bannerbannerbanner
Блатные псы

Владимир Колычев
Блатные псы

Полная версия

© Колычев В., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Глава 1

Гулкое эхо шагов разбредалось по сторонам, отражалось от длинных, выкрашенных серой масляной красой стен и брело дальше, протискиваясь между прутьями решетчатых перегородок. Немолодой мужчина с одутловатым лицом шел по тюремному коридору с достоинством бывалого, закаленного лагерными ветрами арестанта. Короткие, с проседью, волосы, маленькие, глубоко уходящие под надбровные дуги глаза, крепкая широкая переносица, мясистые ноздри, тяжелый волевой подбородок с жировой прослойкой под ним. Грузный, откормленный, походка тяжелая, косолапая. Лицо суровое, неулыбчивое, взгляд тяжелый, жесткий, сосредоточенный. Одет мужчина был в теплый флисовый костюм черного цвета с капюшоном, в одной руке держал свернутый в рулон матрас, в другой – спортивную сумку. В матрасе начинка – одеяло, подушка, белье, но он знал, как управляться с этой поклажей так, чтобы ничего не обронить.

Коридор длинный, шагать по нему и шагать, но для мужчины этот путь в неизвестность уже подходил к концу. Эхо шагов проскочило через решетчатую переборку, а он остановился и по отрывистой команде «контролера» повернулся лицом к стене. Ни одна черточка не дрогнула на его лице. Как будто какой-то бездушный механизм скомандовал ему, а не живой человек, на которого можно было обидеться, разозлиться. Худощавый парень с чешуйками перхоти на темно-сером воротнике форменной куртки открыл тяжелую железную дверь и с ехидной насмешкой глянул на мужчину, дескать, перед ним новичок свою внешнюю крутость продемонстрировал, теперь пусть сокамерникам покажет, чего он на самом деле стоит…

Арестант едва глянул на злорадствующего «контролера». Ему было безразлично, кто и что думает, и доказывать ничего не хотелось. Не в том он возрасте, чтобы метать бисер перед свиньями. Но в камеру в любом случае входить надо…

Стены в коридоре недавно покрасили, и здесь тоже пахло свежим ремонтом, но, помимо этого, давал о себе знать нужник за фанерной перегородкой. И еще в камере было сильно накурено. Дмитрий Андреевич Елецкий уже успел смириться с этими запахами, пока находился в изоляторе временного содержания. С его прошлым это было совсем нетрудно…

Камера представляла собой довольно-таки просторное помещение. В центре стоял стол с прикрепленными к нему скамейками, слева от него – шесть спальных мест, справа – четыре. Двухъярусные койки располагались торцом к высокому, наглухо зарешеченному окну. Вентиляцию в камере обеспечивали жестяные воздуховоды, судя по всему, недавно установленные. Под окном можно было примостить еще одну двухъярусную койку, но там висели железные ящики для вещей, выкрашенные в зеленый цвет. На этих ящиках стоял небольшой плазменный телевизор, слева от которого висела притороченная к стенке икона Божьей Матери.

Худой косматый мужчина в длинном растянутом свитере, сложив на груди руки, что-то беззвучно бормотал себе под нос перед иконой. Телевизор был включен, и косматый кому-то заслонял обзор, но никто его не одергивал, не гнал на место.

Небритый пучеглазый парень в черной вязаной шапочке, сидя на койке, читал книгу, прихлебывая горячий чай из желтой пластиковой кружки. Пожилой арестант с козлиной бородкой невидяще смотрел в телевизор, думая о чем-то своем. Судя по мечтательной улыбке, он находился сейчас где-то в райских кущах, из которых его не могло выдернуть появление какого-то там новичка. И парень с книгой вяло отреагировал на Елецкого.

Зато на него пристально посмотрел бородатый мужчина в черной тюбетейке с золотой каймой. Азиатский разрез глаз, широкий плоский нос, тонкие нитевидные губы. В правой руке мужчина держал четки и перебирал их двумя пальцами. Он сидел на краю скамейки, в двух шагах от новичка, и смотрел на него с хищной иронией. Любопытство в глазах наглое, насмешливое, но Елецкий не разглядел в его душе отчаянную смелость. Если это и агрессивная личность, то в меру, такие типы, как правило, в опасных для себя ситуациях не рискуют идти до конца. Дмитрий Андреевич посмотрел на него с осаживающим укором, и наглец не выдержал его взгляд, обернулся к сокамерникам, сидевшим за столом. Обернулся с насмешкой, за которой пытался скрыть смущение.

