Владимир Петрович Чёркин
Храбрый воробей. Басни
ХРАБРЫЙ ВОРОБЕЙ
Раз воробей весеннею порою –
С клыкастой крыши срывается капель, –
Он лужицу расплескал собою,
Не обошёл стороною.
Был весел, что гадюкой уползла метель.
И брызги летели разноцветною дугою –
Так сушится, выйдя из речки, мой кобель.
Когда весной идёт вода по ерику, –
Как много слышен там звериный рёв.
Не будем открывать Америку,
Когда там треснет почка – лист покажет зёв.
Тут воробей купался в луже
И брызгался – ребёнка он не хуже.
Он на бок в ней ложился,
Другим крыломтак бился.
Не пресекал глубины вод болотных
И грелся от лучей солнышка охотных.
Такие были там – одни из вод,
И воробью в колено брод.
И утешался, так радовался он в них,
Так и расплескал он лужи их.
Любитель острых ощущений,
Так много было у него приключений.
Любитель он кровавой славы,
Со смертью играл ради забавы.
Так иногда заносчивый поэт,
Напишет он стихов три строчки,
А гения поэзии как нет.
Блажен, кто над трудом поставит точки.
Он посмотрел вокруг и возгордился:
«Я море расплескать – таким родился,
Не говоря о том, – какой-то там затон.
О, как могуч, силён!»
Он закричал тут: – Звери, птицы,
От орла могучего до маленькой синицы!
Даю вам слово, как зарок
Я жизнь свою на подвиг тут обрёк!
Я покажу вам диво дивное,
Как Ньютон показывал физики закон,
И восхититесь молчаливо илькрикливо:
Затон грозился расплескать там он!
И собрались тут стар и мал –
Кто в перьях, кто без них,
Знали – воробей тут жизнью рисковал.
Смотреть, как будет умирать, –
Для многих сладкий миг.
Всяк любопытный хочет знать,
Как из туч грозывсе гонят морозы.
Но иногда вдали грозы, громы гремят,
И гало в сильный мороз на солнце цветник. .
Простите слов прозы, но я к ней привык.
И звенят во льду берёзы,
А воробьиха в слёзы:
«Эх, милый муженёк ты мой!
И что случилось с тобой?
Ты белены объелся,
Или чёрт в тебя заселся?
Ведь у тебя дети и большая есть семья,
Порой женой бываю там тебе я…
И не перечь ты сердцу ретивому!
Зачем не дать бечь коню долгогривому?»
А женщина всегда, как эхо,
Всегда последнее слово за ней.
Конечно, в жизни тут иметь жену неплохо,
Не может жить она без своих затей.
Она вразуцепилась мужу за перо,
Запричитала тут совсем не так серо:
– Ой, на кого ты нас, родимый, покидаешь –
Сирот, меня, а сам со смертию играешь?!
Ведь ты по жизни трус!
Закапал дождь – ты от страха влез под куст.
А если ливень – для тебя то стрелы,
Нет трусости твоей предела.
– Эй, женщина, ты мужа тут не оскорбляй!
Не падай в глупость, знай, где край!
Или враз поставлю я тебя на место,
Мнёшь языком всё, как руками – тесто.
Сказала обезьяна: – Пусть пользуется бродом!
Цветами ландыша сверкнула у ней пасть –
Так зубы во рту стояли хороводом.
– Пусть окунётся! Тут чтоб ему пропасть!»
Так пожелала тут она емувраз лучшее –
Что же ему другое тут желать?!
Конечно, можно ведь ещё и худшее…
Среди зверей слышался мат-перемат.
Любил он в жизнь добавить соли, перца,
Чтоб от избытка бед тряхнуло сердце.
Он был из той породы –
Себе сам создавал он беды все годы.
Он, говорят, придумал «русскую рулетку»,
На спине носил бубнового туза,
Мог зайти он к тигру в клетку,
Откуда многие выходили не всегда.
Подёргать за усы, сказать: «Недотрога»,
Ну а сожрёт – туда дорога!
И воробей – крутых поступков гений,
Из лучших в мире природных он творений.
Он был тут на вершине славы,
Блажен, кто не хлебнул так сладко отравы.
Блажен, кто не возьмёт перо, бумагу,
Получит от литературыон передрягу.
И не забьётся сердце у него в груди,
Жене он скажет: «Попозже ты меня буди».
И сладко, со слюною, он зевнёт,
Отгонит славных мыслей хоровод.
И как охотник, не пойдёт на «тягу».
Кто же умён – не проявит на листе отвагу,
И воробей всегда был тих, но смел.
Случается: как на иглу, – на слово сел.
Такие у него были дела,
В том деле закусил, как лошадь, удила.
Кричал: – Изыди, женщина, изыди!
Ты смертельная опасность, отыди!
