Владимир Топилин
Дочь седых белогорий
Ближе к вечеру по лыжне на берег реки вышел аргиш. Как всегда, в отсутствие главы семьи караван возглавляла Пэкта. За ней на своём учаге[4] ехала Ченка. На остальных оленях продуманно распределено небогатое имущество семьи Загбоя: переносные чумы, потки[5] с продуктами, посуда, одежда, орудия труда, добытая пушнина и много других мелких вещей, необходимых охотникам для кочевой жизни в тайге. Шествие замыкал добрый и отзывчивый Калин.
Вырубая шесты для чумов, дружно застучали топоры. Звериными шкурами покрылись треугольные остовы временных жилищ. Загремела посуда, зашуршала одежда. Едкий дым окутал излучину реки. Запах приготавливаемой пищи головокружительным ароматом поплыл вверх по реке. Обширное прибрежное займище наполнилось шорохом шагов кормящихся оленей. К размеренному ритму, определяющему присутствие человека, добавлялся нудный голос недовольной Пэкты.
Пэкта – жена Загбоя. Для себя охотник уже давно проклял тот день, когда старый Гухэ променял на неё сорок оленей. Молодая женщина оказалась на редкость глупой, ленивой. Свои обязанности по ведению хозяйства выполняла из рук вон плохо. Загбой прекрасно помнит те времена, когда ему, уставшему за день на охоте, приходилось самому готовить еду, чинить одежду, поддерживать огонь в чуме и обрабатывать добытую пушнину.
По вине Пэкты во время длительного отсутствия мужа в тайге были потеряны тринадцать оленей. Это она поленилась вовремя вытащить из реки сети и привязать лодку, что привело к потере драгоценного имущества в весенний паводок. И, наконец-то, самое главное. Опять же, во время его отсутствия, в морозную зимнюю ночь она не пожелала встать на плач маленькой дочери. Так и не дождавшись материнской ласки, девочка выползла на улицу и замёрзла.
Теперь голос Пэкты, напоминая последние скрипы старой гнилой лиственницы, витал над стойбищем. Сварливая жена была недовольна неудачной охотой мужа. В том, что сохатый утонул в реке, а семья осталась без мяса, винила только Загбоя и не допускала мысли о попустительстве своего любимого старшего сына Хактына. Нагнетая обстановку, она не переставала ворчать до тех пор, пока глава семьи не покинул пределы стоянки.
Чтобы не слышать голоса жены, Загбой надел на ноги лыжи и вышел на реку, к полынье. Младшая дочь, Ченка, сочувствуя отцу, последовала за ним. Они вместе подошли к промоине и долго стояли у воды. Отец рассказал дочери, как всё произошло. Ченка выслушала очень внимательно и искренне пожалела о смерти собаки.
Чингар был любимой собакой девочки. Не один раз она ходила с ним на охоту за белкой, добывала рысь и росомаху. Умный кобель помогал собирать оленей в стадо, не единожды предсказывал появление волков, предупреждал о появлении медведя и однажды защитил её от острых копыт сохатого во время гона. Ченка всегда находила для собаки лакомый кусочек, втайне от родителей делилась с Чингаром печёной лепёшкой, мясом или питательным медвежьим жиром. Нередкими были случаи совместной ночёвки девочки и собаки, когда они где-то на привале делили друг с другом тепло своих тел. И вот Чингара не стало. Для девочки смерть любимого друга стала трагедией, свежей раной на горячем сердце. В глазах Ченки застыла горечь. Пушистые реснички намокли от слезинок.
Сдерживая себя из последних сил, чтобы не заплакать, девочка взяла заледеневшую корочку наста и, не снимая тёплых лосиновых рукавичек, медленными движениями слепила снежок. Какое-то время она без всякой цели перекидывала его с руки на руку, после чего бросила его в воду. От резкого взмаха вместе со снежком с её руки сорвалась и улетела в промоину правая рукавичка.
