Владимир Петрович Бровко
Сверчок
Вступление
Непосредственным поводом к написанию данной работы первоначально явилось искреннее желания вашего автора разобраться во многих неясных фактах биографии дореволюционного российского поэта и писателя А.С. Пушкина.
Ведь начиная со школьных времен ваш автор, изучая жизнь и деятельность А. Пушкина постоянно ловил себя на мысли, что подавляющее число его биографов как бы умышленно и зачастую очень неумело «фальсифицирует» письменную историю его жизни, освещая одни эпизоды и тщательно скрывая другие.
А также приписывая ему достоинства и заслуги коих у него никогда при жизни не имелось!
Ну и раз мы заговорили о «достоинствах и заслугах» А.С. Пушкина то надо тут прямо сказать, что он в глазах своих сверстников и вообще всех людей, с которыми ему приходилось общаться на протяжении всей своей жизни увы у них совершенно не ассоциировался с образом «выдающегося российского поэта_- «создателя русского литературного языка»!
Более того самые близкие его друзья, начиная с момента его появления в Царскосельском Лицее сразу дали ему точную характеристику в которой отразилась и манера поведения молодого А. Пушкина в обществе и его интеллектуальные способности прозвав в конечном итоге «СВЕРЧКОМ»
Тут я так же хочу пояснить, современному читателю, особенно из числа городских жителей что это за «зверь» такой – сверчок? Потому, что «сверчки» наверно из-за неблагоприятной экологической обстановке в больших городах, уже там не живут.
А с точки зрения биологии как науки, то он сказано: «Сверчок домовый, или сверчок домашний (лат. Acheta domesticus) – вид прямокрылых насекомых из семейства сверчков.
Они бывают двух видов: космополитический и синантропный вид, родиной которого является Северная Африка и Дальний Восток. Сверчки часто селятся в жилищах людей, отапливаемых промышленных зданиях и теплоцентралях.
В тёплое время года, с конца весны по начало осени, живут вне человеческих построек[8], с наступлением холодов, с конца осени, поселяются в постройка».
Эта лицейская кличка так прилипла к А. Пушкину, что вошла в повседневный оборот дворянского общества Санкт-Петербурга где иначе его «за глаза» даже в личной переписке между собой никто и не называл.
Свидетельство тому может быть хотя бы многочисленная переписка как друзей и знакомых Пушкина, так и многих других российских литераторов которые видя таланты молодого А. Пушкина как поэта, но учитывая его обычное поведение и род занятий –великосветского бездельника так и продолжили называть его «Сверчком» как бы с большой долей горького сарказма и сожаления фигурально как определяя в не нем новую мутацию под названием – «Сверчок литературный».
В связи с этим я в целях обеспечения объективности излагаемых фактов отдельно изучил вопрос о появлении этой клички у А. Пушкина и вот что удалось выяснить.
Оказалось, что у Александра Пушкина за время шестилетней учебы в Лицее сменилось несколько прозвищ.
Самым первым из них было «француз». Прозвали его так за великолепное знание языка и увлечение французскими авторами.
Потом однокурсник Пушкина Яковлев сравнил его с «обезьяной», возможно за язык его тела и жесты. И это прозвище вначале привязалось к нему.
После тот же Яковлев дал ему новую кличку – «тигр». Скорее всего, когда Пушкин сердился, был похож на тигра. Говорили, что своими эпиграммами он словно набрасывается на жертву и терзает ее.
Потом это все вылилось в то, что Александра Пушкина стали называть «смесью обезьяны с тигром». Это прозвище привязалось к нему надолго.
Кроме того, поэта часто называли по присвоенному номеру, который давали каждому ученику лицея, «номер 14».
За неусидчивость и живость Пушкина иногда называли «егоза», но это имя не было таким ярким, как предыдущие.
