Владислав Жеребьёв
Ретранслятор
Сейчас, кажется, что и не было никогда нормальной жизни. Центральное отопление, электричество, музыка из наушников, когда ты шагаешь на работу, или громогласные вопли из динамиков автомобильной магнитолы, пока выкручиваешь руль по бесконечным виадукам городских шоссе. Неоспоримые преимущества современной жизни. Все это стало достоянием привилегированных, отчаянных или просто откровенных негодяев, сосредоточивших в своих руках осколки цивилизации, некогда могучей и процветающей. Когда наступил конец, никто так и не понял. А чуть погодя, когда пришло мое время присоединиться к выжившим и я осознал, во что же превратился мир, то долго не хотел верить в наступившую деградацию и ненависть, борьбу за кусок хлеба и пару батареек для фонарика.
Сейчас проще. Я сижу в уютном кабинете, протянув усталые ноги к камину и наблюдая, как языки пламени гуляют по углям, отбрасывая на стены странные тени, смакую трофейный виски. Вокруг нашего поселка непреодолимая преграда из бетонных стен, зенитных установок и постоянно дежурящих по периметру пиров, вольтов и других псиоников. У нас запасы хлеба и консервов на тридцать лет вперед. Но главное – репутация, против которой не попрешь, и цель, к которой мы все идем. Иду, конечно, только я, а остальные плывут по течению и, не жалуясь на судьбу, служат истинной цели. Под этими стенами в свое время погибло немало народу. Простые смертные и ретрансляторы, банды, желавшие поживиться за наш счет, и, дикие, выбравшиеся из подземки или бог весть как добравшиеся из зон закрытых городов. Кого-то мы принимали, считая полезными общине, кому-то давали от ворот поворот, и они, голодные и озлобленные, пытались прорваться силой. Только удача была на нашей стороне.
Но основным сдерживающим фактором являлся ваш покорный слуга. Я – Андрей, бывший инженер силовых установок поточного типа, класса «Барракуда», детища НИИ «Алмаз». Мне тридцать пять лет и я – ретранслятор. Моя сила в силе других. Похожих на меня в нашем забытом богом мире единицы. И чем сильнее противник, преградивший мне путь, тем быстрее его смерть.
Началось же все в том самом спокойном мире. Я ехал на мотоцикле и попал в аварию. Миг, боль, свет – и вот я уже не я.
Надоело всё. Тупость чиновников из Москвы, придумывающих причины для отсрочки реализации проекта, скудное финансирование, львиная доля которого оседала в карманах чинуш, и когда деньги наконец появлялись на расчетном счете, до нас доходили сущие крохи. Надоела наглая глупость моего шефа, мнящего себя если не великим ученым, то одним из блестящих умов современности. Вообще никогда не мог понять, почему именно полковника Мартова поставили во главе нашего исследовательского центра, да и откуда он, человек насквозь военный и к науке отношения не имеющий, появился, тоже было не понятно, необходимых знаний и умений у него не было, но если в армейских условиях он мог показать себя как опытный воин и умелый командир, то в нашей полугражданской среде ученых, инженеров и техников, особо не жалующих дисциплину, он не прижился сразу.
Вот и сегодня, когда я дописал последний отчет по установке, он вызвал меня к себе в кабинет, и, метко брызжа слюной, устроил разнос за якобы мою ошибку с резервными элементами питания, хотя я неоднократно подавал докладные записки об увеличении номинала и включении в цепь стабилизаторов. Ну да бог с ним. Подчиняться приходилось, ибо звание мое (капитан) было ниже, а Мартов какой-никакой, но босс, поставленный сверху, и тут уж ничего не попишешь.
