Владимир Поселягин
Красноармеец
Казарма уже была полна гари и дыма, пришлось прикрывать лицо тряпицей, но до парней я добежал и всех проверил. Пятеро их было, двое оказались живы, один даже шевелился, мычал, пытаясь встать. Его я первым вытащил на свежий воздух, во двор, а потом вернулся за вторым. Вытащил и второго. Потом обоих оттащил к пристройке, где находились кухня и столовая. Свежая пристройка, год назад ввели в эксплуатацию: когда наши тут власть взяли, много что построить успели. Она чудом не пострадала, разве что стёкла выбило.
Оба раненых были в исподнем, а документы остались в форме, так что я вернулся в казарму и пробежался по завалам кроватей, прибрав найденные гимнастёрки и шаровары. Немало их оказалось, с три десятка: многие без них выбегали наружу.
Первым делом я перевязал контуженого, он всё порывался встать, но всякий раз падал. Я уложил его, дал попить из фляжки и перебинтовал ему голову, из которой обильно текла кровь. Второй был без сознания. Обоих я хорошо знал, хотя сам из первого взвода, а эти двое – из третьего. Их койки как раз в том углу находились, где потолок обвалился.
Закончив с перевязкой, я сбил прикладом замок с двери кухни, забежал внутрь и по хрустящему под подошвами ботинок стеклу подошёл к столу, где под простынёй лежали штабелем буханки хлеба. Вчера вечером из хлебопекарни привезли, их каждый вечер привозили – на весь следующий день. Ровно триста штук: на нашу роту, по полбуханки в день на бойца, как раз и будет. Все буханки я убрал в хранилище.
Потом двинул в кладовку. Зимние запасы уже закончились, и овощи нам привозили на машине с овощехранилища. Но я забрал килограммов двадцать соли, килограммов пятнадцать сахара в кусках и, главное, мешок с чёрным чаем. Ну и по мелочи, что радовало глаз, включая солонки со столов. Были две фляги, я знал, где они стоят, поскольку сам отмывал их два дня назад после подсолнечного масла. Каждая по пятьдесят литров, я залил их доверху водой из-под крана – к счастью, вода ещё шла. Мы сюда уже не вернёмся, так что не жаль забирать.
А так, получается, тонну припасов набрал, есть место ещё на тонну. Воды я набрал во все ёмкости и как раз вернулся с чайником во двор, когда с улицы через упавшие ворота к нам забежал лейтенант Аверин, командир второго взвода. Одет он был явно наспех, но по форме.
Аверин меня сразу узнал, подбежал и спросил:
– Одинцов, где остальные?
Я протянул ему чайник и, пока он жадно пил через носик холодную воду, пояснил:
– Пока раненых выносил, товарищ лейтенант, остальные куда-то подевались. Один боец без сознания, травма головы и плеча, похоже, рука сломана. У второго тоже травма головы, обильное кровотечение (я уже перевязал), а также, похоже, контузия: встать не может, падает. Велел ему лежать.
– Понял, – кивнул лейтенант, вытирая губы тыльной стороной ладони и возвращая мне чайник. – Как думаешь, война?
– Думаю, да, – с очень серьёзным видом кивнул я. – Транспорт бы нужно, эвакуировать раненых.
– Сделаю.
Аверин снова рванул к воротам и на улицу, а я подошёл и напоил обоих парней. Потом, доставая по очереди найденные в казарме гимнастёрки, собрал все документы. Нашёл книжицы обоих раненых, надел на них их собственные гимнастёрки, документы были в нагрудных карманах. Остальное вернул обратно в хранилище: там многое моего размера, запасом будет. Хозяевам всё равно не вернёшь, вопросы возникнут, а так сгорели в огне и сгорели. И это не крысятничество: я просто не смогу объяснить, откуда у меня чужая форма.
Тут во двор вкатилась двуконная пролётка, в которой сидел лейтенант, причём на козлах. Хозяина транспортного средства видно не было.
– Грузим, – махнул лейтенант рукой и, спрыгнув на землю, принялся мне помогать.
Я занял место на заднем сиденье, чайник с водой поставил на пол и, сняв винтовку и держа её в руках, поглядывал по сторонам, пока мы катили к выезду. Взводный рассказал, что своими глазами видел нападения местных бандитов. Уже не боятся, сволочи.
Только мы доехали до перекрёстка, как по нам кто-то пальнул из окна углового дома – пуля над головой свистнула.
– Давайте вперёд, я прикрою! – крикнул я и, выстрелив куда-то в сторону стрелка, соскочил с пролётки.
А лейтенант, настёгивая коней, погнал дальше по улице. Я увидел ещё, как он, притормозив в конце улицы, посадил в пролётку молодую женщину с маленьким ребёнком, а после погнал снова.
А мне нужна была причина соскочить, и этот обстрел дал мне такую возможность. Впрочем, откуда стреляли, я заметил и действительно рванул зигзагами к стрелку. Мне нужны были трофеи. Я предполагал, что рота моя на станции: у нас была задача её защищать в случае провокации, сержант говорил. Да найду, не проблема.
Я добежал до частного дома, заметив, что дальше по этой улице лежат убитые, причём некоторые из них в нашей форме. Никак из моей роты? Один без гимнастёрки, белая рубаха видна. Я укрылся под окном, в мёртвой зоне, палисадника у этого старого кирпичного дома не было, стена с окнами выходила прямо на улицу. И тут рядом упала граната, наша Ф-1, я даже услышал, как запал шипит. Среагировал, несмотря на неожиданность, сразу, отправив гранату обратно. Едва успел – она, похоже, рванула, едва перелетев через подоконник. Я в это время уже лежал, закрыв голову руками. Слегка оглушило: надо было рот открыть, да я забыл.
Краем глаза успел заметить, что от угла на перекрёстке улицы ко мне, пригибаясь, бежит милиционер с наганом в руке. Вот блин, его ещё не хватало! Вскочив на ноги, я подпрыгнул, ухватился за подоконник, на который перед этим закинул винтовку, чтобы освободить руки, и забрался в комнату через открытое окно.
Стрелявших оказалось двое. Я как раз, морщась (а неприятное это дело), добивал штыком второго, когда следом за мной в окно влез сержант – я рассмотрел треугольники в петлицах. Так что трофеев мне набрать не удалось. Совместно, прикрывая друг друга, мы с сержантом всё осмотрели. Дом был пуст, никого, кроме этих двух мужиков, не было. Не бедные тут люди жили, бандиты по одежде как-то с обстановкой не гармонировали. Похоже, они сами в чужой дом залезли.
Сержант забрал обе винтовки Мосина, шесть гранат Ф-1, а также всё с бандитов. Оказавшись снова на улице, мы осмотрели убитых бойцов, троих я опознал, так что забрали документы, у кого были. В одном из трофеев по царапине на прикладе я опознал свою личную винтовку. Ну точно моя. Однако сержант вернул её мне, только когда сравнил номер с данными из моей красноармейской книжки. Вместе с винтовкой он дал мне две ручные гранаты, я их на ремень за рычаги подвесил.
А потом мы побежали к станции: я к своим, а сержант – за компанию. Видать, растерялся и к нам решил примкнуть.
На станции я обнаружил взводного-два Аверина. Он рассказал, что на выезде его остановил пост. В пролётку посадили ещё одного раненого, который мог управлять лошадьми, и пролётка отправилась дальше, а лейтенанту велели возвращаться в свою часть. Найденные в казарме документы я отдал ротному, чтобы тот распределил среди живых. Он аж щекой дёрнул, так зол был на этих растеряшек.
На станции всё горело, так что недолго мы её охраняли, всего сутки. Также по городу патрулями ходили, объекты важные охраняли. А утром двадцать третьего бои приблизились к городу. Немцы вошли в город ближе к обеду, и нас кинули их сдерживать, Шёл городской бой, по всему городу велись перестрелки. А я читал, что во Владимире-Волынском городских боёв в первые дни войны не было: мол, наши ушли. Да что-то не заметно.
Чуть позже наши действительно ушли, стрельба начала удаляться к окраинам города. А вот я остался, да не один. У нас троих была оборудована в подвале позиция вроде дота: из узких окошек мы вели огонь по противнику. Место было уж больно удобное: длинная центральная улица, и мы держим её на четыреста метров.
А тут вдруг прямое попадание в здание, причём чем-то серьёзным – был бы я опытнее, сказал бы калибр. Старинное кирпичное одноэтажное здание просто развалилось. Грохнуло здорово, я после этого слышать начал только минут через десять. Выход из подвала завалило, через окна не выбраться, они слишком узкие, а с другой стороны окон не было – глухая стена. Пока двое откапывали выход, на который рухнула соседняя стена, я поглядывал наружу. Улица была полна немчурой, батальона два уже прошли дальше, нагоняя наших. Мы не стреляли: пусть немцы думают, что мы тоже ушли, тогда у нас больше шансов выбраться.
Наше положение усугублялось тем, что ещё недавно в этом подвале располагалась сапожная мастерская. Нас окружали кипы вонючих кож и разные смеси для их обработки и покраски. В общем, сложно было долго терпеть эту вонь. Пришлось замотать лица тряпицами, смоченными в воде, это немного помогало. Кроме того, у меня жутко болело колено: когда в здание попал снаряд, меня кинуло на стену, лицо я успел прикрыть руками, а вот колену досталось. А тут ещё и наши из города драпанули. Я их понимаю: патроны к концу подходили, гранат нет, а немцы давят, миномёты бьют. У меня у самого всего восемь патронов осталось, да две гранаты я сохранил, убрав в хранилище, у остальных не сильно больше. Мы ждали темноты, она нам поможет.
А ещё сильно хотелось есть. На обед у нас было по полбуханки ржаного на брата, да по банке рыбных консервов, чая не было, пили воду. А с ужином и вовсе не сложилось. В желудке словно чёрная дыра образовалось и вытягивала все силы из тела.
Поглядывая наружу, я покосился на напарников, попавших вместе со мной в эту незавидную ситуацию. Они как раз, напрягаясь, оттащили в сторону кусок стены из кирпичей. Я не участвовал из-за травмированного колена, я из-за него теперь даже бежать не смогу, только шагать, да и то сильно хромая.
Вообще, тут была позиция нашего пулемётчика, у него ручной пулемёт Дегтярёва. Вон он, без гимнастёрки (она в казарме осталась), с перевязанным плечом – осколком навылет зацепило, вроде неглубоко, а крови солидно натекло. А мы со Славиком (он тоже из моего отделения, одного со мной года призыва, тоже майский) – так, прикрытие. Пока бой шёл, мы подчищали тех немцев, что после нашего пулемётчика оставались.
Не стоит думать о сотнях нами убитых: хорошо, если десятка два завалили, но, думаю, меньше. Немцы вполне умели укрываться и, подавляя огнём, сокращать расстояние. У меня четверо на счету, это точно, но я только своих считал. Мы эту улицу минут сорок держали. Сам я не сказать, что прям исключительный стрелок, но с четырёхсот метров мазал редко. Правда, мне было сложно по перемещающимся целям стрелять, не всегда попадал, но всё же неплохо получалось. Причём чем дальше, тем лучше: опыта набирался.
Покосившись на парней, я незаметно для них достал из хранилища буханку и банку тушёнки, отделил от буханки половину и разрезал на три части. Вскрыв банку, щедро намазал на хлеб тушёнку, после чего слегка свистнул. Парни обернулись, и я махнул им рукой, подзывая.
– Вот, последние запасы.
Каждому по бутерброду и полная фляжка воды на троих. Бутерброд мигом провалился в желудок, но стало легче. Парни, довольные, отправились работать дальше, а я выглянул наружу и тут же прижался к стене: к окну подходил немец. Я тут же зашипел, привлекая внимание парней, и скрестил руки над головой – это у нас знак тревоги. Они мигом спрятались на лестничной площадке, которую как раз расчищали.
Немец был лет сорока, в каком-то звании, не рядовой точно, крепкий такой, явно ветеран, унтер или фельдфебель. Я только начал изучать по книжице их звания, до них пока не дошёл, но знал, что обычно у них при себе автоматы и пистолеты, а у этого как раз такое оружие и было.
Немец присел и опасливо заглянул в подвал. Потом стал светить фонариком по кипам кож, чанам, мешкам с краской. Мазнул по куче кирпичей, по лестничному пролёту, двинул было дальше, но вдруг резко вернулся, осветив аккуратную кучку битых кирпичей. М-да, косяк… Привыкли мы всё аккуратно делать. Понятно, что такую кучу могли собрать только специально и уже после разрушения здания. И немец это понял.
А я понял, что он понял, поэтому, резко показавшись в окне, мощным ударом винтовки насадил его на штык, он даже среагировать не успел. Остриё попало в глаз – случайно, я вообще в горло метил. Содрогнувшись, немец замер, а я, тронув его, убрал в хранилище. Вот ведь засада. Я тревожно ожидал, что вслед за этим немцем появятся другие, но, видимо, никто не отслеживал своего камрада, тревога так и не поднялась. Уф, повезло. Выждав минут пятнадцать, я махнул парням рукой: мол, можно продолжать. Они почти расчистили выход, скоро можно будет протиснуться.
Немцы снаружи иногда мелькали, метрах в трёхстах от нас остановился грузовик, и несколько солдат из кузова ушли в проулок. А потом я увидел, что повели колонну наших пленных. Я снова зашипел, и парни спрятались было, но, увидев, что я подзываю их, подхватили оружие, прислонённое к стене у лестничного пролёта, и подбежали. А увидев пленных, аж охнули.
– Это же наши, – прошептал Славка. – Вон парни из второго и из третьего взвода. О, а вон и наш командир.
Действительно, среди пленных мелькали и командиры, они заметно отличались формой от простых бойцов, так что распознать их было несложно. Я приметил парней из нашей роты, полтора десятка их точно было. Наш взводный брёл раненый: рука была наспех перевязана.
– Суки! – зашипел Олег, наш пулемётчик.
Он у нас за старшего, это мы со Славой зелёные салаги, а Олег второй год уже служит. Из Куйбышева парень.
Я даже остановить его не успел, как он, вскинув пулемёт, дал прицельную очередь и довольно точно срезал троих конвоиров. Вообще, у него всего полдиска и осталось, больше боезапаса не было. Делать нечего, пришлось его поддержать, и я начал прицельно бить по конвоирам и вообще всем немцам, которые были на улице.
А наши, пользуясь возникшей суматохой, разбегались; тот же взводный, что недавно едва брёл, шатаясь, легко перемахнул через двухметровый дощатый забор. Но человек десять наших, явно не желая сбегать, остались на месте, просто сели на брусчатку. Ну, это их решение и судьба.
Славка частил рядом, посылая пулю за пулей. Он, кстати, лучше меня стрелял, промахи были редки. Когда оба напарника замолкли, у меня ещё оставались два патрона. Одним из них я ранил немца, тот сделал два неуверенных шага и упал. Вторую, последнюю пулю я тоже послал ему: целей особо нет, а я старался работать с гарантией, а то раненого вылечат, снова против нас пойдёт воевать. Тело немца дёрнулось – я попал. Надеюсь, наглухо.
– Укрываемся! – крикнул Олег, когда я выпустил последнюю пулю, и мы разбежались.
Кстати, я уже успел обдумать, что делать, если вдруг немцы нас засекут и гранатами решат закидать. Тут ведь кругом кипы кож, можно обрушить их на себя – глядишь, и выживу. Я крикнул об этом парням, но они уже бежали к лестничному пролёту. Ну а я обрушил на себя одну из кип. Тяжело, смрадно, аж голова кружится, зато безопасно.
Тут как раз послышался шум, я едва успел открыть рот, как загрохотало. Чёрт, немцы гранат не жалели! Видать, сильно не понравилось им, как мы их расстреляли, помогая бежать пленным. Штук двадцать гранат уже в подвал закинули и всё бросают и бросают. Шкуры на мне сотрясались, иногда по ним что-то попадало, но до меня, к счастью, не добиралось.
Когда всё стихло, я ещё с полчаса лежал как мышь под веником. Наконец послышался шорох, второй. Я думал, это парни, уже хотел голос подать, как вдруг заговорили по-немецки. Чёрт, немцы в нашем подвале! Кто-то по моей кипе прошёлся – сдавило сверху несколько раз, – но я лежал молча и пережидал.
Минут через десять, когда всё окончательно стихло, я осторожно выглянул и осмотрелся. Снаружи уже темнело, видно было плохо, но постепенно глаза привыкли к темноте и я убедился, что один в подвале.
От взрыва гранат подвал серьёзно пострадал. Думаю, если бы я вылез раньше, увидел бы тут тучи пыли, но на данный момент она уже осела. С трудом сдерживаясь – долго терпел! – я подбежал к небольшому чану с крышкой, который мы как туалет использовали, поставил его, а то он на боку лежал, и с облегчением отлил. Уф, долго терпел, а чем больше думаешь, тем больше хочется – проверено на собственном опыте. Потом сделал жест рука – лицо: на черта чан поднимал?! Можно было так напрудить. Это всё от шока и усталости.
Быстро пробежался, отметив, что проём наружу расчищен. Напарников не было видно, и что-то подсказывало мне, что они в плену, если не погибли. Крови я не нашёл. Достал вторую половинку буханки и снова сделал бутерброды из тушёнки, съел два из трёх, и чёрная дыра в пузе пока угомонилась. Третий бутерброд убрал в хранилище, потом его съем. Налил воды в опустевшую фляжку и утолил жажду.
Снаружи уже стемнело, а я занялся спрятанным в хранилище немцем: надо было избавиться от него. Достал немца и первым делом выключил фонарик, выскользнувший из его руки и неприятно резанувший лучом света по глазам. Подождал – вроде снаружи не заметили света в подвале. Потом продолжил. Ну, форму брать нет смысла: этот бугай в два раза больше меня, на голову выше и на полметра шире в плечах, так что форма его на мне будет висеть как на вешалке.
Однако трофеев на нём было изрядно. Я снял ременную систему с подсумками, на ней фляга полная, потом гляну, что внутри. Тут же на ремне кобура, глянул – это был парабеллум, к нему два запасных магазина. Два подсумка с чехлами для МП, с шестью запасными магазинами. Проверил – все снаряжены, хотя от автомата несло порохом, из него явно хорошо постреляли, а почистить не успели. За голенищами сапог я нашёл две гранаты – те самые, с длинными деревянными ручками.
Прошёлся по карманам, в них оказалось много всякой мелочовки. Нашёл две пачки сигарет, одна из них непочатая, зажигалку, похоже, в серебряном корпусе, коробок спичек. Документы прибрал, деньги вместе с портмоне, часы с руки, перочинный ножик – вещь нужная. Подумав, стянул и сапоги: пусть на два размера больше моего (а у меня сорок второй), но можно будет на что-нибудь обменять – сапоги ношеные, но справные. Жаль, ранца не было. Жетон на шее немца я трогать не стал, оставил тело и скользнул к выходу из подвала. Снаружи окончательно стемнело, так что есть шанс уйти. Однако вот так сразу уходить я не желал: всё, что заберу у немцев, моё.
Честно говоря, меня потряхивало, но я держал эмоции в руках. Для облегчения носимого веса – а колено болело, ещё как! – я убрал винтовку, сидор и каску в хранилище. Пистолет, приведя его к бою, сунул за ремень, после чего, сильно хромая, двинул в обход здания, запинаясь о кирпичные обломки и пару раз едва не упав. На улице было темно, поди знай, кто бродит, немцы патрули тоже гоняли. Но сейчас городе стояла тишина. Последняя перестрелка, резко начавшаяся и так же резко стихшая, была минут двадцать назад.
А двигался я на улочку, которая несколько часов назад стала ареной боя. Немцы тут уже всё подчистили, раненых и убитых унесли, пленных угнали. Но перед тем как стемнело, на улицу завернула длинная колонна грузовиков и встала у пешеходной части. У машин прохаживался часовой. А я хотел пошукать в кузовах, уж больно хорошо гружённые были машины. Это была опасная затея, потому и потряхивало меня. Я держал фонарик наготове, рассчитывая, если меня заметят, ослепить им немцев, что даст мне дополнительное время. Но вот сбежать я бы не смог: с травмированным коленом я не бегун.
Часовых оказалось даже два: в начале колонны и в конце. Они ходили вдоль колонны навстречу друг другу. Первой машиной, которую я увёл, была армейская легковая машина – кажется, «кюбельваген». Брезентовый верх был опущен, мотор располагался сзади, а запасное колесо – на капоте спереди. Проблема была в шофёре: тот устроился на заднем пассажирском сиденье и спокойно себе спал, свесив ноги через открытую дверь.
Пришлось дождаться, когда часовые разойдутся и прирезать немца, причём его же штык-ножом от карабина. Он ременную систему скинул, повесив её на руль, вот я и достал штык да ударил, одной рукой зажав немцу рот. Он подёргался и замер. Хм, вот это убийство противника далось мне куда легче, чем то первое, бандита из схрона. Быстро найдя документы немца, я их забрал, а тело убрал в хранилище, планируя избавиться от него позднее.
Машину отправил следом. Ого, восемьсот сорок шесть кило, машина не пустая. Потом гляну, что в ней есть. Замок зажигания взламывать не придётся: ключи торчали в замке. Кроме того, были карабин шофёра и его сапоги, которые тот скинул, когда лёг спать. Сапоги сорок второго размера – как раз мой. Всё прибрал. Вообще, я на лёгкий мотоцикл и велосипед рассчитывал, ну да ладно, такая машина тоже пригодится.
Потихоньку я стал изучать кузова остальных машин. Опа, от одной отчётливо бензином тянуло. Осторожно забрался внутрь и, неудачно ударившись больным коленом о борт, с трудом сдержал крик. В кузове стояли бочки. Аккуратно скрипя металлом крышки, я открутил одну, проверил – бензин и есть. Прибрал три бочки, хватит пока, шестьсот литров запаса – это вполне неплохо. Оглянувшись, заметил, что один из часовых остановился на месте пропавшей легковушки и с недоумением осматривается, поджидая напарника.
Покинув кузов, я обследовал следующую машину. Патроны. Приметив ящики с гранатами, взял два, и ещё один с патронами, после чего захромал прочь, пользуясь тем, что часовые довольно громко что-то обсуждали – очевидно, непонятную пропажу машины. По дороге избавился от тела шофёра. Напоследок ещё раз обыскал его и наткнулся на часы на руке – как же это я так? Снятые ранее с фельдфебеля (а я думаю, что немец был именно в таком звании) были у меня на руке, я подзавёл их.
А теперь стоит поднять над городом дрон. С колонной мне повезло, но пока не закончилось тёмное время суток, нужно найти ещё что-нибудь интересное, и дрон мне в этом здорово поможет. Для начала нужно такое место, чтобы меня не нашли, пока я с ним работаю, и не заметили свет от экрана моего планшета.
Подходящее место я подобрал – развалины дома, которые ещё дымились. Там и присел у стены. Подняв дрон, стал гонять его туда-сюда. Сразу приметил стоянку нескольких лёгких немецких мотоциклов у одного из зданий, где висел немецкий флаг. А потом и около сотни велосипедов – да тут, похоже, целая велосипедная рота встала на ночёвку в саду школы. Также отметил, что во многих местах город поодиночке пытаются покинуть люди в гражданской одежде и в нашей форме, немало было и раненых.
Получаса мне хватило. Я вернул дрон на последних крохах энергии, мог бы и раньше пригнать, но заметил кое-что и пришлось снизиться, чтобы определить, что это. Маршрут был продолжен, можно идти. Я убрал дрон, отметив, что надо будет найти время его зарядить, и двинул по улочке, шагая с краю и держась в тени забора, так как светила луна.
Велосипедная рота была ближе всего, поэтому первым делом я увёл велосипед. Проверил – все спали, храп многоголосый стоял, часовой гулял, никто не мешал. У одного из немцев помимо пистолета было здоровое такое ПТР со складным прикладом и сошками, плюс по бокам – по два короба с запасными патронами. Я дополз до немца по-пластунски и прибрал ружьё. Тут же стоял и велосипед с ранцем и сумками. В сумках – запасной боекомплект к ружью, я его прибрал, как и ранец.
Напоследок подложил под колесо велосипеда гранату и так же тихо уполз. Хорошо немец с краю, вглубь ползти не пришлось. А граната была одной из тех двух Ф-1, я их держал для растяжек, а тут решил использовать. Выкопал ямку, благо почва песчаная, раскидал песок, гранату вниз, чуть присыпал, кольцо выдернул, а рычаг колесом прижал, веса хватило. След подкопа замаскировал. Сдвинут – через четыре секунды будет подрыв.
Колено, похоже, расходилось: болело также, но двигаться стало легче. Я двинул к довольно большому и густому саду черешни, там такие заросли, что чёрт ногу сломит, и, видимо, там кто-то из наших прячется: я видел через камеру дрона, как девушка осторожно покидала их, бегая за водой к пруду. А мне нужен раненый: вывезу его из города, а дальше, надеюсь, нас обоих направят в медсанбат или госпиталь. С моим коленом дальше медсанбата, может, и не направят, но кто его знает?
Добравшись до сада, перебрался через забор и стал слушать. Постояв, продвинулся метров на пять и опять слушаю. Так и двигался, пока не услышал шорох и шёпот. Сблизившись, негромко спросил:
– Кто тут? Я слышал шёпот.
Молчание длилось довольно долго. Наконец мужчина, молодой, судя по голосу, спросил:
– Кто это?
– Красноармеец Одинцов, комендантская рота.
– Одинцов? Старый знакомый.
– А вы кто?
– Не помнишь? Я тебя к жизни возвращал. Ближе подойди, чтобы не выдать себя разговором.
– Товарищ лейтенант? – спросил я, подходя и аккуратно садясь.
Помимо раненого командира тут было ещё несколько человек, в том числе, видимо, дети: я слышал тонкий голосок, в ответ на который кто-то из взрослых шикнул.
– Угадал. Не помнишь меня? Мне говорили, ты память потерял.
– Частично. Смутно помню.
– Что с тобой? Ранен? Почему тут один?
– Бой в городе вели, нас троих – пулемётчика и двух стрелков – в подвале завалило, прямое попадание чем-то крупным. Мне по колену прилетело, еле хожу. Я на стрёме стоял, поглядывал наружу, двое других выход откапывали. А тут за час до темноты увидел колонну наших, пленными вели. Там и парни из нашей роты были, и взводный, мой командир, раненый шёл.
– Игорев? – удивился лейтенант, они были хорошо знакомы.
– Да, наш старший. Пулемётчик разозлился и открыл огонь по конвоирам. У нас боезапас к тому времени почти закончился: у меня восемь патронов да у него полдиска. Но стреляли. Я все восемь патронов выпустил, троих немцев убил. Наши стали разбегаться. Взводный, которого, казалось, шатало от ранения и усталости, через забор легко перемахнул. А нас немцы гранатами закидали. Там сапожная мастерская была, я на себя кипу шкур и кож навалил, так и выжил. Слышал, как немцы по подвалу ходили, но меня не нашли, поленились шкуры перекидывать. Когда стемнело, выполз. Напарников не нашёл, выбрался наружу и вот двигаюсь к своим. Винтовка бесполезна, но как трость помогает.
– Знаю я ту бывшую сапожную мастерскую, хорошее место для обороны, – задумчиво протянул лейтенант. – А меня ранило в обе ноги, вот такие дела.
– Ничего, товарищ лейтенант, наши врачи поставят вас на ноги. Вы мне жизнь спасли, я вас вывезу. Око за око, добро за добро. Машину добуду, и уедем, управлять я умею.
– Думаешь, получится?
– На немецкой машине без проблем: все посчитают, что свои едут. Наши вряд ли далеко, так что доберёмся. Мы с вами не ходоки, поэтому только так. Да, а какую машину брать? Вижу, вы тут не один. Легковой хватит на всех или лучше грузовую?
– Грузовую. Тут одних только детей восемь, жена моя с детьми, ещё соседи. Прячутся. Слышал, что местные с нашими людьми творят?
– Слышал.
На этом разговор закончился. Я с трудом встал и пошаркал к забору, со второй попытки перебрался через него и двинул к немецкой стоянке легковых мотоциклов. У меня была даже была возможность выбрать из семи штук тот, что поновее. Это был лёгкий одноместный одиночка модели БМВ. Пойдёт.
Пропустив патруль, я пошаркал дальше. Там за углом стоял привлёкший моё внимание бронетранспортёр «Ганомаг». Пусть шумная техника, но зато точно никто не подумает, что на нём чужие едут. У его кормы стояли три солдата – курили, общались. И чего не спят? Пришлось стрелять из «Вала». К счастью, обошлось без шума, одного подранка пришлось добить штыком. По-быстрому обыскал их – документы, трофеи. Оружие не брал, своего хватает, если только боезапас для карабинов.
Я уже глянул, десантный отсек «Ганомага» был пуст, задние двери открыты, на вертлюге – спаренные зенитные пулемёты МГ. Потянул на себя дверцу со стороны водителя, она скрипнула. Забрался внутрь, подсветил фонариком приборную панель, прикинул, как управлять. В принципе, несложно. Запустил движок – тот схватился сразу, тёплый ещё, – сдвинулся с места и покатил прочь. Тела трёх солдат убрал в хранилище.
Отъехав подальше, остановился на минутку, избавился от тел, а потом перебрался в десантный отсек: там вещей много, надо глянуть. В хранилище ушли две коробки с патронами для пистолетов и пистолетов-пулемётов, две камуфлированные накидки, плащ с пропиткой от дождя, мотоциклетные очки, две пехотные лопатки в чехлах и большая лопата (у меня вот не было), топорик, шинель рядового (будет со мной, пока советскую себе не достану) и два ранца. Потом гляну, что в них, я в ранец, доставшийся мне от водителя «кюбельвагена», тоже ещё не заглядывал. На борту приметил привязанный ремнями тюк палатки, отстегнул и прибрал. Снаружи на бортах в держателях были пять канистр, тоже все забрал, это вещь дефицитная.
На «Ганомаге» я подъехал к забору и встал у калитки, сюда женщины должны были перетащить раненого лейтенанта. Вскоре калитка открылась, и я, выбравшись, помог затащить лейтенанта в десантный отсек. Потом и остальные забрались, сели на лавки, я показал, как дверцы запереть изнутри. Вернувшись в кабину, стронулся с места и покатил к выезду из города. Город я уже изучил, так что не плутал. Патрули только с дороги сходили, пропуская нас.
Когда мы уже покинули город и с включёнными фарами (это я под немцев маскировался) катили по дороге, над городом взлетели несколько ракет. Видать, трупы обнаружили или командир, лишившийся своей брони, тревогу поднял. А мы всё ехали. Чуть подальше свернули в поле, проехали стоянку одной из немецких частей, да так и катили дальше. Немцы ракеты слали (думаю, таким образом они предупреждали «своих», что мы прямо к русским едем), а я мигал фарами и катил дальше. Думаю, именно мигание нас и спасло, иначе бы сожгли.
Наконец мы выехали на стоянку наших танкистов, там было несколько Т-26. Нас тут же осветили фарами, показывая, что мы на прицеле, но, к счастью, разобрались. Трофей танкисты себе забрали. Лейтенанта отправили к медикам (ему операция требовалась), гражданских – в тыл, а меня – рапорт писать. С танкистами были и стрелки из моей дивизии, сюда и комдив мой подъехал, лично опросил, что и как было. Я всё рассказал, что за день видел.
Потом меня осмотрел военфельдшер, мужчина. Шаровары еле стянули: колено распухло, ткань натянулась. Многие присвистнули, увидев чёрную гематому. Но военфельдшер, ощупав, сказал, что ничего серьёзного, только сильный синяк, который сам пройдёт, госпитализация не требуется. Вот гад!
Я написал рапорт и сдал документы убитых мной немцев. Пять их было: фельдфебеля, водилы и тех троих у бронетранспортёра. В рапорте отметил, что двоих убил у «Ганомага», остальных по пути: мол, шлялись по улочкам. Рапорт приняли, документы забрали, поблагодарили. Мои надежды на награду – всё же командира спас, броню угнал и своим передал – не оправдались. Видимо, не было. Но комдив снял с руки часы и вручил мне как награду. Спасибо, конечно, но у меня уже есть одни на руке и ещё пять в запасе. Хотя поменял, теперь ношу часы комдива.