За столом сидели трое. У одного лысина во всю голову, второй обрит наголо, третий очень коротко пострижен. Овальные черепа, круглые лица, сдобные щеки, сытые, гладко выбритые подбородки с ямочками, четко очерченные губы – они казались родными братьями. На Елецкого они смотрели с затаенными улыбками, как будто он собирался сфотографировать их всех для истории.

Внушительные на вид ребята, плотного телосложения. Но не качки. Черты лица не мягкие, но и жесткостью не отличались. На новичка они смотрели с благодушной снисходительностью.

– Кто за хатой смотрит? – спокойно, даже нехотя спросил Елецкий.

– Ну, я здесь за старшего, – нахмурился самый старший и крупный из троицы.

Елецкий кивнул. Именно на этого мужчину он и смотрел, обращаясь ко всем. Не ошибся… И статус этого типа определил. Из мужиков «сиделец», фраер. Ну, не похож он на блатного. И его дружки такие же случайные люди, волею судьбы заброшенные на тюремные нары. Таких на «крытых» много, можно сказать, большинство.

– Зовут как?

– Кислый. А что такое? – нахохлился «смотрящий». Он здесь вопросы должен задавать, а ему тут викторину навязывают.

– Дмитрий Андреевич меня зовут. Сто пятую шьют… Место мне нужно.

Елецкий бросил взгляд в глубину камеры, но Кислый показал ему на койки с левой стороны от стола. Свободными были три места – самые близкие к нужнику.

Дмитрий Андреевич покачал головой. Вышел он из того возраста, чтобы «смотреть» за камерой. Он и обычным пассажиром готов проехать по маршруту следствия до суда, до обвинительного или оправдательного приговора. Не метит он на место Кислого, ему бы прилечь, отдохнуть после этапа. Но беда, что нельзя ему ложиться возле параши.

– Не уважаешь ты старика, Кислый, – с осуждением сказал он.

– А что не так, Дмитрий Андреевич? – спросил «смотрящий» со снисходительностью, с которой молодой и наглый обычно обращается к старому и немощному.

– Мне бы к «баяну» поближе, – кивком показал на батарею парового отопления под правым окном Елецкий.

– Извини, старик, блатные места уже заняты… Да и какой ты старик, Дмитрий Андреевич? Хорошо выглядишь…

– А кто здесь блатной? – усмехнулся Елецкий.

– Я не понял, мужик, ты что, нарываешься? – без особого желания нагнетать обстановку спросил круглолицый из свиты Кислого.

И Дмитрий Андреевич не хотел обострять ситуацию, поэтому сохранял полное спокойствие.

– Я не мужик, я в законе.

– В смысле, в законе? – встрепенулся бородатый в тюбетейке.

Елецкий уничтожающе глянул на него. Какой еще может быть смысл у титула, которым его когда-то наделила высшая воровская власть? Давно это было, еще союзный сход короновал. Много воды с тех пор утекло, и сама корона сильно потускнела, и враги есть, которые отказываются признавать его право на высший сан, но все-таки Лукомор как был, так и остался законным вором. И пусть только кто-нибудь попробует оспорить его титул…

– В смысле, вор в законе? – оторопело спросил Кислый.

– В смысле, законный вор, – отчеканил Елецкий и жестко усмехнулся, глянув на него. На пальце у него была выколота белая корона с исходящими от нее лучами. Но Кислый даже не заметил этот перстень. Да и зачем ему выискивать такие нюансы, если он не разбирается в лагерных наколках? И звезды под ключицами у Лукомора выколоты, но не раздеваться же перед каким-то фраером…

Кислый молча освободил для вора свое место, сам перебрался на второе по значимости. И никто даже не посмел ему возразить. Только бородач с четками нехорошо глянул на «смотрящего». Но у него была на то причина, его из-за вора сместили с хорошего места…

