Но, несмотря на эти нестыковки, как считает Киссинджер, вместо поиска одной универсальной системы, как в имперском Китае или в раннем исламе, Европа развивала плюралистическую систему государств, конкурирующих друг с другом и готовых проверять свои амбиции «через общее равновесие сил (мощи)». Равновесие не всегда сохранялось, и неизбежно возникали задачи сдерживания усиливающейся державы или гашения иррациональных волн, таких как желание Французской революции нести «свободу, равенство и братство» всей Европе. После Ватерлоо функции поддержания равновесия на континенте взяла на себя Великобритания. Будучи доминирующей державой, она обеспечивала равновесие на континенте, поддерживая ту или иную державу или союз.
Киссинджер утверждает, что мировая политическая система находится перед историческим поворотным моментом, что связано с несколькими противоречиями, делающими сценарий «конца истории» иллюзорным. Во-первых, сама природа государства, базисного элемента мировой политической системы подвергается давлению со многих направлений. Европа, выдвинув проект ЕС, намеревается сформировать отклик на вызовы через выработку внешней политики на надгосударственном уровне, основываясь прежде всего на принципах мягкой мощи и международной бюрократии. Однако представляется достаточно сомнительным, чтобы данное начинание завершилось успехом, если оно не будет поддержано соответствующей стратегией, позволяющей ей стать основой нового мирового порядка. Единая Европа еще не сформулировала все необходимые атрибуты государственности и испытывает вакуум власти внутри ЕС, находясь перед угрозой потери баланса сил на своих границах. Европа ныне в подвешенном состоянии между прошлым, которое она пытается преодолеть, и будущим, которое оно для себя не определила.
Вызовы в Азии противоположны европейским. Здесь преобладает принцип равновесия сил, не соотносящийся с согласованным понятием законности, – старая угроза и перспектива гегемонии, – что приводит к разногласиям, гонке вооружений, кризисам, которые порой вплотную подходят к кромке открытой конфронтации и войны. Параллельно результатом конфликтов на Ближнем Востоке и Африке становится распад государств на сектантские и этнические элементы. Религиозные повстанцы и движения оперируют в регионе, не считаясь с границами и суверенитетом традиционных государств, порождая феномен падающих государств, не управляющих собственной территорией. «Нигде, – замечает Киссинджер, – вызов международного порядка не является столь сложным – как в терминах организации регионального порядка, так и обеспечения совместимости этого порядка с миром и стабильностью в остальной части мира».
Исламский мировой порядок – отдельная проблема, выделенная для анализа Киссинджером. Он акцентирует внимание на взаимоотношениях США и Ирана, их взглядах на миропорядок.
Иран выступает за новый глобальный порядок. Глобальная религиозная революция «Арабская весна» – это пробуждение ислама. Создание великой исламской цивилизации – это цель иранских лидеров. Персидская империя – ощущение собственного превосходства и исключительности.
Таким образом, очевидно, что Иран – антивестфальский проект.
Исламская республика не признает текущие территориальные разграничения, а духовные лидеры стоят во главе всех угнетенных народов.
Иран попрал вестфальский принцип – дипломатический иммунитет. Сотрудники посольства США в Тегеране 444 дня были заложниками дипломатического кризиса во время исламской революции в Иране.
Киссинджер приходит к выводу, что режим Ирана – это не спор о технических уступках Запада, это конкуренция за мировой порядок.
Он уделяет внимание и цивилизационным различиям Азии и Европы, различным концепциям баланса силы.
Власть сакральна – Восток. Власть легитимна – Запад. Такова формула по Киссинджеру.
Причем в последнее десятилетие, как пишет Киссинджер, Азия эволюционировала в сторону Вестфаля: суверенитет и равенство 1648 года взяты на вооружение. Национальный суверенитет Азии выступает против глобализма финансовой элиты США.
Иерархия – организующий принцип международной системы в Азии. Мировой порядок по-азиатски – универсальная иерархия, а не равновесие конкурирующих суверенных государств.
Характеризуя региональный порядок в Азии, Генри Киссинджер включает в него Россию – географически азиатскую державу. Европейская Россия к западу от Уральских гор действительно занимает 25 % территории РФ.
Рассматривая роль Китая, Киссинджер отмечает, что США и КНР – оплоты мирового порядка. Обе державы исключительны по своей роли. При этом он делает оговорку, что на исключительность претендует также Иран.
Однако идеологический клинч между США и КНР сводится к различному пониманию национального суверенитета и прав человека. Для Китая эту формулировку дал в свое время Дэн Сяопин: «Национальный суверенитет куда важнее прав человека». Для США превыше всего права человека, а суверенитет для них понятие устаревшее.
Другой серьезной проблемой складывающегося мирового порядка является столкновение между глобальной экономикой и по-прежнему необходимыми традиционными политическими институтами, основанными на национальном государстве. Процессы глобализации игнорируют национальные границы, в то время как внешняя политика их утверждает, стремясь при этом примирить противоречивые национальные цели и идеалы мирового порядка. Речь идет о системном кризисе, и если ведущие державы имеют некоторый запас прочности и в состоянии противостоять ему, государства, втянутые в структурные реформы на постсоветском пространстве, южных границах ЕС, выбирают решения, которые затрудняют функционирование глобальной экономической системы. Новый международный порядок, таким образом, оказывается перед парадоксом, когда его становление зависит от успеха процессов глобализации, вызывающих политическую реакцию, которая вступает в противоречие с ее целями.