Владимир Торин
Птицы
С платформы раздался голос из вещателей: «Пассажиры! Пассажиры! Трамвай отходит!»
– Ух ты! – тут же прокомментировал сосед Финча. – Эта развалюха наконец трогается! Совсем не заставила себя ждать!
В вагон вернулся кондуктор. Он уселся в свое кресло возле рубки машиниста, закинул ногу на ногу и раскрыл газету. Двери-гармошки с шипением закрылись, механизмы в рубке перешли с сонного хода на рабочий, трамвай качнулся и пополз. Станция, с ее светом и теплом, будто страница книги, перелистнулась на холодный город, кривые деревья и снег.
– Эй, почтенный! – через полвагона обратился к кондуктору сосед Финча. – Мост Шелли когда там у нас?
– Через две станции, – ответил кондуктор, даже не подняв взгляд от газеты.
«Неужели? – с потаенной радостью подумал Финч. – Неужели этот тип сходит с трамвая на три станции раньше меня? Это значит, что он не увяжется за мной до самого дома. Но как вытерпеть его целых две станции?»
– Ты видал? – Незнакомец тем временем снова ткнул Финча локтем и кивнул на кондуктора: – Какой занятой! Как будто там что-то печатают, в этих газетенках, кроме мусора. Подумаешь… Тебя как звать, коротышка? – Мальчик проигнорировал, но незнакомец не смутился: – Меня все зовут Кэттли. А тебя как?
Финч продолжал глядеть в окно, делая вид, что никак его не зовут.
– Кажется, у тебя что-то с ушами, – недобро заметил мистер Кэттли. – Да и в целом как-то ты неважно выглядишь. Бледный. Синяки под глазами. Не заболел, часом?
Мальчик молча протер рукавом запотевший иллюминатор.
Трамвай свернул на узкую запруженную улицу, вдоль которой выстроились хмурые дома с синими крышами. Рокот и клаксонирование экипажей, а также фырчание их труб проникали и в вагон. В облаках дыма и пара по мостовой медленно ползли троффы со складными крышами-гармошками, месили снег своими здоровенными колесами черные флеппины – громоздкие общественные экипажи на шесть пассажиров. Над дорогой, ловко минуя скопление паровых колесных экипажей, прошагал нефф, похожий на переевшую рыбу на механических ногах. Мимо, жужжа винтами, пронесся кнопф – двухместный аэростат, дымящий, как сотня курильщиков. Он пролетел совсем близко от трамвая – прорезал снегопад и скрылся.
Скрашивая дорогу в школу или домой, Финч всегда наблюдал за всеми этими экипажами, а также за людьми, которые мелькали в их окнах. Он представлял, куда именно едет, шагает или летит та или иная махина, и придумывал, кто сидит внутри – пытался разгадать, что у пассажиров на уме, и ему становилось не так беспросветно скучно, как всегда.
Однако сейчас Финч никак не мог отвлечься. Все его мысли были заняты этим непредсказуемым мистером Кэттли, который сидел рядом и который в любой момент мог выкинуть какой-нибудь пренеприятный фокус.
Очевидно, отложив фокусы на потом, мистер Кэттли с деланым пониманием поинтересовался:
– Папочка с мамочкой запретили разговаривать с незнакомцами?
– Дедушка запретил, – машинально уточнил Финч, поглядев на ухмыляющегося типа.
– Попался! – радостно сообщил сосед.
Финч нахмурился и отвернулся к окну.
– Значит, ты с дедушкой живешь? – спросил мистер Кэттли.
– Да, – зачем-то ответил мальчик, хоть и собирался молчать.
– Мои папочка с мамочкой тоже сбежали, когда я был коротышкой вроде тебя.
Финч возмущенно уставился на этого наглого человека в котелке.
– Мои родители не сбежали… Они… они… – мальчик запнулся и замолчал. Почему-то он считал важным ответить этому мерзкому типу, защитить своих родителей, и все же не смог договорить.
– Сиротка, значит? – бесцеремонно уточнил мистер Кэттли. – Хм. Да ты не расстраивайся! Без них всяко лучше! Никто не нудит, тростью не лупит, не ворчит постоянно. Дедушка твой как? Злобный хрыч или жить можно?