Дождавшись, пока любезный начальник наорется и нарежет массу ненужных ценных указаний, большую часть из которых я благополучно пропущу мимо ушей, я кивнул и, сдерживаясь, чтобы не сунуть в эту раскрасневшуюся шишковатую морду пару горячих, заспешил сначала прочь из кабинета, затем вдоль по коридору и вниз по лестнице в лабораторию, где я обычно и проводил восемь часов жизни в сутки. С девяти до шести, с понедельника по пятницу, с перерывом на обед. Заблокировав компьютер и заперев хранилище с элементами питания, я повесил халат на спинку стула, надел куртку и, прихватив рюкзак, заторопился на выход, прочь из душного офиса. Время уже было позднее, и домой стоило поспешить. Завтра должен был начаться очередной трудный день с полевым испытанием установки на полигоне в области, на котором быть обязательно, хоть ты тресни, хоть помри, хоть теща заболей. Впрочем, если бы я помер, то Мартов наверняка счел бы эту причину уважительной, однако отправляться на тот свет я в ближайшее время не планировал.
На проходной я замешкался, роясь в карманах в поисках пропуска. Пока я производил раскопки, бдительный вахтер пенсионного возраста подозрительно посматривал на меня через плексиглас, раздумывая, уж не нарушитель ли я, и когда вожделенный кусок пластика был извлечен и приложен к считывателю, на его лице отразилось такое неподдельное разочарование, что настроение мое даже немного поднялось.
Выкатив с парковки, я захлопнул забрало шлема и, неспешно подкручивая ручку акселератора, поехал по карману. Фонари уже вовсю освещали пустынный проспект, и путь до дома казался простым и безмятежным. Добравшись до разделительной, я притормозил, опустив одну ногу на асфальт для баланса, а затем, быстро осмотревшись, выкрутил рукоять до упора. «Сузуки» подо мной взбрыкнул и рванул с места. Лето, красота, вечер. Скоро выходные, я смогу выбраться за город и на старом аэродроме испытать свою новую игрушку на полную. Я улыбнулся, поддал газа и понесся вперед… а затем вспышка боли – и тишина.
Резкий запах медикаментов, плесени и запустения. Вот что пришло мне в голову в тот самый момент, когда, открыв глаза, я уставился в облупившийся потолок. Вокруг царила полная, почти осязаемая тишина. Такая бывает на первом экзамене или в публичной библиотеке. То есть абсолютная. Ни единого постороннего звука. Немного привыкнув к освещению, я начал оглядывать помещение, в котором оказался, и быстро пришел к неутешительным выводам. Больничная палата, самая обыкновенная, с белыми простынями, графиком на стене и стальным шкафом, запертым на замок, а в нем окромя цитрамона небось и нет ничего. Имелись еще тумбочка и старенький телевизор «Рубин», подвешенный к потолку, и даже кнопка вызова медсестры, которой я тут же и поспешил воспользоваться.
Более детальный осмотр тоже ни к чему хорошему не привел. Датчики на груди и голове, катетер в вене, штука, ну там, чтоб не ходить под себя, и плотная повязка на голове. На спинке кровати нашлась моя карта с назначениями, и, с трудом дотянувшись до планшета, я с сомнением начал ее пролистывать, пытаясь разобрать невнятный почерк эскулапа.
– Так, – я закашлялся и, почувствовав неимоверную сухость во рту, попытался найти в палате графин с водой, но не нашел. С трудом дотянувшись до планшета, я понял, что подобное физическое упражнение в моем состоянии это все, на что я способен. Слабость невероятная. – Так, черепно-мозговая, автомобильная авария. Мозг не пострадал…
Дойдя до пункта с протакриловым протезом, я на секунду прикоснулся к своей многострадальной черепушке.
– Вот уж приплыли, Франкенштейн, не иначе. Интересно. И как давно я здесь?
На мои слабые крики и уже десятую попытку вызова медицинского персонала никто не откликнулся. Соображал я плохо, но единственным правильным решением выбрал выковырять себя из постели, отправиться по стеночке до поста медсестер и хорошенько их отчитать за столь пренебрежительное отношение к больным. Эту мысль я и попытался осуществить. Катетер из вены получилось вытащить без затруднений, а вот извлечение того, что находился в мочетоке, вызвало у меня бурю новых ощущений и чуть было не отбило желание совершить карательный рейд. Однако природное упрямство и воздействие обезболивающих помогли, и, свесив ноги, я с сомнением смотрю на приоткрытую дверь палаты, а за ней безмолвие, тишина и… вот, кто-то идет.