Еще во время учебы в Лицее Александр Пушкин неофициально был принят в российское литературное общество «Арзамас». У всех членов клуба, а это были уже не молодые лицеисты, а вполне взрослые мужчины, русские дворяне с чинами и положением в российском обществе были вымышленные имена. И вот тут А.С. Пушкину тоже дали имя-псевдоним: «Сверчок» которое окончательно за ним закрепилось.
Так, что «СВЕРЧЕК» это уже не лицейская кличка, а собственно настоящий первый литературный псевдоним А.С. Пушкина, который ваш автор и взял для название своей книги!
Но все это было до захвата в России власти большевиками в 1917 г. когда Российская империя, ослабевшая в Первой мировой войне, рухнула, распавшись на десяток новых государств.
А когда Советская власть в России окрепла и появилась новая особая марксистско-ленинская пролетарская литература то перед коммунистическими пропагандистами встала задача найти для идеологически правильных, но литературно полуграмотных пролетарских писателей и поэтов – своего рода «эталон» на который они должны всегда равняется.
То из всех дореволюционных российских писателей Советской власти «приглянулся» именно А. Пушкин. Он казалось был и сам «вольнодумцем и демократом», почти что декабристом и борцом с царизмом.
От которого он якобы сильно страдал, был унижен и в конце концов погиб как «невольник чести» не вынеся выпавших на него несчастий.
Сам же «культ личности» А. Пушкина СССР начался примерно с 1934 года, когда он стал в советской пропаганде будучи до этого просто одним из известных российских дореволюционных поэтов, стал «литературной звездой первой величины» и уже стал считается по совершенно необоснованным и до нашего времени неясным обстоятельствам «основателем «русского литературного языка»!
Правда после краха СССР государственная пропаганда в РФ стала меньше «пиарится» на его имении и как мне показалось, наконец «литературные критики» создали более-менее его правдивую биографию.
И одним из примеров такой биографии является по моему личному мнению статья в так называемой «Большой российской энциклопедии» https://bigenc.ru/literature/text/3485181
Я не уверен, что все читатели захотят лично перейти по вышеприведенной ссылке для того чтобы прочесть эту статью и поэтому в первой части этой книги я ее полностью воспроизведу для того чтобы, потом вы уважаемый читатель, отталкиваясь от указанных дат и фактов могли понять ход мыслей автора в его стремлении к раскрытию как ранее неизвестных, так и умышленно сфальсифицированных страниц биографии А.С. Пушкина.
ч.1 СОВРЕМЕННАЯ ОФИЦИАЛЬНАЯ БИОГРАФИЯ А. С, ПУШКИНА
ПУ́ШКИН Александр Сергеевич [26.5(6.6). 1799, Москва – 29.1(10.2).1837, C.-Петербург; похоронен в Святогорском монастыре, ныне Псковская обл.], рус. поэт, драматург, прозаик, историк, лит. критик и журналист.
Источник фото: https://ru.wikipedia.org/wiki/Пушкин,_Александр_Сергеевич#/media/Файл:Orest_Kiprensky_-_Портрет_поэта_А.С.Пушкина_-_Google_Art_Project.jpg
Из рода Пушкиных. Отец – Сергей Львович (1767 или 1771 – 1848), мать – Надежда Осиповна, урождённая Ганнибал (1775–1836), внучка генерал-аншефа А. П. Ганнибала.
Детство провёл в Москве, где получил первые представления о светской и лит. жизни, рус. истории и культуре, приобщился к чтению сочинений русских и в особенности франц. авторов, создал первые лит. произведения, в т. ч. комедию «Похититель» и поэму «Толиада» (1809–11, не сохр.). Определённое влияние на становление лит. интересов юного П. оказал его дядя – В. Л. Пушкин.