– Дедушка хороший.
– Повезло. Только в школу заставляет ходить и носить дурацкую форму.
Финч промолчал, и мистер Кэттли добавил:
– Врет, небось, что это важно. Что без этого никак. А ты на меня погляди! Беззаботен! Великолепен! Успешен!
Финч мог бы согласиться только с первым. Беззаботности мистера Кэттли позавидовала бы и кошка, лениво разлегшаяся в корзинке у камина и с заранее раскрытой пастью ожидающая новую делегацию мышей.
Мистер Кэттли продолжил:
– Дедушка твой боится, что ты узнаешь ужасную тайну: ты только время впустую тратишь на эту учебу, на задания всякие домашние. Можешь поверить, он тебе многого не рассказывает…
– Дедушка мне все рассказывает! – с вызовом заявил Финч. Он и не заметил, как встрял в разговор, в котором не собирался принимать участия. Должно быть, втягивание в разговоры наивных школьников тоже было особым умением мистера Кэттли, которому в школах не обучают. – Он никогда не врет! Он на войне был!
На мерзкого типа в котелке довод мальчика произвел не слишком сильное впечатление.
– Фу-ты ну-ты! Аж на войне? – презрительно скривился он. – И у него нет никаких секретов? У всех есть грязные тайны.
– У дедушки нет.
– И у него нет никаких запертых шкафов, ящиков стола или дверей в квартире, куда тебе запрещено соваться?
Финч уже собирался ответить, что нет, но тут же сник. Он вспомнил о дверце старого гардероба в спальне дедушки. Та всегда была заперта на ключ. Мальчик спросил однажды, что же там хранится, а дедушка ответил: «Дивная коллекция носов любопытных детей, которые совали их куда не просят». Тогда Финчу было пять лет, и он поверил дедушке, очень испугался и старался больше не думать об этой дверце. Теперь же он понимал, что вряд ли там действительно хранились аккуратненько сложенные и дотошно подписанные детские носы.
По молчанию Финча мистер Кэттли сразу же все понял.
– Ха-ха-ха. – Он даже обхватил себя за плечи, должно быть, чтобы не лопнуть со смеху. – Так я и думал! Чтоб ты знал, все ото всех что-то да скрывают. Бывает так, что все буквально всё скрывают ото всех. Особенно от детей. Дети глупые – так считается. Они не умеют держать язык за зубами. На них нельзя полагаться, и в головах у них одни опилки. У тебя как с этим обстоит? Тоже любишь поболтать? – Мистер Кэттли с сомнением поглядел на мальчика. – Хотя о чем это я! Таких молчунов еще поискать. О чем мы говорили?
– Не знаю. О секретах?
– Точно! – хлопнул себя по колену мистер Кэттли. От штанины поднялось облачко пыли. – А что твои родители? Думаешь, у них не было от тебя секретов?
– Не знаю, – отстраненно сказал мальчик. – Дедушка говорит, они были хорошими и честными.
Мистер Кэттли тут же нашелся с ответом:
– Выходит, ты их не помнишь и не знаешь, правда ли это. А сказать можно все что угодно!
– Я верю, что они были хорошие! – вскинулся Финч, повернувшись к этому мерзкому типу так резко, что тот даже вздрогнул.
– Ладно-ладно! – Мистер Кэттли поднял руки, будто опасаясь, что мальчик его сейчас укусит. – Спокойнее! Вам в школе не выдают намордники? Очень зря. Чуть не кинулся… Так что твой честный-пречестный дедушка говорит тебе о папочке с мамочкой? Ну, куда они… фьюить? Или, вернее, как они… фьюить?
Финч незряче уставился перед собой. Он и не заметил, как вещатели над дверями что-то пробубнили. Трамвай остановился и открыл двери, выпустил двух пассажиров, впустил одного, закрыл двери и двинулся дальше.
Он думал о том, как же так вышло, что он обсуждает своих папу и маму с этим отвратительным человеком. Он их вообще ни с кем не обсуждает, даже с дедушкой. А этот жулик мистер Кэттли вот так запросто умудрился заставить его завести речь о родителях. Будто крючки забрасывал, как при ловле снежных рыб. А он, Финч, и попался.
