bannerbannerbanner
Томится душенька на зоне

Владимир Колычев
Томится душенька на зоне

Полная версия

Глава 5

Евгения шла в прокуратуру. Следователь позвонил вчера, назначил встречу на сегодня. Опаздывать не хотелось.

Она уже выходила из дома, когда нос к носу столкнулась с Катей. На подруге лица не было, и глаза красные от слез.

– Никита в тюрьме! – с ходу выпалила она.

И с укоризной посмотрела на Евгению. Как будто она была в чем-то виновата.

– За что?

– Официальная версия – организация убийства. И это при том, что потерпевший жив. В Склифе лежит, в коме… Ты куда-то торопишься?

– Да, в прокуратуру.

– Зачем ты с этой гнидой связалась? – с упреком спросила Катя.

– Я тебя не понимаю…

– Сейчас поймешь. Никита сам пострадавший. Какой-то мужик на него набросился, ударил несколько раз, а потом двое из ларца появились, в масках и с дубинами. Мужику проломили череп, а его даже не тронули. Почему?.. Подставили Никиту. Он теперь виноват. Потому что он этих двоих якобы нанял… А кто его подставил?

– Кто?

– Адам!.. Ты, может, не знаешь, но Никита морду ему набил. Из-за тебя! Когда узнал, что этот гад с тобой сделал…

– Я не знала, – покачала головой Евгения.

Ей, конечно, было приятно узнать, что хоть кто-то за нее заступился. Но какая могла быть радость, если Никита после этого оказался в тюрьме?

– Ты думаешь, Адам ему отомстил? – встревоженно спросила она.

– Не думаю, а знаю… Странно, как он до тебя еще не добрался… Или добрался?

– Нет… Но его отец со мной разговаривал. Предлагал деньги…

– А ты?

– Я не согласилась…

– Зря. Надо было соглашаться… Ты должна помочь Никите! – заявила Катя.

– Да, конечно, все, что в моих силах…

– Адама я найду сама, поговорю с ним. Думаю, он поможет Никите выкрутиться. Вернее, не будет ставить палки ему в колеса. Но ты должна забрать заявление…

– Хорошо, я сделаю это. Я сейчас как раз в прокуратуру иду… Я, конечно, заберу заявление. Но ты уверена, что это поможет Никите?

– Не знаю, – честно призналась Катя. – Не уверена.

– Но я все равно заберу заявление, – решилась Евгения. – А там будь что будет… Может, деньги нужны, чтобы Никите помочь?

– У тебя есть деньги? – горько усмехнулась Катя.

– Нет. Но я спрошу у родителей.

– И много они тебе могут дать?

– Не думаю, что много…

Отец у Евгении работал обыкновенным инженером на убыточном заводе, зарплата курам на смех. Мама трудилась медсестрой в поликлинике, оклад маленький… В общем, с деньгами в семье было туго.

– У нас тоже не фонтан, – призналась Катя. – Но предки дачу продавать собираются… Если деньги нужны будут, как-нибудь выкрутимся. Лишь бы Адам не помешал… Сволочь, а не человек. Если папа богатый, то все можно?

– Мне это уже пытались объяснить, – невесело улыбнулась Евгения. – Сначала в милиции, затем в прокуратуре… Никто не верит, что я доведу дело до конца… А я и не доведу, если с Никитой такая беда…

– Но хоть ублюдков этих мажорных попугала, и то хорошо…

– Ничего хорошего в том нет. Как и в том, что случилось…

Почти две недели прошло с тех пор, как над ней надругались, но Евгения до сих пор переживала так остро, как будто беда случилаь только что. И никогда не забыть ей ту грязь, в которую ее окунули. И не отмыться от мерзкой мужской похоти… Иногда ее подмывало взять в руки нож, вызвать Адама на разговор и убить его ударом в низ живота… Убить. Не покалечить, а убить… Возможно, когда-нибудь она сделает это. Скорей всего, это и случится. Ведь как только она заберет заявление, надежда на торжество правосудия иссякнет. И тогда только она сама сможет свершить возмездие…

Следователь Рыбин встретил ее с прохладцей во взгляде. Одной рукой пригладив непослушные волосы на голове, другой он показал на стул по другую сторону стола.