От неожиданности Ченка вскрикнула, бросилась к воде. Но строгий окрик Загбоя остановил её от неразумного поступка. Она замерла на месте и глазами, полными досады, стала смотреть, как быстрое течение реки уносит её меховую варежку.
Загбой молчал. Так же, как и всегда, он не проронил ни единого слова в укор дочери. Охотник понимал, что все произошло случайно и ругать девочку нельзя. Его вдруг взволновало другое. Лицо наполнилось радостью, а широко открывшиеся глаза засветились искорками восторга. Он видел, что более лёгкая рукавичка плывёт медленнее тяжёлого снежка, на поверхности воды.
– Ча! Пустая калава хуже гнилого пня! Как же я раньше не понял простой истины? – воскликнул Загбой и улыбнулся дочери.
Удивившись его поведению, девочка молча посмотрела на отца. Она ещё не поняла, что он хотел сказать.
А Загбой уже спешил к чумам. Не доходя до берега, он что-то сказал сыновьям. Хактын и Калин засуетились, вооружились таяками[6], топорами, пальмами[7] и поспешили за отцом.
Вернувшись к полынье, Загбой остановился, ещё раз внимательно осмотрелся вокруг, что-то буркнул себе под нос и, взмахнув рукой, позвал всех за собой вниз по реке. Через определённое расстояние опытный охотник останавливался, ложился на снег, прикладывал ухо к заледеневшей поверхности, прислушиваясь, что происходит подо льдом. После очередного, пятого по счёту, падения он взволнованно улыбнулся, отошёл ещё на несколько метров ниже и показал рукой под свои лыжи:
– Здесь!
Разбивая корку наста, одновременно ударили топоры. Откидывая прочный, надутый снег, замелькали таяки. Хактын и Калин копали снежную яму. Загбой и Ченка убирали комья снега. Прошло немало времени, прежде чем они, углубившись на полутораметровую глубину, достигли поверхности льда.
– Отец, здесь лежит сохатый? – спросила дочь.
Загбой какое-то время молчал, задумчиво посмотрел куда-то на холмистую тайгу и, по всей вероятности, обдумав свои мысли, заговорил:
– Да. В этом мире всё взаимосвязано и постоянно. После ночи всегда наступает день, за зимой идёт весна, солнце меняет луну, плохое растворяется в хорошем. Так же и на реке. За глубокой ямой течёт быстрый перекат. За перекатом опять начинаются ямы. Сохатый утонул в головке ямы. Шерсть у зверя пустотелая, он никогда не тонет в воде. Твоя рукавичка подсказала мне, что сохатый проплывёт яму на поверхности воды, подо льдом и застрянет на перекате. Вот и всё.
Братья и сестра выслушали разумную речь отца молча, с нескрываемым восхищением и уважением. А Загбой, как всегда, приятно улыбнулся, приложил свою руку к голове дочери и подбадривающее проговорил:
– А теперь – за работу. Осталось немного. Пробьём лёд, а там увидим, прав я или нет.
Подмытый вешними водами лёд оказался нетолстым. После упорной десятиминутной работы братья добрались до воды. Ледяное окно проруби показало каменистое дно реки. Несмотря на быстрое течение, глубина была сравнительно небольшой. Любой из братьев мог свободно дотянуться обухом топора до круглых, окатанных водой камней. Когда прорубь достигла нескольких метров в диаметре, Загбой приказал сыновьям отбивать лёд сверху, против течения.
Ещё несколько минут усердной, торопливой работы – и в воде намокшим мешком показалась мертвая туша сохатого. Освободившись из тисков ила и льда, подхваченная течением, она вывернулась в прорубь. Вместе с ней, сжав в мёртвой хватке на затылке зверя острые клыки, висел мёртвый Чингар. Преданный кобель, подчиняясь велению охотничьего инстинкта, до последних мгновений жизни выполнял свою обычную работу. В скрюченных, закостеневших лапах застряла мохнатая рукавичка Ченки.
Загбой
В его жилах течёт свободолюбивая кровь аборигена, вечного охотника, представителя малых народов Севера. С незапамятных времён его племена кочуют по необъятным просторам тайги от берегов Оби до Охотского моря, заселяют Сибирь от священного Байкала до Северного Ледовитого океана[8].