Пока я занимался самоистязанием, в коридоре действительно послышались отчетливые шаги. Кто-то, может быть, двое, может быть, больше, не очень уверенно шел по коридору, то и дело останавливаясь и стараясь издавать меньше шума, но в абсолютной тишине услышать его было проще пареной репы.
– Эй! – попытался закричать я. – Кто-нибудь?! Что тут происходит? – Но вместо крика лишь сипение, которое только с большой натяжкой можно было признать за человеческую речь. Этого, впрочем, было достаточно. Шаги на секунду замерли, и невидимый пока незнакомец уверенно зашагал в мою сторону, подняв при этом клубы пыли.
Тоже мне, лечебное учреждение. Антисанитария одна. Это надо же, как у нас до сих пор лечат.
Шаги все же достигли двери, и та, скрипнув, впустила в палату странное небритое существо в ватнике и с АК на плече. Ни дать ни взять партизан.
– Живой? – осторожно поинтересовался небритый, с интересом оглядывая мою измочаленную фигуру и босые ноги, беспомощно свесившиеся с кровати.
Я одобрительно засипел.
– То-то, я думаю, фонит, будто рвануло что, а тут ты. – Небритый расплылся в довольной улыбке и, сняв с головы замусоленную кепку, комично поклонился. – Разрешите представиться, ваше благородие. Семен Крутиков, штатный сканер его превосходительства коменданта Петербургского сектора. Ты-то нам, паря, и нужен.
Последнее заявление было произнесено с таким выражением лица, что даже я, иногда простодушный, а зачастую и безалаберно добрый человек, почувствовал не то что неладное, а прямую угрозу.
– Эй вы, козлы душные, – Крутиков высунул голову в коридор. – Я его срисовал. Тащите носилки и ходу, а то нагрянут на нашу голову уроды и поминай как звали. То-то комендант рад будет.
– Что за комендант? – нахмурился я.
К транспортировке на носилках я готов не был и отчетливо понимал, что медицинский уход в моем состоянии будет не лишним, но Семен и слушать меня не хотел. Отмахнулся только да проронил, пропуская в палату двух поджарых кавказцев в стеганых куртках:
– Там увидишь, паря, там увидишь.
Бесцеремонные южные гости подхватили меня под руки и под ноги и, будто тряпичную куклу перебросив на носилки, бодро потащили сначала вон из палаты, а затем и по пустому больничному коридору.
– Да что происходит, черт бы вас всех побрал? – попытался возмутиться я, но меня и слушать не стали, а тащили, как мешок картошки.
Секунда, и события начали разворачиваться с пугающей быстротой. Сначала замедлились мои носильщики, озираясь и втягивая ноздрями воздух. Затем всполошился Крутиков и, поспешно сняв с плеча АК, указал парням на двери ближайшей палаты.
– Что происходит? – На удивление четко и без акцента пугливо поинтересовался парень, что шел впереди. – Загородный сектор?
– Не должны. – Семен проверил магазин на наличие патронов и со смачным хрустом вогнал его обратно. – Сейчас пощупаю.
Прикрыв глаза, он прислонился к стене и, казалось, к чему-то прислушался.
– Ничего удивительного, – зашептал второй кавказец, стараясь не отвлекать Крутикова от прослушки. – От него такой фон, что любой дурак польстится. Шутка ли, девяносто семь, и это на расстоянии в два километра. Что уж говорить про то, что сейчас идет. Приборы небось шкалят, а сканеры, если на волну наткнутся, глохнут небось недели на две.
– Тише вы. – Семен открыл глаза и зло цыкнул на говорившего, и тот, боязливо опустив взгляд, поспешно прикрыл рот рукой. – Я с вашим трепом сосредоточиться не могу. И так работать сложно, а тут еще этот. – Это уже в мою сторону.
И тут мужик согнулся пополам, закрывая голову руками, и в тот же момент воздух пошел рябью, и яркая синяя струя пламени ударила в дальний угол.