В 1811г. П. принят в новооткрытый Царскосельский лицей, где изучал классич. мифологию, античную (преим. римскую), франц., рус. лит-ру, европ. историю. В лицее у П. появились друзья, которым было суждено повлиять на его мировоззрение (И. И. Пущин, А. А. Дельвиг, В. К. Кюхельбекер); здесь же к нему пришло первое признание: его лит. дарование оценили Г. Р. Державин, П. А. Вяземский, К. Н. Батюшков и В. А. Жуковский, которых П. считал своими наставниками в поэзии
Из других рус. писателей наибольшее влияние на него оказали М. В. Ломоносов, А. П. Сумароков, В. П. Петров, Д. И. Фонвизин, Н. М. Карамзин, И. А. Крылов; из европейских – Ж. де Лафонтен, Вольтер, Ж. Ж. Руссо, Э. Парни и вся школа франц. «лёгкой поэзии». Осн. темы лицейской лирики П. – любовь, вино, дружба, поэзия; первое опубликованное стих. «К другу стихотворцу» («Вестник Европы», 1814, № 13).
Во 2-й пол. 1810-х гг. на первый план выступили иные интонации: подражая «унылым» элегиям Жуковского, П. обратился к темам непреодолимого одиночества, предчувствия смерти, утрат и ударов судьбы; элегич. топика проникла и в жанр послания: «Городок (К**)» (1815), «К Жуковскому» (1816, опубл. в 1840). Характерны эксперименты с поэтикой рус. оды, преим. «торжественной» и «политической»: ориентированные на этот жанр лицейские стихотворения осложнены ассоциациями с элегией («Воспоминания в Царском Селе», 1814), балладой («Наполеон на Эльбе», 1815), посланием (прямое обращение к адресату в стих. «Принцу Оранскому», 1816, опубл. в 1841) и в меньшей степени с топикой идиллии (тема детства в «Воспоминаниях в Царском Селе» и в оде «На возвращение Государя Императора из Парижа в 1815 году», 1815).
Незавершёнными остались лицейские поэмы: «антиклерикальная» («Монах», 1813, опубл. в 1928–29) и «богатырская» («Бова», 1814, опубл. с цензурной правкой в 1841, полностью – в 1899).
После окончания лицея в июне 1817 П. поступил в С.-Петербурге на службу в Коллегию иностр. дел в чине коллежского секретаря и, обратив на себя внимание светского общества демонстрацией независимого поведения, энергично включился в лит. жизнь.»
Тут я прерву цитирование биографии чтобы сразу сказать, что его биографы между собой так и не пришли к окончательному выводу о том:
Как закончил А. Пушкину учебу в Лицее?
С каким чином он был выпущен?
Какую должность он получил в Коллегии иностранных дел?
Выполнял ли он там какую-то работу и если не выполнял, то почему?
Какое ему платили жалование и почему платили, если он не ходил на службу?
На эти вопросы я постараюсь дать ответы в следующих частях, а пока продолжим чтение биографии:
«Если в лицее он выступал против литераторов архаического направления на стороне писателей – последователей Н. М. Карамзина, объединившихся в лит. об-во «Арзамас», то в 1817, формально став членом об-ва и получив некогда желанную возможность заседать в «Арзамасе», ею почти не воспользовался, предпочитая вечера у о смеиваемого им ещё недавно А. А. Шаховского.
Смена лит. ориентиров оказалась плодотворной: именно в это время формируется пушкинский худож. метод, основанный на парадоксальном сближении разнородного жизненного материала и принципиально разных лит. традиций.
На мировоззрение П. в 1817–20 повлияли Н. И. Тургенев и П. Я. Чаадаев: первый старался приобщить его к идеологии европ. либерализма, второй разъяснял необходимость интеллектуальной независимости.
Осн. произведение П. этого периода – поэма «Руслан и Людмила» (1817–20, опубл. в 1820), в которой лёгкость слога сочеталась со знанием рус. фольклора, истории, традиций рус. «богатырской» поэмы и зап. европ. рыцарских романов.
Оригинальность построения поэмы состояла в резких переходах от «отступлений» и описаний к сюжетной динамике, в насыщенности лит. полемич. подтекстами, имевшими пародийный оттенок. В состав поэмы вошла, в частности, пародия на «Двенадцать спящих дев» В. А. Жуковского, который не без скрытой иронии надписал П. свой портрет: «Победителю-ученику от побеждённого учителя…».