Рыбина можно было бы назвать интересным мужчиной. Среднего роста, правильные черты лица; нос, правда, несколько длинноватый, но хорошо сбалансированный с глазами, ртом и подбородком. Но глаза… Не самые большие, но выпученные; зрачки бесцветные, а белки желтоватые с красными прожилками; и веки слишком низко провисшие. И взгляд у него такой же неприятный и холодный, как щупальца у кальмара. Лицо непроницаемо спокойное, а в уголках губ притаившееся коварство…

– Виталий Николаевич, у меня к вам большая просьба, – с искательными интонациями в голосе обратилась к нему Евгения. – Я бы хотела забрать заявление.

– Почему? – ничуть не изменившись в лице, хлестко спросил он.

– Мне надоело все это.

– Что это?

– Ну, все эти хождения по мукам… Я устала.

– А чего вы добивались, Евгения Павловна? – холодно спросил Рыбин.

– Справедливости… Я хотела, чтобы преступники понесли наказание.

– А сейчас вы этого не хотите?

– Нет, хочу… Бог их все равно накажет.

– Бог накажет?.. Сейчас вы думаете о Боге. А о чем вы думали раньше, когда затеяли все это безобразие?

– Безобразие? Какое безобразие я затеяла?

– Не прикидывайся бедной овечкой, Володарцева. Я все про тебя знаю.

– Что – все? – напряглась Евгения.

– Знаю, что ты снимаешься в порнографических фильмах, – ошарашил ее Рыбин.

– Что?!

– Я же просил, не надо прикидываться бедной овечкой, – скривился следователь.

Он достал из ящика стола стопку фотографий, бросил их на стол так, что они раскрылись веером. Она узнала эти снимки. Творчество подлеца Коготкова.

– Но это же даже не эротика, – возмущенно сказала она. – О какой порнографии вы говорите?

– Надеюсь, вам известен гражданин Коготков?

– Да, конечно…

– Так вот, он дал показания, что вы, гражданка Володарцева, упрашивали его снять вас на видео в обнаженном виде…

– Что?! – схватилась за голову Евгения. – Да как он мог такое сказать?

– Он не просто сказал, он дал показания, под протокол. Он раскрыл твою порочную суть, Володарцева… Мало того, он утверждает, что с гражданином Быковым вы отправились на дачу к его родителям для того, чтобы сняться в любительском фильме порнографического содержания…

– Бред!

– Боюсь, что у следствия есть неоспоримые доказательства. Половой акт с участием гражданина Быкова был снят на видеопленку…

– Этого не может быть! – ужаснулась девушка.

Она была в полубессознательном состоянии, когда на нее навалился «режиссер» Леша. И не могла видеть, снимал их кто на видеокамеру или нет. Но камера была, и на порядочность Адама и его дружков рассчитывать не приходилось.

– Все было, Володарцева. И вы это знаете.

– Но меня насиловали.

– Не знаю, не знаю, – уничижительно хмыкнул Рыбин. – Я просмотрел пленку и не заметил, чтобы вы сопротивлялись…

– Я была без сознания. Они опоили меня снотворным…

– Вы утверждаете, что были без сознания, и при этом говорите, что вас опоили снотворным. Если бы вас опоили снотворным, вы бы просто спали, а вы говорите, что были без сознания. Неувязочка получается…

– Я не знаю, чем они меня опоили. Может, это было не снотворное.

– Вы употребляете наркотики?

– Я?! Наркотики?! Вы с ума сошли?

– С ума сошла ты, Володарцева. Сама совратила молодых людей, сама устроила порнографию, а потом написала на них заявление. На что ты рассчитывала? Чтобы кто-нибудь из них женился на тебе? А ты не подумала, что никому из них такая шлюха, как ты, в жены не нужна.

– Шлюха?! Да как вы смеете! – взбеленилась Евгения.

И даже вскочила со своего места, едва удержав себя от того, чтобы не вцепиться негодяю в его сальные патлы.

Рыбин тоже поднялся. Стараясь сохранять самообладание, налил в стакан воды из графина, но вместо того, чтобы напоить Евгению и тем самым хоть как-то успокоить, выплеснул жидкость ей в лицо.

– Успокоилась? – резко спросил он.

Евгения села, уронив голову на грудь.