Но настоящей родиной эвенков, излюбленной вотчиной, «эпицентром концентрации» всё же является правый приток Енисея и три знаменитые – Верхняя, Нижняя и Подкаменная – Тунгуски. Считается, что в честь этих рек и были названы эти добродушные, отзывчивые на чужое горе люди: тунгусы. А слово эвенк – более позднее, современное название, данное русскими переселенцами в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков.
Род Загбоя носит славное имя – племя Длиннохвостой Выдры. Так принято у народов Севера с незапамятных времён – называть себя именами животных, растений, рек, озёр… Эвенки верят, что любое окружающее их творение: дерево, вода, огонь, камни – имеют душу, и поэтому преклоняются перед ними. В знак уважения живой природе просят у своих богов разрешения называться тем или иным именем. На время описываемых событий род Длиннохвостой Выдры находится на пике богатства и процветания, хотя и насчитывает два десятка семей, в которых около ста человек.
Теперь никто не может вспомнить, кто и когда стал первым в роду Длиннохвостой Выдры, с каких времён ведётся летоисчисление и какой была изначальная жизнь кочевого охотника. Тунгус знает только своих богов, которых дали ему в наследство предки. Он поклоняется духам, которым поклонялись его отцы, деды и прадеды. Охотник верит в приметы природы и знамения, которые ещё никогда и нигде не подводили его своими предупреждениями.
Семьи племени Длиннохвостой Выдры аргишат по бескрайним просторам Восточно-Сибирского плоскогорья в поисках мягкого золота. Главное богатство эвенка – олень. Большими и отдельными, семейными, стадами рогатые ороны копытят щедрые плантации ягеля необозримых седых белогорий. Только одна семья Гухэ, в которой родился Загбой, насчитывает семьдесят оленей и считается самой почитаемой семьёй в племени.
Щедрая тайга безвозмездно дарит эвенкам свои дары. В быстрых реках и глубоких озёрах водятся огромные косяки вкусной и питательной рыбы. На марях, гарях и болотах коротают свой век бородатые сохачи. Горные увалы гольцов испещряют сети троп диких сокжоев[9]. Тайга полна следами хозяина тайги – амикана[10].
Подготавливаясь к долгой студёной зиме, зелёные ельники и коричневые лиственницы заполоняют тысячи, сотни тысяч пышнохвостых белок. Зимние переновы крапят стежки шоколадных соболей. Охотнику стоит проявить минимум усилий, сноровки и мастерства, переданных ему с кровью предков, чтобы в достатке и даже некотором разумном изобилии обеспечить себя, свою семью и семьи родственников мясом, рыбой и пушниной.
За бунты белок и шкурки соболей «щедрые» русские купцы рассчитываются мукой, солью, ружьями, порохом, дробью, ножами и многими другими товарами, ставшими необходимыми в повседневной жизни эвенка. Великий род Длиннохвостой Выдры живёт в достатке.
Но счастье и благоденствие не может быть вечным. В непрекращающейся ежедневной борьбе с суровыми климатическими условиями и непредсказуемой постоянной опасностью жизнь кочевника, коренного жителя тайги, не может быть беззаботной и беспечной. Мать-природа периодически неожиданно преподносит свои уроки. Это заставляет детей тайги всегда жить в постоянном напряжении, быть готовыми к очередной «подножке», преподносимой судьбой. Это закреплено в сознании охотника с детских лет, с самого рождения и воспринимается как само собой разумеющееся.
В тайге всё просто. Для охотника зверь – добыча. Человек – друг. Так было всегда, это впитывается с молоком матери. Открытая, восприимчивая душа свободолюбивого народа совершенно не подготовлена к обману и коварству.
