Владимир Майоров
Долгое полярное лето. Почти документальная повесть
Дизайнер обложки Татьяна Макеева
© Владимир Майоров, 2025
© Татьяна Макеева, дизайн обложки, 2025
ISBN 978-5-0065-4967-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Нас не догонят!..
Я стоял в проходе вагона между двумя рядами пустых кресел.
Нас не догонят!..
Вагон летел, покачиваясь на стыках, и пространство, не успевая расступиться, пронизывало меня, покалывая остриями рвущихся параллелей. Ветер, врывающийся в открытые окна, ерошил волосы и приятно холодил лицо. Вагон мчался сквозь зелёный коридор, расцвеченный весёлыми солнечными бликами.
Нас не догонят!.. – кричало радио, и накопившуюся за годы коросту срывало вместе с прилипшими к ней кусочками кожи, пока я летел вместе с вагоном на Север, где-то между Кемью и Полярным Кругом. С каждым километром во мне оживали забытые образы, звуки, запахи. Казалось, вспоминается то, что давно позабыл…
Было ли всё это на самом деле?..
Осколки, блики, вспышки молнии, распарывающие тьму…
Электрические разряды в клетках, объединённых обрывками нейронов.
Утраченные фрагменты восполняются хитрой системой реставрации воспоминаний. И я не знаю, случалось ли это, или память подсовывает мне искусную мистификацию.
Но я верю, что было именно так.
Нас не догонят…
P.S. Все герои этой повести могли действительно быть…
Долгое полярное лето
Почти документальная повесть
Начало
За окошком открылась вода стального цвета, ребристая гладь, посеребрённая протиснувшимся сквозь тучи светилом. На другом краю залива беседовали, сдвинув опущенные клювы, портальные краны.
– Медвежьегорск. Стоянка 20 минут, – сообщил проводник, размахивая ключами от туалета.
Поёживаясь, ещё не вполне проснувшись, я слез с верхней полки и выполз из вагона. Тучи уже залатали прорехи в небе и жаловали меленьким противным дождичком.
В точности, как я и представлял…
«Мы на далёкий Север едем…» – крутилось в голове.
* * *
И мыслей про Север не было…
Я мечтал поехать в Красноярский стройотряд. Интересно же – Сибирь посмотреть, заодно и денег заработать. А что? Романтика – романтикой, а на стипендию сильно не развернёшься. Вот, знакомый вернулся из стройотряда и мотоцикл купил. Без мотоцикла обойдусь, а деньги найду, куда потратить.
– Чем можешь быть полезен отряду?.. – сурово спросили на отборочной комиссии «деды» в зелёной стройотрядовской форме.
Я был спокоен за свой профессиональный уровень: раствор замесить, кирпич класть, даже угол вывести, а это не каждому доверяют, мог без проблем, но, оказывается, для прописки в стройотряде этого было недостаточно.
– Кирпич класть… – вздохнул старшекурсник в очках, – это все могут.
А сидевший рядом спросил:
– Поёшь, пляшешь?.. Может быть, капустники или стихи пишешь?.. Чем можешь быть полезен отряду?
Я растерянно пробормотал: «Фотографировать могу…», но штатный фотограф в отряде уже был. Красноярские просторы удалялись со сверхсветовой скоростью, а контуры приближающегося лета размывались, превращаясь в тоскливое болото.
Тогда и зазвонил телефон. Он и в другие дни звонил, но этот звонок, как я сообразил много лет спустя, раздался оттуда. Кто-то, возможно Провидение, или заботливый ангел-хранитель, изящным пальчиком накрутил мой номер и голосом одноклассницы, студентки Биофака, поведал, что набирают стройотряд на Беломорскую Биологическую Станцию Московского Университета (потом аббревиатура ББС стала для нас знаковой), и если я немедля позвоню, возьмут обязательно. Правда, заработать денег не удастся…
* * *
Что значили для нас, студентов шестидесятых, строительные отряды? Возможность заработать? Несомненно. Стипендия в тридцать три рубля позволяла иногородним существовать в общежитии, не окочуриваясь с голода. Но, даже если ты москвич, и родители могут помочь, разве к лицу двадцатилетнему парню тянуть из них деньги? Вот и ехали вкалывать в стройотрядах.
Была и другая причина, быть может, самая важная, но открывалась она только тем, кто отмотал лето на возведении коровника или зернохранилища в какой-нибудь тьмутаракани. Да и то не всем. Наверное, надо было иметь особый настрой души. С чужими об этом не говорили. Да и как объяснишь человеку со стороны, что там рождается код: свой-чужой? «Свои» объединены, наверное, особым биополем. Счастлив, если просто находишься рядом. Радость множится на каждого, а несчастье делится между всеми. Эта аура сохраняется на многие годы. Не все могут её ощутить. Для большинства мы просто едем вкалывать. За деньги.