– Какой же вы мерзавец…

– Только давай без сцен, Володарцева. Я знаю, что ты у нас актриса, и не надо здесь лицедействовать… Давай смотреть фактам в лицо. Есть твоя фотосессия с голой грудью, есть твое намерение сняться в порнографическом кино, есть обличительная видеозапись, в конце концов…

– Я знаю, отец у Адама большая величина, у него много денег, он вам заплатил, чтобы вы втоптали меня в грязь, – с бессильным презрением усмехнулась Евгения.

– А вот это вы зря! – изображая праведный гнев, воскликнул Рыбин. – Никто мне за правосудие не платил!

– Это не правосудие, это фарс. К тому же это всего лишь следствие. Я забираю заявление, Адаму и его ублюдочным дружкам ничего больше не угрожает. И оставьте меня, пожалуйста, в покое…

Давно уже было пора поставить точку в этой унизительной процедуре, начавшейся на даче у Быкова и закончившейся в прокуратуре. Не надо было ей вообще обращаться в милицию. Тогда, может быть, никто бы и не узнал о ее позоре… А с Адамом она бы разобралась сама. И разберется. Обязательно сведет счеты с этим подонком…

– Оставить вас в покое, Володарцева? – гомерически хохотнул Рыбин. – Да нет, боюсь, что это невозможно. Хотите уйти от ответственности? Не выйдет!

– Вы еще и к ответственности меня хотите привлечь?

Евгения была доведена до такого состояния, когда ничто уже, казалось, не могло ее удивить.

– А как вы думали!.. Да будет вам известно, что на момент совершения вами развратных действий гражданину Быкову не исполнилось восемнадцати лет. Вы, Володарцева, будете отвечать по статье сто двадцатой. Развратные действия в отношении несовершеннолетнего. До трех лет лишения свободы.

– Вам самому не смешно? – обреченно спросила Евгения.

Ей самой было не до смеха. Она понимала, с кем имеет дело. Если Адам задействовал связи и деньги родителей, ей несдобровать. Оставалось рассчитывать только на порядочность его отца, который произвел на нее неплохое впечатление. Немолодой, но видный мужчина, не сказать, что верх галантности, но угрозами он не сыпал, пеной с губ на нее не брызгал. Но при всем при том она отказалась забрать заявление, за что теперь, возможно, придется расплачиваться своей свободой.

 

– Было бы смешно, если бы вы тоже были несовершеннолетней. Но вам, Володарцева, девятнадцать лет. И ваша половозрелость не вызывает сомнения. Чего не скажешь про Быкова. Если экспертиза подтвердит, что юноша не достиг половой зрелости, вам придется отвечать еще и по сто девятнадцатой статье. А поскольку в связь с ним вы вступили в извращенной форме, то получите все шесть лет…

– Это кто не достиг половой зрелости? Быков?.. Гнать вас надо из прокуратуры, товарищ следователь.

– Во-первых, я вам не товарищ. А во-вторых, гнать меня из прокуратуры не за что. Я следую букве закона, и если вы виновны, то наказание для вас неотвратимо… Можете позвонить родителям. Пусть привезут вам туалетные принадлежности, вещи, продукты, поскольку вряд ли вам понравится тюремное питание…

– Тюремное питание?!

Евгению изнутри тряхнуло так, что на какое-то время она потеряла ощущение почвы под ногами.

– Да, вы задержаны, гражданка Володарцева. Пока вам не предъявят обвинения, вы будете содержаться в изоляторе временного содержания. Ну а потом дальше, по этапу… Чтобы избавить тебя от иллюзий, девочка, скажу сразу и наверняка – положение твое очень серьезное, и ничем ты себе уже помочь не сможешь. Игры с огнем ничем хорошим не заканчиваются…

Евгения уже поняла, что с Адамом шутки плохи. Но даже когда ее под конвоем везли в изолятор временного содержания, она все еще не верила, что прокуратура сможет довести дело до суда. Ведь это же такая нелепость – посадить женщину за развращение мужчины…

* * *

Гоша сначала изобразил плясовой прихлоп с притопом в стиле «Яблочко», и только затем провыл на блатной манер.

– Гоп-стоп, мы подошли из-за угла!