В лирике П. петербургского периода, продлившегося по начало мая 1820, особое место занимают политич. стихотворения, как не противоречившие гос. идеологии и политике («Деревня», 1819, строки 1–34 опубл. в 1826 под назв. «Уединение»; полностью – в «Полярной звезде на 1855 год», Лондон; в России – в 1870), так и резко оппозиционные, среди них самая известная – ода «Вольность» (1817 или 1819, опубл. в 1856), в которой рассказывалось об истинных обстоятельствах убийства имп. Павла I, что было воспринято как обвинение имп. Александра I во лжи: офиц. версия утверждала, что Павел I скончался от аполексич. удара.»
Тут я прерву цитирование «биографию» чтобы сказать, что в общем как на те давние времена преступление было серьезным и политическим.
Посему я ниже привожу полный текст этой оды чтобы читатель давно не отрывавший тома со стихами А. Пушкина сам сразу все мог понять!
Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица?
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру…
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок.
Открой мне благородный след
Того возвышенного галла,
Кому сама средь славных бед
Ты гимны смелые внушала.
Питомцы ветреной Судьбы,
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!
Увы! куда ни брошу взор —
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы;
Везде неправедная Власть
В сгущенной мгле предрассуждений
Воссела – Рабства грозный Гений
И Славы роковая страсть.
Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с Вольностью святой
Законов мощных сочетанье;
Где всем простерт их твердый щит,
Где сжатый верными руками
Граждан над равными главами
Их меч без выбора скользит
И преступленье свысока
Сражает праведным размахом;
Где не подкупна их рука
Ни алчной скупостью, ни страхом.
Владыки! вам венец и трон
Дает Закон – а не природа;
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.
И горе, горе племенам,
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу, иль царям
Законом властвовать возможно!
Тебя в свидетели зову,
О мученик ошибок славных,
За предков в шуме бурь недавних
Сложивший царскую главу.
Восходит к смерти Людовик
В виду безмолвного потомства,
Главой развенчанной приник
К кровавой плахе Вероломства.
Молчит Закон – народ молчит,
Падет преступная секира…
И се – злодейская порфира
На галлах, скованных лежит.
Самовластительный Злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоем челе
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрек ты богу на земле.
Когда на мрачную Неву
Звезда полуночи сверкает
И беззаботную главу
Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец
На грозно спящий средь тумана
Пустынный памятник тирана,
Забвенью брошенный дворец —
И слышит Клии страшный глас
За сими страшными стенами,
Калигулы последний час
Он видит живо пред очами,
Он видит – в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны,
На лицах дерзость, в сердце страх.
Молчит неверный часовой,
Опущен молча мост подъемный,
Врата отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наемной…
О стыд! о ужас наших дней!
Как звери, вторглись янычары!..
Падут бесславные удары…
Погиб увенчанный злодей.
И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
В общем скандал случился страшный!
Дело доложили императору Александру Первому, который в апр. 1820 распорядился начать следствие о возмутительных стихах.
А вот современный биограф утаивает нам всю правду о этом деле! когда пишет следующее:
«П., благодаря помощи друзей, собств. находчивости и стечению обстоятельств, сумел избежать серьёзного наказания, получив назначение в Кишинёв в канцелярию ген. И. Н. Инзова.
А ведь пред тем как послать А. Пушкина в ссылку в глухую и только недавно отвоёванную у Османской империи Бессарабию (т.е. Молдавию) 21-ти однолетнего чиновника Коллегии иностранных дел в Тайной канцелярии по распоряжению императора, так сказать с учетом его «молодости» и «глупости» и с целей быстрейшего «перевоспитания» строптивого барчука -подвергли телесному наказанию на грани бесчестия –выпороли кнутом!
Не знаю на что рассчитывали судьи вынеся такой «приговор» сменив ссылку в Сибирь на ссылку в солнечную Молдавию, но это, в случае с А. Пушкиным увы не способствовало его «вразумлению».