Цепким опытным взглядом Лукомор выделил из прочих арестантов человека, слабого морально и физически, он мог бы надавить на него, взять к себе в услужение, но делать этого не стал. Сам раскатал матрас, постелил себе, лег, закинув руки под затылок, и закрыл глаза. Намаялся он, устал, отдохнуть нужно, собраться с мыслями. И обстановка располагала. Даже хорошо, что вокруг фраера, перед которыми совсем необязательно распускать хвост, что-то доказывать, объяснять. В блатной компании мало назваться груздем, нужно еще быть своим в общей корзине, держать себя в статусе, четко придерживаться законов и понятий. Одним словом, нужно работать «на публику», держать себя в рамках, что требовало напряжения умственных и физических сил. Одно неверное движение, неправильно сказанное слово, и покатился авторитет вниз под горку, прямиком к «опущенным».

А если еще знающий человек в блаткомитете найдется, как объяснить ему, что Лукомор класть хотел на Чапеля и Беловика, которые когда-то лишили его воровского сана? Сами собрали на сход каких-то «левых» воров, сами вынесли решение. Уважаемые воры осудили такое постановление, у Чапеля и Беловика возникли серьезные проблемы, на какое-то время они даже исчезли. Правда, потом снова всплыли, но воду больше не мутили и воровскую корону с Лукомора не снимали. Корону, которую он фактически водрузил на себя сам.

Да, уважаемые воры осудили Чапеля и Беловика, но утраченный сан Лукомору не вернули. Дескать, зачем возвращать то, чего как бы и не лишали?.. Лукомор продолжал считать себя законным вором, и в принципе никто против этого не возражал. Но полномочиями его не наделяли, на положение не ставили. Может, Чапель и Беловик неправильно себя повели, но Митя Лукомор, как ни крути, нарушал воровские заповеди – банду самолично возглавил, коммерцией занялся, целый город под себя взял. Почти пятнадцать лет он смотрит за Бочаровом, там он и царь, и бог, и воровской начальник. Свои дела у него там, и никто ничего… Более того, воры время от времени обращаются за помощью. Если надо кого-то пригреть, без проблем. На «общак» отстегнуть – всегда пожалуйста. И свой «общак» у него есть – на все зоны, в которых он срок мотал, «грев» идет… Но ни к какому воровскому клану он при этом не принадлежит, ни в больших сходах не участвует, ни в малых. Сам по себе он. С неопределенным статусом, сам по себе… Может, и не подтвердится его статус, если к делу подойти серьезно, но кто посмеет назвать его сухарем, вором-самозванцем? Он же любому в глотку вцепится…

 

А ситуация такая, что вскоре, возможно, только на свои зубы и придется рассчитывать. Неважные у него дела. Текущий момент размывает почву под ногами – и сам Лукомор шатается, и фундамент, на котором стоит его бизнес, плывет. Вроде бы и говорят, что переименование милиции в полицию не имеет никакого смысла, а для него это событие стало знаковым. С тех пор и начались его беды…

Хотя нет, началось все в две тысячи четвертом году. Шестнадцатого июля он убил свою молодую жену, задушил ее – как Отелло Дездемону. Задушил за измену, которой фактически не было… А может, это началось еще раньше, когда он впервые убил человека? На этапе это случилось, на Казанской пересылке, молодым он тогда был, злым, зубами выгрызал место под солнцем, ножом вырезал. Он всадил заточку в печень своему врагу и дико хохотал, глядя, как стекленеют его глаза. Человек умирал, а он радовался… В лагерях он разучился ценить человеческую жизнь, на волю вышел зверем. Он убивал, когда ставил свою власть в Бочарове, поднимал и развивал бизнес. Но тогда он поднимал руку на опасных людей, на тех, кто мог убить его самого. А Кристина была безобидной овечкой, и он повел себя с ней как бешеный волк. Он безумно радовался, когда убил впервые, а над трупом Кристины рвал на себе волосы от горя, рыдал. И лил он тогда отнюдь не крокодиловы слезы. Он жестоко раскаивался в содеянном, но к ментам на исповедь не пошел. Труп Кристины увез Штрих, он же кремировал его в кочегарке. Прошло шесть с лишним лет с тех пор, Лукомор перестал оплакивать жену, спокойно растил дочерей от брака с ней. Убийство это поросло быльем, но срок давности, увы, не истек. Полицейские взяли за жабры кочегара, тот вспомнил про Штриха, а дальше – пошло-поехало.

Майор Одинцов получил постановление на арест гражданина Елецкого, но взять его не смог. Лукомор вовремя получил весточку от своего адвоката и отправился в Малиновку, где у него находился тайный дом. Но по пути к этому «схрону» он подхватил заразу. Вышел, чтобы сменить номера на машине, увидел девчонку, которая сидела на остановке. Он не собирался брать ее с собой, но она каким-то образом вдруг оказалась рядом на пассажирском сиденье. Она так смотрела на него, что язык развязался сам по себе. Сначала он покаялся перед ней, а потом явился с повинной в полицию. Майор Одинцов принял его исповедь, но грехи не отпустил. Грехи привели его сюда, в эту камеру.

Одинцов – тот еще волкодав. И отчество у него Львович, и внешне он похож на царя зверей. Крепкая голова, широкая, как у льва, переносица, тигриные глаза – вкрадчивые, умные, опасные. Нос у мента с горбинкой, может, именно поэтому в его облике было что-то ястребиное. Одним словом, хищный он зверь. И опасный. А еще нюх у него, сколько раз братва пыталась его наказать, а он жив и здоров. Хотя, возможно, еще «простудится» – на похоронах у Лукомора… Об этом не хотелось думать, но ситуация нехорошая, непредсказуемая.

Майор Одинцов давно уже точил зуб на Лукомора и «закрыл» его, как только получил возможность свести с ним счеты. Жесткий он мужик, резкий, но с ним тем не менее можно договориться. Тем более Одинцову не нравилось, что на место Лукомора метит господин Никиткин, он же Фраер. Ни дня черт за решеткой не провел, а крутого мафиози из себя строит. Сначала половину города под свой контроль взял, а потом и на весь Бочаров замахнулся.

Как только Лукомор оказался за решеткой, Никиткин повел свою игру. Это его люди привлекли внимание борцов с оргпреступностью областного масштаба, они активизировали зачистку в рядах Лукомора. Сколько пацанов уже за решеткой, почти всех повязали по беспределу. Наркоту в карманах у них находили, оружие – как холодное, так и огнестрельное. ОБЭП к этому делу подключился, налоговая. Бизнес у Лукомора серьезный, это фундамент, на котором держится его власть и сила, потому менты так рьяно расшатывали его. Он здесь, а там, в Бочарове, беснуются убоповцы, и Фраер им в помощь… Кочегар дал показания, Штрих раскололся, менты не дают им возможности повернуть назад, а это значит, что суда не избежать, и Лукомор получит реальный срок за убийство. А это как минимум «десятка» строгого режима. И то, если суд вспомнит о его дочерях, которых ему приходится воспитывать без матери… В любом случае менты выведут его из игры. Или уже вывели…

Пятьдесят лет ему. И жизнь только начинается. Жизнь в неволе. Жизнь, о которой он уже успел благополучно забыть. Не хочется ему вступать в суровую схватку за выживание в хищной среде, но делать нечего. Надо доказывать свою воровскую сущность, право на корону. Начал он с малого – выбил блатное место. На этом бы и остановиться, но нельзя, надо ставить под себя эту камеру. Хочет Кислый того или нет, но ему придется подвинуться. Нет желания у Лукомора его трогать, но делать нечего…

Он знал, в какой изолятор его доставили, и смог выяснить, кто «держал здесь масть». Лично с Муртазом он знаком не был, слышал о нем только краем уха, но, видимо, знакомиться придется…

Глава 2

Дверь бронированная, с антивандальным покрытием. Солидно смотрится, эстетично, только вот выдержит ли она пулю? Для майора Одинцова это не праздный вопрос. Возможно, за этой дверью скрывается опасный вооруженный преступник. Кто знает, может, он уже учуял опасность и приготовил к бою пистолет. Он мог выстрелить через дверь, именно поэтому, нажав на клавишу звонка, Одинцов отошел в сторонку.

Кустарев с ним, Ожогин, один молодой, другой не очень, но оба надежные и в деле проверенные. Если что, не подведут…

– Кто там? – послышалось за дверью. Голосок тонкий, девичий.