– Да не бойся ты так! – добродушно проговорил жулик. – Мы ж с тобой старые друзья! Ну так?..
– Дедушка сказал, была снежная буря. Они не успели…
Интерес мистера Кэттли мгновенно иссяк.
– Где-то я уже подобное слышал, – совершенно равнодушно сказал он. – А, ну точно! В сиротском приюте «Грауэнс». Там родители каждого несчастного коротышки, кого из них ни спроси, исчезли в страшной-ужасной снежной буре. Но не у каждого так обстоит все на самом деле, если ты понимаешь, о чем я.
– Не понимаю.
Мистер Кэттли нацепил на себя утомленный вид, но тем не менее пояснил:
– Все истории, которые рассказывают сироты, одинаковы и начинаются с одних и тех же занудных слов: «Была снежная буря. Они пошли в лавку за печеньем и не успели вернуться…» Но очень часто их папочки в итоге отыскиваются в пабе, а мамочки – замужем за каким-то хмырем и с кучей новых, более удавшихся деток. Прямо как мои родители. Но я тоже врал про снежную бурю. Так что наверняка дедушка твой – врун.
– Нет! – воскликнул Финч. – Сами вы врун!
– И весьма хороший, – растянул губы в самой широкой улыбке, на которую, видимо, был способен, мистер Кэттли. – И горжусь этим.
– Дедушка говорит, что обманывать плохо!
Мистер Кэттли начал шарить в карманах пальто. Финч испуганно подумал, что этот отвратительный человек ищет револьвер, чтобы застрелить его. Нет! Использовать револьвер было бы слишком шумно. Он ищет нож! Точно! Ткнуть мальчишку ножом и прислонить к окну, сойти себе просто на своей станции, и поминай как звали.
Наконец мистер Кэттли прекратил свой поиск и извлек из кармана подпорченный ржавчиной портсигар. Открыв его, он достал полосатую папиретку, чиркнул длинной спичкой и закурил. Табак был хуже некуда. От едкого дыма на глаза наворачивались слезы. Финч тут же закашлялся.
«Он хочет отравить меня?» – подумал мальчик.
Но мистер Кэттли не собирался никого травить – по крайней мере, в данную секунду. Он ударился в рассуждения:
– Обман – это плохо только в глазах тех, кто в нем не преуспевает. Либо тех, кто не хочет, чтобы этот нужный и полезный инструмент использовали против них. Либо и тех, и других. Обман помогает в моменты, когда уже ничто не поможет. Обман открывает двери, решает затруднения. Обман спасал мою шкуру множество раз.
– Но если я знаю, что вы врун, то вам не верю, и ваш обман не сработает, – заметил мальчик.
– Хорошо, – невозмутимо кивнул мистер Кэттли. – Что из того, что я тебе рассказал за все время нашей увлекательной беседы, было ложью?
Финч только открыл рот, чтобы ответить, но… тут же вынужденно его захлопнул. Каждое утверждение этого человека было сказано так простодушно и беззаботно, что не было смысла сомневаться в его словах. И несмотря ни на что, тот запросто мог все время врать, изобретать на ходу истории про приют, про своих родителей и прочее. Может, его звали даже не Кэттли.
Мистер Кэттли продолжил мысли мальчика:
– А все потому, что я не дал тебе поводов считать, что я обманываю.
Финч был совершенно сбит с толку:
– Так вы не обманывали? Все было правдой?
– Да, – ответил мистер Кэттли. – Или нет. А ты никак не можешь проверить. В этом есть своя прелесть, согласись. Буквально каждое мое утверждение может оказаться ложью, но при этом равнозначно и правдой тоже может быть. Ты к чему склоняешься?
– Я… я не знаю. Вам ведь нет смысла обманывать?
– Действительно. – Мистер Кэттли выразительно поглядел на мальчика. – Зачем бы мне это было нужно?
В его глазах промелькнул коварный блеск, и Финч едва не вжался в иллюминатор.
– Гм… да чего ты такой пугливый? Мы просто миленько разговариваем.
Разговор походил на что угодно, но ничего «милого» в нем точно не было. Тон, манеры, выражение лица и взгляд мистера Кэттли заставляли думать, что он просто потешается над Финчем.