И бывалого урку из себя он тоже изображал. Тяжелый взгляд, хищный оскал, нахальная ухмылочка, нарочито расхлябанная походка. Но ему не хватало внутренней крепости, чтобы держать марку. Никита уже второй день изучал его и видел, как плюхала жижа в его глазах, как подрагивал его голос, когда он тужился, чтобы доказать свое право на место в уголовной элите.

Гоша вернулся с допроса, надзиратель только что закрыл за ним дверь. Заметив устремленный на него взгляд, он дернулся в сторону Никиты.

– Ну, чего вылупился, фраер!

Но ему и сейчас не хватило духа, чтобы выдержать задуманную высоту полета. Он остановился в шаге от Никиты, снова изобразил прихлоп, показывая, что у него хорошее настроение и бояться его нечего.

Никита был далек от тюремных понятий, о порядках в неволе имел смутное представление. Но одно он знал точно – это примитивный, можно даже сказать, первобытный мир. Философские изыскания и размышления над сущностью бытия здесь неуместны, на уме должно быть только одно – как отстоять право на свое «я» и на свою территорию. Здесь все, как у волков и у собак. Пометил свое место в этой жизни и твердо стой на нем, что бы ни случилось. Арестанты не звери, но они живут по законам дикой стаи. Нельзя показывать им свою слабину, потому что те как животные, они чувствуют ее интуитивно. И силу они уважают на рефлекторном уровне, поэтому, если ты чего-то стоишь, тебя не станут сгонять с твоего места, если, конечно, оно не на вершине холма, где обитают лидеры. У вожаков свои правила, и грызня за место под солнцем более серьезная и страшная, чем в общей массе. Но Никите не до жиру, он во власть не лез, но и свою маленькую территорию площадью с поверхность нар он за здорово живешь не уступит. В пещере жить – неандертальцем быть…

Он не был актером, но делать лицо кирпичом умел. И это сейчас ему здорово пригодилось. Он выдержал психологический натиск со стороны Гоши и тут же отвел от него взгляд. Все должно быть в меру, излишества обостряют ситуацию. И сам Гоша это понимал. Поэтому сбавил обороты, перешел на сговорчивый тон.

– А я сейчас такую кралю видел! – наигранно потянувшись, протянул он.

– Где? – расплылся в улыбке Ваня Треух.

Типичный «добряк». Здоровый, как бык, добродушный, как лубочный медведь. Удивленно вскинутые брови, нерешительное, слегка смущенное лицо, чуточку приоткрытый рот, слабая мимика, голос тихий, речь плавная. Он очень любил домашний уют, и потому первым делом, как попал в камеру, позаботился о том, чтобы жена принесла ему пододеяльник под колючее одеяло и тапочки. Да и попал он под статью за то, что стащил с родного завода платяной шкаф, дабы обустроить свой домашний быт.

– В Караганде! – ухмыльнулся Гоша, заносчиво глянув на Ваню.

Будь Треух слаб физически, он бы давно превратил его в жертву, мишень для самоутверждения. Но у Вани кулак был размером с Гошину голову, и это ли не повод задуматься над тактикой своего хулиганского поведения.

– Такая краля!.. – Походкой пингвина Гоша изобразил вихляющую бедрами женщину. – Там в конце коридора «хата», там ее закрыли… Сразу два вертухая за ней шли, какая фифа!.. Я думал, они вместе с ней в камеру зайдут, ну, чтобы «спасибо» получить, да. Нет, отчалили… А я бы к такой крале заехал на часок…

– Так в чем дело? – развеселился Треух.

– Бабла нет, – развел руками Гоша. И, немного подумав, с оттенком превосходства во взгляде добавил: – Братва обещала подогнать лавья, суну вертухаю четвертной на лапу, он меня к этой киске на ночь сводит…

– А что, можно так вот просто к бабе в камеру? – простодушно спросил Ваня.