Я лев, свиреп, ты женского тут чина,
Слушай, что говорит мужчина!
Жена с криком вновь:
– Не пойдёшь ты в затон!
Ты утонуть боишься, смерти слов!
Шарахаешься, мимо летя окон…
– Как можешь, женщина, перечить
Ты мне – хозяину и мужику?!
Ведь место там твоё – с детьми у печи,
С ума от тебя схожу, кричу «кукареку»!
Весь перьями заежился,
Петух, он во всём растревожился:
«Вы дайте сердцу волю и простору!
Пойду я с жалобою к прокурору».
И продолжали все семейный спор,
И воробей тут с дерева сел на забор –
Всегда на ярость был он скор:
«Ты, женщина, не выноси семейный сор!»
Из него дурь попёрла,
И сухость селав горло.
Не понимал, что говорит,
По-своему творит.
Медведь: – Прекратите всякий плач –
Пускай умрёт, так если он стукач!
Так напугал медведя – взяточника-воеводу.
Тот с рёвом: «Выдайте доступ в воду!
Пусть скорей с жизнью кончит –
Тем проволочку он закончит.
Так разве можно воробьихе
Противоречить столь тут здравому уму?
И отпустила – хоть жалела так о психе,
Быть мёртвым от воды ему.
– Но смотри ты – если тут утонешь,
Я в порошок тебя сотру.
А если ты в воде русалку тронешь, -
Я саван враз тебе сотку.
В последний раз жена к уму его взывала
И, на колени пред ним став,
Как плакальщица нанятая, так завывала,
У общества всего слезу отжав.
Лев в скуке так тянул длань –
Во рту клыки – квадрат.
Шутя, когтил он лань,
Самцу всё говорил: «Ты мне ведь брат».
Всех научил воробья тот подвиг,
Произошёл в умах всех сдвиг:
И умиротворил он подвигом там многих:
О, мужество, отвага, смелости тот миг!
Тут воробей нырнул, как та оляпка,
И сразу стал он мокрым, словно тряпка.
Нырнуть, как нужно, не сумел,
Он «караул, тону!» – так закричал на ряби
И мокрым камнем шёл ко дну.
Как говорится, тут разверзлись хляби.
И был бы труп в ту распрекрасную весну.
Но тут гусь, полный той отваги –
Вчера хлебнул он с хозяином браги
(Тот пил под крышу, а потом рыгал,
Он с петухом всё то клевал,
Потом они так меж собою подрались,
По всем вопросам пьяные разобрались),
А гусь – душа воды, шагнул он в воду,
Он проявил отвагу – глубоко нырнул,
Дал жизни – воздух и свободу –
И просто к жизни воробья вернул.
Жена легко вздохнула –
На сердце отлегло,
Потом, как рыба,враз уснула,
Не грусть в глазах, не весело.
Струёй из клюва воробей тут всех облил,
Гуся грудь слезою измочил:
– Не буду делать, что не по плечу,
Обсохну и к детишкам я полечу.
Теперь, когда звучит капель,
С клыкастой крыши струйка льётся,
Ручей звенит, как цепью мой кобель,
И течёт он гибкой цепью,
Там воробей вразпод стреху забьётся:
Вода его пугала рябью.
ВОЛК И ЛЕВ
Пришёл к гривастому волк и говорит:
– Ох, Лёва, у меня душа горит.
Все о тебе гутарят: лев да лев,
А у меня в душе же, как хлев.
Скажи, что мне бы сделать,
Чтобы великим львом здесь стать?
Иль мне о том тут не мечтать?
С твоей осанкой мне не стать?
Лев посмотрел и рассмеялся:
– Львом надо так родиться,
А не душой метаться,
И надобно собой всегда гордиться.
– А я-то думал… Больше не хочу.
Какой по жизни я чудак!
Судьбу с собой я прихвачу –
Львом может тут родиться и дурак.
ЛЕВ И ЗВЕРИ
Созвал лев совет зверей.
Речь держал насчёт своих идей,
Но грозна речь его была,
Она тут демократию на нет свела.
Одно лишь слово там – «согласен»,
Кричали все там «да».
Такой тут для него был не опасен.
Но на расправу быстр он, как всегда.
Неизменно была тишь,
Лишь раз поднялась тут мышь:
– Я скажу о том слова,
Хоть может полететь тут голова…
Все быстро тут разом закричали
И чуть ногами бить не стали.
– Спокойно, вы, спокойно, господа!
Она совсем ведь маленькая, молода,
А мы – такие все большие,
Пусть разберутся с ней меньшие.
Да и нельзя так – демократия у нас…
Что, засветить ей в левый глаз?
Ведь за него у нас не судят,
И от неё тут не убудет.
А там, глядишь, и доберёмся до горла.
Ишь, как её в крови попёрло!