– Вольты! – Молодой кавказец сноровисто вытащил из недр куртки видавший виды ТТ и, окончательно отпустив мои носилки, бросился на пол, наугад выпуская пули в дверной проем.
– Говорил же, – завизжал второй носильщик, следуя примеру товарища. – Бойцов надо было брать! Неужто хозяину пару фризов жалко? Один черт…
Второй всполох пламени прошелся чуть выше моей головы, и от этого волосы над ней поднялись дыбом.
– Господи, – прошептал я, стараясь скатиться с носилок после не совсем мягкого приземления. – Это же электричество! Но как?
Волна жара прошлась по коридору, сворачивая краску на стенах в черные, горелые завитки и заставляя стекла лопаться с мерзким звенящим звуком. Будто ножом, будто по венам. Тяжелые выверенные шаги по коридору вдруг стали так же отчетливо слышны, как и стук моего собственного сердца. Семен, перекатившись по комнате, попытался было немного пострелять, но новая волна нестерпимого жара, пронесшаяся мимо него, заставила с визгом выпустить вдруг раскалившийся докрасна автомат и, судорожно сжав обожженные ладони, отползти в дальний угол палаты.
Кавказцы же и вовсе героев из себя не строили и, быстро сообразив, что перевес в силе явно на стороне противника, быстро побросали пистолеты и распластались на полу. Произошло это ровно тогда, когда проводка вдруг задымилась, и ранее не работавшие лампы дневного света вспыхнули и осыпались на наши головы дождем стеклянных осколков.
– Держи угол, – хриплый мужской голос в коридоре вскоре обрел форму крепкого, лысого будто бильярдный шар типа в черной куртке и джинсах, заправленных в новые армейские ботинки.
– Без проблем. – Второй голос, звонкий, с надрывом, принадлежал женщине. – Только ты смотри там, осторожнее. Чуть что, суши.
– Без проблем. – Лысый довольно усмехнулся и шагнув в палату, с иронией посмотрел на веселую компанию, вжавшуюся в крашеные доски пола. – А вы, я смотрю, загораете.
– Сбрендил, – зашипел Семен, баюкая поврежденные руки. – Комендант узнает, что вы тут творите, мигом всем головы открутит.
– Тю, – лысый присел на корточки и поднял с пола пышущий жаром «калашников».
Я уж было приготовился к тому, что он вскочит и, уронив автомат, завоет в припадке дикой боли, как совсем недавно это проделал господин Крутиков. Но не тут-то было. Парень явно был под наркотой или йогом высшей квалификации. Он даже не шевельнул мускулом, когда, повертев испорченное оружие в руках, отбросил его в сторону, а затем переключил внимание на меня.
– Ты уж прости. парень, – дружелюбно кивнул лысый. – Еле успели. Идти можешь?
– Даже не знаю. – Странно, но к этому чуть нагловатому незнакомцу в потертой куртке и не очень чистых джинсах я испытывал больше симпатии, чем к травмированному Семе и его до сих пор не посмевших даже голову поднять кавказским товарищам. Попытка приподняться на локтях прошла довольно успешно, хоть и стоила мне многих усилий, а вот уже дальше пошло и вовсе из рук вон плохо. Ноги слушались, но с трудом. Мышцы отвыкли и атрофировались, и в данный момент я был беспомощнее котенка. – Нет, – я отрицательно покачал головой и, обессиленный, рухнул на носилки.
– Ну ничего. – Кивнул лысый. – Мы тебя с Наташкой вытащим. Баба она крепкая. Эй, Натаха, хорош прохлаждаться. Дуй сюда. Тут новенького транспортировать надо.
По первому зову товарища в палату ввалилась странного вида девица с вызывающим макияжем, наложенным на вполне себе симпатичную мордашку, косухе и на каблуках высоты такой, что можно было усомниться в возможности на них передвигаться.
– Лежать! – лысый обернулся к зашевелившемуся подручному Крутикова. Лицо его напряглось, в глазах полыхнуло огнем. Самым натуральным, хоть, наверное, и почудилось от стресса, перенапряга и обезвоживания.