Быть может, именно поэтому меня спрашивали, чем я могу быть полезен отряду? Мне же не удалось убедить их, что я «свой»…
* * *
– Денег, правда, не платят, но там хорошо.
Я не понимал, как может быть хорошо на студёном Белом море, да если ещё там и денег не платят. Так и представлялось из московской дали: тяжелые маслянистые волны, неприветливое низкое небо, скребущее облаками поросшие лишайником скользкие скучные скалы, мерзкий непрекращающийся дождичек и мы, тянущие ЛЭП неизвестно откуда незнамо куда. Правда про ЛЭП, то есть линию электропередач, узнал позже, на собрании стройотряда.
Но не губить же лето на даче…
* * *
Ни единого облачка… Но тогда, в июле тысяча девятьсот шестьдесят девятого, дождь всё же случился. Он замазал линялой кистью заоконное пространство. На полустанках в открытую вагонную дверь вползал запах угольной гари, щедро припорошенный водяной пылью. Казалось, никогда не выбраться из этой беспросветности, из тумана и мороси, вмещающей «сейчас», и всё, что в «сейчас» превратится: через час, день, неделю…
* * *
Мерзкий противный дождичек, небо без просветов. Север. Как и представлял…
Стоял в тамбуре, рукой и ногой крепко упираясь в открытую дверь, чтобы не выпасть ненароком, и пытался кожей ощутить врывающуюся с ветром в вагон чужую жизнь.
Тогда проводники не запирали двери в общих вагонах…
Невыразительные станции со странными названиями: Суглица, Надвойцы, Кочкома. Долгие стоянки. Встречные товарняки. Тепловоз, трогающий состав. Плевок чёрного дыма, нехотя всплывающего над локомотивом. И никакого просвета в пасмурном настроении.
Друзья разъехались, каждый сам по себе. И меня куда-то везёт поезд, в необязательное место, с необязательными попутчиками…
* * *
Мне нравятся плацкартные вагоны. Купейный – это девять четырёхместных камер, в которых пассажиры мотают свой срок: двое, трое, четверо суток. Зависит от соседей, но даже хорошие в замкнутом пространстве утомляют.
Плацкартный – это жизнь в своём многообразии. И соседей больше – ещё двое на боковых полках, да и другие соты не изолированы. Надоест – к твоим услугам очередь в туалет. Обеспечено минут двадцать разговоров с незнакомыми попутчиками.
В плацкартном общаться с соседями проще. В купейном люди как-то зажаты, стесняются, наверное, а в плацкартном тебя всегда и накормят, и выпивкой угостят, и уму-разуму научат.
Если же едешь большой компанией – несколько плацкартных купешек твои: там едят, тут поют, а тут пулю расписывают. Выбирай, по душе. Так и до Читы доехать не скучно. Почему до Читы? Просто дальше на поезде я не забирался.
Люблю ездить в плацкартных вагонах…
* * *
– С физтеха? – переспросил командир стройотряда неожиданно бархатистым голосом. Казалось, он всё время улыбается. Но задержать, зафиксировать эту улыбку не получалось. Она порхала где-то между прищуром глаз и уголками губ.
– Может, ещё мужиков найдёшь? А то у нас на биофаке одни бабы. Работать кому?
Позже, на собрании, директор Биостанции рассказал, что работа в этом году будет нешуточная: проложить по тайге и болотам пятнадцать километров высоковольтной линии.
Навербовать ребят в стройотряд оказалось непросто. Повесил объявления в общежитии и на дверях столовой. Звонили, заходили, слушали, скучнели, неопределённо обещали позвонить через пару дней и исчезали навсегда. Конечно, условия не слишком привлекательные. Отряд безденежный. Оплачивалась лишь дорога в оба конца да питание. То есть, работать придётся «за так». Однако небольшая команда всё же набралась. Во-первых, одногрупник Миша. Потом, две пары: одна супружеская, а другая – почти. Ещё один парень, Лёша, невысокий, крестьянского вида, и некто Виталий – он сдал сессию досрочно и отправился на Биостанцию раньше нас.
Так и поехали.
* * *
После полудня жизнь незаметно стала меняться. Унялась морось, тучи постепенно поднялись, просветлели, разрыхлились, в прорехи блеснуло солнце. То справа, то слева за весёлыми сосёнками проглядывали ультрамариновые озёра, порой вырывались на свободу, окаймлённые невысокими аккуратными горками.