Еще одна станция осталась позади. Но мальчик снова этого не заметил.
– А как вы от того констебля отделались? – спросил он. Его это действительно интересовало.
– Все дело в моем любимом обмане, – без затей признался мистер Кэттли. – Я ему шепнул кое-что, а он и поверил. Вот ты мне можешь сказать, почему врать плохо? И не надо про твоего этого дедушку. Просто ответь.
– Потому что… э-э-э… – Мальчик задумался. – Могут побить, когда узнают, что ты соврал.
– Это значит, что попадаться на обмане плохо. А не сам обман.
– Ну тогда… ну тогда… Ложь вредит людям…
– Как это? – с искренним удивлением спросил мистер Кэттли.
– Ну… Когда я обманываю, мне ведь верят. И они… они потом делают что-то из-за того, что я сказал. Но это была неправда.
Мистер Кэттли фыркнул.
– А ты, коротышка, явно не блещешь в классе риторики. Но я тебя понял, хотя это было совсем не просто. И ты все равно не прав. Злоупотребляя их наивностью и доверием, я делаю их умнее. В итоге. А издержки… Ну так это ведь жизнь, верно? Кто-то всегда остается в выигрыше, а кто-то довольствуется пустым карманом. Так почему не быть в числе первых?
Финч не мог ответить. Он знал, что мистер Кэттли говорит плохие вещи, но не мог объяснить, что в них плохого. Не мог ни с чем спорить. Все звучало очень убедительно.
– Ложь бывает красивая и сложная, – продолжал мистер Кэттли. – Качественная ложь – произведение искусства и исключительно творческий процесс. По-настоящему хорошим лжецом стать трудно. Нужны годы практики и фантазия.
– У меня нет фантазии, – признался Финч.
– Это грустно.
– Да. Я просто отсталый.
Мистер Кэттли удивленно изогнул бровь.
– Почему это? Я как-то не заметил.
– Так говорят.
– Кто говорит? Дедушка?
– Нет. Все другие. Особенно учителя.
– Все другие – тупицы и идиоты, – безапелляционно заявил мистер Кэттли. – Особенно учителя. Учителя вообще те еще монстры. Был у меня в приюте один учитель, мистер Кворкин. Как-то я увидел, что он ест глаза одного из сирот.
Финч содрогнулся, живо представив это кошмарное зрелище.
– Как это «ест»? – шепотом спросил он.
– Мистер Кворкин схватил за голову бедного коротышку и как будто целовал его глаза. Но когда целуют, не жуют. И кровь не течет.
Финч даже не успел как следует испугаться, когда вдруг понял:
– Вы сейчас врете?
– Кто знает… – задумчиво ответил мистер Кэттли, и эта его отстраненная задумчивость показалась Финчу очень жуткой.
«Станция “Мост Шелли. Шелли”», – сообщили вещатели, и трамвай начал замедляться.
Мистер Кэттли вскочил, словно внезапно обнаружил канцелярскую кнопку на своем сиденье.
– Моя станция, – сказал он и подмигнул. – Приятно было поболтать. До встречи, коротышка.
Мистер Кэттли развернулся и размашистым шагом двинулся к передней площадке, скорее оскорбительно, чем почтительно кивнул кондуктору, после чего соскочил с подножки в снег.
Финч очень понадеялся, что упомянутой встречи никогда в его жизни не случится.
Прорезая снег, трамвай громыхал по мосту Шелли. Под ним располагался сам Шелли – небольшой район, выстроенный на холмах. В нескольких футах от ограждения моста располагались покатые черепичные крыши, окутанные каминным дымом, который выползал из кирпичных дымоходов. На шпилях неспешно крутились чаши анемометров. В чердачном окне одного из домов прыгала собака. Она лаяла вслед трамваю, будто провожая его гневными ругательствами.
В иное время Финч, вероятно, как-нибудь отреагировал бы – может, даже показал бы этой псине язык, но сейчас он даже не увидел ее, глубоко уйдя в свои мысли. Он думал о словах мистера Кэттли. Думал про обман, про школу, про приют, про дедушку и про родителей…
Финч так задумался, что сперва даже не заметил, как трамвай преодолел мост Шелли и оказался в Горри, среди тесных квартальчиков и неказистых домишек.
