Владимир Арсеньев
Дерсу Узала
Глава 12
Корейцы-соболевщики
Мелкие речки прибрежного района. – Корейская фанза. – Водяная толчея. – Река Найна. – Корейская соболиная ловушка. – Влияние колонизации на край. – Мыс Арка. – Река Квандагоу. – Река Кудя-хе. – Старообрядческая деревня. – Удэгейцы. – Климат прибрежного района. – Фенология. – Ботанические и зоогеографические границы. – Река Амагу. – Лось.
Чем дальше на север, тем террасы на берегу моря становятся все выше и выше. Особенно сильно они развиты около устьев горных речек: Гаппакси, Була (по-китайски Яндиоза), Толомги, Кулумбе, Момокчи и Найны, где достигают высоты 15 м. Около Момокчи они углубляются в долину и идут по сторонам ее в виде ясно выраженных карнизов. Основание террас массивное, а верхняя часть состоит из угловатых обломков вперемежку с глиной, вследствие чего сверху они всегда заболочены. Здесь на берегу моря впервые встречается лиственница, растущая группами.
География части побережья между Момокчи и Наиной такова: высокий горный хребет Габади тянется под острым углом по отношению к берегу моря. По ту сторону его будет бассейн реки Кулумбе, по эту – мелкие речки, имеющие только удэгейские названия: Яшу (на картах – Ячасу), Уяхги-Бязани, Санкэ, Капуты, Янужа и другие. Между ними следует отметить три горные вершины: Габади, Дюхане и гору Яндоюза, а около устья реки Яшу – одинокую скалу Када-Буди-Дуони. На морских картах она названа горой Ожидания.
От реки Кулумбе на север до реки Найны горные породы располагаются следующим образом: сперва идет андезит со столбчатым, несколько веерообразным распадением, дальше будут дацит с тридимитом и кремнистые сланцы. Близ устья реки Момокчи (мыс Александра) горы состоят из сильно изменившегося кварцевого порфирита и весьма плотной грейзеноподобной породы. В ней в виде редких шлир встречается серный блеск. Между реками Яшу и Момокчи от массы горы в море выдвигаются два мыса, имеющие удэгейские названия: Ухэ-дуони и Копочи-дуони.
Наконец, около реки Найны в береговых обнажениях видна какая-то бурая, сильно метаморфизированная сложная порода.
У подножия найнинских террас, на самом берегу моря, мы нашли корейскую фанзу. Обитатели ее занимались ловлей крабов и соболеванием. В фанзе жили девять холостых корейцев. Среди них двое одетых по-китайски и один по-удэгейски. Они носили косы и имели подбритые лбы. Я долго их принимал за то, чем они казались, и только впоследствии узнал, кто они на самом деле.
Подходя к фанзе, я услышал шум воды и затем звук от падения чего-то тяжелого. Сначала я не обратил на это внимания, но, когда звук повторился во второй, третий и в десятый раз, я спросил, что это значит. Чжан Бао сказал, что это корейская толчея, приводимая в движение водою.
Такая толчея устраивается около ручья следующим образом: на двух опорах лежит свободно вращающийся валик, проходящий сквозь длинное коромысло с неравными плечами. К короткому плечу прикреплен тяжелый пест, под которым поставлена большая деревянная ступа. Другое (длинное) плечо коромысла оканчивается ковшом. Стекающая по желобу вода наполняет ковш. Получив значительный вес, он опускается вниз, поднимая пест кверху. Как только ковш наклонится, из него разом выливается вода, тогда перетягивает пест и падает в ступу.
Из всех восточных народов на материке Азии корейцы первые додумались до использования живой силы воды. У китайцев таких машин нет. Иногда толчеи устраиваются дома или в самой фанзе. В последнем случае вместо ковша коромысло кончается плоской лопатой, а машина приводится в движение давлением ноги. Эту работу обыкновенно исполняют женщины.