– Ну, ты деревня, в натуре! – ухмыльнулся Гоша. – Да за бабки здесь все можно. Или ты думаешь, менты не любят вкусно кушать?.. Не знаю, может, четвертного будет мало. Такая краля, что я тащусь…

С мечтательным выражением на лице Гоша забрался на свой лежак, накрылся одеялом и затих. Спустя какое-то время послышалось его учащенное дыхание…

* * *

Евгения сидела на жесткой лавке, обхватив голову руками, покачиваясь в такт своим горьким думам. Не просто дверь тюремной камеры захлопнулась за ней, это закрылся путь в привычный для нее мир. И надежда на благоприятный исход поугасла… Над ней надругались, ее унизили, и она же за все это должна ответить перед судом. И ответит. Потому что нет справедливости в этой жизни. Потому что без денег ты никто…

Дверь открылась без предупреждения. Глупо было бы рассчитывать на то, что милицейский надзиратель постучится, прежде чем вставить ключ в замок… В камеру вошел немолодой и даже в какой-то степени старый для лейтенанта офицер. Лоб в форме полумесяца, круглые бегающие глазки, нос плоский и с изгибом, обращенным вверх, похотливые узелки в уголках мокрых губ. Евгения уже знала этого лейтенанта. Он принимал у нее по описи документы и личные вещи. Он же в комнате дежурной части как бы невзначай провел рукой по выпуклостям внизу ее спины. И заставил остро пожалеть, что для визита в прокуратуру она выбрала не брюки, а юбку.

– Скучаешь? – заискивающе, но при этом с хозяйской уверенностью в голосе спросил он и присел на топчан.

– А вы как думаете? – с горькой усмешкой спросила она.

– Ничего, девочка, и в тюрьме тоже есть жизнь. Главное, с начальством дружить, тогда все будет в порядке.

– Я не хочу ни с кем дружить, – сказала Евгения, догадываясь, куда клонит этот скользкий тип.

– Я тебя понимаю, ты сейчас в ступоре, тебе надо из него выйти… Я так понимаю, вещей у тебя с собой нет.

– Откуда я знала, что меня посадят…

– Да я и сам, если честно, удивлен. Ну, развратные действия, это еще можно понять. Железного занавеса давно уже нет, люди расслабились, раскрепостились. Я бы и сам, если честно, кого-нибудь сейчас совратил… – незлобиво, но с маслеными разводами в глазах улыбнулся лейтенант.

– Только не меня… И вообще, я не понимаю, что вам от меня нужно? – ежисто спросила она.

– А то и нужно, что утешить бедную девочку. Ничего такого ты не сделала. Ну, подумаешь, в порно с каким-то малолеткой снялась…

– Не было никакого порно. Меня банально изнасиловали. Меня. Изнасиловали. И меня же обвинили в разврате…

– Ну, как насчет настоящего порно? – похотливо улыбнувшись, спросил офицер. – Могу телевизор сюда принести, с видиком. Я все могу… И уют можно здесь сделать, как дома. Матрасы принесу, одеяла, цветочки, все такое… Будем лежать, порнушку смотреть…

– За кого вы меня принимаете? – вспылила она.

– Тихо, цыпа, не шуми! – зашипел на нее лейтенант.

И, чтобы утихомирить, накрыл своей ладонью ее голую коленку.

– Я сейчас кричать буду! – Евгения вскочила со своего места, встала у двери.

– Я же говорю, тихо! И кричать не надо… Не хочешь, не надо… Потом захочешь. Сама попросишь. Я подожду…

Похабник ушел, но Евгения была уверена, что этот его визит не последний. А если не он, то кто-нибудь другой из ее надсмотрщиков пожалует. Ведь репутация у нее не ахти, теперь она для всех падшая женщина, которой могут пользоваться все, кому не лень…

Глава 6

Рыбин перебирал пальцами по столу, как по струнам гитары. Вроде бы нервничает следователь, но выражение лица при этом как будто безмятежное.

– Я не буду ничего подписывать.

Евгения оттолкнула отбитые на машинке листы с обвинительным заключением.

– Это ваше право, – внешне невозмутимо сказал он.

– Мое право составить на вас жалобу и отправить в вышестоящую инстанцию!

– А этого я вам не советую. Во-первых, вы ничего не добьетесь, а во-вторых, вы только усугубите свою вину… Скажите, с кем вы сейчас находитесь в камере?

– Ни с кем, одна.

– И то вам плохо… А представьте себе такую же, как у вас, камеру, и в ней двадцать уголовниц…

– Так не бывает.