Рупоры-вещатели ожили. Из них посыпался треск и потекло шипение. Пассажиры оторвались от газет и недоуменно задрали головы – трамвай еще не добрался до станции, значит, это было не объявление о прибытии.
Скрипучий голос заговорил: «Внимание, пассажиры! Метеорологическая станция из Бруберри передает, что ожидается очередная снежная буря. Предупреждение! Предупреждение! Через шесть дней! Ожидается снежная буря! Будьте готовы и следуйте установленным инструкциям!»
Финч вздохнул. Он посмотрел на прочих пассажиров. В вагоне все без исключения выглядели раздосадованными и мрачными. Ну еще бы: все дела отменять из-за бури!
– Лишний повод Горбисту или Уолшшам набить карманы, – сердито сказал кто-то из пассажиров.
– Да-да… – ответили ему.
Что ж, вот кто сейчас, должно быть, ждал снежную бурю с нетерпением, так это упомянутые личности, которых буря должна была лишь обогатить. Господин Горбист и семейство Уолшшей владели компаниями по добыче и переработке снега. Самые важные люди в городе, они летали на своих частных дирижаблях, ходили в дорогие рестораны, и о них часто писали в газетах.
В классе Финча училась Уиллаби Уолшш, одна из самых нелюбимых то ли племянниц, то ли внучек старого господина Уолшша, сосланная в школу Фьорити за какую-то провинность и вынужденная учиться вместе с такими, как Финч. В классе все презирали Уиллаби за богатство ее семьи, а еще потому, что она была толстухой. Миссис Оул и другие учителя иногда говорили, что она так и умрет толстой и никем не любимой. Одноклассников Финча это весьма забавляло.
Трамвай подошел к очередной станции. А за ней вскоре и к следующей, а Финч все думал о снежной буре. Дедушка пек имбирное печенье, когда начинались бури, и пытался не подавать виду, но от Финча не могло укрыться, что он в эти дни становится печальным и рассеянным. Впрочем, не он один…
Снежные бури, накрывающие город своим колючим пуховым одеялом, длились по несколько дней. В такое время жизнь повсеместно останавливалась, все дома запирались. Город оказывался во власти ужасной метели – находиться в такое время на улице было верной смертью.
Сказать по правде, жители города боялись не только снега, но и тех, кто якобы с ним приходил. Злые языки поговаривали о тварях, выжидающих в метелях и питающихся людьми, но никто никогда этих тварей не видел. Самые ярые выдумщики заверяли, будто слышали смех в ветре и видели жутких уродливых существ, ползающих по стенам домов и скребущих в штормовые ставни когтями. И хоть мало кто верил этим россказням, в каждую бурю неизменно кто-то пропадал – не успевал добраться домой, терялся или замерзал насмерть. Об этих несчастных потом писали на передовице газет целую неделю после того, как все заканчивалось.
Город пережидал ненастье, ветер постепенно стихал, метель умирала – снегопад на короткое время почти прекращался. Тогда открывались люки, и снег уходил под землю, где располагались гремпины – цеха по переработке. Автоматоны-уборщики выезжали на улицы, расчищали тротуары и мостовые, освобождали дома и их жителей из снежного плена. Постепенно жизнь снова возвращалась в норму. До следующего подобного предупреждения о приближающейся снежной напасти.
Последняя буря была почти три с половиной месяца назад и длилась ровно неделю. И вот в трамвае все принялись гадать, сколько продлится новая. Кто-то без особой радости в голосе сообщил, что наконец появится возможность дочитать книгу, еще кто-то достал из кармана блокнот и взялся составлять список покупок, чтобы пополнить запасы, а молодая мисс, сидевшая перед Финчем, посетовала на то, что спектакль в театре «Карди-Бра», на который она возлагала особые надежды, отменят…
Вагон наконец подошел к его станции. Сквозь запотевший иллюминатор Финч уже видел свой квартал: нестройный ряд домов с темно-зелеными крышами.
«Станция “Трум. Горри”», – сообщили вещатели, а затем трамвай остановился и с шипением раскрыл двери.
Финч поднялся и направился к выходу.