– Пить хочу. – Я, довольный, наблюдал, как кавказец впечатался клювом в пол и прикинулся ветошью, а потом, с благодарностью приняв из рук Наташи флягу с водой, попытался выхлебать ее в два захода, и тут же был остановлен бдительной девушкой.
– Куда ж ты! – ахнула она. – Нельзя столько. Захар же говорил, ни в коем случае много жидкости или пищи. Хуже будет.
– Захару виднее, – охотно согласился лысый, выщелкивая из ТТ магазины и прилежно складируя их в карман. Тот же фокус он проделал и с погибшим АК, а затем, чтоб быть уж совсем дотошным, обыскал моих то ли спасителей, то ли похитителей и успокоился, только когда выудил оттуда все, что ему показалось интересным.
– Ладно, – выдохнул грабитель. – Уходим. Ты, Натаха, бери спереди, я позади, а вы, голуби, даже не пытайтесь пошевелиться или сканить нас. Мне для доброй драки руки не нужны.
– Что происходит? – наконец выдавил я, немного отойдя от блаженного ощущения влаги во рту. – Что, черт возьми, происходит вокруг? Война? Я был в отключке? Где весь персонал?
– Помолчи. – Наташа подхватила передние ручки носилок, а лысый задние, и так, сноровисто и почти вприпрыжку, мы выбрались в коридор и вновь отправились в ранее прерванное путешествие.
– Почему помолчи? – набычился я, но лысый только хмыкнул.
– Из сил выбьешься. Тебе еще здравый ум понадобится, пока едем.
На улице мне стало нехорошо. Едва Наташа шагнула за порог, как в ноздри мне ударил запах тлена, горелой резины и чего-то очень знакомого, да так, что закружилась голова и желудок мгновенно потребовал полного опустошения. Конечно, я чувствовал неприятные запахи, но тут нахлынуло такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Пока я аккуратно травил, свесившись, мои носильщики быстро пересекли пустую улицу и, опустив носилки на асфальт около потрепанной «Нивы» с напрочь отсутствующей крышей и задними дверьми, начали запихивать меня в это устройство. «Странный аппарат», – мелькнуло у меня в голове, а когда я оказался на побитом жизнью заднем диване, то и вовсе разуверился в серийности данного автомобиля. Как раз посреди я увидел вваренную в раму перекладину, на которой крепилась площадка с шарниром и отбойником.
– Что это? – Я с сомнением постучал ногтем по странной конструкции, мгновенно отозвавшейся глухим металлическим звуком.
– Крепления для «дегтярева», – хмыкнул лысый, заводя мотор. – Кстати, меня Дима зовут.
– Андрей, – я осторожно пожал широченную лапу лысого и с благодарностью принял от Наташи потасканный, но вполне приличный плед. Транспортировали меня на улицу прямо в больничной рубахе. И тут, когда авто тронулось, меня посетила ужасная мысль. Всё. Вещи, документы, ключи от мотоцикла, все это осталось в больнице, где находился Крутиков со своей бандой, о чем я тут же сообщил своим новым знакомым, но те вновь отмахнулись.
– Дались тебе эти корочки, – дождавшись, пока мотор прогреется, Дмитрий сдвинул неуклюжий транспорт с места и, быстро набирая скорость, понесся по пустынному шоссе. Кажется, Ленина, а может, Можайка, я не очень ориентировался в этой части города. Пока мы ехали, я кутался в плед и с интересом смотрел по сторонам, открывая для себя новые и все более пугающие факты. Много было брошенных машин, еще больше крыс и пустых домов, о чем свидетельствовали разбитые стекла. Будь помещение жилое, хозяин бы озаботился тем, чтобы вернуть окну его первозданный вид. Мусора тоже было прилично, а запах! Такого амбре я не видал с тех пор, как по долгу службы ездил на полигон под Питером, где пытались складировать все возможные и невозможные отходы. Издалека еще куда ни шло, ближе уже хуже, а на самой территории без специальной маски с отдушкой находиться просто невозможно. Впрочем, работники полигона расхаживали по округе без оных и прекрасно себя чувствовали. Притерпелись.