На возвратном пути в фанзу я услышал еще какой-то шум в сарае – это корейцы мололи муку при помощи ручных жерновов, наложенных один на другой. К верхнему прикреплен короткий рычаг, при помощи которого он приводится в движение. Зерно насыпается в деревянный ящик, откуда оно течет в отверстие верхнего камня и затем к зазорам между жерновами.
Как и надо было ожидать, наше появление вызвало беспокойство среди корейцев. В фанзе было свободно, и потому мы разместились на одном из канов. Дерсу сделал вид, что не понимает их языка, и внимательно стал прислушиваться к тому, что они говорили между собою.
Из этого разговора он узнал, что среди корейцев есть несколько искателей руд, остальные – охотники, пришедшие за провизией с реки Кулумбе, где у них имеются зверовые фанзы.
27 сентября было посвящено осмотру реки Найны, почему-то названной на морских картах Яходеи-Санка. Река эта длиной 20 км; истоки ее находятся в горах Карту, о которых будет сказано ниже. Сначала Найна течет с севера на юг, потом поворачивает к юго-востоку и последние 10 км течет к морю в широтном направлении. В углу, где река делает поворот, находится зверовая фанза. Отсюда прямо на запад идет та тропа, по которой прошел А.И. Мерзляков со своим отрядом.
Корейская зверовая фанза – это небольшая постройка, сложенная из бревен, с пологой двускатной крышей из кедрового корья. Она имеет два или три окна, по одному с каждой стороны, и две двери, всегда обращенные к речке. Внутреннее устройство ее такое же, как и в китайских фанзах. Тут есть очаг с железным котлом и кан для спанья, нагреваемый дымовыми ходами. Вся внутренняя обстановка сделана грубо, топорно, чтобы не жаль было бросить ее в случае, если придется переходить на другое место. И снаружи, по типу постройки, и по внутренней обстановке всегда можно отличить корейскую зверовую фанзу от китайской.
Время было осеннее, и корейцы начали уже соболевать. Недалеко от фанзы мы увидели и самые ловушки на соболя, так наказываемые «мосты». Для устройства их корейцы пользуются буреломным лесом, переброшенным с одного берега реки на другой. Иногда они нарочно для этого валят деревья, если место кажется подходящим, а валежника вблизи нет. Посредине бревна из мелких прутиков сделана изгородь, в которой оставлен узкий проход, а в нем в вертикальном положении укреплена волосяная петля. По бокам бревно отесано так, чтобы соболь не мог обойти изгородь стороной. Петля одним концом привязана к деревянной палочке, которая небольшим выступом чуть только держится на маленьком упорце. К этой палочке привязан груз (камень) весом 3–4 кг. Когда соболь бежит по такому «мосту», он натыкается на изгородь, старается ее обойти, но гладкие затески мешают ему; тогда он пробует перескочить через петлю, запутывается, тянет ее за собой и срывает палочку с упорца. Груз падает в воду и увлекает за собой дорогого хищника.
Корейцы считают, что их способ соболевания самый лучший, потому что ловушка действует наверняка и случаев, чтобы соболь ушел, не бывает. Кроме того, под водой соболь находится в сохранности и не может быть испорчен воронами или сойками. В корейские ловушки, так же как и в китайские, часто попадают белки, рябчики и другие мелкие птицы.
Вся долина реки Найны покрыта горелым лесом – пожар был здесь несколько лет назад. Ныне на месте хвойного леса вырос молодняк, состоящий из березы, лиственницы и осины.
К вечеру мы вернулись назад.
Дерсу недолюбливал корейцев и, несмотря на то что на дворе было холодно и ветрено, отказался ночевать в фанзе. Он устроил себе бивак на берегу моря, под защитой террасы.
Вечером, после ужина, я пошел посмотреть, что он делает. Дерсу сидел, поджав под себя ноги, и курил трубку. Мне показалось у него так уютно, что я не мог отказать себе в удовольствии погреться у огня и поговорить с ним за кружкой чая.