Да и спутники оказались весьма симпатичными. Очаровательная Лариса, общительный улыбчивый Сергей, спокойный, чуть суховатый Володя, незаметная Таня, серьёзный молчаливый Лёша, чуть суетливый, пытающийся отыскать невидимые нити сущего, Миша. Неплохая команда. Уже и маленьким общим хозяйством обзавелись. Обжили неполные два купе плацкартного вагона.
Проехали станцию Полярный Круг. Ещё двадцать минут – и вагон остановился напротив стоявшего на горке небольшого каменного одноэтажного здания с надписью «Пояконда». Выгрузились. Были злобно облаяны пугливыми собаками.
* * *
Вагон остановился напротив стоявшего на горке небольшого каменного одноэтажного вокзала с надписью «Пояконда». Окна и двери заколочены досками. Накинул рюкзак и по усеянной лужами, будто множеством глаз, дороге, облаянный трусливыми собаками, направился к пирсу. Катера не было. По четвергам с Биостанции отправляются продрейсы: катер до Пояконды, а потом машиной до Княжой или Кандалакши – там находятся ближайшие магазины. Но поезд опоздал на четыре часа, и катер ушёл. Денег нанять моторку у меня не было. Утром могли привезти отъезжающих студентов, а могли и не привезти. Впереди лежали пятнадцать километров по трассе – линии электропередач. Я поправил рюкзак и шагнул отматывать первый километр.
* * *
– Вы на Биостанцию?
Щуплый парнишка мог бы и не спрашивать, поскольку никого больше на платформе не было.
Шли, сопровождаемые стаей не унимавшихся собак по серым деревянным мосткам – мимо приземистых рубленых избушек с низкими окошками и крохотными огородиками, мимо штабелей нешкуреных брёвен, вдоль железнодорожной ветки, заканчивающейся у солидного пакгауза рядом с высоким крепким причалом.
Паренёк, оказавшийся капитаном, прыгнул на палубу катера.
– Рюкзаки в кубрик сложите.
Дизель нехотя чихнул, просыпаясь, и покорно затарахтел.
– Швартовы сымайте!
Оказывается, это относилось к нам. Гордый оказанным доверием, я выбрался на пирс, снял со сваи тяжёлую пеньковую петлю и ловко спрыгнул на плавно отваливавший борт. Катер развернулся, обогнул остров, загораживавший вход в небольшую бухту, и бодро вытарахтел в море.
Тут я и обалдел. «Серые скалы под низкими лохматыми тучами…» Забыв, что уже девять вечера, солнце и не думало заходить. Неправдоподобное грубовато-синее сонное море под неправдоподобным бесконечным мягко-синим сводом. И островки. Близкие и далёкие, похожие на золотистые шапки, высовывающиеся из воды. Это низкое северное солнце вечерними лучами освещало стволы высоких сосен.
Я влюбился в Белое море, влюбился с первого взгляда.
– Смотрите! Смотрите! – дёрнула за рукав Лариса.
В чистейшей, зеленоватой стихии, катер сопровождали неведомые создания – сантиметров сорока длиной, плоские ленточки чуть светлее окружающей воды. Меня слегка передёрнуло – представил: плыву-плыву… и вдруг утыкаюсь носом в плоского полупрозрачного червя… Б-р-р-р-р! Противно…
Дизель притих, катер гуднул пару раз и замер. От берега, метрах в двухстах, отчалила шлюпка.
– Заберём ребят с трассы, – молвил вышедший из рубки капитан.
Шлюпка оказалась большой, даже не шлюпка, а ботик. Привалил к катеру, на борт с воплями, будто пираты при абордаже, выплеснулись стройотрядовские школьники, человек двенадцать, загоревшие и пообтрепавшиеся за неделю, проведённую на Белом море.
– Привет!
Передо мной стоял такой же пиратистый, неотличимый от малолеток, улыбающийся Виталий.
– Как добрался?
Оказывается, добрался с приключениями. Как полагается, опередил себя телеграммой: «Прибываю двадцать пятого. Завьялов». Только поезд остановился, подбегает к вагону мужичок:
– Вы Завьялов?
– Я.
Мужичок хвать рюкзак прибывшего и тикать. Виталик – за ним. Так до самого пирса чуть не бегом.
– Просим, пожалуйста!
И вот Виталий стоит один на носу корабля, овеваемый ветрами, скрестив руки на груди, и озирает дали как капитан Нельсон. Только подзорной трубы не хватает.
