в этой картине и с ней в течение своей научной деятельности не встречаются. Ее изменения в области их знаний не сказываются. Они вполне без нее обходятся.
Это ярко видно из истории биологических наук, например, XIX века. Теория эволюции видов, игравшая и играющая такую большую роль в концепциях последних 70 лет, да и во всей жизни человечества, не входит в научную картину Космоса, так как в последней нет места жизни.
История теории эволюции под этим углом зрения еще не написана, но она очень любопытна и представляется нам сейчас в ином виде, чем являлась в свое время людям, участвовавшим в ее создании. Она вызвала оживление эволюционных представлений в космологических построениях, но находилась в резком противоречии с физико-химическими исканиями в биологии. Ее согласованность с Ньютоновым Космосом, то есть возможность ее сведения всецело на лежащие в основе этого Космоса физико-химические положения, все время представлялась сомнительной. Может быть, более сомнительным во время Дарвина, чем в позднейшее время. Во всяком случае, она могущественно влияла на научную мысль и отсутствовала в научной картине мироздания.
Сейчас мы стоим на повороте. И возможно, что неосознанный ход научной работы последних десятилетий шел в направлении, разрушавшем веру в возможность сведения явлений жизни к параметрам Ньютонова Космоса.
Бессознательно в психологии научных работников – частью благодаря успехам теории эволюции, как мы теперь видим, подготовлялась к этому почва.
Наука не есть абстрактная самодовлеющая и имеющая свое независимое существование сущность. Это есть создание человеческой жизни – существует только в этой жизни. Ее содержание не ограничивается научными теориями, гипотезами, моделями, создаваемой ими картиной мира: в основе оно главным образом состоит из научных фактов и их эмпирических обобщений, и главным – живым – содержанием является в ней научная работа живых людей.
Эти живые люди – научные работники – и составляют науку в общественном ее проявлении: их настроение – их мастерство, их уровень понимания и удовлетворения сделанным, их воля – общественное всемирное научное мнение есть один из основных факторов исторического хода научного знания.
Наука есть сложное социальное создание человечества, единственное и ни с чем не сравнимое, ибо больше чем литература и искусство она носит всемирный характер, слабо связана с формами государственной и общественной жизни. Это социальное всечеловеческое образование, ибо в основе ее лежит для всех равно обязательная сила научных фактов и обобщений.
Ничего подобного нет ни в какой другой духовной области человеческой жизни.
Наука прежде всего состоит из живых людей, этой общеобязательностью связанных.
Поэтому совершенно небезразлично, если теоретически основной результат ее работы явится чуждым и не связанным с научной работой подавляющего большинства строящих науку живых мыслящих личностей.
Это мы видим в наше время. Огромное, подавляющее содержание научной работы не отражается на научной картине Природы.
Такое положение может существовать только потому, что еще держится вера в то, что научная работа ученых будет, в конце концов, с ходом времени связана с современной научной картиной мира и ей не окажется противоречащей. Этого ждут многие, занимаясь своими специальными работами и не заботясь о будущем. Если вера исчезнет – противоречие между содержанием науки и результатом ее работы станет перед исследователями и потребует решений.
Ученые в целом не могут примириться с религиозным или философским разрешением противоречия. Они будут искать разрешение научное.
5
Наука едина, и все без исключения области ее ве́дения теснейшим образом между собой связаны. Это эмпирическое обобщение столь прочное, что оно не может быть изменено волей отдельных личностей.
Больше того. Если брать сравнение из другой области человеческой жизни, можно сказать, что наука глубоко демократична. Все идущие в ней работы по сути равноценны, ибо sub specie aeternitatis[65] нет в ней важного и неважного – все ведут к одной и той же единой научной истине – к единому, всем обязательному научному пониманию окружающего.
Это убеждение глубочайшим образом стихийно охватывает всех научных работников без исключения.
Но наличие веры в то, что та научная работа, которая ведется большинством научных исследователей, что явления, связанные с изучением жизни войдут, в конце концов, в научную картину мира – без ее коренного изменения – в картину мира, построенную без их участия – неизбежно стремится придавать в научном общественном мнении разную ценность разным областям научного знания.
Это ведет к резкой неустойчивости в научной организации человечества.
Не может явиться прочным не раз высказываемое, но никогда живым образом не охватывавшее научную среду признание примата по существу наук математических, астрономических, физико-химических, только одних влияющих сейчас на понимание основ современной картины мира – пространства, времени, материи, энергии.
Не может потому, что все увеличивается в научной среде количество научных работников, связанных с изучением явлений жизни, что результаты их научной работы все ярче влияют на научную мысль, что реальная ценность в научной мысли их работы нередко больше, чем ценность построений научной картины Космоса. Поучительна с этой точки зрения история эволюционных идей с середины прошлого столетия, на которую уже я указывал.
Невольно зарождается сомнение, не позволяющее натуралистам мириться с приматом математических, астрономических и физико-химических наук, вытекающим из современного научного построения мироздания.
Два вывода неизбежно должны возбуждать сомнение натуралиста-эмпирика.
Действительно ли науки о жизни ничего не могут коренным образом изменить в основных представлениях научного мироздания, в представлениях о пространстве, времени, энергии, материи? И полон ли этот список основных элементов нашего научного мышления?
Может ли строго мыслящий натуралист признать, что в эволюции форм жизни разум Homo sapiens faber[66] есть конечное, максимально возможное, окончательное проявление духовных достижений организованных существ? Или надо думать, что здесь на Земле в данное геологическое время перед нами развернулось только промежуточное выявление духовных возможностей жизни и что в Космосе где-нибудь существуют ее более высокие в этой области проявления?
Без отрицательного научного ответа на эти неизбежно возникающие вопросы вера в реальность современной картины мира может охватить лишь небольшое относительно число научных работников.
К тому же ученые не живут на уединенном острове. Кругом идет огромная творческая и во многом плодотворная работа человечества в других духовных областях человечества – в религии и особенно в философии, коренным образом противоречащая научному миропониманию, созданному в последние столетия.
Все это усиливает противоречие между научной работой и ее официальным основным результатом.
Сейчас в научной организации человечества нет необходимой устойчивости, и результат научной работы все более и более расходится с ее содержанием в сознании все растущего числа научных работников.