Чем дольше мы ехали, тем более очевидным был тот факт, что пока я лежал без сознания, а эскулапы чинили мою поломанную черепушку, я пропустил что-то очень важное.
– Война? – начал я расспросы. – На нас все-таки напали американцы?
Дима вновь игнорировал мой вопрос, увлеченно лавируя между обгорелых скелетов автомобилей, а Наташа, видимо сжалившись, покачала головой.
– Апокалипсис, мой друг.
– Метеорит? Нападение пришельцев? Ядерный взрыв на АЭС?
– Все мимо. – Губы девушки расплылись в печальной улыбке, и она, отвернувшись, присоединилась к молчаливому бойкоту водителя.
Эх, дела. Я плюнул на все и решил дождаться развязки. В конце концов, мне был обещан разговор с неким Захаром, который должен был расставить точки над «i». Ну да бог с ним. Все это хоть как-то можно объяснить. Эта парочка и Крутиков со своими бойцами – две враждующие группировки на развалинах цивилизации. То, что у такого ханурика, как Семен, в руках самый взаправдашний АК со всеми из этого вытекающими, тоже не сильный шок. Но вот спецэффекты, с которыми появились мои новые знакомые, это стоило отдельных разбирательств. Электричество и огонь. В один момент я вспомнил выкрики кавказцев. «Пиры! Вольты!» Знать бы, что они имели в виду.
Тем временем старенькая «Нива» выбралась из мертвого, ну или умирающего города и, грохоча покрышками по выщербленному асфальту, пролетев виадук, выскочила на пригородное шоссе. Вот тут-то шли настоящие бои. Будка ДПС на выезде, километрах в трех от мегаполиса, была буквально разметана в куски. Повсюду валялись напоминающие рыбьи скелеты, автомобильные остовы. Многие изрешечены в хлам, другие выжжены, скрученные и искореженные. За рулем частенько можно было увидеть выбеленный скелет, до которого по счастливой случайности не добрались падальщики. Никогда бы не подумал, что родной город превратится в поле битвы и сотни людей будут отнимать друг у друга жизни, за идею, еду или патроны.
Спутники мои был немногословны и большую часть дороги я провел, трясясь под одеялом от пронизывающего ветра и кляня того умника, который умудрился убрать задние двери. Данный способ передвижения был попросту опасен. Каждая кочка, каждая выбоина в далеко не идеальной дороге грозила выбросить меня на обочину, и волей-неволей, вцепившись в стальную опору крепления пулемета, я с печалью во взгляде вспоминал свою уютную квартиру. Что от нее теперь осталось, если вокруг творится сущий ад? Сгорела? Разграблена? А может, поселились проходимцы, воспользовавшись отсутствием хозяина, и сейчас хлещут себе запасы моего коньяка и подъедают консервы?
Дорога закончилась быстро. Дмитрий резко свернул на проселочную, еще более разбитую дорогу, и я, ругнувшись, крепче вцепился в железку. Началась зубодробительная десятиминутка, в ходе которой я прочувствовал каждую свою косточку, каждой мышцей собственного тела ощутив, какой же я рохля и мешок с костями. Наташа же, наоборот, держалась молодцом и даже разговорилась ближе к концу путешествия, но мне уже было все равно. Отчаянно мутило, голова кружилась и в висках, что-то бухало и трещало, грозя взорвать мою многострадальную черепушку. Когда показался высокий дощатый забор с пущенной поверху егозой и мы подъехали к бетонным блокам, преграждающим прямой путь к воротам, я оказался не то что без сил, а уже и без воли к жизни.
– Спит? – Дмитрий притормозил и помахал кому-то рукой.
– Просто отключился. – Пожала плечами девушка. – Что будем делать?
– Захара все равно на базе нет. Отнесем в комнату, пусть отсыпается. Обогреватель не забудь включить и распорядись, чтоб приготовили какой супчик питательный. Нам он в строю нужен, чем скорее, тем лучше, иначе комендант совсем оборзеет.
– Думаешь, обидится на нашу выходку?