Всё разъяснилось на месте. Оказывается, получают в отсутствие Директора на Биостанции телеграмму: «Прибываю двадцать пятого. Завьялов». Про стройотряд ни слова, да и нет ещё никого из стройотряда. Вот и решили, что начальство с Университета жалует, может даже Академик, у того фамилия похожая была. Снарядили катер за одним прибывающим. Если б знали, что Завьялов – это просто Виталик, куковать бы ему на причале до утра.
Катер обогнул мысок с ветряком и направился к домикам, разбросанным у подножия двуглавой горки поросшей лесом. Школьники резво выскочили на пирс и пришвартовали катер. У выхода с причала нас встретила невысокая плотная женщина с красной повязкой на рукаве.
– Здравствуйте! Семь человек согласно телеграмме? Пойдёмте, поселю вас.
По песчаной дорожке, окружённой частыми худосочными сосенками, мимо волейбольной площадки подошли к голубому домику, на котором красовалась табличка с названием улицы: «Тупик молодых дарований». По наружной лестнице поднялись на второй этаж.
– Располагайтесь. Уже поздно, а завтра получите бельё и одеяла.
В комнатушке стояло четыре кровати, на которых лежало семь полосатых матрасов.
Вытащили провизию, что осталась с поезда, расположились вокруг небольшого обшарпанного стола.
Заскрипели ступеньки, в двери вновь появилась встречавшая нас дежурная дама, на этот раз с потрёпанной амбарной книгой.
– Зарегистрируйтесь. Дата приезда, фамилия, паспортные данные. – Когда семь строчек были заполнены, наставница забрала журнал. – Сходите в столовую, вон, напротив. Чаем напоят, может, и от ужина что осталось.
– Да, в одиннадцать отбой, – уже от двери бросила дежурная. – После отбоя по Станции бродить не разрешается. Утром представитесь Директору.
Столовая располагалась в соседнем доме. Перед входом, на доске объявлений небесного цвета были прикноплены две бумажки:
«Заказы на ж/д билеты передавать дежурному преподавателю или оставлять в кабинете Директора на столе с указанием даты и пункта назначения.»
«Лодки выдаются дежурным преподавателем с 17.00 до 21.00.»
Сергей заглянул в окошко раздачи:
– Красавицы, покормите нас чем-нибудь? А то мы страсть какие голодные, прямо с поезда.
Грубый подхалимаж, похоже, подействовал.
– Сколько вас?
– Семеро.
– Макароны остались. Только холодные. Будете?
– Давай! Давай холодные! Всё съедим.
В окошке, одна за другой, стали появляться тарелки с огромными порциями макарон по-флотски.
– Ой, куда мне столько! – испугалась Таня.
– Ничего. Поможем, – успокоил Сергей, усаживаясь за стол.
– Чай сами из бака наливайте, – раздалось из окошка.
– Спасибо!
– Ешьте на здоровье. Посуду потом на мойку отнесите.
Отужинав, с трудом выползли на крыльцо столовой.
– Ой! – вскрикнула Таня и хлопнула себя по щеке. Над ухом раздался противный зуд, я больно вдарил ладонью по уху, но зуд не прекратился. Вёрткий, гад…
– Уже двенадцатый час, пошли, – торопил Лёха, размазывая по лбу кровь. И его, гады, достали!
Надо было распределиться по кроватям.
– Давайте, разыграем, – предложил я.
– Мы с Таней на одной уместимся, – сказала Лариса.
– А мы вас охранять будем, – Сергей подтащил к женской кровати два матраса. – На полу будем спать.
Так образовалась семейная половина комнаты, а нам достались настоящие скрипучие спальные места.
– Ребята, надевайте всё тёплое, ночью холодно будет, – предупредил Володя.
Наволочек в комнате не наблюдалось. Я обернул подушку с ржавыми пятнами прихваченным из дома полотенцем и попытался заснуть. Получалось плохо. Свет мешал, пробирался сквозь сомкнутые веки. Мы же за Полярным кругом, здесь в июле темноты не бывает…
Разбудил злобный шёпот Миши и шлепки полотенца по стене: «Вот тебе! Вот тебе, гад!»
Миша охотился за рассевшимися по стенам и потолку комарами. Невыносимо чесался искусанный лоб. Я снял с подушки полотенце и присоединился к товарищу. Остальные делали вид, что спят. Вместе мы перебили комаров, по крайней мере тех, до которых смогли дотянуться.
– Надо форточку закрыть, – заметил Миша, – опять налетят.
– От духоты помрём.
– Лучше от духоты, чем от комаров.
Снова попытался уснуть, но мешало зудение уцелевших особей. Тогда накрыл голову штормовкой и притворился глухим. Помогло.