– Уж поверьте мне, бывает и хуже. Завтра вас переведут в следственный изолятор. Я позабочусь, чтобы у вас была приличная камера. Но если вы начнете писать жалобы, вас переведут в камеру к прожженным уголовницам. Скажите, вы бы хотели заняться сексом с женщиной?

– Нет! – встрепенулась она.

– Ладно, если бы просто с женщиной, а то с грязной уголовницей… В общем, советую вам обойтись без самодеятельности, это в ваших же интересах…

Возможно, Рыбин всерьез опасался, что Евгения поднимет шумиху, но даже если вдруг вышестоящие инстанции приструнят этого следователя, то Адам возьмется за другого. Да и не приструнят его, потому что в этой продажной стране с могущественными людьми не воюют. А отец у Адама именно такой человек.

– Вы меня поняли? – жестко спросил Рыбин.

– Да, – обреченно кивнула она.

– Вот и хорошо, – взбодренно улыбнулся следователь. – А раз так, еще один совет. Не пытайтесь плыть против течения. Признайте свою вину, и на душе станет легче, и суд учтет ваше раскаяние. Будете паинькой, получите по максимуму – все три года, но условно. И вас тут же отпустят из здания суда домой…

– Условно?! – настороженно спросила Евгения. – А это возможно?

– Конечно.

– Тогда зачем же меня держат под стражей сейчас?

– Потому что суд не счел нужным изменить меру пресечения, – напустил туману Рыбин.

– Но разве был суд?

– Будет… Мой вам совет, не забивайте себе голову. Отправляйтесь в камеру и постарайтесь расслабиться. Сидеть вам недолго, максимум два месяца, пока не закончится судебный процесс. Так что набирайтесь терпения…

Ее доставили в изолятор временного содержания, закрыли в камере, которую за два дня обитания в ней она привела в более-менее сносный вид. И цветочки на столике появились, спасибо маме, и чистое белье – это заслуга отца, который дал ей немного денег, чтобы подмаслить надсмотрщиков. Под нарами стояла сумка с вещами и сладостями, которые хоть как-то разбавляли горечь ее существования.

После отбоя она легла спать, простыней закрывшись от круглосуточно горящей лампочки. Так называемое дежурное освещение раздражало Евгению и вместе с тем служило ей иллюзорной, но все же защитой от похабников с погонами на плечах. Наступала третья ночь в заключении, и девушка хотела надеяться, что и она пройдет так же спокойно, как и предыдущая.

Она уже засыпала, когда лампочка погасла. Возможно, она просто перегорела, но девушка о том даже не подумала. Евгения вскочила с нар как ошпаренная, схватила со стола ложку, как будто это был нож, которым она могла защититься от насильников.

Дверь открылась, в камеру зашел мужчина.

– Не подходи! Убью!

– Жень! Это я! – услышала она знакомый голос.

– Никита?! – радостно воскликнула она.

– Я… Можно к тебе?

– Ну конечно!

И в тот же миг за ним захлопнулась дверь, и почти сразу же зажглась лампочка. Она увидела Никиту. В белой футболке, в джинсах, спортивный, подтянутый. Может, и не самый красивый, но, казалось, не было на свете желаннее мужчины, чем он. Или нет, вообще не было на свете желанных мужчин, кроме него…

– Как ты здесь оказался?

– Хочешь, скажу тебе, что я, как великий Гуддини, могу свободно перемещаться из камеры в камеру?

 

– Можешь сказать все что угодно, я всему поверю, – улыбнулась она.

– А в то, что я здесь рядом сижу, тоже поверишь?

– Я как-то не подумала, – нахмурив брови, с чувством вины сказала Евгения.

Она же знала, что Никита арестован, как и она. И сидеть он мог в одном с ней изоляторе. Но у нее даже мысли не возникло, что Никита где-то рядом. И все потому, что не до него было, о себе, любимой, только и думала.

– А я подумал… Мне Катька сказала, что тебя тоже взяли. А тут еще сказали, что к нам в изолятор самую красивую девушку на свете посадили. Ну, и я подумал, что если самая красивая, то это ты… Договорился с надзирателем, сказал, что мы с тобой жених и невеста, ну, и на лапу дал, само собой – без этого ему на все наплевать, даже на то, что мы муж и жена…

– Мы не муж и жена, – растроганно и мило улыбнулась она. – И даже не жених с невестой…

– Да, но выгонять же ты меня не станешь, – с озорным нахальством сказал он.

