Владимир Юрьевич Харитонов
От сумы, да от тюрьмы…
Особо хотелось рассказать о карцерной кухне. В те времена обычная тюремная пайка в «трюме» урезалась в два раза. Утром выдавался хлеб на весь день. Это примерно треть ржаной буханки. Причем ее подавали разрезанной на три равных доли. Ну, вроде как на завтрак, обед и ужин. Две ложки каши с куском чернушки с утра запивался кружкой мутной чуть подслащенной воды. Остатки хлебушка ложились на перевернутую кружку. Когда Галкин ходил по «трюму», глаза неотрывно смотрели на хлеб. «Ну, съем только черную корочку», – думал страдалец, остальное оставлю на обед и ужин. Но на деле этим планам никогда не суждено сбыться. К ужину хлеб не оставался ни разу, «голод не тетка». Мечта в карцере одна – съесть обычного ржаного хлеба столько, чтобы больше не хотелось. В обед – половина тарелки горячего супа и две ложки каши. Картошку в «трюмах» не давали. Запивать эту «вкуснятину» предлагалось такой же водичкой. В ужин – две ложки каши. Короче в карцере лучше голодать: на пятые сутки желудочно-кишечный тракт отключается, и кушать не хочется. Или почти не хочется… Но рано или поздно штрафные пятнадцать суток кончаются и Сергея вернули в «хату» № 16. От передачи его жены к этому времени не осталось ни крошки. Благодарные сокамерники все съели. Кстати сказать, в «черных» или их еще зовут «людских хатах» под подобный случай для страдальца готовят что-то вкусненькое. Например, колбасы или сыра и обязательно сигарет, если он курит. Ну, а в «ментовских» такие понятия не соблюдаются, по крайней мере, в большинстве из них. «Ничего страшного, – подумал про себя Галкин, – как-нибудь перебьюсь до обеда» …
Еще на воле они со Шмелевым договорились ходатайствовать о том, чтобы судили их в Вичуге. Им казалось, что суд в соседнем городе более объективный. Но Шмелев писать такое заявление не торопился. «Почты», как в ивановском СИЗО здесь не имелось, «маляву» не передашь. «Как же написать подельнику письмо?», – думал Галкин. И придумал… На прогулки всегда водили мимо большого почтового ящика, стоящего прямо на полу. В него можно бросить письмо родственникам. Оно сначала попадало в специальную часть для цензуры, а затем – по назначению. Марки на конверты наклеивали сами сидельцы – внутри города Кинешмы достаточно одной, в другой город – три, за границу – пять. Сергей написал письмо от имени Шмелева несуществующей сестре на Украину, в Одессу на улицу Зеленая дом 8. Содержание примерно следующее: «Привет, Маша. Пишет тебе твой брат Михаил. Про мои неприятности ты, наверное, слышала, но все будет нормально. Перед арестом встретил твоего знакомого Николая с Вичуги. Он просил тебя написать ему. Адрес ты знаешь, а твоего ему я не дал. С уважением Михаил». А марочку-то на письмо наклеил одну. Умышленно… Расчет на то, что письмо вернут из специальной части, но… не Галкину, а Шмелеву, да еще и отругают его, за то, что марок пожалел. И все получилось. Только у того, как оказалось позже, родная сестра – не выдуманная, а настоящая работала секретарем у прокурора. И она, переживая за брата, договорилась, что прокурор будет просить условные меры наказания. Причем для нас обоих. Писать, конечно, Михаил по этой причине никуда не стал. А я-то находился в полном неведении…
Наконец, у «хат» № 16 и №4 открылись двери, и раздалась долгожданная команда:
– Со всеми вещами на выход.
Затем пешая прогулка по длинному коридору изолятора, ожидание в тесном «боксике» и погрузка в «автозак». Встреча с подельником в спец. машине оказалась искренне радостной, ведь мы до этого с ним не виделись ни разу. «Следующая остановка – кинешемский народный суд», – сам для себя в уме сострил Галкин. Процесс состоялся 11 и 12 февраля 1997 года. Интересным оказался вопрос судьи Панковой потерпевшему Баеву:
– А как вас смог подсудимый ударить ногой по голове, ведь вы примерно одного роста? Знаниями о восточных единоборствах она явно не обладала. Тот ответил:
– Я не знаю, ваша Честь, нога просто поднялась, и…я потерял сознание.
Впрочем, приговор оказался достаточно мягким – Галкину четыре месяца исправительных работ, Шмелеву – шесть. Но с учетом того, что зачет идет из расчета один день СИЗО за три дня работ, Сергей «пересидел» восемь месяцев исправительных работ, сверх того, что положено по приговору. Зато формально судимость сразу погасилась…
Когда вышли на улицу без конвоя и наручников, то обоих сидельцев встречали их друзья и члены благотворительного фонда «Селена» на четырех личных машинах. Освобождение отмечали на квартире Галкина до трех часов утра следующего дня. Сергей Фурсаев и Игорь Шамалов рассказали о злоключениях джипа юриста – «Мицубиси Паджеро Спорт». Из изолятора он писал им письма с просьбой помочь жене продать автомобиль, так как деньги у нее закончились, а новых поступлений не ожидалось. Первым «покупателям» Сергей и Игорь предъявили машину возле гаража Галкиных. Но те показались подозрительными, и друзья перегнали джип в другой гараж к своим знакомым. На всякий случай… В эту же ночь пустой бокс, где стоял джип кто-то вскрыл. Через некоторое время пришли другие «покупатели» и…история в точности повторилась. Больше рисковать они не стали. Спрятали машину в недостроенном гараже Фурсаева. Он не имел крыши – не успели сделать, стояли только стены и дверь. Зато никому в голову не могло прийти, что в нем хранится дорогой автомобиль. Когда Галкин пришел его забирать, он весь оказался засыпанным снегом. А кузов, кроме этого, покрылся коркой льда. Однако завелся «японец» легко и сразу: видно соскучился и по хозяину, и по дороге. Нерешенной у Сергея осталась одна проблема – отомстить за смерть любимой собаки Берты. Но…это другая история и она достойна отдельного рассказа.