– Это вряд ли. Чей рекрут, того и право. Да и потом, кто же мог знать, что он вот так просто появится. Прочесывали же сектор на прошлой неделе и ничего. Да и потом, сама зона нейтральная. Технически мы ни на чьи права не посягали. Ни к базару не совались, ни к складам.
– Треп, – прошептал я, чувствуя, что окончательно теряю связь с этим миром. – Один треп и никакой конкретики. – А за ними тишина, мирная и долгожданная.
Это пробуждение показалось мне существенно легче предыдущего. Слабость все еще оставалась, однако не было отвратного запаха и пугающей тишины брошенной больницы, и небритой морды Крутикова в этот раз не было. Разбудил же меня показавшийся сногсшибательным запах жареной картошки и куриного супа. От голода я даже начал различать отдельные ингредиенты среди ароматов, заполнивших пространство. Слабость не слабость, но голод не тетка. Потерев глаза, я выбрался из-под одеяла, решил было привлечь к себе внимание, ну хотя бы криком, но вовремя вспомнил про больничную одежонку. Показываться в такой на глаза честному народу было легкомысленно и глупо, а одеяло за одежду не считалось. Впрочем, покрутив головой, я с удивлением и радостью обнаружил на табурете возле окна вполне себе сносный комплект одежды. Встав, я шагнул по направлению к своему новому гардеробу, совсем позабыв о своем состоянии, и как ни в чем не бывало прошлепав босыми ногами по холодному линолеуму, только опершись на подоконник, понял, что совершил невозможное. Еще вчера я представлял из себя хилое, еле шевелящееся существо, а теперь вполне могу преодолевать небольшие расстояния и при этом не валиться без сил.
Чудеса продолжались дальше, ибо слабости или недомогания я не почувствовал, а вскоре ощутил небывалый подъем. Стометровки, конечно, мне не бегать, но переодеться в чистое сам бог велел. Одежду подбирали со смыслом и явно по мерке. Нашелся комплект нижнего белья и носки, все новое, еще в полиэтиленовой упаковке, брюки с большим количеством карманов и полотняным поясом и дюралевой пряжкой, простая синяя рубаха, и такая же куртка, в какой рассекал мой вчерашний знакомый, Дмитрий. Обувь тоже была знатная. Мягкие мокасины без шнурков пришлись ровно впору. Облачившись в обновки, я повертелся на месте, жалея, что нет зеркала. Опять ошибся. В комнате оно имелось, небольшое, над умывальником. На полке под ним я нашел одноразовый станок, кусок мыла, зубную щетку и коробку порошка. Я скептически осмотрел помятое отражение своей физиономии и осторожно, опасаясь боли, начал развязывать повязку на голове. Процедура удаления бинтов оказалась не такой уж страшной, но вот то, что я увидел под ними, ввергло меня в очередной шок. Большая часть черепа начисто лишилась волос, но вместо них появился уродливый квадратный шрам и заплата какого-то материала, на ощупь от кожи неотличимого. В этом виде, с проплешиной и странным пигментом на голове, я показался себе еще более отвратительным. Гротескная копия последнего секретаря компартии, спицу ему в забрало.
Повернув кран, я с удовольствием отметил, что вода есть, а когда после недолгих манипуляций температура воды заметно повысилась, моей радости не было предела. Волосы у меня всегда были короткие. Мой бывший босс, полковник Мартов, позабыл, что имеет дело с насквозь гражданскими людьми, и ввел за правило всему персоналу иметь короткие стрижки, а когда ему пытались возразить, краснел, покрывался пятнами и орал, что уволит. Платили у нас неплохо, да и полномочия у полковника были, так что мужская часть коллектива предпочитала лишний раз посетить парикмахера, нежели навлечь на себя гнев сурового и недалекого начальства.
Итак, решено было побрить голову, и уже через тридцать минут, никем не потревоженный, я в последний раз ополоснул уже лысый череп теплой водой и, вытерев его насухо куском ветоши, такой роскоши, как полотенце, я, к сожалению, не нашел, бодрым шагом приговоренного к повешению шагнул за двери своей комнаты и тут же нос к носу столкнулся со спешащим по своим делам Дмитрием.