– Не стану…

Евгения взяла его за руку, вместе с ним села на краешек застеленного топчана.

– Катька говорила, что ты из-за меня в морду Адаму дал, это правда? – с замиранием, будто в ожидании чуда, спросила она.

– Правда. Из-за тебя и прямо в морду лица…

Казалось бы, иного ответа и быть не могло. Но все же в душе у нее раскрылся аленький цветочек: чудо произошло.

– За то и поплатился? – спросила она, не желая падать из красивой сказки в суровую прозу жизни.

– Не знаю… Но то, что меня подставили, точно. Катька хотела с Адамом поговорить, но он куда-то на юга укатил. Да и черт с ним… Главное, что мой Толян жив, из комы уже вышел. И сообщников моих нет, и сдать их я не могу, потому что не знаю их… В общем, думаю, или дело само по себе до суда развалится, или условно дадут…

– И мне условный срок обещали.

– За что?

– За совращение несовершеннолетнего подонка. Оказывается, у нас в стране так: если женщину изнасиловал малолетка, то виновата будет она… Каково?

– Мне очень жаль, что так произошло, – немного помолчав, сказал Никита.

– Ты так говоришь, как будто в чем-то виноват.

– Может, и виноват… Надо было нам вместе быть, тогда, может быть, ничего бы и не случилось.

– Да, но у тебя Белла, – сорвалось у нее с языка.

– Брось, это всего лишь казус.

– Мимолетное виденье, очередной эксперимент.

Казалось бы, какое дело ей до Беллы. Ведь ясно же, что ничего серьезного с ней у Никиты быть не может. Да и ситуация совсем не та, чтобы упрекать его в чем-то: сама по уши в грязи. Но ревность колола и душу, и язык.

– С ней эксперимент, я так понимаю, удался? – и сама она кололась, как верблюжья колючка.

Но и Никита смотрел на нее, как тот верблюд на эту самую колючку, желая немедленно полакомиться ею. Евгения чувствовала, как загорелась ее кровь. Нет, она не страдала нимфоманией и могла обходиться без мужчины сколь угодно долго, а после случившегося так и вовсе презирала секс. Но Никита другое дело, он возбуждал воображение. Он был человеком-праздником, после общения с которым хотелось более шумного веселья, самой настоящей вакханалии. А сейчас она особенно нуждалась в карнавальных эмоциях и сильных, но чертовски приятных потрясениях. И только с ним, и только от него…

– Эксперимент? – озадаченно протянул он.

– А разве нет?.. Разве со мной ты не экспериментировал?

Никогда не забыть, как хорошо ей было, когда он затягивал ее в свои философские сети. Столь же сильным было и разочарование, когда он остановился. Но сейчас она готова была простить ему все… Уже все простила…

– Понимаешь, в чем дело, – замялся он. – Тогда действительно был небольшой эксперимент…

– Ты добился своего.

– Да, но… Ты знаешь, что говорит на этот счет моя Катька?

– Что?

– Она сказала, что с тобой все равно что с ней, с родной сестрой. Переспать с тобой все равно что с ней… Но с ней-то я переспать не могу. Да и не хочу, само собой…

– А со мной?

– С тобой хочу. Очень… Ни с кем не хочу, как с тобой… Да и что это вообще за слово такое «хочу»? Мелко, низко… Я люблю тебя… Люблю, как свою родную сестру… То есть, я хотел сказать, что люблю очень, но совсем не как сестру… В общем, я тебя люблю…

– Тогда молчи и слушай, что скажу тебе я…

Счастливо улыбнувшись, Евгения потянулась к нему и в поцелуе призналась, что любит его. Он же признался в том на словах. Теперь она точно знала, отчего это праздничное чувство у нее в душе. Это карнавал любви… Да, она любит Никиту. И ничего не может с собой поделать. Да и зачем останавливаться?..

* * *

Свершилось. Нет больше Жени – подруги родной сестры. Есть Женя – любовь на всю жизнь… Никита чувствовал себя счастливым человеком и даже похабная ухмылка милицейского лейтенанта не могла сбить планку настроения.

– Ну, как она, хорошо дает? – мерзопакостно улыбнувшись, спросил офицер.

Никита мог бы сказать, что хорошо дать может он сам, кулаком в ухо. Но с ментами лучше не связываться. Поэтому он сделал вид, что не услышал вопроса. И сунул в карман лейтенанту десятитысячную купюру, вторую часть оплаты за свидание с Женей…

Договаривался он с дежурным сержантом и аванс отдал ему, но в камеру привел его этот лейтенант с похабной улыбкой. Скользкий тип, Никите хотелось поскорее умыться после общения, убрать с лица липкую пленку, оставленную, казалось, его взглядом. Но страха перед ним не было. Мелкая душонка у этого мента, и сам он трусоватый – больше чем на мелкую пакость не способен…

Расплатившись с ментом, Никита вернулся в свою камеру, умостился на свой лежак; вытянувшись во весь рост, закинул руки за голову и с блаженной улыбкой на губах закрыл глаза. Пусть он в тюрьме, пусть впереди его ждут арестантские мытарства, зато теперь у него есть Женя. Рано или поздно они обретут свободу, встретятся и будут жить вместе. Теперь он знал, что это такое – любовь до гробовой доски…

* * *

Это была самая лучшая ночь в ее жизни. Казалось бы, от любовных ласк невозможно устать, но Евгения все же чувствовала себя утомленной; хотелось спать, но при всем при том сон почему-то убегал от нее. Она думала о Никите, о том, что не так страшна тюрьма, когда есть любовь…

Но усталость и ночь брали свое – Евгения почувствовала, как затяжелели веки, как заволокло сознание колыхающейся пеленой. Она уже почти заснула, когда снова открылась дверь. Неужели Никита?.. Но радость, разогнавшая сон, сменилась разочарованием. В камеру входил паскудный лейтенант, о котором Евгения не могла думать иначе как с чувством отвращения и страха.

– Налюбилась? – закрыв за собой дверь, спросил он.

И уверенным шагом подошел к ней, сел на краешек топчана, на котором она сидела, до подбородка натянув на себя одеяло.

– Что вы себе позволяете?

– А что ты себе позволяешь, красуля? Это ты перед нами, честными людьми, целку строишь, а грязным уголовникам без разбору даешь… Видел я, как ты с этим здесь куролесила!

Евгения почувствовала, как запылали со стыда щеки. Ведь она знала, что в двери есть глазок для надзирателя; а в камере горел свет, когда они с Никитой предавались любви. Но далеко не всегда их тела были накрыты одеялом. Слишком увлечены они были друг другом, чтобы всерьез думать о безопасности. Никита же вообще о том не помышлял. И все норовил выбраться с ней из-под одеяла. Понять его было можно: жарко в камере… Да, скот в лейтенантских погонах запросто мог подсматривать за ними. Если так, он много чего видел…

– Это Никита был. Он мой жених!

– Кого ты лечишь, мара? – хмыкнул офицер. – Женихом твоим он только что стал… Много у тебя таких женихов? Может, и мне можно с тобой поженихаться?

Он вдруг резко схватился рукой за край одеяла и сорвал его с Евгении. Он явно ожидал увидеть ее в чем мать родила, но девушка была в трикотажном костюме, что, конечно же, разочаровало его. Воспользовавшись его замешательством, она перескочила на соседние, незаселенные нары.

– Что ты скачешь, как та коза?.. Да ты и есть коза…

– Я еще раз говорю, это Никита был, мой жених. И он говорил вам это!

– Что он мне говорил?

– То, что мы жених и невеста!

– Кто тебе такое сказал?

– Он!

– Мне он сказал другое. Мне он сказал, что не знает тебя. И еще спросил, правда, что ты за блуд села? Я сказал, что правда, но только ты никому не даешь… Он сказал, что на раз-два тебя раскрутит…

– Не мог он такого сказать! – в состоянии, близком к истеричному, возмутилась Евгения.

– Ну как не мог, если сказал! – в упор и маслено глядя на нее, ухмыльнулся лейтенант. – Мы с ним поспорили. Если раскрутит тебя, то подергается на халяву, если нет – я ему лично почки отобью… Но ему повезло, потому что ты шлюхой оказалась…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru