Футурист, гениальный экспериментатор, певец пролетарской революции, бунтарь, лирик, взнуздавший океаны собственных чувств… Мы хорошо знаем стихотворения Владимира Маяковского, но реже обращаемся к его публицистике, статьям и очеркам. Этот сборник – возможность открыть новую грань творчества великого поэта: в книге «Я – нахал!» собраны лучшие публицистические работы, путевые заметки и очерки разных лет, а также стихотворения, дополняющие образ автора. Открывается сборник предисловием Арсена Мирзаева – российского поэта и литературоведа, специалиста по творчеству Владимира Маяковского.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Перед тем как приступить к чтению, о Маяковском я знала три вещи:– у нас дома его красный скольки-то-томник;
– любовно-треугольное с Бриками;
– стихи-лестницы, стихи-лозунги, флейта водосточных труб.Эти лестницы-лозунги я практически не читала, да и не хотела. Поэтому для мартовской «Прогулки» предусмотрительно выбрала сборник прозы."Нахал" – это подборка эссе, очерков и заметок Маяковского с 1913 по 1929 гг (условно). В неё входят и дореволюционные статьи о театре, живописи, футуризме, и размышления о творчестве в ранне-советский период, и заметки из путешествий по Европе и Америке.Пишет Маяковский ярко, сочно, жирными мазками, беззлобно иронизируя и яростно восхищаясь. Это первое, что меня в нём сразу очаровывает, – страсть. Он страстен в футуризме, революции, социализме, конструктивизме и патриотизме, сплавляя всё это в одну гармоничную линию – от старого к новому. Для него революция – это футуризм в масштабах страны, стремление на обломках старого и изжившего выковать, вычитать, высочинять и вырисовать лучший мир для всех и каждого.Второе, что меня поражает в Маяковском, – ум. Ожидая «большое, кричащее, и в жёлтом галстуке» и «нахала, циника, извозчика, рекламиста», встречаю человека, который:– отлично разбирается в живописи и литературе;
– до каждой мелочи выверяет свои строки, чтобы дать не только словом, но и ритмом, и звуком, и ассоциацией;
– тонко чувствует суть вещей (чего стоит один очерк о Нью-Йорке и американцах, актуальный сейчас так же, как и почти 100 лет назад).И третье, что меня бесконечно очаровывает в Маяковском, – беззлобность. Критикует ли он в свои 20 Репина за салонность, иронизирует ли над коммерчески-продуманной «лапотностью» Есенина, в его словах нет желчи. Американцы, живущие под знаком доллара, но не со скупостью европейской старухи, а с размахом ковбоя Даймонд Джима, ему восхитительны в своей чуждости.Маяковский – это страстный наблюдатель и не менее страстный деятель, особенно во всём, что касается идей революционного футуризма. Он весь там: в ананасах и рябчиках на устах матросов, идущих к Зимнему, в окнах РОСТА и отрывочном сне с поленом под головой. Вон он там, читает стихи рабочим, посреди цеха.Только революция – не футуризм. В очерках и статьях пылкость 1913-14 гг, восторженность и оптимизм 1918-24 гг постепенно сменяются непониманием, растерянностью, обидой, чувством тотальной ненужности и бессмысленности.14 апреля 1930 года. Маяковский, написавший на смерть Есенина «В этой жизни помирать нетрудно, // Сделать жизнь значительно трудней», нажимает на курок…