В ту памятную для Загбоя весну, в пору цветения серебристой вербы, племя Длиннохвостой Выдры собралось на берегу Харюзовой речки. После долгой зимней охоты эвенки готовились к встрече с русскими купцами, обещавшими привезти свой товар в обмен на пушнину. Облюбованный племенем берег реки наполнился шумом голосов, перебранкой собак, хорканьем оленей, звонкими ударами топоров. Пологий склон украсили остроклинные меховые чумы. По широкой долине реки растворился едкий дым костров.
В ожидании покруты племя находилось на пике восторженного настроения. Наскучавшиеся за тяжёлую, долгую зиму души людей желали общения друг с другом. Молодые и старые охотники хвалились добытой пушниной. Женщины – выделанными шкурами. Самые юные, подростки, рассказывали о невероятных приключениях, произошедших с ними в тайге. Девушки надевали праздничные парки, хольмэ[11] и украдкой посматривали на состязавшихся в ловкости, силе и меткости юношей.
В чанах над жаркими кострами варилась жирная оленина. На вертелах жарились туполобые, широкохвостые таймени и сиги. По вечерам при свете беснующихся костров далеко вокруг разносились звонкие песни, прославляющие родную землю. Под удары бубна проходили танцы, в которых показывались сюжеты охоты на того или иного зверя.
Желая заострить на себе всеобщее внимание, кто-то из рассказчиков в танце представлял свою покруту, при этом изображая бесконечно удивлённое, жадное лицо купца, увидавшего бунты белок и чету черноспинных соболей. Иногда в импровизационном танце рассказчика появлялся шатающийся образ человека, принявшего лишнюю дозу «огненной воды». Но в суматохе предстоящего праздника никто не забывал смотреть на водную гладь вскрывшейся ото льда реки, на которой должны были появиться плоскодонные илимки – лодки русских купцов.
Загбой принимал непосредственное участие в происходящих событиях. Все знали, что он считается самым опытным охотником племени, прекрасным следопытом и отличным сторожем оленьего стада рода Длиннохвостой Выдры. Он постоянно кормит племя мясом медведя. Его сети ловят косяки чёрноспинных хариусов. Из его поток в туеса племени для выплаты ясака русскими выбирались самые лучшие аскыры, пышнохвостые белки, огненные лисицы и воронёные выдры. Загбой мог уверенно сказать своё слово старейшины у костра. Его мудрости и опыту преклонялись все уважаемые охотники племени.
В один из вечеров на совете Загбой высказал всё, что накопилось у него в душе за долгий год странствий по Великому сибирскому белогорью. В словах звучала радость об удачном промысле. В его потках лежали три бунта белок (300 штук), три десятка соболей, пять лисиц, три выдры, несколько песцов и две прекрасно выделанные руками Ченки сохатиные шкуры. С такой добычей русские купцы встретят Загбоя с распростёртыми объятиями и дадут ему такого товара, какого пожелает его душа.
Но вместе с этими радостями и удачами охотник не забыл упомянуть о своём горе, произошедшем на реке Катой. Хорошая собака – мечта любого охотника. Это радость, успех, везение, достаток. Потеря Чингара – невосполнимая утрата, о которой сожалели все, включая старого поседевшего Гухэ. Несмотря на это, Загбой продолжал жить будущим, хорошим, светлым и счастливым. И мечтами он делился со своими соплеменниками.
А мечтал приобрести очень многое. Кроме необходимых продуктов хотел купить своему младшему сыну Калину ружьё. Ченке – десять мер разноцветного бисера, несколько настоящих железных иголок, нитки, красный платок и бирюзовые бусы, которые он видел в прошлом году на прилавке у купца. Для своей жены Пэкты – тёплую ватную доху и большую костяную трубку для курения. Для старшего сына Хактына – нож, медные монеты, которые они хотели пришить к брачным уздечкам, красивое платье – подарок для будущей невесты и замысловатый крючок – скребок для разбивания костей, который должен был перейти в виде подарка будущему тестю от старшего сына. Однако всем этим простым, понятным, необходимым и по-детски радужным мечтам Загбоя сбыться было не суждено.