– Дерсу, – сказал я ему, – я о тебе соскучился. Как только тебя нет около меня, чувствую, что чего-то не хватает.
– Спасибо, капитан, – ответил он с улыбкой, – спасибо! Моя тоже так. Тебе сопка один ходи – моя шибко боится.
Он подвинулся. Я сел рядом с ним и спросил его, почему он не любит корейцев.
Дерсу стал вспоминать дни своего детства, когда, кроме гольдов и удэге, других людей не было вовсе. Но вот появились китайцы, а за ними – русские. Жить становилось с каждым годом все труднее и труднее. Потом пришли корейцы. Леса начали гореть; соболь отдалился, и всякого другого зверя стало меньше. А теперь на берегу моря появились еще и японцы. Как дальше жить?
Дерсу замолк и задумался. Перед ним воскресло далекое прошлое. Он весь ушел в эти воспоминания. Задумался и я. Действительно, Приморье быстро колонизировалось. Недалеко уже то время, когда от первобытной, девственной тайги и следа не останется. Исчезнут и звери.
Мы сидели молча, и каждый по-своему думал об одном и том же.
– Как дальше жить? – вдруг опять проговорил Дерсу и глубоко вздохнул.
– Ничего, старик, – ответил я ему, – на наш с тобой век хватит.
В это время подошел к нам Чжан Бао и, смеясь, стал рассказывать, как кореец впотьмах наступил на голову другому корейцу, как тот в отместку вымазал ему физиономию чумизной кашей. Разговор наш переменился.
На другой день мы продолжали наш путь далее на север.
Погода стояла пасмурная, но дождя не было.
К северу от реки Найны до реки Амагу тянутся андезиты и кварцево-порфировый туф. Особенного внимания заслуживают обнажения около реки Амагу (мысы Белкина и Арка). Здесь в пестрых слоях туфа можно видеть пустоты с конкрециями из известкового шпата и из какой-то мягкой зеленокаменной породы.
На морских картах в этих местах показаны двое береговых ворот. Одни малые – у самого берега, другие большие – в воде. Ныне сохранились только те, что ближе к берегу. Удэгейцы называют их Сангасу, что значит «Дыроватые камни», а китайцы – Кулунзуйза[32].
Об этих Дыроватых камнях у туземцев есть такое сказание. Одни люди жили на реке Нахтоху, а другие – на реке Шооми. Последние взяли себе жен с реки Нахтоху, но, согласно обычаю, сами им в обмен дочерей своих не дали. Нахтохуские удэгейцы отправились на Шооми и, воспользовавшись отсутствием мужчин, силой забрали столько девушек, сколько им было нужно.
Шоомийцы погнались за ними на лодках. Когда они достигли мыса Сангасу, то не помолились, а, наоборот, с криками и руганью вошли под свод береговых ворот. Здесь, наверху, они увидели гагару, но птица эта была не простая, а Тэму (Касатка – властительница морей). Один удэгеец выстрелил в нее и не попал. Тогда каменный свод обрушился и потопил обе лодки с 22 человеками.
Немного дальше камней Сангасу тропа оставляет морское побережье и идет вверх через перевал на реке Квандагоу (приток Амагу). Эта река длиной около 30 км. Истоки ее находятся там же, где и истоки Найны. Квандагоу течет сначала тоже в глубоком ущелье, заваленном каменными глыбами, но потом долина ее расширяется. Верхняя половина течения имеет направление с северо-запада, а затем река круто поворачивает к северо-востоку и течет вдоль берега моря, будучи отделена от него горным кряжем Чанготыкалани.
Следующие два мыса называются Нюммый-дуони и Лаамчи-дуони, и, наконец, самый последний мыс около Амагу имеет русское название – Белкина, а рядом небольшая бухточка – Разочарования.
По выходе из гор течение реки Квандагоу становится тихим и спокойным. Река блуждает от одного края долины к другому, рано начинает разбиваться на пороги и соединяется с рекой Амагу почти у самого моря.