Станция «Трум» была совсем крошечной. Над лаконичной платформой темнел небольшой кованый навес, множество раз залатанный, – под ним размещались одинокая скамейка да будка станционного смотрителя, старого мистера Перри. Часы с единственным циферблатом всегда отставали, стекло в них треснуло. Теплорешетки на краю платформы пребывали в плачевном состоянии и вечно забивались или выходили из строя.
Вот и сейчас, стоило Финчу сойти с подножки, как он увидел мистера Перри в длинной шинели и съехавшей набок фуражке, ковырявшего что-то в медных конусах в глубине рычащего и фыркающего напольного радиатора. В руке старик держал механический ключ, при этом сам он раскраснелся и пыхтел, как паровоз.
– Добрый день, мистер Перри, – поздоровался Финч. – Снова сломалась?
– О! Здравствуй, Финч, – отозвался станционный смотритель, подняв взгляд. – Уже третий раз за день забилась, проклятая. Один мистер не смог стряхнуть снег, можешь поверить? А где это видано, чтобы в трамвай заходили с башмаками в снегу!
– Но у трамваев ведь есть свои теплорешетки, – заметил Финч.
Мистер Перри был очень стар и при этом старательно не замечал происходящих кругом изменений. Он до сих пор считал, что все городские автоматоны работают на пару, а уж об электриситете, который Уолшши добывают в гремпинах и которым питается весь центр города, и слыхом не слыхивал.
– Ты что, Финч?! – махнул рукой старик. – Чтобы они в трамваях стояли?! Все ж на нас держится, на станционщиках… Этим трамвайщикам всегда на порядок было чихнуть и размазать.
– Да, вы говорили, мистер Перри, – не стал спорить Финч. Смотритель частенько жаловался на своих заклятых врагов – ленивых трамвайщиков, которые, мол, только и делают, что колесят по рельсам, и бед не знают. – Хорошего дня, мистер Перри.
– Передавай привет дедушке, – пробормотал старик и, подкрутив седые усы, снова склонился над решеткой. – Где-то тут был вентиль, похожий на ухо…
…Дом № 17 ютился среди таких же старых и понурых домов улицы Трум. Семь этажей, темно-зеленая черепичная крыша, горбатые дымоходы, каминные и кухонные трубы, а также флюгер в виде часовой стрелки да круглое чердачное окно. Точно такой же дом, как № 16 или № 18.
Его бы совсем ничто не отличало, если бы не старый ржавый дирижабль на заднем дворе. На памяти Финча эта сплошь облепленная снегом штуковина всегда там стояла, привалившись к кирпичной стене, будто прилегла отдохнуть и затем забыла, как подняться обратно. Финч не помнил, чтобы дирижабль когда-то взлетал или подавал хоть какие-либо признаки жизни. Если, конечно, не считать признаком жизни мистера Хэмма, старого сумасшедшего пьяницу, который квартировал внутри и клятвенно заверял всех, что его «Дженни» немало повидала во время войны, совершила множество опасных полетов и пережила бессчетное количество приключений. Разумеется, ему никто не верил. Стоило только взглянуть на «Дженни», напоминающую огромный сугроб, или понюхать самого мистера Хэмма…
Финч медленно брел к дому и, глядя на него, в очередной раз вспомнил, почему ему не нравится Горри. Он считал, что здесь живут одни только злые и несчастные люди. Время на этих улочках будто бы замерло, как в снежную бурю, – а на самой Трум вообще никогда ничего не происходило.
Жизнь в здешних крошечных квартирках была невероятно скучной и монотонной, день повторялся за днем, и порой было трудно понять, наступило ли уже сегодня или все еще тянется вчера. Да и люди, что обретались в Горри, соответствовали такой жизни: занудные, мелочные и мелкие, никого здесь ничто не заботило. Финч отчаянно не хотел вырасти и превратиться в кого-нибудь из местных взрослых: безликих, хмурых, просыпающих почти всю жизнь и просыпающихся, только чтобы сделать какие-то унылые неважные дела, а затем снова лечь спать.