В ожидании русских купцов прошло много дней. В глазах тунгусов тускнела радость. Её сменила тревога – тревога бесполезного ожидания и обиды за обман, переживания за пустоту туесков и поняг, в которых не было муки, соли, круп и других необходимых продуктов. Сердца кочевых охотников заполнились тревогой. В молчавших ружьях не было пороха, дроби. В сознание каждого эвенка вкралось раздражение от не состоявшейся покруты.
Нет, никто из знаменитых и отважных охотников племени Длиннохвостой Выдры не боялся голода. Пищи в тайге предостаточно. Но с приходом в мир тайги русских, по прошествии десятилетий общения с цивилизованными людьми, коренные таежники уже не могли представить свою жизнь без тех вещей, что предлагал русский человек в обмен на пушнину.
Эвены не могли обходиться без того, без чего жили их предки. Они привыкли ко вкусу соли, навсегда запомнили аромат печёных лепёшек, вздрагивали при слове «сахар». Повседневным оружием охотников стали ружья и ножи. Одежду из шкур заменила мягкая цветная материя.
Но особенно на легковосприимчивую душу повлияло действие чая, табака и, конечно же, алкоголя. Попробовав эти «наркотики» единожды, люди тайги мгновенно становились их поклонниками. Вспоминая счастливые минуты после принятия спиртного, они вновь и вновь желали встречи с русскими купцами. И чем чаще было это воспоминание, тем чаще в сознании вспыхивало желание к повторению пережитого состояния. Расслабляющие тело и сознание табак и чай стали повседневными у эвенов.
Коварная зависимость стала привычкой, очень легко опутала своими сетями свободолюбивый народ и медленно потащила их с неповторимой культурой и обычаями к гибели.
Когда прошли все сроки ожидания, племя Длиннохвостой Выдры собралось на совет. После долгих обсуждений старейшины решили аргишить в пойму великой сибирской реки – на Енисей, где встреча с русскими купцами была наиболее вероятной. Переход назначили на раннее утро следующего дня. Предстоящая подготовка к аргишу внесла изменения в спокойную жизнь рода. Женщины собирали и упаковывали в потки вещи, мужчины подшивали упряжь, молодёжь разошлась по тайге на поиски оленей. За работой эвенки не сразу заметили появление небольшого каравана своих собратьев из рода Когтистого Медведя. Охотники принесли обнадёживающую весть: русские купцы остановились в нескольких днях перехода, внизу по реке. Подняться до назначенного места мешала паводковая вода, ежедневно набиравшая силу и мощь от таявших снегов.
Племя Длиннохвостой Выдры тут же вновь собралось на совет. Старейшины приняли решение кочевать вниз по реке, на покруту с русскими купцами. Однако братья из племени Когтистого Медведя разумно предупредили, что на месте торга уже собралось очень много охотников с оленями и гнать всё стадо вниз по реке было бы просто неразумно, так как огромное количество животных может вызвать большую путаницу между оленями. Тогда старейшины пересмотрели своё мнение. Было решено оставить стадо на месте, а на покруту с купцами отправить по несколько человек от каждой семьи.
По закону предков племени охранять родовое стадо должен остаться кто-то из сыновей Загбоя. Поддерживать тепло очага в чуме предстояло Пэкте. Это Загбой решил давно, ещё прошлой осенью. Твёрдое слово главы семьи поставило точку и этим вечером. Загбой приказал остаться на стойбище Хактыну и Пэкте. Он, Калин и Ченка стали собираться в дорогу.
Но хитрая Пэкта разрешила все иначе. Ей, испытавшей все «прелести и вкусы» покруты, очень хотелось попасть на торг. В добавление к приобретаемым продуктам и товару она желала как можно скорее вновь испытать вкус «огненной воды». Втайне от мужа предложила старому Гухэ оставить Загбоя сторожить оленей.
Несмотря на лень, Пэкта была хитрой, и это помогало женщине находить всяческие предлоги уклонения от работы. Она давно выучила характеры людей своего рода и уговорить старейшину ей не составило особого труда. Пэкта расхваливала положительные качества мужа как опытного охотника и пастуха, который за всю свою жизнь ещё не потерял ни одного оленя из стада племени. Этот убедительный довод был весомым. Недолго думая, Гухэ приказал Загбою остаться на стойбище пасти оленей, а Пэкте и сынам представлять семью на покруте с русскими купцами.
Загбой не осмелился ослушаться своего отца. Затаив обиду на жену, он молча увязал потки с пушниной на спины учагов Пэкты. Ченка безропотно разделила его участь.
Возвращение родных с покруты Загбой ждал очень долго. Прошли все сроки ожидания, а он с утра до вечера смотрел вдаль, на излучину реки, куда ушёл караван оленей. Напрасно охотник вглядывался в размытые паводком берега в надежде увидеть появление родного аргиша с потками, полными продуктов и провианта. Иногда ему казалось, что видит вдалеке серые точки медленно бредущих оленей. Однако вскоре оказывалось, что это всего лишь плывущее по реке бревно или беснующаяся под напором воды волна.
Загбой злился. Он прекрасно понимал, почему Пэкта и сыновья не возвращаются к родному чуму. Закрыв глаза, охотник видел свою жену пьяной, валяющейся у костра в грязи и золе. Рядом, оскалив зубы, дрались сыновья. Неподалёку валялись разбросанные потки с товаром. Ещё он видел чужих собак, растаскивающих эти товары и продукты. Картина была удручающей.
В один из торгов с ним произошло то же самое. Разгневанный Загбой вскакивал на ноги, кому-то грозил кулаками и порывался броситься вдоль реки. Его переполняло страстное желание как можно быстрее достичь места покруты и вырвать с корнями разлохматившиеся косы пьяной жены. Но приказ Гухэ пасти оленей, как удар рогатины между лопаток, охлаждал пыл разгорячённого мужа. Загбой не мог ослушаться своего отца. Слово отца – священно. За непослушание старшему Загбою грозил суд старейшин.
На десятый день ожидания грозный муж и глава семьи не выдержал и отправил за непослушными сыновьями и своенравной женой дочь. После долгих уговоров и просьб Ченка наконец-то привезла и пьяную, неконтролируемую в поступках мать и передравшихся от избытка разгорячённых чувств братьев.
Загбой был намного умнее и мудрее Пэкты. Он не стал вымещать зло на пьяную жену в тот же час, а решил провести нравоучение утром. Ему было очень интересно выслушать речи о чудесах, произошедших на покруте.
А пьяная троица наперебой восторженно пыталась высказать свои впечатления о каком-то русском шамане по имени Михаил, который был одет в длиннополую парку и носил на своей груди большой красно-зелёный крест. После принятия спиртного, контролируя состояние эвенков, шаман Михаил собрал всех охотников и стал говорить о русском Боге. Он то понижал голос, то повышал и грозил всевозможными небесными карами, уговаривая эвенков принять русского Бога.
У шамана Михаила не было в руках бубна. Он не носил амулет из зубов рыси, росомахи и медведя. Он не был одет в шкуры неведомых животных. Но Пэкта боялась его грозного голоса, длиннополой, развевающейся при ходьбе парки. Она боялась креста, которым тот махал во время своих проповедей. Пэкта боялась небесных кар и угроз, сыпавшихся из уст странного шамана. Вместе с Пэктой боялись все эвенки. Все падали на колени и бились головами о землю перед распятием, как велел того шаман Михаил. Чтобы задобрить гнев русского Бога, тунгусы давали ему пушнину. Пэкта давала тоже. Она отдала шаману пять соболей Загбоя. Тех, самых лучших из тридцати, за что Загбой хотел взять у русских купцов ружьё сыну.
Шаман Михаил сам выбирал их из потки Загбоя и сказал, что русский Бог останется доволен Загбоем и пошлёт ему удачу и благополучие. Он стал ласковым и три раза погладил Пэкту по голове. Он даже назвал Пэкту сестрой и дал ей поцеловать русского Бога. Русский Бог был нарисован на доске разноцветными красками и смотрел на Пэкту внимательно и строго. Все эвенки целовали русского Бога много раз. За это шаман Михаил обещал просить у Бога много удачи для всех охотников.
Загбой был очень удивлён рассказом пьяной жены и сыновей. У него, как и у всех охотников племени Длиннохвостой Выдры, было много богов. Он знал бога огня и удачи, верил в бога земли, воды, тайги. У его богов были верные послушники – духи, которые исполняли их волю и приносили людям либо благоденствие, либо горе. Эта вера жила в душе Загбоя с младенческих лет и была придумана не им и даже не предками, жившими в этих краях много веков назад, а тяжёлой кочевой жизнью и Его Величеством Временем.
Каждый дух имел свой образ. Перед каждым необъяснимым явлением природы Загбой обращался к тому или иному духу с просьбой и благодарил его за что-то. Но сегодня, после шокирующего рассказа Пэкты, он никак не мог понять, как можно просить благополучия, удачи или благодарить за все только одного бога? Как может Бог русских один перевоплощаться во все образы духов и действовать за всех одним лицом и отвечать за всех?
Но самое главное, Загбой не мог себе представить, как можно предать своих богов и духов, которые из поколения в поколение несли тунгусам веру, надежду, удачу, благополучие и, самое главное, – продолжение рода, жизни?
Он спрашивал сам себя и не находил ответа на собственные вопросы. Добиться чего-то вразумительного от Пэкты ему не удалось. Тогда он обратился к всемогущему покровителю и благодетелю – духу Огня. Так было всегда, когда ему было тяжело или просто требовалась чья-то помощь. Загбой бросал в костёр лучшие кусочки мяса и жира, задабривал всемогущего покровителя. Если костёр был благосклонен к человеку, он начинал говорить. Огонь всегда подсказывал охотнику правильные шаги в дальнейшей жизни, предупреждал о возможной опасности и радовался успехам и удачам.
Но в эту ночь Огонь не хотел разговаривать с Загбоем. Более того, его поведение было непонятным и непредсказуемым. Принимая кусочки жира, он сердито трещал и шипел. От самых сухих поленьев летели снопы искр. А пламя Огня, как будто предвещая беду, горело не ярко-красным цветом, как это было всегда, а голубым и даже зелёным.
Очень скоро Загбой понял причину поведения своего могущественного друга. Это произошло рано утром, когда разлохматившиеся тучи разорвал первый луч солнца. Из чума выбежал Хактын и с топором в руках бросился на отца. Его глаза были безумны. Лицо исказилось в страшных судорогах. На губах выступила пена. Загбой едва увернулся от занесённого над головой оружия и с большим трудом придавил сына к земле. Тот рвался, бессвязно грозил возмездием.
Пришлось связать Хактыну руки и ноги крепкими сыромятными ремнями. Отец понимал, что у сына всего лишь приступ агрессии. Однако было непонятно, чем было вызвано такое поведение юноши: либо последствиями продолжительного пьянства, либо какой-то непонятной болезнью.
А из чума слышались тяжёлые стоны. Младшего сына лихорадило. Несмотря на то, что он лежал в тёплом меховом спальнике, просил накрыть его оленьими шкурами. У Пэкты покраснели глаза. Её движения сделались медленными и неуверенными. Больная женщина говорила, что её тело заполонила суровая зима, которая леденит сердце морозом и ломает кости.
В голове Загбоя замелькали воспоминания далёкого детства. Страшная догадка парализовала сознание. Отбрасывая ее прочь, всё ещё на что-то надеясь и сомневаясь, он пытался успокоиться и успокоить ничего не понимающую, плачущую Ченку. Предчувствуя самое худшее, он постарался оградить дочь от близкого общения с матерью и братьями и приказал собрать все вещи, которых ещё не касались руки больных, и перенести их подальше в сторону. А сам, взяв в руки топор, принялся рубить новые шесты для отдельного чума. Когда новое жильё было готово, он закрыл под пологом шкур дочь, а сам постарался хоть чем-то помочь жене и сыновьям, чью плоть захватила в тиски смерть.