После перевала тропа идет сначала правым берегом реки, потом переходит через топкое болото на левый берег, затем снова возвращается на правую сторону, каковой и придерживается уже до самого устья. В верхней половине река Квандагоу заросла хвойным лесом, а в нижней – исключительно лиственными породами: тополем, дубом, березой, осокорем, осиной, кленом и т.д.
Путь по реке Квандагоу показался мне очень длинным. Раза два мы отдыхали, потом опять шли в надежде, что вот-вот покажется море. Наконец лес начал редеть; тропа поднялась на невысокую сопку, и перед нами развернулась широкая и живописная долина реки Амагу со старообрядческой деревней по ту сторону реки. Мы покричали. Ребятишки подали нам лодку. Наше долгое отсутствие вызвало у Мерзлякова тревогу. Стрелки хотели уже было идти нам навстречу, но их отговорили староверы.
Через несколько минут я сидел в избе за столом, пил молоко и слушал доклад А.И. Мерзлякова. Весть о том, что я пришел на Амагу, быстро пронеслась по всей деревне.
Староверы встретили меня очень приветливо. Пришлось принимать гостей и отвечать им тем же.
Следующие три дня были дневки. Мы отдыхали и собирались с силами. Каждый день я ходил к морю и осматривал ближайшие окрестности. Река Амагу (по-удэгейски Амули, а по-китайски Амагоу) образуется из слияния трех рек: самой Амагу, Квандагоу, по которой мы прошли, и Кудя-хе, впадающей в Амагу тоже с правой стороны, немного выше Квандагоу. Поэтому когда смотришь со стороны моря, то невольно принимаешь Кудя-хе за главную реку, которая на самом деле течет с севера, и потому долины ее из-за гор не видно.
Кудя-хе – быстрая и порожистая речка длиною около 20 км. Она протекает по широкой долине и тоже берет начало с хребта Карту. Верхняя часть долины покрыта горелым сухостоем. Вновь появившийся молодняк состоит главным образом из осины, лиственницы и белой березы; ближе к морю, в горах, преобладают хвойные породы.
Видно, что нижняя часть долины Амагу, где поселились староверы, раньше была морским заливом. Реки Кудя-хе и Квандагоу некогда впадали в море самостоятельно. Затем произошел обычный процесс заполнения бухты наносами реки и отступления моря. С левой стороны еще и теперь сохранилось длинное торфяное болото, но и оно уже находится в периоде усыхания. Ныне река Амагу впадает в море близ мыса Белкина и около устья образует небольшую заводь, которая сообщается с морем узкой протокой.
Старообрядческая деревня Амагу состояла из 18 дворов. Первые переселенцы (семь семейств) перекочевали сюда в 1900 году с реки Даубихе. Живя далеко в горах, старообрядцы сохранили облик чистых великороссов. Патриархальность семьи, костюмы, утварь, вышивки на одежде, резьба по дереву и т.д. – все это напоминало Древнюю Русь. У меня создалось впечатление, как будто я перенесся сразу на несколько столетий назад. Интересно было наблюдать, как они жили «задним числом»: для них сенсационным событием было то, что уже прошло, чем в России давно уже перестали интересоваться.
К ним заходили японские суда и очень редко – русские. Поэтому все свои закупки жители делали в Японии и только в случае крайности ходили сухопутьем в залив Ольги, совершая для этого длительные путешествия. Средствами к жизни их были земледелие и соболевание. Соболей они ловили всеми способами: и китайским, и корейским, и удэгейским. Занимались также охотой на оленей, били лосей, ловили рыбу. Ни в одежде их, ни в домашней обстановке, ни в чем другом не было заметно роскоши, но тем не менее все указывало на то, что это народ зажиточный. Особенно много у них было коней и рогатого скота. Я насчитал 82 лошади и 84 коровы.
Кроме старообрядцев, на Амагу жила еще одна семья удэгейцев, состоящая из старика мужа, его жены и трех взрослых сыновей. К чести старообрядцев нужно сказать, что, придя на Амагу, они не стали притеснять туземцев, а, наоборот, помогли им и начали учить земледелию и скотоводству; удэгейцы научились говорить по-русски, завели лошадей, рогатый скот и построили баню.
На опушке лиственного леса, что около болота, староверы часто находили неглубоко в земле бусы, серьги, браслеты, пуговицы, стрелы, копья и человеческие кости. Я осмотрел это место и нашел следы жилищ. На старинных морских картах при устье Амагу показаны многочисленные туземные юрты. Старик рассказывал мне, что лет 30 назад здесь действительно жило много удэгейцев, но все они погибли от оспы. В 1870 году, по словам Боголюбского, на берегу моря, около реки Амагу, жило много туземцев.
В климатическом отношении эта часть побережья резко отличается от мест, находящихся к западу от Сихотэ-Алиня. Лето здесь сырое и прохладное, осень долгая и теплая, зима сухая, холодная, а весна поздняя. Первая половина зимы бесснежная, снега выпадают только в феврале и марте. Зато ноябрь и декабрь страшно ветреные. Обыкновенно ветры дуют со стороны хребта Карту. По наблюдениям староверов, если на западе в горах небо чистое – погода будет тихая, но если с утра там поднимаются кучевые облака – это верный признак сильного северо-западного ветра. Из 30 дней бывает приблизительно дней 5 тихих, «морочных», 10 дней с сильными ветрами, а остальные 15 дней с ветрами, которые можно просто назвать свежими. На рассвете обыкновенно всегда бывает тихо; ветер начинает дуть с восхода солнца, постепенно усиливаясь, и достигает наибольшего напряжения к двум часам пополудни. Затем ветер начинает спадать и совсем стихает после полуночи.
В Южно-Уссурийском крае опилки, зарытые в землю, быстро сгнивают и превращаются в удобрение, но на побережье моря они не гниют в течение трех лет. Это можно объяснить тем, что летом вследствие холодных туманов земля никогда не бывает парная.
Первый снег около Амагу выпадает около половины декабря. Осень стоит долгая и теплая, вследствие этого травы не сохнут, а вянут. В сырых местах, где трава растет кочками, нижняя часть ее долго еще остается зеленой. Это дает возможность рогатому скоту большую часть года держаться на подножном корму. Лошадей приходится подкармливать только весной. Старообрядцы говорят, что в год своего переселения они совершенно не имели сухого фуража и держали коров и лошадей на подножном корму всю зиму, и, по их наблюдениям, животные нисколько не похудели.
Вследствие того что весна здесь наступает поздно, староверы пашут только в мае, а косят в августе. Та к как лето туманное и холодное, то хлеба созревают тоже поздно. Уборка их производится в конце сентября, а иногда затягивается и до половины октября. Все овощи, в особенности картофель, растут хорошо; не созревают только дыни и арбузы. Период цветения растений и созревания плодов по сравнению с бассейном Уссури, на одной и той же широте, отстает почти на целый месяц.
В флористическом отношении река Амагу не менее интересна, чем в климатическом. В горах растет довольно много тиса. Любопытно, что дерево это в прибрежном районе встречается небольшими группами и не повсеместно. Южнее реки Мутухе его можно найти в лесу только одиночными деревьями. Здешняя липа не достигает таких размеров, как в Южно-Уссурийском крае, но зато ствол ее массивный и не имеет дупла. В районе верховьев Уссури и южнее наблюдается обратное явление: там липа хотя и растет в виде большого дерева, но почти всегда внутри полая. Ольха на Амагу имеет тоже очень крупные размеры и встречается не только по берегам рек, но и по теневым склонам гор. Дуб растет небольшой, с белесоватой корой (на юге кора у дуба темная). Хотя желуди и созревают, но сами не спадают на землю, а их сбивают сильные осенние ветры. Заметно, что в здешних лесах болезненных наростов на деревьях меньше, чем к западу от Сихотэ-Алиня, и притом они встречаются только в верховьях рек. В Южно-Уссурийском крае такие наплывы достигают чрезвычайно больших размеров. Около Амагу кедр, лиственница, ель, пихта, береза, осина произрастают хорошо, зато ясень, клен и вообще все твердые породы растут плохо. Чертово дерево попадается редко и имеет чахлый вид и отмершие вершины. Реку Амагу можно считать северной границей дикого винограда и маньчжурского ореха. Первый – низкорослый, растет исключительно на солнцепеке и с подветренной стороны, но не вызревает. Уже на реке Кусуне (немного севернее) его совсем нет. Ореха крестьяне на Амагу не видели, но однажды во время наводнения по реке плыла к ним ветка со свежей листвой. Из этого они заключили, что где-то по реке есть одно такое дерево.
Крайне интересно влияние моря на растительность. Например, яд зверобоя, борца, чемерицы у моря несравненно слабее, чем в горах. То же самое можно сказать относительно укусов змей, шершней и ос.
Около реки Амагу домашние пчелы могут еще жить, но требуют за собой большого ухода. На зиму их надо тщательно прикрывать и оставлять больше корму. Завезенным сюда пчелам трудно собирать мед. В поисках медоносных трав им приходится совершать большие полеты. Старообрядцы заметили, что если настоящих медоносов бывает мало, то пчелы собирают мед с других растений, иногда даже с чемерицы. От этого меда пчелы болеют, и если им дать хорошего меда, то они тотчас выбрасывают из улья мед отравленный. Дальше на север опыты разведения староверами домашних пчел кончились неудачей.
Амагинский район заслуживает внимания натуралиста и в зоогеографическом отношении. Например, белогрудый медведь с юга доходит только до реки Кулумбе. Тигры появляются периодически. Пантер никто не встречал, и за семь лет староверы только один раз видели следы ее на скалах, но они не уверены, была ли то пантера или молодой тигр. Шакалоподобные «дикие собаки» встречаются весьма редко.
Та к как на западе раньше наступают холода, то и опушение соболя и белки происходит там раньше, чем на берегу моря (разница равна почти месяцу). По словам староверов, когда они первый раз прибыли на Амагу, то застали здесь дроф. В 1904–1905 годах дрофы еще изредка появлялись, но затем перелеты их совсем прекратились. Как-то раз, года два назад, вдруг на пашнях появилось несколько фазанов. Откуда они взялись – неизвестно; на другой год фазаны исчезли. Однажды на падали около моря видели большого темно-бурого орла с длинной голой шеей. Судя по описаниям, это был гриф. Вероятно, он залетел сюда из Центральной Азии случайно. Река Амагу является южной границей распространения глухаря и северной – зеленого дятла.
4 октября был отдан приказ приготовляться к походу. Теперь я хотел подняться по реке Амагу до истоков, затем перевалить через хребет Карту – по реке Кулумбе спуститься к берегу моря.
Староверы говорили мне, что обе упомянутые реки очень порожисты и в горах много осыпей. Они советовали оставить мулов у них в деревне и идти пешком с котомками. Тогда я решил отправиться в поход только с Дерсу.
По моим расчетам, у нас должно было хватить продовольствия на две трети пути. Поэтому я условился с А. И. Мерзляковым, что он командирует удэгейца Сале с двумя стрелками к скале Ван-Син-лаза, где они должны будут положить продовольствие на видном месте. На следующий день, 5 октября, в 2 часа дня с тяжелыми котомками мы выступили в дорогу.
Река Амагу длиной около 50 км. Начало она берет с хребта Карту и огибает его с западной стороны. Амагу течет сначала на северо-восток, потом принимает широтное направление и только вблизи моря немного склоняется к югу. Из притоков ее следует указать только Дунанцу длиною 19 км. По ней можно перевалить на реку Кусун. Вся долина Амагу и окаймляющие ее горы покрыты густым хвойно-смешанным лесом строевого и поделочного характера.