Если бы кто-нибудь спросил мнения Финча, он предпочел бы жить где-нибудь в другом месте. Но где именно, он бы ответить не смог. Тот же Шелли пугал его своим шумом, старыми мостами, которые могли в любой момент упасть на голову, да людьми вроде мистера Кэттли, которые сходят там на станции. Ну а других районов он, по сути, и не знал… Как это ни грустно признавать, его место было в Горри, где ему предстояло состариться и умереть, если скука или тоска не задушат его быстрее…
Вот и дом № 17. Он нависал над улицей, будто готов был завалиться. Вечер вступал в свои права, и некоторые окна уже светились.
Окно комнаты Финча темнело – конечно, он ведь здесь, внизу, еще не вернулся из школы. Рядом располагалось окно их кухни. Там сейчас был дедушка – как обычно, готовил обед и…
Окно кухни не светилось. Неужели дедушка заснул в своем кресле за газетой? Такое с ним в последнее время случалось все чаще…
Финчу оставалось перейти узкую мостовую, по которой ездил разве что крошечный старенький трофф мистера Дьюи, их почтальона, когда он увидел то, что заставило его поморщиться.
– Только тебя не хватало, – проворчал Финч и пригнулся.
Из-за угла соседнего дома показалась невысокая, но очень важная фигура.
На мисс Арабелле Джей было рыжевато-коричневое пальто. Ее рыжую шапку с длинными ушами-завязками, которые она, как всякая примерная девочка, завязывала под подбородком, было видно за полквартала.
Судя по коричневому бумажному пакету из лавки «Мередит Момм», который она прижимала к груди, как невероятное сокровище, мама посылала ее за покупками.
К невероятной досаде Финча, Арабелла была его соседкой и жила в том же доме, что и он, но этажом ниже. Зная гнусные повадки этой девчонки, мальчик предположил, что, пока он был наказан в классе миссис Оул, она уже успела сделать все уроки и даже пообедать. Вот сейчас он ей отомстит за то, что его из-за нее наказали, ведь это именно ее он ненавидел, когда заметила учительница.
Финч наклонился к земле и взял в руки немного снега. Слепив снежок и как следует прицелившись, он швырнул его прямо в важно вышагивающую фигуру в рыжей шапке.
Снежок пролетел над мостовой и врезался Арабелле Джей в лицо.
Коварное нападение стало для девочки полнейшей неожиданностью. Сама она, к сожалению Финча, не упала, но пакет все же выронила. Из него вывалилось и рассыпалось по снегу с полдюжины рыб, трепыхая хвостами и плавниками. Пользуясь шансом, рыбки стали расползаться по снегу прочь.
Девочка вытерла ладошкой налипший на глаза снег и увидела Финча.
– Финч! – закричала Арабелла. – Ненавижу тебя! Ненавижу!
Она наклонилась и принялась собирать убегающую рыбу обратно в пакет. А Финч, весьма довольный собой, тем временем пронесся через узкую проезжую часть и нырнул в свой подъезд.
В подъезде дома № 17, как и всегда, было мрачно и неуютно: лампы приглушенно горели лишь над входной дверью да над решеткой лифта, в то время как лестница тонула во тьме.
Стоило Финчу переступить порог подъезда, как под его ногами заработала теплорешетка. Мальчик потоптался, чтобы поскорее стряхнуть снег.
– Добрый день, миссис Поуп! – поздоровался он с совершенно лысой немолодой женщиной, чье сморщенное лицо проглядывало в полукруглом окошке.
Консьержка не ответила. Она была очень занята – полировала свои жуткие длиннющие ногти пилочкой. Рядом развалилась ее лысая кошка Мо. Мо была лысой не потому, что являлась представительницей какой-нибудь экстравагантной породы, – она просто была плешивой, как и ее хозяйка.
– Добрый день, мистер Поуп! – Финч поприветствовал мужчину, сидевшего на стуле у лифта. Тот читал газету и не собирался отрываться от чтения, только чтобы ответить на приветствие какого-то мальчишки.
Мистер Поуп служил в их доме лифтером. У него не было домашних питомцев, кроме Мо и миссис Поуп.
Финч направился к лестнице – ездить на лифте могли лишь взрослые, а склочной консьержке только повод дай напомнить, что «Дети ходят пешком!».
Мальчик не прошел и пары шагов, как его остановили.
– Еще раз! – раздалось визгливое из окошка. – Я вижу снег на башмаке!