Он и до этого «внушения» очевидно имел врождённые нервно-психологическими травмы своей психики, а тут такое «унижение» его «чести и достоинства».
Но как бы там ни было А. Пушкин был немедленно отправлен в г. Кишинёв.
Правда туда он попал не сразу, но об этих обстоятельствах мы поговорил в последующих частях этой книге, а пока я продолжу цитирование современной биографии А. Пушкина:
«В Кишинёве П. проводил время в обществе М. Ф. Орлова, неск. раз общался с П. И. Пестелем, установил приятельские отношения с В. Ф. Раевским, а также с И. П. Липранди (который станет прототипом Сильвио в повести «Выстрел», 1830);
И в итоге был принят в масонскую ложу «Овидий», история которой до сих пор в полной мере не прояснена: в частности, остаётся неизвестным, почему П. утверждал, что именно из-за деятельности «Овидия» в России «уничтожили все ложи».
П. не был деятельным масоном: его единственное произведение, с уверенностью атрибутируемое как масонское, – послание «Генералу Пущину» (1821, опубл. в 1874), подчёркнуто риторич. и патетическое, допускавшее возможность иронич. интерпретации.
Тут я опять прерву биографию чтобы сказать, что в ней не раскрыты тайные страницы жизни А. Пушкина как российского масона!
А ведь никто А. Пушкина до конца его жизни из числа масонов не отчислял!
А ведь сам он при поступлении в 1831 г. на государственную службу давал письменную клятву, что мол не состоит и не будет состоять ни в каких тайных обществах!
И как члены масонской ложи «Овидий» того пусть и косвенным образом, но был причастен к организации «восстанию декабристов в декабре 1825 года!
И это было второе нарушением А. Пушкиным Законов Российской империи
Так, что нам с вами уважаемый читатель, далее придется отдельно разобраться и с этими тайными страницами биографии А. Пушкина.
Но пока для вашего «погружения в тему» я продолжу цитирование биографии А. Пушкина далее:
«На юге П. увлёкся творчеством Дж. Байрона; отчасти в подражание ему были созданы поэмы «Кавказский пленник» (1820–21, опубл. в 1822), которая имела большой успех, «Бахчисарайский фонтан» (1821–23, опубл. в 1824) и «Цыганы» (1824, отд. изд. – 1827) – с их «местным колоритом», лаконизмом повествования, отступлениями, намёками, умолчаниями и страстями.
Герои этих поэм не верили в достижимость счастья, не умели и не хотели примириться с несовершенством мира, не понимали своего предназначения, искали и не находили свободы. «Байронизмом» отмечены некоторые лирич. стихотворения П. («Погасло дневное светило…», 1820, «К морю», 1824) и в меньшей степени «роман в стихах» «Евгений Онегин», который он начал писать в 1823.
Почти одновременно с работой над поэмой «Бахчисарайский фонтан», в которой тема христианства представлена как высокая и значительная, в 1821 создан обширный цикл кощунственных произведений: «<В. Л. Давыдову>» (опубл. в 1884), «Христос воскрес, моя Ревекка!..», «Гавриилиада» (оба опубл. в 1861).
Любовная лирика южного периода сочетала демонстрацию интимности пылких чувств с умолчаниями и недосказанностями, граничившими с мистификацией: до сих пор в популярной лит-ре обсуждается миф о «потаённой любви» П. и кандидатуры на роль его гл. героини (как правило, называются имена Е. К. Воронцовой, М. Н. Раевской, А. Ризнич или К. Собаньской).
В духовной биографии П. 1823 стал переломным: поэт разочаровался в идеологии и практике революц. конспирации, открывшихся ему не столько героикой подвига и самопожертвования, сколько претенциозным пустословием и борьбой за лидерство.
О заведомой неадекватности либеральных иллюзий совр. историч. реальности – стих. «Свободы сеятель пустынный…» (1823, опубл. в 1856). В 1824 в послании «К морю» революц. «просвещенье» и тирания предстанут как две равно неприемлемые возможности.