Вегетационный период почти что кончился. Большинство цветковых растений завяло, и только в некоторых еще теплилась жизнь. К числу последних относились: анафалис жемчужный, у которого листья с исподней стороны войлочные; особый вид астры, с темным пушистым стеблем и чешуйчатой фиолетовой корзинкой; затем заячье ушко – зонтичное растение, имеющее на листьях выпуклые дугообразные жилки, и, наконец, черемша с листьями, как у ландыша.
Едва заметная тропинка привела нас к тому месту, где река Дунанца впадает в Амагу. Это будет километрах в десяти от моря. Близ ее устья есть утес, который староверы по-китайски называют Лаза[33] и производят от глагола «лазить». Действительно, через эту «лазу» приходится перелезать на животе, хватаясь руками за камни.
Пройдя еще с километр, мы стали биваком на галечниковой отмели.
До заката было еще более часа. Я воспользовался этим временем и пошел на охоту вверх по Дунанце. Поднявшись на первую попавшуюся сопку, я сел на валежник и стал осматриваться. Отсюда, сверху, были видны Амагу, Кудя-хе, Квада-гоу и побережье моря. Листопад был в полном разгаре. Лес с каждым днем все более и более принимал монотонно-серую, безжизненную окраску, знаменующую приближение зимы. Только дубняки сохранили еще листву, но и она пожелтела и от этого казалась еще печальнее. Кусты, лишенные пышных нарядов, стали удивительно похожи друг на друга. Черная, похолодевшая земля, прикрытая опавшей листвой, погружалась в летаргический сон; растения покорно, без протестов готовились к смерти.
Я так ушел в свои думы, что совершенно забыл, зачем пришел сюда в этот час сумерек. Вдруг сильный шум послышался сзади меня. Я обернулся и увидел какое-то несуразное и горбатое животное с белыми ногами. Вытянув вперед свою большую голову, оно рысью бежало по лесу. Я поднял ружье и стал целиться, но кто-то опередил меня. Раздался выстрел, и животное упало, сраженное пулей. Через минуту я увидел Дерсу, спускавшегося по кручам к тому месту, где упал зверь.
Убитое им животное оказалось лосем.
Это был молодой самец лет трех. Длина зверя от верхней губы до конца хвоста равнялась 2 м 20 см, высота подошвы от копыта до холки – 1 м 70 см, общий вес – около 240 кг.
Это на вид неуклюжее животное имеет мощную шею и большую вытянутую голову с толстой, загнутой книзу, мордой. Шерсть длинная, блестящая, гладко прилегающая к телу; окраска темно-бурая, почти черная; ноги белесоватые. Лось – очень строгий зверь: достаточно один раз его побеспокоить, чтобы он надолго оставил облюбованное место. Спасаясь от преследования охотника, он идет рысью и иногда галопом. Лось очень любит купаться в болотистых озерках. Раненый, он убегает, но во время течки становится злым и не только защищается, но и сам нападает на человека. При этом он поднимается на задние ноги и, скрестив передние, старается ими сбить врага и тогда топчет его с ожесточением.
Амагу будет южной границей, где лось выходит к берегу моря. С наступлением холодов он начинает перекочевывать к западу. В ноябре его еще можно застать около Сихотэ-Алиня, а в декабре он совсем уходит в бассейн Бикина. Там, в густых лесах, где не бывает наста, он находит достаточно корма и благоприятные условия для существования. По внешнему виду уссурийский лось мало чем отличается от своего европейского собрата, но зато рога его иные: они вовсе не имеют лопастей и скорее похожи на изюбровые, чем на лосиные.
Дерсу принялся снимать шкуру и делить мясо на части. Неприятная картина, но тем не менее я не мог не любоваться работой своего приятеля. Он отлично владел ножом: ни одного лишнего пореза, ни одного лишнего движения. Видно, что рука у него на этом деле хорошо была набита. Мы условились, что немного мяса возьмем с собой; Чжан Бао и Фокин примут меры доставить остальное староверам и для команды.