Но если будет жить-то тут,
У нас в наручникивраз закуют.
Когда так рассуждают демократы,
Они все плуты, воры и партократы.
И многие тут – бывшие ведь из вождей,
И говорят о ней, но гонят там взашей.
ВОЛК И ПОРОСЕНОК
Волк тащит в лес поросёнка,
Визжит тот до свиста.
Тащил его туда, где растёт сосёнка,
Там не видна тропа туриста.
– Что, поросёнок, ты визжишь
И нарушаешь безмятежную ты тишь?
И разве мама так тебе не говорила? –
В костях у слабых всегда есть сила.
Были б кости –
Мясо нарастёт,
И смело ты иди хоть в гости
К тем, кто тебя сожрёт!
– Позволь сожрать мне, волк, тебя.
Не жалей ты себя.
Ты знаешь, были б кости –
Земли они все долгие же гости.
И пока они тут долго не гниют –
Мясом враз обрастут.
Так что рискни ты, серый,
Ты же со слабыми смелый!
Волк: – Попробовал – мне недосуг.
И многие мне предлагали из тех услуг.
Но времени нет у меня,
Я съем тебя, костями звеня.
– Скажу я – нет, спасибо, волк,
Меня ведь мама тоже утешала:
Мол, из костей всегда тут будет толк.
И обглодали так до кости, что не встала.
И сказал тут волк: – Философия твоя проста.
А сам доедал поросёнка в кустах.
ЗМЕЯ В БОЛЬНИЦЕ
Ходит всё змея в больницу
Каждый день в станицу.
Раз встречает её тут ёж,
Он с колючками ко всем был вхож.
– Что, змея, тебя туда так потянуло?
Или радость – думаю я, вряд…
Чтоб, как ноги, ты тело гнула?
– Отдаю в больницу я врачу свой яд.
– И зачем ему оннужен?
– Я не знаю, он обещал мне ноги.
Знаю, что он с ложью дружен
Он ведь обещал их многим,
Да вот большая ведь беда –
Этих ног никто не видел никогда.
Ноги – это те, когда они идут…
Хотя знаешь, что их никогда ведьне дадут.
Да, я знаю: тело хоть разбей,
Не видать мне ног, как тут своих ушей.
Знаю, мне умом ещё тут зреть,
И как хочется мне зареветь,
Зная, что их не будет…
Но как хочется мне те ноги иметь!
Может, врач мне всё-таки добудет?..
ДВЕ ОБЕЗЬЯНЫ
Говоритоднараз обезьяна так другой:
– Слышишь ты, подруга, мой муж достиг высот.
Не достиг бы их, идя ногой,
Пресмыкаясь, как на шарепрёт.
Рядом, тут недалеко, змея лежала,
От обиды чуть не зарыдала:
– Пресмыкаюсь всю я жизнь
И ползу, карьерыради, как на казнь.
Кто бы помог тут в этом деле, был бы рад.
У нас же не любят тех, кто любит яд.
ГОРОХ И КАМЕНЬ
Плавает раз в озере горох –
Без рук, без ног, но он это мог.
И лежит он, быстро набухает
О земле он тягостно вздыхает.
Видит – камень там лежит на дне,
Поднырнул к нему тут он –
Тот лежит – так, как во сне.
Слышит камня стон.
Ведь такое так бывает только в сказке
Иль когда из человека гнут салазки.
– Ты послушай, что прячешься в воде,
Словно жизнь прожил в беде?
Ты лежал бы где-нибудь с бетоном, -
Люди мимо ведь тебя идут с поклоном.
– Нет, меня в том ты уволь…
Я давно понял ту жизни соль:
Нет, не по мне без ног тут куда-то бечь,
На одном ведь месте камень мхом обрастает.
Да, под камень не идёт же течь.
И толькотактут горох набухает
О чём думает, желает?
Это ведь известный факт.
И съедят меня – такой мой тут фарт.
Живу, чтобы не прятаться, как ты.
И когда так в землю втопчут – не реву:
Знаю – вырасту и дам цветы,
И на помощь никого я не зову.
Лишь потом продлю свой род,
И генетик мной докажет, что лечит народ.
– Но будешь жить лишь один сезон.
– Ну что ж, люди всё же отдают мне поклон.
– Что ж, каждому ведь в жизни тут своё,
А мне в воде лежать – моё.
И что ж – камень зеленеет,
Но на большее он силы не имеет.
ПАУК И РЫБЫ
Ставил сети паук в воде.
И смеялись рыбы: «Не быть тут в беде.
Ну кто заплывёт близко к берегу так?
Разве только тут дурак-чудак…»
Тут крик: «Помогите!
Скорее ко мне бегите!
Засетил меня коварный так паук!
Сцапал – много у него ног, рук!»