Со своей стороны, декабристы с самого начала знакомства с П. ценили его лит. дарование, но не доверяли ему как человеку, полагая его слишком легкомысленным и беспечным.
При этом отношение П. к бывшим лицеистам, участвовавшим в событиях 14(26).12.1825, И. И. Пущину и В. К. Кюхельбекеру, оставалось неизменно дружеским («И. И. Пущину», 1826, опубл. в 1841; «19 октября <1827>», опубл. в 1830; и др.).
Летом 1823 П. переведён в Одессу в распоряжение ген.-губернатора М. С. Воронцова, который вскоре стал тяготиться присутствием П., демонстративно пренебрегавшего служебными обязанностями, острого на язык и склонного к эпатажу; обычно предполагается, что свою роль сыграло увлечение П. его женой – Е. К. Воронцовой [ей посвящены стихотворения «Сожжённое письмо» (1825, опубл. в 1826) и «Храни меня, мой талисман…» (1825, опубл. в 1916)].
Письма П. перлюстрировались; в одном из них говорилось о его интересе к «чистому афеизму» (в смысле «атеизму».-автор). «
Так случился второй большой скандал в жизни А. Пушкина который коренным образом изменил его судьбу!
И автор современной биографии так описывает эти события:
«Власти признали служебную карьеру П. завершённой, и летом 1824 он был сослан в родовое имение Ганнибалов-Пушкиных с. Михайловское Псковской губ. под надзор местных властей (полицейский надзор над П. не был снят до конца жизни).
Досуг П. заполнили чтение Библии, произведений У. Шекспира и И. В. Гёте, изучение рус. истории и фольклора.
В центре его лит. размышлений – проблема романтизма, что во многом объясняется полемикой вокруг «Бахчисарайского фонтана»: поэма была опубликована с обширным предисловием П. А. Вяземского, описавшего рус. лит. ситуацию в категориях борьбы романтизма и классицизма и безоговорочно принявшего сторону первого.
В отличие от Вяземского, П. полагал, что «русского классицизма» не существует.
В наброске ст. «О поэзии классической и романтической» (1825, опубл. частично в 1855) он рассматривал классицизм и романтизм как категории, обобщающие историю лит. жанров, связывая с классицизмом формы, известные античной лит-ре, и относя к романтизму те, «которые не были известны древним» или претерпели изменения.
Полагая, что истинный классицизм в России – дело будущего, П. со 2-й пол. 1820-х гг. всё чаще обращался к античным формам, одновременно пытаясь воскресить поэтику торжеств. оды и эпич. поэмы [мотивы и стилистика этих жанров нашли отражение в эпилоге «Кавказского пленника», позднее – в поэмах «Полтава» (1828, опубл. в 1829), «Медный всадник» (1833, опубл. в 1837, посм.)].
Нараставший интерес к классицизму не означал разрыва с романтизмом: трагедия «Борис Годунов» (1824–25, окончат. ред. 1830, опубл. в 1831) мыслилась П. как романтическая, поскольку представляла собой результат глубокого переосмысления формы классицистич. трагедии (демонстративное нарушение требований единства времени и места, чередование стихотв. фрагментов с прозаическими, допущение просторечий и т. д.).
В «Борисе Годунове» П. выступил как единомышленник Н. М. Карамзина, всегда стремившегося подчеркнуть ответственность аристократии за судьбу государства: мнение народное представало как объект манипуляций, движущей силой событий оказывалось провидение – Божий суд, от которого не суждено было уйти ни Годунову, ни Отрепьеву.
Один из наиболее значимых аспектов созданной П. в трагедии картины мира – историзм, не знающий ограничений и распространяющийся на идеологию, социальную и индивидуальную психологию, культурный быт и язык, требующий точности в деталях, отказывающийся от аллюзий, но связывающий историю и современность как на уровне длящихся историч. «сюжетов» нац. истории, так и на уровне единства нац. историч. памяти; историзм скорее универсальный, чем национальный, где подлинной и единственной мерой понимания и оценки историч. событий оказывается христианская этика.