Консьержка была просто помешана на чистоте в подъезде, и, если кто-то наносил снег с улицы, у нее случался приступ человеконенавистничества, который мог затянуться на целый месяц. Она и без того была крайне злобной особой, а в эти периоды становилась и вовсе невыносимой, превращаясь в настоящего тирана дома № 17.
Спорить с ней было бесполезно, и Финч нехотя вернулся ко входу – он прекрасно помнил, как она едва не оторвала ему уши, когда он занес снег в прошлый раз.
Теплорешетка включилась, мальчик потоптался на ней, удостоверился, что все растаяло и высохло, а затем сорвался с места и ринулся к лестнице, пока Арабелла не вернулась и не устроила ему трепку за снежок. Свой побег Финч не считал чем-то постыдным или малодушным, ведь, случись драка, силы были бы не равны, и он получил бы как следует – девчонки очень опасны в своей ярости.
Финч уже преодолел один темный пролет, когда хлопнула входная дверь и с первого этажа донесся крик:
– Где он?!
– Ноги, мисс Джей! – раздался ответный крик консьержки.
Финч рассмеялся. Намеренно громко, чтобы Арабелла услышала.
– Ты мне ответишь за это, Финч!
Мальчик не стал дожидаться, когда эта вредная девчонка воплотит свою угрозу в жизнь, и побежал вверх по лестнице.
Тревожное предчувствие. Это такое состояние, когда поворачиваешь ключ в замочной скважине, открываешь дверь, переступаешь через порог и откуда-то уже знаешь, что тебя ждет что-то очень неприятное. И никаких рупоров-вещателей не нужно. Ты просто откуда-то это знаешь. Внутри словно все повисает, образуется пустота, и что-то там, откуда-то со дна тебя, твердит: «Еще немного… подожди…»
Вот и у Финча появилось подобное предчувствие. Радость от маленькой мести Арабелле иссякла, словно ее и не бывало.
В квартире было темно и холодно. Лампа над зеркалом в прихожей не горела.
Финч посмотрел на вешалку. На ней угадывались очертания коричневого дедушкиного пальто; на крючок был надет котелок в тон. Также рядом висел клетчатый шарф, без которого дедушка никогда никуда не выходил. Мальчик опустил взгляд – на стойке для обуви стояли темно-коричневые башмаки. Значит, дедушка точно дома.
Но почему тогда он никак не отреагировал на щелчок замка и скрип двери? Неужели он так крепко заснул?
А еще… почему же так холодно?
– Деда! – позвал Финч. – Я дома!
Он снял портфель со спины, повесил пальто, шарф и шапку на вешалку, стянул башмаки и направился в гостиную. Недоброе предчувствие усилилось: что-то стряслось. Дедушка был старым, часто болел, и Финч очень боялся того, что может обнаружить…
В гостиной, как и во всей квартире, было темно.
Беспокойство немного отступило. С одной стороны, мальчик не увидел дедушку молчаливым и мертвенно-бледным, со съехавшими с носа очками. Но с другой… он вообще его не увидел.
– Деда! – позвал Финч. – Ты где?
Лишь тишина в ответ. Даже напольные часы в углу не тикали. Маятник висел по центру с видом удачливого самоубийцы. Вероятно, дедушка забыл подтянуть гирьки, и часы остановились. Кресло, в котором он обычно разбирал свою коллекцию почтовых марок с дирижаблями, пустовало, на нем лишь лежал аккуратно сложенный клетчатый плед. Рядом стоял круглый столик с радиофором, бронзовый рог которого угрюмо глядел в пол. Камин был закрыт решеткой и, судя по всему, вообще с утра не зажигался.
– Деда!
В кухне Финча встретила та же картина: пусто, темно и мрачно. Дедушки не было и здесь. Печка погашена. Никакого обеда. Дедушка не мог не приготовить обед! Такого никогда не случалось. Он всегда говорил, что пропускать обед вредно для душевного равновесия. Неужели он так давно ушел?
«Но он ведь не ушел, – напомнил себе мальчик. – Его одежда на вешалке!»
Неприятные подозрения Финча окрепли, когда он вошел в коридор. Дверь дедушкиной комнаты была приоткрыта. Мальчик испуганно направился прямо к ней.