Тут судак – он самый смелый,
Он отец семейства оголтелый,
И любил он маленьких, икринки.
И рванул тот к берегу, он смелый,
Как по рельсам на дрезинке.
В пасть паук к нему попал –
Сети больше те никто же не видал.
А что ж хилый тот малёк?
О беде тут криком всех привлёк.
Любопытство своё проявил –
Чуть пауку в рот тут не угодил.
Не будь в жизни самоуверен,
Любопытен или глуп –
Можешь враз надеть из дерева «тулуп».
ВЕРБЛЮД В ЧИНЕ
Раз верблюд в мундире с орденами
Там инспекцию зверью проделал он.
С важным видом он шагал меж ними,
Словно был он сам Наполеон.
– Ой, Горбуша, как высоко ты взлетел! –
Говорит ворона. – Всё колючки кушал,
А теперь – давай тебе вертел.
Тут верблюд молчал, как будто их не слушал.
Он инспекцию провёл, как мог.
Раньше он без устали шагал по сушам,
А теперь прошёл чуть – занемог.
Каждый в свите стон его тут слушал.
– Как так угодил ты льву?
Иль на смерть за Родину ходил?
– Нет, хорошим плясуном я слыву.
Услужил я льву – меня тем чином наградил.
Да, судьба слепа –
Делаю ногами плохое па.
Но губа там проявила такое искусство,
Она привела льва в восторг,
Плясала так смешно, искусно,
У льва с совестью не был торг.
Он присудил мне первое место,
За пляску была дана мне невеста.
– А может, ты хитришь
И неправду говоришь? -
Ворона тут так говорит.
– Не верю, чтобы мне синицей быть!
Ты во имя Родины моря тамбороздил?
Ради чина ты пустыне изменил?
Всюду поставил всем врагам ты сети
И крутил интриги в свете…
Стоит ли себя так утруждать в том мире?
Мир устроен: надо просто сильным угождать
Иль стрелять судьбою метко, словно в тире…
– Надо лишь умеловсем губамплясать.
– Как ты достиг такого-то искусства?
Ведь умеешь только ты шагать…
Ящерица – та умеет, чтоб ей было пусто!
Лезла с пляской тоже в знать.
– Я ногами плясать так не умею,
Но губа – так выручает всех она,
В пляскельву, всем – подобна там елею,
На него накатывалась, словно волна.
Повторяю вновь вам тут я:
Из-за неё вся хорошо живёт семья.
Вот раз лев всех зверей собрал
И сказал: «Кто пляскою меня утешит
(Знают, что он власть всю себе забрал,
И тем сердце он своё всемтешит),
Иль смешную так увижу я картину,
Будет он сидеть у моего огня.
Будет жить он по высокому чину…»
И судьба тут выбрала меня.
Я рискнул: знал, что танцор совсем я плох,
Видно, Бог мне дар дал.
Я в пляске – от смеха лев чуть не оглох,
Я для эффекта головой мотал.
У меня так заплетались ноги,
И мешал плясать песок,
Но губа пробила к чину мне дороги,
Рюмкой угостил меня лев «на посошок».
И он после пляски отсмеялся
И сказал: «Меня чуть не уморил»,
Снова в смехе, как ребёнок, он брыкался –
И чин, и звание он забыл.
Сказал: «Губа у тебя не дура.
Хоть ты и плохой танцор,
У тебя губа – фигура,
Прыгала – твоей пляске так наперекор.
Эт же надо ловко подражать,
Не упустить музыки там тон
И своим искусством так меня сражать,
Я в искусстве немоветон».
С тех пор я на службе у льва.
Лучший я танцор – идёт молва,
Что губа моя – ей в пляске нет равных.
Чтоб льва мне так развеселить,
Так и плясать приходится средь славных.
Лишь бы льву мне быстро угодить…
ДВА ВОЛКА И ЛЕВ
Волку одному так сильно повезло,
Другому тоже – как ему назло.
Подбежали разом к пище двое –
Не до трапезы в покое.
Волк один кричит: «Моя!»
А другой: «Овца моя, а не твоя!
Слушай, рай ты хочешь здесь заполучить!
Я вчера так льва порвал –
Он от боли вон сейчас рычит.
Слышишь – рык и стон
Громом со всех идут сторон?!!
– Не пугай меня ты дракой с львом!
Со слономя повстречался там вчера,
И был я таким там молодцом –
Зубы ведь мои – те в драке мастера!
Хобот бьёт – оглобля.
И где тут твой могучий лев?
С ним драться попробовал бы я,
Даже смерть свою презрев!
Тут раздался недалёко рык –
Сразу оба прикусили свой язык.
Подошёл гривастый – в теле сила, стать,
Ине стал овцу от них таскать.
«Вы туда!» – лишь путь взглядом указал,
Дал такой обоим как приказ.