В Михайловском были написаны неск. глав «Евгения Онегина», который стал своего рода дневником П., отразившим не только развитие героев, но и духовную эволюцию самого поэта. Осн. тема романа – соотношение лит-ры и жизни: восприятие действительности через посредство лит. текста осмыслялось в сложном контексте истории чувств (которая описывалась с помощью явных и скрытых отсылок ко многим произведениям) и расценивалось П. скептически как проявление провинциального мышления (ср. иронически окрашенные замечания о Татьяне, которая приняла Онегина за Грандисона).
В 3-й главе П. рассуждал о «романе на старый лад», в котором торжествовала добродетель, и о новом, в котором восторжествовал порок. «Евгений Онегин» начинался как сочинение в новейшем вкусе, как рассказ о «москвиче в гарольдовом плаще», где «русская хандра» соотносилась с «англицким сплином», но закончиться он должен был «на старый лад» – отказом Татьяны – в абсолютном несоответствии духу новой эпохи.
Вместе с тем мотивы долга, личного достоинства и чести сочетались с темой невозможности взаимопонимания в мире, где царят рок и случай, отнимающие любовь и надежду, где малозначимый поступок способен повлечь за собой самые серьёзные последствия и где переживание необратимости времени и поступка стало доминантой самосознания героев и автора.
Восстание 14(26).12.1825, следствие и суд над заговорщиками П. воспринял двойственно. Лично зная мн. участников событий, он относился к ним сочувственно, в первую очередь к И. И. Пущину и В. К. Кюхельбекеру, которых до конца жизни считал своими друзьями (см., в частности, послание «И. И. Пущину»), – неслучайно в его стихотворениях возникала тема «милости к падшим» [«Стансы» («В надежде славы и добра…»), 1826, опубл. в 1828; «Пир Петра Первого», 1835, опубл. в 1836; и др.]; но в революцию не верил, а поскольку ни прямо, ни косвенно не участвовал в её подготовке, то надеялся на освобождение из ссылки.
Оно оказалось почти мгновенным и драматическим.
В ночь с 3(15) на 4(16).9.1826 П. получил предписание явиться в Москву. 8(20) сент. состоялась беседа поэта с имп. Николаем I, в ходе которой П. на заданный вопрос, принял бы он участие в восстании, будь он 14 дек. в С.-Петербурге, отвечал утвердительно, объясняя это тем, что заговорщики были его друзьями.
Результатом разговора стало позволение П. выбирать место жительства и отмена общей цензуры: Николай I объявил, что сам будет его цензором. «
Тут я вновь прерву цитирование биографии А. Пушкина, чтобы указать читатель что нарисованная авторами биографии «идиллическая» картинка – «помилования» А.С. Пушкина, который вместо ссылки в Сибирь был внезапно возвращён из опалы и мало того будучи как показало пришедшее время человеком совершенно не способным к выполнению какой-либо служебной обязанности по линии Коллегии иностранных дел он был вновь принят туда на службу!
Причем свободных мест там не было, и русский царь Николай Первый выделил из своих секретных фонтов 5000 руб. для выплаты жалования А. Пушкину до тех пор, пока для него в штатном расписании не найдется постоянного места и штатного оклада.
Вот тут-то и кажется вашему подозрительному автору, что в ходе следствия А. Пушкин сообщил какие-то то важные сведения о планах декабристов и тем самым заслужил «прощения»!
Более того Руководству российской жандармерии во главе с А.Х. Бенкендорфом удалось, обеспечив ему якобы «личное покровительство» фактически «завербовать» А. Пушкина в качестве своего рода «тайного осведомителя и более того «направить» его лит. Талант на службу интересов Российской империи!