– Привет, – хмуро кивнул тот, ловко огибая меня и устремляясь дальше по коридору. – Проснулся уже?
– Да вроде того, – полетело ему в спину. Я с удивлением наблюдал, как шустрый парень проворно юркнул в дверь с табличкой «Санитарная часть», откуда вскоре и появился, бережно прижимая к груди тяжелый флакон с прозрачной жидкостью.
– Пьешь? – вновь бросил он, пробегая мимо меня.
– Так я же это… – растерялся я, вспоминая все пережитое и не лучшее состояние собственного организма.
– Значит, пьешь. – Дмитрий на секунду задержался в проходе. – Дуй за мной. Спирт в небольших дозах полезен в любых количествах, да и Захар приехал, в хорошем настроении, кстати, так что дуй за мной.
– На пустой желудок?! – было возмутился я, но Дмитрий хмыкнул и выскочил в дверной проем.
Мне же ничего не оставалось делать, как направиться вслед коварному подстрекателю, и чем дальше я шел, тем больше чудесных ощущений испытывал мой организм. Первые пару десятков шагов по коридору, гулкому, наполненному живыми звуками и запахами, я прошел вполне легко. Вторая часть пути, пролегающая сначала по нестриженому газону, тропинке вдоль сарая и мимо пары парней в толстовках, колющих дрова, тоже была замечательная, а когда я, вслед за Димой, проскользнул под хмурые взгляды охранников за периметр и поспешил, перескакивая через корни деревьев и разлившиеся ручьи, куда-то в глубь подлеска, то и вовсе почувствовал себя отлично.
Тропинка, на которую мы в итоге выбрались, долго петляла между деревьев, пачкая ноги глиной и прелой листвой, пока не вывела на умопомрачительный запах самого настоящего шашлыка. Трое сидели на раскладных стульях и, потягивая пиво из бутылок, с ленцой следили за шкворчащим на шампурах мясом.
Одного, точнее, одну из этой веселой компании я уже знал. Девушка с тонким, чуть надломленным голосом, Наташа, самозабвенно нависая над мангалом, бдительно следила за пышущими жаром углями, то и дело ворочая шампуры. Запах стоял фантастический. Природа, свежий воздух, пикник. Хорошо все, замечательно, лучше не бывает, если бы ни одно но.
Остановившись в паре метров от сборища, я машинально провел ладонью по гладко выбритой голове.
– Подстригся? – Наташа отвлеклась от готовки и, переведя на меня взгляд, улыбнулась. – Присаживайся.
Дима бухнул баклагу со спиртом у ног рыжего субъекта в потертом пиджаке с заплатами на локтях и ботинках военного образца, выглядывающих из-под широких джинсов, и упал на свободный раскладной стул.
– Знакомься, – кивнул он.
– Андрей. – Я протянул руку рыжему, и тот, добродушно улыбнувшись, сжал мою ладонь.
– Геннадий. Сканер.
Переместившись к последнему члену компании, я на секунду остановился. Лицо его, худое, бледное, с огромным количеством морщин и выцветшими, неприятными, будто у рептилии глазами, показалось мне знакомым. Что-то знакомое, опасное, непредсказуемое, что следует обходить стороной, но как я ни старался, ничего вменяемого мне в голову не пришло, и я вновь протянул руку.
– Андрей.
– Захар. Фриз. Присаживайся, капитан. Есть серьезный разговор.
Я с сомнением присел на предложенный стульчик и нахмурился.
– Капитан?
– Ну да. – На этот раз пришла очередь удивляться уже Захару. – Вот твоя медицинская карта. – Седой приподнялся, достал больничную папку, на которой сидел, и протянул мне с некоторым изумлением.
Взяв в руки карту, я открыл первую страницу и с сомнением посмотрел сначала на распечатку диагноза, потом на какие-то и вовсе для меня незнакомые данные.
– Начало смотри, – подсказал Захар.
На титульном листе документа, кто бы мог подумать, была приклеена моя фотография, вида бледного. Явно позаимствованная то ли с работы, то ли из другого официального архива. Там я был в форме и даже с парой планок на кителе.