Каждый тут затрясся враз:
– Я ем, а вы по-львиному рычите,
И быстрее – не молчите!
Вы бегом разминайте члены.
Я займусь своей тут гигиеной…
Отбежали так они покорно,
Есть хотели мяса, но тут им не до корма.
– Ты по-львиному рычать умеешь? –
И просил один другого.
– Что слова о том ты сеешь?
Что тут хитрого такого?
Хоть мы не умеем, но дадим
Тут ему так нужный здесь концерт.
А то будет белый свет не мил,
Это тут тебе ведь не слабый мясоед.
И они по-своему начали,
Как умели, и не по-львиному рычали.
За глаза ругаем, в явь дарим мы цветы
И несём за ними платьев мы хвосты.
ЛЕВ И МЫШКА
Говорят, хотела мышь загрызть раз льва,
Во дворе сказали страшные слова.
Украла та у него клочок той шерсти,
Это ведь, конечно, далеко не перстни,
А всего-то волосинку там одну,
И чуть не пошла, как говорят, ко дну.
Взяли органы – увидели намёк:
Сперва только шерсти клок,
А потом всё, что льву всласть,
А там и саму львиную власть!
Словом, все её так осуждали,
Мыши в страхе на показ все спали.
Пустельга была там в сини и не видала мышь,
Лишь гулял там дух и благодать и тишь.
Далеко лететь голодному – так не улетишь,
И не слышала она их писка,
А в охоте на мышей нет риска.
Тут она так закричала разом:
– Не вижу мышь хоть одним я глазом!
Это тут на льва есть поклёп.
За решётку их – и дверцей хлоп!
С пристрастием вести допрос,
О крамольной мысли сделали донос.
Пустельга кричала:
– Не я голодаю – дети! Вам то мало?
Переполнены все тюрьмы – вам знать,
Видит ли верхняя и слышитпалата?
И клятва зека – век свободы не видать!
Скоро клятва будет – слово депутата.
Что за лев? Лишь за всем следить!
Что такое – сильные все мыши?
Рвётся каждый – лишь бы льву угодить.
Больше грома – и не надо тиши!
ЛУЖА И ОБЕЗЬЯНА
Подошла раз обезьяна к луже,
Увидала в ней своё тут отраженье.
Она мечтала о хорошем муже.
Можно ведь войти в еёположение.
Не придумала она, что может быть хуже,
Не понравилась ей та – в луже.
Её плевок там приняла вода,
Не подумала она, что сама – беда.
Замуж очень так хотелось,
И о том в душе её всё пелось.
И внимания не обращали никогда,
Хоть считала так себя красавицей всегда.
– Нуумора там!– показала ей язык. –
Кто бы к страшной такой привык?
Тут она так зашагала смело
И решила взять в свои те руки дело.
Подняла в тени всех самцов тут криком.
О, это было самым сладким мигом!
– Слушай, шерстяная вся твоя душа!
Посмотри ты на меня, как я хороша.
Ты женись, не то я мигом замуж выскочу,
Если только захочу.
И достанется, которуювидала я в луже,
Ведь страшнеея нигде не видала, хуже.
Тут толпа самцов захохотала –
Этого ей было мало.
И онитутповели её все пить,
И у лужи стали все они судить.
Лишь сказал один я: «Люблю.
Я женюсь – и миг удачи тут ловлю».
СОЛОВЕЙ И ДЕРЕВО
Соловей однажды так присел на ветку,
Он был там лощён и мил,
Он для того покинул клетку,
Что он это дерево полюбил.
Тут запел во весь талант он,
И так щёлкал, делал те коленца!
И то был не просто тут трезвон –
Там он песней рвал всем сердце.
И казалось, песней он воспел там всех,
Соловьихи и другие птицы
В восторге прижимали крылья все к груди.
Молчали все, даже ведь синицы,
И шептали все влюблённо: «Горло береги».
Обратился тут певец к стволу
И повёл такую речь:
– Как же я пел! Лучше петь я не могу!
И услышал то, от чего можно только бечь:
– Не слеп, у меня тут много глаз,
Но я глух – не слышу.
Будет лучше улететь для вас,
И воробьём залезешь ты под крышу.
– Я решил гнездо свить на тебе,
Песней буду услаждать твой слух.
Песни буду петь тут, как себе,
Я один буду петь за двух!
– Дам тебе я умный тут совет:
Не берись пленять ты песней, мой свет.
Там, где слуха не было и нет, –
Не появится хоть через сотни лет.
ЯСТРЕБ И УТКА
Говорил речь ястреб всем птицам –
Голубям, воронам и синицам:
– От судьбы своей ты не уйдёшь.
Утка луком тут натянутым летала,
Сказала: «Врёшь!»
И она ему всё доказала.
И кинулся он за ней.
– Я тебя тут смертью накажу,
Слопаю без всяких тех затей.
Утка стала от него кидаться
И туда-сюда метаться.
– Ну что ты здесь делаешь так, утка?
У тебя жизнь – только шутка.
Сильный тут и умный воин,
Я хорош я собой и ладно скроен.
Я же ведь твоя судьба,
От неё не улетишь ты никогда.
Утка тут сообразила,
Сходу в воду тело погрузила,
Удержал её за водоросли нос –
Взять её в воде тут ястреб не дорос.
Полетел он, задаёт себе вопрос:
«Скоро ли тут будет на таких ведь уток спрос?
Умом они изменят всем судьбу,
И заставят лётныхделать всем ходьбу».
А утка думала про себя:
«Пусть ждёт судьба тебя,
Пусть явится смерть сама,
Всё изменится за счёт ума».
КРЫСА И УЖ
Возле пруда зеркала лежал там уж,
Для всего живого – смерти муж.
Уводы цветными камушками лягушки,
Разные враги и все подружки
Волной мочились, солнцем грелись.
И к верёвке тут ужу стремились.
Надо же ей на свою беду –
Я их в басне вместе тут сведу –
Ужа, вот такого голодного,
И четвероногого осторожного
Крысину –тут отца там многоплодного,
Пасюка такого благородного.
Он бежал по плотине кое-как –
Тем и сделал тут жизни своей табак!
И спугнул лягушек у воды –
Он не хотел себе беды.
Это вам не «квак»!
Уж поднял голову и шею, как гусак,
Злобно он на крысу зашипел.
А шипеть на всех – то змей удел.
– Делаешь что ты тут, волчий сын?
С маслом, что ль, принёс мне блин?
Как можешь ты лягушек лишать их счастья –
В день счастливый делать им несчастье?
Ведь когда я мог тутслопать всех их,
Ты лишил их счастья и родных.
Ведь они все с песней прыгали мне в пасть.
Чтоб тебе везде пропасть!
И откуда ты подвернулся?
Чтоб ты в тину грязную враз опустился!
– Я просто так тут мимо бежал, -
Так в испуге тот зверёк тут пропищал.
– Берегись! – злобно уж завизжал,
Высунул свой раздвоенный язык.
Показалось крысе – издал он львиный рык.
– Больше бегать я никогда не буду!
– Конечно, ты готовься к блюду.
Я не буду тут голодным жить,
Радуйся, что счастьем я сумел удружить…
И как часто в мире, в жизни
Думает так иной там люд:
Он так будет счастлив даже в казни
И умрёт так с радостью ради властелина блюд.
Как часто думают иные,
Что счастлив умереть за них любой же ныне.
О, как тем обманывают себя!
Помни ты – не все любят тебя.
ВОРОНА И ОЛЕНЬ
Спросила раз ворона так оленя, -
Видно, так трепать ей языком не лень,-
Говорила – это высшего ума сужденье,
Расспросила так рогатоготам в день:
– Что, удрал ты от волка?
У тебя не ниже ведь медведя холка…
Раньше слава – сильный – о тебе летела…
Убежал, как говорится, сделал дело!
Не ответил, лёг он под сосну,
И на неё ворона села, думала: «Сосну».
И увидев у лося его, как листья,
Как татарника цветущего, рога,
Прошептала: «Волкам сделана«амнистья».
И прокаркала, как бабушка-яга:
– Ты ж олень – тызверь могучий,
Ты в лесу, как в небе тучи,
Ты силён, могуч, и бег же твой летуч.
Видела один я с тобою случай –
Ты огромного врага поверг.
Бык бежал, горнил, как в небе стерх.
Тут от волка ты бежал,
Самого себя не уважал.
А ведь мог ты волка так – на рога!
И зачем так сделал? Выручила тут нога.
– Эх, каркуша, ну твоим устам бы мёд пить,
И не надо так меня во всём винить.
Видела ты яростный рогатый бой,
Счастье и удача там была со мной.
Но не заметила, что я без рог, пустой,
Словно в жизни был, как холостой.
Видишь ты меня, что без рогов я не крутой.
Лучше я бы до паденья их уснул.
В жизни раз бывает так:
Тот, кто хоть раз обманул,
И не будет веры в жизни тем никак.
КАБАН И ТОТ ОСЕЛ
Раз увидел тут кабан осла –
Он в пустыне выполнял там роль посла.
Личность всем так известная,
Так умна, по-своему так интересная.
А ослу он лишь кивнул
И с усмешкою подковырнул:
– Умная, бездумная ты голова,
«Иа-иа-иа» – великие слова.
А известны все они на весь нам мир,
И среди профессоров по уму кумир.
– А насмешек – мне не надо так,
Но я, как ты думаешь тут, не дурак.
– И к чему, осёл, ты клонишь?
Докажи мне это или голову уронишь.
– Тут доказывать не нужно –
Землю рою я копытом, если нужно,
А ты роешь её тоже – так же дружно,
Но только носом послушно.
У земли он пользуется спросом,
Лезет нос не с вопросом.
Часто в глупости других мы обвиняем,
Их с собой мы даже не равняем.
Разобратьсякольсмелее –
Мы поймём – другие не глупее.
ЧЕЛОВЕК-ПЕНЕК
Раз пришёл в лес человек,
В нём не был он целый век.
Увидал высокий дуб –
Рот раскрыл – и дыра меж губ.
Птица в рот ему тут залетела,
Чуть язык ему не съела.
Но пернатая дело тут знает –
Вылезла и перья отрясает,
Говорит: «Наш дятел дело бает –
Свеж пенёк, но он воняет».
Человек, когда ты видишь чудеса,
Раскрывать тут нельзя рот.
Разные есть в мире чудные телеса,
А то во рту заведётся кит с огород.
Каждая в лесу птица там знает –
Гнилое дерево дятел долбает.
И принять могут враз тут тебя за пенёк,
Многим людям то намёк.
ЛИСА И ВОРОНА
Вечер, в небе месяц,
И в воде бодаются его рога.
Через всех же – перелесец,
У реки деревья, как стога.
Там лиса лежала
И поесть так сильно мечтала.
Думала: «Ума мне не занимать.
И когда мне подвернётся пища,
Надо всё всегда нам знать:
И зверей, и птицведьтыща.
Есть среди них нищие и знать.
Я всегда из знати.
Хоть судьба тут у меня не велика,
Захочу – и пищу подадут впалати».
Так мечтами тешила себя.
Это радует ведь не тебя.
Вот она, пища, на помин легка,
И явилась, как мысль, не мягка.
А над ней ворона тут летала
И подружка-сорока, которая всё знала.
– Лисонька, что здесь кукуешь?
И какие тут дела тымаракуешь?!
Её стрекотаньем предупреждала
И над лисонькой всё летала.
– Смотри, ума у ней на всё немало,
Ест всех, кого попало.
– Ты меня учить – цыц!
А то сделаю тебе бойню-блиц.
А та боком полетела
И где-то, любопытная, села.
– Да вот, жалко – тут такая весть –
Нечего мне стало есть.
Сыра круг я от судьбы раз получила.
И хотела мыть, да в воду уронила.
И теперь он плавает, как та луна,
Я тоской о нём полна.
Я б сама, да у меня болит спина –
Тут молодые ушли мои те времена.
Ты слетай, возьми и принеси,
Пополам поделим, ты смотри – не коси.
– Хорошо, я мигом обернусь,
Заодно в водичке окунусь.
Летит и думает: «Что, я дура?
Умная лиса – она надутая фигура.
Сейчас я его схвачу –
На тот берег улечу.
Всё до крохи съем,
И что лису я обманула,
Будет о том много поэм,
Хоть она свою тут линию так гнула,
Как говорят, сама себе в зад дула.
Не то что там басню написали,
Как у моего предка сыр украли.
Говорить теперь все будут: «Обманута лиса»,
Хохотать все горы эхом и шептать леса.
И поднимется у родичей всех голова,
И какие будут мне хвалебные слова…
И она тут сверху так нырнула в воду –
Потерялавоздух и свободу.
И намокла – стала там тонуть,
Но сумела прежде тут шумнуть:
«Караул! Вы спасите здесь меня!»
Телеса тут в воде, плеск и возня.
– Говорили вот, что, вроде, всё, поумнела,
Прежде чем так каркнуть, сыр в лапы там берёт,
Как пророк, всё знает наперёд.
А мне, с моим умишком,
Не разгуляешься тут слишком.
Но хоть в теле боль и ломота,
Плыть придётся к ней – какая скукота!
Хотела она мне отомстить,
Лучше бы то ей забыть.
Обмануть лису – меня!
Лучше б боялась, как огня.
ОБЕЗЬЯНА И КРАБ
Раз сидела у моря обезьяна,
Жизнь она прожила свою так рьяно.
И сейчас, тут взирая на волны,
В радости так счастьем груди были полны.
И тут краб её узрил,
И полз к ней, он не грозил:
– Ты завидуешь, что панцирь у меня ведь есть,
И горишь от зависти, как в огне.
И завидуешь ты даже во сне,
Так завидная для тебя весть.
Тут она его легонько оттолкнула,
Задремав, чуть не уснула.
И тут снова вразподполз он к ней:
– Завидуешь ты, что у меня есть десять ног.
И он речью удивил своей,
Только это он и мог.
И она тут сильней его так двинула,
Непечатный тут сказала слог,
Далеко его откинула,
Он не устыдился, нет, чуть не оглох.
Третий раз направил к ней свой путь
Разозлил её тем не чуть-чуть.
– Ты завидуешь, что у меня есть клешни
И глаза навыкат, как вишни?
Та схватила его там в ярости –
Появилась сила в старости!
Полетел он, совершая тут полёт,
Только не гудел он, словно вертолёт.
– Вот, теперь в полёте я смелею,
Все завидовать будут, что я летать умею.
Люди в этом мире,
Конечно, так умны, далеко не сиры,
И считают, что все завидуют им,
Даже если белый свет им не мил.
ЛИСА И СЫН
Весело идёт лиса с базара
И несёт тяжёлую там сумку в лапах.
Сын идёт – ест пирожок там с пыла-с жара,
Мать идёт – от тяжести вся в сапах.
Но сын матери тут не поможет,
Сзади он теперь конфеты гложет.
– Мама, ты маленькотутповремени,
Шаг убавь шаг и отдохни,
Перекинь авоську ты в другую руку –
Ты избавь её – пусть не испытывает муку.
И тут мать послушала совет,
Но слова не дала в ответ.
Молча – из одной руки в другой авоська –
Донесёт и не развалится небоська.
Тут спросил родной тот сын,
И вопросом разогнал он ей сплин.
– Ну что, маманя, тебе тут легче стало? –
Так сказало тут заботливое чадо.
– Сынок, сердце… Воздуха так мало,
И такой мне помощи не надо.
Дожила – мне вырослаотрада,
Это за труд мой мне награда.
Матери тебе не жаль.
У тебя не сердце – сталь.
Оттого на сердце тяжело,
Печально, грустно – невесело.
Лучше нам таких и не рожать.
Кабы всё то можно было знать?
ГОЛУБЬ И ГАЛКА
Раз мужичок с базара вёз кувшин,
Он упал – и сразу тут разбился.
На телеге ведь не было шин,
Он слышал звук – не остановился.
А в кусках кувшина было там вино,
И не первой свежести оно.
Недалеко птиц немало там летало,
Голубь там и галка увидала.
И они подлетели к черепку –
Повезло им так на их веку!
И голубка – носом в черепок,
И тянула товино, как насос,
И свалиласьвраз на бочок.
Галка пила там не в засос,
Так она по глотку всё пропускала.
Хоть и выпила не мало,
Но лишку не допускала
И голубке о том пеняла:
– Что ты выпила всё тут разом?
Не дыхнула, не моргнула глазом…
Пьяная лежишь ты на боку,
Песни пьяные орёшь.
Лучше б ты, хмельная, сидела на суку.
Ведь умрёшь, ядрёна вошь!
Посмотри ты на меня –
Я не падаю от пьяного огня.
Так пьют культурные все в свете.
Был такой друг у меня на примете.
– Что, умней людей ты хочешь быть,
Иль тебе их не по нраву быт?
– А причём здесь люди?
– А то – не закусывают те на блюде,
Пьют все и, не отрываясь, как верблюд,
И тем я на человека так похожа тут.
Не всегда у них много посуд,
Но среди них есть всегда там пересуды
И обычаи, традиции, мир их не хрупок,
Поступают плохо – говорит им их рассудок.
Человек, такпоступай, как велит разум.
Ты стыдись, чтоб не моргать тут глазом.
ЛИСА И ЛИСОВИН
Раз с охоты в дом пришёл тутлисовин,
А лисы ведь дома всегда тут нет.
И он кинулся к себе в овин –
Там лежит с лисой енот – он господин,
И так любил её в азарте.
Закричал: – Что ты там делаешь, лиса?
Вы ведь там не всёбазарите!
Разверзлись небеса!
Возмущённо кричал своей:
– Ты всегда была моей!
– Лисовин, голубчик мой!
Ты что, стукнулся так головой?
Веришь ты своим глазам.
Лучше ты поверь моей тут совести.
Разве я такое ему так дам?!
Мы всегда живём на скорости.
Ничего между нами не происходит,
Только он так вверх,внизтелом водит.
Так что в жизни верь своим ушам,
А не верь своим глазам.
ВОЛОСЫ И МОЗГИ
Заговорили раз волосы и мозги головы:
– Волосы, зачем вы ей нужны?
Для красивой молвы?
Волосы и мозги всегда должны дружны.
Меня должны они в черепе укрывать,
Согревать и спасать, дитя как мать.
Было мне чтоб комфортно, любо,
Не коснулся жар и холод грубо.
Вы становитесь там то короче,
Покидаете голову порой,
Словом одним, нас порочите.
Не равняться шапкою с горой.
– Ты послушай, – сказал тут один волос, -
Я всегда выслушивал твой голос.
Не к лицу тебе ко мне упрёк,
Это ты меня с себя сволок.
Ведь хозяин в теле ты всему,