Об этом «особом покровительстве» отчасти и свидетельствует и цитируемая мною биография:
«Как выяснилось впоследствии, эта милость не в полной мере оградила П. от общей цензуры, а вместе с тем обнаружила определённую двусмысленность: так, «Борис Годунов» был разрешён к печати далеко не сразу; в то же время печатание «Истории Пугачёвского бунта» вряд ли было бы дозволено обычной цензурой.» …
Ну, а далее в жизни А. Пушкина тоже происходит много интересных, но до конца так и не раскрытых в своей значимости событий.
Биограф пишет: «Осень 1826 – вершина прижизненной славы П., восторженно встреченного лит. и светской Москвой; публичные чтения «Бориса Годунова» следовали одно за другим.
Успех, однако, был омрачён: в либеральном англ. клубе П. провозглашал здравие нового государя, что было воспринято как конформистское отступничество от прежнего свободолюбия.
Когда в мае 1827 П. уехал в С.-Петербург, его отношения с моск. кругами были уже основательно испорчены; показательно, что в «Путешествии из Москвы в Петербург» (1833–35, опубл. не полностью в 1841, полностью – в 1880) П. будет сочувственно писать об осмеянной А. С. Грибоедовым в «Горе от ума» «фамусовской» Москве.
Со 2-й пол. 1820-х гг. П. всё чаще обращается к религ. тематике: такова ода «Пророк» (1826, опубл. в 1828), ориентированная на начало 6-й главы библейской Книги Исайи. К 1827 относится первый значит. опыт П. в прозе – оставшийся незавершённым историч. роман «Арап Петра Великого» (1827, опубл. полностью в 1837, посм.).
В лирике П. усиливаются мотивы недовольства собств. жизнью»
Ну что ж очень хорошее замечание! Причины для недовольства личной жизнью у А. Пушкина было очень много, но первопричиной этих недовольств и неудобств было как раз само поведение А. Пушкина как в обществе, так и в среде своих родственников и в своей собственной семье!
А вот когда биографы не признают прямых связей между реальной жизнью А. Пушкина и его творчеством (стихи, прозаические труды) то и возникает тот самый «идеальный» Пушкин которого так высоко и не вполне заслуженно возвеличили во времена СССР.
Далее ваш автор постарается более детально рассказать о личной жизни и делах А. Пушкина основываясь на сохранившихся в российских архивах документальных свидетельствах, а пока продолжим чтение его официальной биографии:
«Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день…», 1828, опубл. в альм. «Северные цветы на 1829 год»)] и отчаяния («Дар напрасный, дар случайный…», 1828, опубл. в альм. «Северные цветы на 1830 год»).
Произведение вызвало полемич. отклик митр. Филарета(Дроздова): «Не напрасно, не случайно / Жизнь от Бога нам дана…», на который в 1830 П., в свою очередь, ответил стих. «В часы забав иль праздной скуки…».
В конце декабря 1828 в Москве П. впервые встречает Н. Н. Гончарову, весной 1829 сватается к ней, но получает уклончивый ответ от её родителей.
Без разрешения властей он отправляется в путешествие на Кавказ, где, по крайней мере однажды, принимает участие в боевых действиях.»
То же совершенно неясный эпизод в биографии А. Пушкина!
За такие проступки в те времена быстро судили и отправляли в Сибирь с лишением чинов и званий! А вот А. Пушкину все как бы сходит с рук?
Почему? И тут биографы старательно обходят этот вопрос?
А мы с вами постараемся далее в нем разобраться уже самостоятельно.
А цитируемый мною биограф так далее описывает жизнь и творчество А. Пушкина:
«Творч. результатом поездки стала незавершённая поэма «Тазит» (1829–30, опубл. в 1837), замысел которой сформировался в контексте размышлений о христианском миссионерстве на Кавказе и милосердии как основе христианства, а также стихотворения т. н. кавказского цикла: «На холмах Грузии…» (1829, опубл. в 1830), «Монастырь на Казбеке» (1829, опубл. в альм. «Северные цветы на 1831 год») и др.; на основе кавказского путевого дневника будет написано «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года» (1835, опубл. в 1836).»
