Владимир Войнович
Путем взаимной переписки
3
В Москве была у него пересадка. Никогда раньше в столице он не бывал, хотя и надеялся, и теперь наметил обязательно сходить в Мавзолей и посетить, если успеет, Третьяковскую галерею. В галерею он не попал, зато съездил на сельскохозяйственную выставку и даже сфотографировался на фоне фонтана «Золотой колос».
Погода была противная. Сыпал мелкий дождь и дул ветер. Алтынник мотался из одного конца города в другой то на троллейбусе, то на метро и к концу дня настолько свыкся с эскалатором, что уже не прыгал с него с вытаращенными глазами, боясь, что утянет в щель, а сходил свободно и даже небрежно, как заправский москвич.
4
Устроился Алтынник на третьей полке, потому что солдату срочной службы, хоть бы он даже ехал до Владивостока, плацкартных мест по литеру не положено. Еще спасибо, проводник попался хороший, разрешил взять свободный матрац без простыней и подушки. Но подушка Алтыннику была не нужна, у него был мягкий чемодан польского производства. Этот чемодан Алтынник очень выгодно выменял у старшины Ефремовского на старые хромовые сапоги без головок. К слову сказать, у старшины тоже было свое прозвище – его звали де Голлем за высокий рост и внешнее сходство.
Хотя проводник и обещал его разбудить, Алтынник не понадеялся и все ворочался на своей верхней полке, боясь проспать, и жег спички, чтобы посмотреть на часы, и спавшая внизу толстая тетка с ребенком, думая, что Алтынник курит, демонстративно вздыхала:
– О-ох!
А Алтынник ее передразнивал и тоже делал так:
– О-ох!
Он не курил. Он думал. Он обдумывал свою предстоящую встречу. Хорошо, если Людмила придет встречать и он ее сразу узнает. А если будет много народу и он ее в толпе не найдет или вовсе она не выйдет, а он слезет с поезда? Потом пока дождешься следующего! Но, допустим, она придет и сразу они узнают друг друга, тогда как с ней встречаться? За руку поздороваться или обниматься? Этого Алтынник не знал.
В казарме после отбоя, когда заходил разговор про женщин, Алтынник выступал как крупнейший знаток вопроса. Ни у кого из его слушателей не возникало сомнения, что уж кто-кто, а Алтынник все знает про женщин. Где что у них как устроено и что с ними нужно делать. Но если сказать правду, то до сих пор никаких иных отношений с женщинами, кроме заочных, у него не было.
Была у него перед армией одна девчонка – жила в соседнем дворе. Она занималась художественной гимнастикой и носила очки, что Алтынника особенно подкупало. Он ходил с ней два раза в кино и четыре раза стоял в подъезде. Говорили на разные посторонние темы, а он все думал, как бы к ней подступиться, и однажды набрался храбрости и сказал:
– Знаешь, Галка, я чего тебя хочу спросить?
– Чего? – спросила она.
– Только ты не обидишься?
– А чего?
– Нет, ты скажи – не обидишься?
– Я ж не знаю, что ты хочешь сказать, – уклонилась она.
– Ну, в общем, я тебя хочу спросить, ну это… ну… – Он набрал полные легкие воздуху и ляпнул: – Можно я тебя поцелую?
Она отодвинулась в угол и спросила испуганно:
– А зачем?
А он не знал зачем. Он думал, что так нужно.
Спустя некоторое время она вышла замуж за демобилизованного моряка, и уж, наверное, он ей все объяснил, потому что ровно через девять месяцев (Алтынник служил уже в армии) мать написала, что Галка родила девочку.
Вспоминая Галку и думая о предстоящей встрече с Людмилой, он все же не выдержал и заснул. Но проводник не подвел и разбудил его, как обещал, в четверть второго. Иван слез, помотал головой, чтобы совсем проснуться, стащил чемодан и пошел к выходу.
Проводник сидел на боковой скамеечке напротив служебного купе. Перед ним стоял незажженный электрофонарь.
– Что, батя, скоро этот самый Кирзавод? – спросил Алтынник.
– Еще минут десять, – зевнул проводник.
Алтынник сел напротив проводника, небрежно выбросил на столик пачку «Казбека», купленного в Москве.
– Кури, батя, скорей помрешь.
– Некурящий, – отказался проводник.
Алтынник вынул папироску, помял ее, но в вагоне курить было неудобно, а в тамбур выходить не хотелось. Глянул в окно, а там мельтешит что-то белое. Удивился:
– Снег, что ли?
– Снег, – подтвердил проводник.
– Ты смотри, а! В Москве дождь, а тут километров триста проехали, а уже снег. Старшина говорил мне: «Возьми шапку», а я, дурак, пилотку надел. Хорошо еще, что шинельку взял, а то ведь и околеть можно, скажи, батя.
– Да уж, – согласился батя. Он привык поддакивать пассажирам.
Алтынник помолчал, повздыхал, решил поделиться своими сомнениями с проводником.
– Вот, батя, еду я на эту самую станцию Кирзавод, так, а встретят меня или не встретят, не знаю. Если бы это я к матери ехал, так она бы, конечно, встретила. В любое время дня и ночи. А я, батя, к бабе еду. Познакомился с ней путем переписки, так вроде по карточке она ничего, из себя видная, но на личность я ее не видал, ничего сказать не могу. Она вообще-то писала «приезжай». Я, конечно, и не думал, а тут как раз вышла командировка, ответственный груз. Кого в командировку? Меня. Ну вот еду. Отбил ей телеграмму – встречай. Получила она телеграмму или нет, я, батя, не знаю, ответа ж не получал. Теперь возникает другой вопрос: если даже и встретит, она меня первый раз видит в глаза, может не согласиться. Скажет, распишемся, тогда хоть ложкой, а мне, батя, расписываться сейчас ни к чему. Я еще молодой. После службы в техникум пойду, а потом, может, и в институт. Хочу, батя, диплом получить, чтобы в рамке на стенку повесить, пускай каждый видит: у Алтынника – это у меня фамилия такая, Алтынник, – высшее образование. А у меня, батя, через две станции еще одна живет баба – Наташка. Тоже заочница. Ну та, правда, хроменькая. Сама написала: «Ваня, я должна вас сразу предупредить, что имею физнедостаток – левая нога у меня в результате травмы короче правой на два сантиметра, но если надену чуть повыше каблук, это почти незаметно». Ну тут заметно или незаметно, а ломаться, я думаю, не должна, потому что хоть какой там каблук не подставляй, а хроменькая есть хроменькая, никуда не денешься. Хотя я, батя, конечно, не осуждаю и не смеюсь, потому что это с каждым может случиться. Вот, скажем, ты стоишь на перроне, поезд тронулся, ты на ступеньку – рраз! Поскользнулся – и лежишь без обеих ног. Но с другой стороны, недостаток свой она должна понимать, я-то хоть и сочувствую, но я не хромой, во́, посмотри, – Алтынник встал и прошел три шага к тамбуру и обратно. – Видишь. Не хромаю. Значит, ты уж будь поскромнее, чего дают, не отказывайся, а то и того не получишь. Ну и вот, значит, батя, не знаю, то ли мне здесь слезать, а она еще неизвестно как будет ломаться, то ли ехать дальше к Наташке, но она вот хромая. Ты как, батя, считаешь?
– Да уж это тебе видней, – сказал проводник. – Я про эти дела давно позабыл. У меня в эту осень внук в школу пошел.
– Да, батя, – посочувствовал Алтынник, – так на личность ты еще молодой. А я, батя, решил так: до сорока годов поживу, погуляю, а потом сразу – веревку на шею и с приветом к вам Сергей Есенин.
– Доживи сперва, – усмехнулся проводник. – Помирать никогда не хочется.
– Это я понимаю, – сказал Иван, боясь, что обидел проводника. – Это я для себя только так решил. Думаю, до сорока годов доживу, ну, до сорока пяти от силы, и хватит. А то это, знаешь, все ходи, мучайся. То поясницу ломит, то ревматизм на погоду болит. Эх…
Алтынник огорченно махнул рукой и, глядя в окно, задумался, попытавшись представить себя жалким и больным стариком, но представить ему это было почти невозможно, и мысли его тут же сбились на другое – он опять заволновался, встретит его или не встретит Людмила. Была ночь с субботы на воскресенье.