Долго, очень долго Загбой сидел над скованными в судорогах телами близких и дорогих ему людей, выпрашивая знакомыми ему заклинаниями и молитвами помощи у всемогущих духов. Густой и едкий дым костра заполонил жилище кочевника. Пар от кипящей в казане воды омывал пожелтевшие лица больных. Но все старания и попытки лечения были тщетны, бесполезны.
Едва нахмурившееся солнце коснулось линии горизонта, в страшных, спазматических муках умер Хактын. К этому времени беспощадная лихорадка захватила Пэкту и младшего сына. Загбой уже понял, что последует за этим. Понял потому, что в его памяти жили страшные воспоминания детства, когда от эпидемии чумы вымерла половина рода Длиннохвостой Выд ры. Загбой чувствовал, что трагедии не избежать. И знал, что теперь ему предстоит сделать.
Когда он наконец-то покинул своды чума, то увидел, что на стойбище творится невообразимый хаос. Из соседних чумов слышалась тяжёлая перебранка дравшихся соплеменников. Кто-то в безумии резал ножом оленей. Неожиданно неподалёку раздался резкий выстрел, породивший жалобный предсмертный визг собаки.
Больше не задерживаясь ни на минуту, Загбой быстро поймал семь своих оленей, завьючил их потками с вещами из нового чума и приготовился в дорогу. Он не стал брать с собой продукты, провиант, что выменяла Пэкта у русских купцов на покруте. Охотник бросил парки, спальники, шкуры оленей, посуду и оружие, чем уже пользовались после приезда от русских жена и больные сыновья. Собираясь в дорогу, Загбой видел, что, следуя его примеру, в путь собираются другие, ещё не заразившиеся чумой семьи из его племени.
Стараясь не допустить ещё одной беды, охотник не подпускал Ченку к чуму, в котором стонала и бредила обречённая Пэкта. Он посадил дочь на спину ведомого учага и, не оглядываясь, погнал свой маленький караван в сгущающиеся сумерки подступающей ночи. Какое-то время, не понимая происходящего, девочка молча смотрела назад.
Она ждала, что вот кто-то из братьев тоже начнёт собирать оленей, увязывать разбросанные около чума вещи в потки и так же, как и они, последует в дорогу за ними. Но из чума никто не выходил. Она так и не увидела хорошо знакомого силуэта матери, до этого всегда провожавшей отъезжающих. Всё дальше и дальше высокие шесты закопчённых чумов. Всё тише и тише стоны умирающих. Вот где-то там, позади, тяжело, заунывно завыла собака. Её голосу вторила другая. И только когда за идущим аргишем захлопнулась плотная стена тайги, Ченка вдруг поняла всё. Она поняла, что больше никогда не увидит улыбающееся лицо Пэкты, не почувствует тёплого прикосновения рук братьев, не услышит родного голоса близких ей людей, поющих простые и понятные доброму сердцу песни.
Раненой птицей девочка соскочила на землю и, не контролируя своих действий, захлёбываясь горькими слезами, побежала назад. Загбой догнал её, схватил трепещущее тело в крепкие объятия, постарался успокоить дочь. Но Ченка, не слушая его слов, пыталась вырваться к матери, когда-то подарившей ей жизнь. Тогда отец пошёл на крайние меры. Он просто спутал руки и ноги девочки маутом, привязал её к седлу учага и погнал караван прочь.
В ту страшную памятную ночь опытный охотник сделал большой переход. Он гнал аргиш на восток до самого рассвета. Торопливо идущий караван преодолел огромную, болотистую долину Ирчиль, и только лишь тогда, когда уставшие олени в изнеможении достигли туманного берега озера Сумнэ, он остановился. Загбой знал, что в случае, если Пэкта или старший сын останутся в живых, они очень скоро найдут их новый чум по следам.
Загбой ждал день, два, неделю… В томительном неведении медленно протекали серые, мрачные будни. Когда бледнолицая луна сменила три наряда, он наконец-то понял, что все ожидания напрасны. Их никто не догнал. К ним никто не пришёл. Потому что там все умерли…