– Соседи снизу! У вас трубу прорвало! – громким и недовольным голосом выдал Кустарев.

Высокий парень, широкоплечий, простодушный на вид, но непростой по содержанию. В обычной обстановке взгляд у него открытый, с добродушной хитринкой, в экстренной ситуации – сосредоточенный, нацеленный. И сам он сейчас как сжатая пружина. Молодой он еще, но уже обстрелянный.

В общем-то, весь сыр-бор с него и начался. В него стреляли преступники, он запомнил номера их машины, уголовный розыск вышел на двух лукоморских бандитов. Братков нашли в лесу, они лежали возле своей машины. В одном теле две пули, в другом – три. По всему выходило, что Лукомор зачищал следы… А покушение на жизнь сотрудника полиции – дело громкое, в Бочаров прибыла спецгруппа из представителей областного УБОПа и следственного комитета. За Лукомора взялись круто и всерьез…

А майор Одинцов пошел другим путем. С подсказки Кустарева, он вышел на человека, который был причастен к этому преступлению, и выяснил, что тот работал не на Лукомора, а на господина Никиткина. Арсений Перекосов держался недолго, сломали его, сдал он Мишу Веселого, который стоял за убийством лукоморских бойцов.

А вскоре нашли за городом и самого Мишу, в яме, которая образовалась вокруг опоры трубопроводного моста. Убили Веселого, а похоронить грамотно не смогли. Охотники обнаружили труп, следственно-оперативная группа прибыла на место, работа закрутилась.

Это Никиткин организовал покушение на Кустарева, он спровоцировал обострение ситуации, в которой оказался Лукомор. Но его люди сработали нечисто, и уголовный розыск взял след некоего Татарина, который работал в паре с Мишей Веселым. Перекосов его сдал. Адреса Леши Татаринова он не знал, но дал подсказку. А кто ищет, тот и находит…

– Сейчас! – донеслось из-за двери.

Минуты через две тот же голос громогласно сообщил, что никакие трубы в доме не текут.

– В полу текут, нас заливает! – прогрохотал Кустарев.

Дверь открылась, и Максим увидел худосочную брюнеточку лет двадцати. Маленькие, но с большими черными зрачками глаза, острый нос, тонкие губы, прыщик на лице. Белая мужская сорочка на голое тело, на длинных тонких ногах – тапочки как минимум сорок пятого размера.

– Да нет у нас ничего!

– У кого это у вас? – Кустарев широко улыбнулся, бросив на девушку восхищенный взгляд. Ее неземная красота вызвала у него восторг – именно так она и должна была подумать. Не везло Грише в любви, но дурить девчонкам голову он умел.

– Ну, Леши сейчас нет… – неохотно ответила брюнетка.

Кустарев произвел на нее впечатление, и девушка, похоже, хотела, чтобы он обнял ее не только взглядом, но и руками. Освобождая проход, она уперлась в торцевую стенку шкафа, затаенно улыбнулась, глядя, как Гриша раскинул руки, словно собираясь ее обнять, но вдруг замерла, увидев Одинцова, заполнившего собой прихожую. И пистолет в его руке испугал ее.

Остановить Одинцова она не могла, Кустарев надежно удерживал ее в «мягком» плену.

Максим взял вправо, заглянул в гостиную, а Ожогин тем временем ворвался в спальню.

– Вы кто такие? Что вам нужно? – запоздало заистерила брюнетка.

– А вы кого ждете? – глянув на Ожогина, спросил Одинцов.

Юра покачал головой, обследуя спальню. Этот жест говорил о том, что в комнате никого нет, но, возможно, в нем было заключено и возмущение. В гостиной царил бардак. Покрывало на диване скомкано, подушка валялась на полу, на журнальном столике стоял ноутбук, на котором лежали раскрытые книги. Еще на полу валялись газеты, створки шкафа были открыты, от телевизора тянулись какие-то провода. Может, и в спальне такой же беспорядок, потому и хмурит брови Ожогин.

– Никого я не жду!

– А Лешу?

– Ну, Лешу жду! Кто вы такие?

Ожогин осмотрел кухню, обследовал туалет, ванную. Никого. А Одинцов заглянул в спальню и, качая головой, заметил:

– Комитет по чистоте и порядку.

Беспорядок – это слишком мягкое определение того, что творилось в спальне. Белье на кровати скомкано, на одной подушке лежал сапог, на другой женский тапочек, чуть ниже стоял поднос, на котором громоздились грязные тарелки. На полу валялись баночки от йогуртов с ложечками в них, фантики от конфет, вывернутые наизнанку трусики, лифчики, колготки. Одеяло лежало под кроватью, то ли скинули его туда, то ли оно само сползло со стыда за свою хозяйку. Немытая посуда стояла и на столе, вперемешку с бутылками из-под вина и всякой всячиной, и фен здесь, и бигуди разбросанные, и скомканная бумага, и даже свернутая в жгут юбка…

– Беспорядок у вас в квартире, придется принимать меры.

– Какие меры? Что вы такое говорите!

– Принудительная уборка! За ваш счет! Или это не ваша квартира?

– Моя.

Леша Татаринов проживал на улице Юбилейной, но там его не было. Зато нашелся человек, который дал адрес его подружки. Улица Водопьянова, дом семнадцать, квартира сто двадцать четыре.

– Тебя Леля зовут? – спросил Одинцов.

– Ну, Леля.

– А Леша где?

– Ну, нет его… Вы из милиции?

– Нет, не из милиции, – пристально глядя на нее, ответил Одинцов. – Татаринов где?

– Я не знаю. Он как уехал вчера, так нет его до сих пор.

– Звонила ему?

– Ну, звонила… Он трубку не берет… А зачем он вам? Кто вы вообще такие?

– А как ты думаешь, кто мы? Может, Леша кого-то боялся?

– Ну-у… Я не знаю… – отвела взгляд в сторону Леля.

Как будто на стене висел экран с бегущей на нем строкой.

– Думай, Леля, думай. От правильности твоего ответа многое зависит.

– Ну, может, и боялся… А что вы мне сделаете?

– Мы? Ничего. А те, кто хочет убить Лешу, могут и сделать.

– А кто его хочет убить?

Одинцов взглядом показал на кухню. В гостиной с Лелей не поговоришь, в спальне тем более, может, на кухне чисто? Но, увы, бардак был и там. В мойке гора немытой посуды, на столе тарелки, чашки. На полу ничего не валялось, может, нечему было уже туда падать, может, закончились у Лели посуда и столовые приборы. Федорино горе…

– Ты знаешь, чем занимался Татаринов?

Одинцов убрал со стула сковородку, обследовал сиденье, чтобы не испачкаться, и сел.

– Ну, в охранной фирме он работал, – вытянув губы в трубочку, пробубнила Леля.

– Кем?

– Ну, группа быстрого реагирования там.

– На работе его нет.

– Ну, он сказал, что у него отгулы…

– Когда сказал?

– Позавчера… Сказал, что до конца недели гуляет…

– А вчера ушел?

– Да, утром… Кто-то позвонил ему, и он ушел.

– Кто позвонил?

– Не знаю…

Судя по выражению ее лица, Леля собиралась продолжить фразу, но не решилась озвучить свою мысль.

– А что знаешь? Что испугало Лешу?

– Испугало?! – Девушка смотрела на Максима, и рот ее медленно открывался от возмущения. Она не знала, с кем имеет дело, и эта мысль не давала ей покоя.

 

– Кто вы такие?

– Из полиции мы. Майор Одинцов, начальник уголовного розыска.

– Зачем вы мне врете?

– Мы не врем, с чего ты взяла?

– Я же спрашивала, из милиции вы или нет!

– А разве я неправильно тебе ответил? Мы действительно не из милиции, мы из полиции.

– Какая разница?

– Где Татаринов? Чего он испугался? – У Максима не было времени переливать из пустого в порожнее.

– Ну, испугался… Собрался и ушел… Сказал, что ему надо уехать…

– Куда?

– Ну, по делам… Что-то нехорошее у него там на работе случилось, аврал какой-то. Я по его лицу это поняла…

– Может, кто-то приезжал, спрашивал про него?

– Да нет, никто пока не приезжал…

– Пока?

– Ну, он сказал, мне нужно говорить, если спросят, что мы разошлись. А как я могу такое сказать? Не могу! Не хочу с ним расходиться!

– Ну да… – Максим выразительно обвел взглядом пространство вокруг себя.

От чуковской Федоры вся утварь ушла. Скачет сито по полям, а корыто – по лугам… А от грязнули Лели любой мужик сбежать мог. Ели бы не ситуация, которая складывалась вокруг Татаринова, он бы решил, что парень именно это и сделал. Но у парня реально серьезные проблемы, и ему действительно нужно было уносить ноги. Видно, узнал он, что труп Миши Веселого нашли, и сделал выводы.

– Что, ну да! – возмущенно взвизгнула девушка.

Похоже, она поняла, на что намекал Одинцов, отсюда и всплеск эмоций. От ее визга зазвенело в ушах. А в дверь, похоже, позвонили. Леля вскинулась, бросила напряженный взгляд в сторону прихожей.

– Звонят? – спросил Максим. – Кто это может быть?

– Ну, может, мама… – неопределенно пожала она плечами. – Но у нее ключ.

– А у Леши?

– Тоже.

– Надо узнать.

Леля кивнула, подошла к двери.

– Кто там?

– Соседи снизу! Вода к нам льет! – прозвучал грозный мужской голос.

Одинцов удивленно глянул на Кустарева. Кто-то украл его импровизацию. Было бы смешно, если бы не было все так серьезно. Кто-то ломился к Леле в квартиру, и это не соседи. Может, от Никиткина «чистильщики» нагрянули? Убийство Миши Веселого вскрылось, значит, Леша Татаринов должен был исчезнуть – без права на возвращение.

– Нет ничего такого! – подала голос Леля.

Кустарев тут же пришел в движение. Одной рукой он мягко закрыл девушке рот, а другой взял за локоть и потянул за собой, увлекая в гостиную.

– А вы хорошо посмотрите! – донеслось из-за двери.

Кустарев закрыл за Лелей дверь, вышел на исходную позицию, а Ожогин провернул ключ в замке. Дверь с шумом распахнулись, и в квартиру влетел человек в полной экипировке омоновца – камуфляж, защитный шлем, бронежилет, автомат, а ко всему этому прилагались ураганный натиск и недюжинная физическая мощь. Все бы ничего, но за первым бойцом в квартиру собирался ворваться второй. Третий в межквартирном тамбуре вроде не просматривался, но Максиму могло так только показаться, не было у него времени на более детальное изучение обстановки…

Что, если это вовсе не омоновцы?.. Имелась у Никиткина одна такая боевая команда, которая работала под полицейский спецназ, один такой случай Одинцову был известен.

Он схватил омоновца за плечевую лямку бронежилета, рывком потянул на себя и в сторону. Пользуясь его же силой, придал ему ускорение и врезал об угол в стене, за которым начинался дверной косяк. Он страшно рисковал: в ответ ему могла прилететь и грубая физическая сила, и привет от вышестоящего начальства – как минимум за срыв силовой операции, а по максимуму за самоуправство и рукоприкладство. Но уже поздно было останавливаться. Тем более Ожогин и Кустарев его подстраховали. Они вдвоем схватили второго гостя, втянули его в квартиру. Ожогин сам когда-то служил в милицейском спецназе, он и принял своего предполагаемого коллегу, уложил его на пол, а Кустарев закрыл дверь.

– Что здесь происходит?! – завизжала Леля.

Но вопль тонул в том реве, который поднял первый гость, пытаясь скинуть с себя Одинцова.

– Уголовный розыск! Ты кто такой? – Максим и сам давил соперника криком.

– Капитан Лыков! Полиция специального назначения! Пусти! Свои!

– Кто тебя сюда направил? Кто дал приказ?

– Полковник Иванов! – не задумываясь, выпалил мужик.

– А почему не Петров? – ухмыльнулся Одинцов, понимая, что фамилия была выдумана на ходу.

– Какой ОМОН? Взвод, рота, батальон? Кто командир?

Не дал задержанный внятного ответа и на эти вопросы. Зато Кустарев прояснил ситуацию.

– Классная штука… – осматривая брошенный автомат, сказал он. – Калибра предположительно пять и пять, гладкоствольный.

Разговор шел о пневматическом оружии, которого на вооружении у настоящих спецназовцев быть не могло. Одинцов даже удостоверение «Лыкова» изучать не стал, и без того ясно, что там «липа», а быстро надел на самозванца наручники.

– Кто там еще внизу? – спросил он.

– Ты еще ответишь… Не знаю, кто ты там такой! – прохрипел «капитан».

– «Бронник», надеюсь, у тебя не фальшивый? – усмехнулся Максим и с силой ударил задержанного – ногой в бок.

– Ты что творишь, гад! – взвыл тот от боли.

– «Бронник» проверяю… Может, из пистолета проверить?

– Да пошел ты!

– Кто там внизу? – повторил Одинцов.

– Да пошел!..

Майор выразительно глянул на Ожогина, склонился над «Лыковым» и обыскал его. Залез под бронежилет, нащупал под курткой пистолет, вынул его, осмотрел. А ствол боевой, итальянская «беретта», такие пистолеты на вооружении российского спецназа не состоят. Разрешения на такое оружие и быть не могло. Зато имелось служебное удостоверение, выписанное на имя капитана Лыкова Ильи Григорьевича. Были еще и водительские права, принадлежащие Марку Игоревичу Сколкову. Нетрудно было догадаться, где подлинник, а где «липа». Если, конечно, и права не были фальшивыми.

А Ожогин изъял у своего задержанного только пистолет, такую же «беретту». Парня даже липовым удостоверением не снабдили, а из настоящих документов у него ничего не было – ни прав, ни техпаспорта на машину. И ключей от автомобиля не было ни у того, ни у другого. А пешком эти «ряженые» ходить не будут, значит, был кто-то третий, в машине.

Радиостанции ни у кого из задержанных не оказалось, телефон был только у Сколкова, но сигнал с него в режиме реального времени никуда не поступал, так что третий боец бандитского «спецназа» мог находиться в неведении. Может, и не знал он, что происходит с его дружками.

Одинцов оставил задержанных под присмотр Кустарева, а сам с более опытным Ожогиным спустился вниз. Сколков не сказал, на какой машине они приехали, его напарник отмолчался в ответ на вопрос, а ломать их – только время тратить. Время, в течение которого их сообщник мог уйти.

Машину можно было определить по водителю, который в ней находился. К дому припаркованы были, как правило, пустующие машины, такие сразу можно было выбрасывать из поля зрения. Одинцов поступил проще, он обратился к пожилой женщине, сидевшей на скамейке у подъезда. Он подсел к ней, попросил не жестикулировать руками, а спокойно показать взглядом, из какой машины вышли омоновцы с оружием. Женщина размеренно кивнула в сторону черного «Лендкрузера», который стоял боком к навесу с мусорными контейнерами.

Максим степенно поднялся и неторопливо направился к машине, стараясь на нее не смотреть. Но водитель его словно почувствовал и тут же резво взял разгон. Двигатель мощный, приемистость отличная. Преследовать машину Одинцов не стал. Пока до своего автомобиля добежишь, пока заведешь, да и смысла особого нет, когда главные действующие лица в наручниках. Он запомнил номера, достал свой телефон, чтобы объявить перехват, но зазвонил мобильник, изъятый у Сколкова. В трубке послышался взволнованный сбивчивый голос:

– Марк, что там у вас? – Судя по звукам, мужчина говорил из движущейся машины.

Одинцов ничего не стал говорить. Потребовать, чтобы беглец вернулся и сдался ему на милость? Он только посмеется в ответ. Обрушиться на него с угрозами? А если Максим не сможет его взять? Если не сможет, зачем тогда сотрясать воздух пустыми угрозами? Лучше ничего не говорить, не пугать беглеца, чтобы он не выбросил свой телефон. В системе МВД существует бюро специальных технических мероприятий, сотрудники которого смогут определить местонахождение телефона, с которого прошел звонок. Не так давно Максим обращался к специалистам из этой службы, они помогли установить координаты лукоморских братков, которых подозревали в покушении на Кустарева. Координаты Туманова и Еремеева… Установили. И трупы нашли. С тех пор никакого покоя…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru